Обними меня
Написала для «Рваной грелки» - там я с позором пролетела, а текст остался, на мой вкус, хороший.
Тема:
"Watch what you say; the wolves will hear."
Дополнительное условие:
One of the characters must be an inanimate object.
Обними меня
Месседжер звякнул, когда Хан добривал правую щёку, «Через полчаса в моём кабинете», писал шеф, и это было серьёзно. Теоретически, Хан должен находиться в редакции с десяти утра, но на практике требование это считалась не то что бессмысленным, но несколько неприличным - как если бы безвозрастной красавице предложили указать дату рождения в профайле соцсетей. А она такая - «что?», и вздёргивает одну бровь, специально на такой случай не прибитую ботоксом. Типа, точно? вы серьёзно? боже, как интересно. В общем, никто не ждал Хана раньше полудня, да и то ненадолго, журналиста, как известно, кормят ноги, сигареты, кофе, виски и впечатления. Для хорошей статьи ему нужно нюхать воздух, как голодному волку, а не просиживать задницу в офисе. И если шеф вызывал его - так, плюс полчаса, - на 11.20, это могло быть важно.
Хан плевал на образ брутального мужика, поэтому прикатил в офис на велике. Тачка в гараже стояла на случай дальних путешествий и для эффектных выездов с девицами, а для скорости он предпочитал электровелосипед, позволяющий игнорировать пробки и проблемы с парковкой. Так что к шефу он почти успел. На секунду задержался в коридоре, перевёл дыхание, прислушался к голосам - кто-то говорил с очень вежливыми размеренными интонациями, которых в их гадюшнике отродясь не слышали, - и распахнул дверь.
- А вот и господин Харманджи, которого мы рекомендуем, - произнёс шеф и четверо мужчин обернулись к нему.
Один из них выглядел тем, кем и был - безопасником, натренированным, смотреть, слушать, при необходимости укладывать людей носом пол раньше, чем у них возникнет противоправная мысль. А вот трое других на некоторое время поставили Хана в тупик: восточный, как и у него, тип лиц, но не похожий на известные ему национальности, плохо сшитые костюмы из хорошей ткани и одинаковые ботинки, новые и уродливые, не то что вышедшие из моды, а и не входившие в неё никогда. Похожи на инженеров, приехавших на заграничную ярмарку, но откуда и что они делают здесь, в редакции?
Гости тем временем встали и поклонились, а шеф продолжил:
- Господин Харманджи - наш лучший автор, двукратный лауреат Золотого пера, член международного союза журналистов, а кроме того, прекрасный фотограф. Никто лучше него не справится с объективным рассказом о вашей Счастливой Стране! - Хан мог бы поклясться, что в конце фразы действительно прозвучали большие буквы и ликующий восклицательный знак. И это у шефа, который на его памяти ликовал однажды, когда Кремер притащил фотографии голенького экс-президента в объятиях его фитнес-тренера. Первая Леди у того неудачника отличалась тяжёлым нравом и скандал вышел отменный.
Зато пара слов объяснила Хану всё: «счастливой страной» в этом мире называли только одно государство, и его граждан он действительно раньше не встречал.
Гости посовещались между собой на странном тявкающем языке и тот, что был переводчиком, объявил:
- Мы благодарны за ваше предложение и сообщим о решении завтра.
Затем все трое поднялись, снова поклонились и потянулись к дверям. Безопасник вскочил и вышел первым, слегка кивнув Хану. Тот проводил делегацию взглядом, обернулся к шефу и только начал:
- Какого чёрта, это потому, что я...
Но тут в кабинет ввалился безопасник, Хан было подумал, что тот же самый, но нет, этот в синем галстуке, а не коричневом. Гость поднёс палец к губам, вытащил из кармана небольшую коробочку с индикатором и начал водить по комнате. Аппаратик пропищал пять раз, над креслами, где сидели члены делегации, у стола шефа и возле умирающего фикуса, в который обычно выбрасывали окурки и сливали кофейную гущу. Безопасник припал к кадке, покопался в куче мусора, выловил что-то, сдвинул крышечку аппарата, отправил все свои находки внутрь и только после этого заговорил.
- Вот же черти, срут они ими что ли. Только и делаем, что подчищаем за ними. И как дотянулись-то, вроде ж всё время на виду сидели. - Потом обернулся к Хану, - Мы уверены, что вы им подойдёте. Если так, завтра пригласим вас на инструктаж, не опаздывайте.
Он вышел из кабинета и Хан наконец-то смог закончить фразу:
- ...это потому, что я жёлтенький, да?
- Это потому, что ты лузер, - бодро ответил шеф, - Думаешь, я что-нибудь решал? Позвонили, велели тебя вызвать, потом заявились три покемона и шкаф.. В смысле, наши дорогие гости и доблестные органы охраны правопорядка. - Последнюю фразу шеф произнёс преувеличенно чётко, склонившись к фикусу.
