Хемингуэй
Всеволод Емелин
Когда заходит в бар клиент
Напитки - не вопрос
Ему несут сразу абсент,
текилу, кальвадос.
А он, устроившись в углу
Все щурит серый глаз
И курит привалясь к столу
Крепчайший «Голуаз».
Спокойно вспоминает он
Оглядывая бар
Залитый солнцем Арагон,
Снега Килиманджар.
Он под Верденом, весь в крови
Поднял в штыки отряд
И леди Стенли от любви
К нему приняла яд.
На многих женщин как петух
Он действовал на кур,
Но сам любил обычных шлюх
За цельность их натур.
Суровой жизни матерьял
Проникнул он до дна
И нам романов написал
Об этом до хрена.
Спускался вечер, в кабаке
Прибавилось путан
Стихала боль в его боке
От старых рваных ран.
Он поднимает воротник
Суровый сделав вид
Между зубов: «Бывай старик,»
Бармену говорит.
Выходит он из кабака
Идет в другой кабак…
И вот с такого мудака
Я делал жизнь, мудак.
Когда заходит в бар клиент
Напитки - не вопрос
Ему несут сразу абсент,
текилу, кальвадос.
А он, устроившись в углу
Все щурит серый глаз
И курит привалясь к столу
Крепчайший «Голуаз».
Спокойно вспоминает он
Оглядывая бар
Залитый солнцем Арагон,
Снега Килиманджар.
Он под Верденом, весь в крови
Поднял в штыки отряд
И леди Стенли от любви
К нему приняла яд.
На многих женщин как петух
Он действовал на кур,
Но сам любил обычных шлюх
За цельность их натур.
Суровой жизни матерьял
Проникнул он до дна
И нам романов написал
Об этом до хрена.
Спускался вечер, в кабаке
Прибавилось путан
Стихала боль в его боке
От старых рваных ран.
Он поднимает воротник
Суровый сделав вид
Между зубов: «Бывай старик,»
Бармену говорит.
Выходит он из кабака
Идет в другой кабак…
И вот с такого мудака
Я делал жизнь, мудак.