Хан рассмеялся. «Покемоны», вот же припечатал, расист чёртов. А ведь можно и обидеться, было бы желание, Хан же сам из этих. Его матушка в молодости имела мимолётный роман с немолодым хрупким художником восточных кровей, оставившим в наследство сыну высокие скулы и непроизносимую фамилию. Хан даже не был уверен, что юная легкомысленная девица правильно её записала. С детства к нему прилепилась кличка «Хан», он иногда воображал себя потомком воинов-монахов и всё ждал, что однажды на порог явится старец в шафрановом одеянии и заберёт его в тайную школу, где растят великих бойцов. Хан задавал маме вопросы об отце, она смеялась и отвечала «Не знааааю, какой-то лёгкий чувак. Но ты не переживай, он был очень красивый», и постепенно он отстал - так даже проще, можно выдумать себе какую угодно историю. Позже пожалел, что так и не настоял, а теперь уже ни о чём не сможет её расспросить: едва ему исполнилось восемнадцать, она умерла, разбилась на своей быстрой красной машинке, когда ночью гнала на свидание к очередному парню. Сейчас Хан уже старше, чем она тогда. Она была хорошей матерью - пусть не слишком о нём заботилась, зато много улыбалась и превыше всего ценила красоту и лёгкость. Он запомнил её молодой, смешливой, нежной, с глупым пёрышком в светлых волосах - она подбирала их где попало, бездумно вплетала в пряди и забывала, а потом так и разгуливала целый день, смущая Хана.
На следующее утро его разбудил длинный бесцеремонный звонок мобильника. Хан не собирался брать трубку, но через пару минут понял, что на той стороне не сдадутся и будут перезванивать снова и снова. Нажал на экран, поднёс телефон к уху и сразу услышал:
- Господин Харманджи, через двадцать минут извольте спуститься вниз, машина будет вас ждать.
Машина его действительно ждала, но не чёрный, наглухо тонированный лимузин, а обычное такси с развесёлым водителем, который всю дорогу щебетал, как птичка, но умудрился не ответить ни на один вопрос. Зато болтовня его была настолько одуряющей, что Хан не запомнил дорогу, чего с ним не случалось, кажется, никогда - обычно профессиональное внимание к деталям его не подводило. Такси зарулило на подземную парковку, дверцу Хану открыл очередной шкаф в зелёном галстуке - спрашивается, какой смысл так шифроваться, если на сотрудниках разве что плакат не висит. Хана сопроводили к лифту, потом по коридору в офисный кабинет и только там он увидел человека, которого имел шанс запомнить в лицо - небольшие умные глаза, длинный нос, широкий рот, этакий равнодушный смайлик :-|
И этот тип рассказал, что кандидатуру Хана одобрили, через сутки делегация из Счастливой Страны отбывает домой, и он полетит с ними. С авиасообщением у них туго, аэропорт есть, и шикарный, но никаких регулярных пассажирских рейсов, только грузовики и правительственные самолёты. Так что обратно через пять дней его заберёт наш бизнес-джет.
«Пять дней? Ну это ладно, можно продержаться. В конце концов, интересно. Вот только зачем это им? И почему я? И что мне за это будет?». Вопросы Хан задал вслух, а человек, который так и не представился, пожал плечами.
- Им это нужно для создания дипломатических отношений. Нынешняя правящая династия уже не столь уверена в себе, как сорок лет назад, решили установить связи с Западом, для начала, на уровне прессы. Вы - потому что есть некие факторы. Ваш отец имел некоторое отношение...
Хан сделал стойку, но тип за столом только усмехнулся:
- И это ответ о вознаграждении. Премия, само собой, но главное, информация. Поверьте, у нас память лучше, чем у вашей почтенной матушки.
Слово «почтенная» прозвучало так, что Хану захотелось коротко и без размаха впечатать длинную переносицу в череп, размазать между тесно посаженных глазок, но у него был единственный шанс узнать. И он промолчал.
Тип удовлетворённо кивнул:
- По условиям принимающей стороны у вас не будет ни телефона, ни камеры. Смотрите, запоминайте, а фотографии они предоставят свои. Нам слишком важна эта миссия, поэтому играем по их правилам. Единственная электроника, которая у вас будет - ваш любимый тамагочи. - Он выложил на стол жёлтенькое яйцо-брелок.
- Чтооо? - Хан думал, что уже ничему не удивится, но эту хрень из прошлого века увидеть никак не ожидал. У него в детстве была такая штука, внутри жил маленький цыплёнок, которого Хан прилежно растил полгода - в масштабах его возраста это был огромный срок. Однажды мама собралась на очередную пятничную вечеринку и прихватила Хана с собой - она была сторонницей свободного воспитания и не считала, что детей нужно держать подальше от взрослой жизни. Хан привык проводить с ней гораздо больше времени, чем со сверстниками, сопровождая повсюду, как маленький покорный паж. И в тот раз он был тих и покорен, пока не обнаружил, что тамагочика нет в кармане. Мама, обычно внимательная к его желаниям, только махнула рукой:
- Полегче, малыш, ничего с ним до завтра не случится, мы же вернёмся к вечеру.
Она бы повернула обратно, но отъехали уже порядком, а впереди её ждал один парень... в общем, она не врала и всерьёз собиралась на следующий день домой.
Но они с чуваком так зажгли, что сесть за руль в ближайшие пару суток было без шансов. Только к понедельнику она протрезвела и пошла искать сына. Он нашёлся в кладовке - с вечера субботы, Хан успел пережить все стадии горя, сначала задыхался от ярости, орал, пытался сбежать, потом плакал и даже немного молился. Но огромный дом стоял на отшибе, в чистом поле практически, и был набит смеющимися людьми с непроницаемо весёлыми глазами, они пили, курили, слушали музыку на всю катушку и танцевали. Мама исчезла в какой-то из бесчисленных спален, он пытался её искать, заглядывая во все комнаты подряд, но пару раз увидел такое, от чего стыд залил его от макушки до пяток. В конце концов окончательно вымотался и забился куда-то, где не было этого грохота, дыма и воплей - только он и его отчаяние.
Мама, почти ничего постоянного в жизни не имевшая, не вполне понимала суть проблемы, но увидев состояние сына, окончательно пришла в себя, запихнула его в машину и помчалась домой.
Они не успели.
«Ваш питомец мёртв. Хотите завести нового?»
Нет, он не хотел.
И вот, спустя жизнь, он снова держит в руке пластмассовое яйцо.
- Вашему питомцу 382 дня и вы не готовы с ним расстаться.
- Что за бред? - Искренне изумился Хан.
- Детская травма, - И снова тип напрашивался на коррекцию носа, - Они даже не слишком удивились, о западных людях у них ходят дикие легенды, поэтому там готовы примерно к любым извращениям.
- Так может я лучше секретаршу возьму?
- Обойдётесь.
- Ладно, я понял, но на самом деле эта хрень зачем?
- Ничего особенного, детектор, распознающий прослушку. Наши новые друзья сами не свои до жучков, а на вас может выйти кто-нибудь из тамошней оппозиции. Вдруг они ещё не всех перевешали?
Хану идея показалась вымороченной, но вся эта ситуация так напоминала дурацкий сон, что он перестал придираться к деталям.
- Берите, осваивайте. Радиус полметра, достаточно, чтобы обследовать личные вещи. Когда жучок окажется на вас, тамагочи скажет «обними меня».
- Вы все больные, честное слово.
Оставшиеся до отлёта время он провёл, как в тумане, да и многочасовой перелёт сознание не прояснил. В самолёте с ним никто не хотел разговаривать, от хорошенькой стюардессы Хан получил только улыбку и меню; переводчик резко забыл все языки, кроме родного, и лишь сунул ему пульт от индивидуального монитора. «Обними меня», тут же встрял тамагочи, и Хан смущённо пожал плечами:
- Извините за моего жёлтенького друга, не могу без него обходиться.
Стюардесса принесла контейнер с бортовым питанием.
«Обними меня!»
- Леди, это он не вам. Хотя...
На экране без пауз крутились ролики, прославляющие Счастливую Страну, и очень скоро Хан почувствовал, как внутри разливается липкий страх, хотя ничего особо ужасного не было. Очень бледная хорошенькая девушка, которая не умеет улыбаться - в нужный момент просто щурится и приоткрывает рот, лишь слегка растягивая губы, - рассказывает о том, как в Стране проходит празднование семидесятилетия Отца. Отрепетированное ликование однородной толпы, торжественный ужин для каждого гражданина: чистый зал огромного ресторана, множество сервированных столов. Камера с гордость показывает десятки, сотни одни одинаковых тарелок с одинаковой едой, и даже половинка варёного яйца, украшающая каждую порцию лапши, всегда чуть сдвинута влево.
Магазин одежды, стойки ломятся от множества белых кофточек, тёмных юбок и платьев единственного фасона и расцветки.
Площадь, полная нарядного народа, абсолютно все лица улыбаются, улыбаются, улыбаются - к счастью, не разжимая губ.
На чистом профессионализме Хан выдержал несколько роликом, но сдался, закрыл глаза и твёрдо решил поспать. Кто-то прошёл мимо в сторону туалета и слегка задел Хана плечом. «Обними меня», немедленно откликнулся тамагочи.
Следующие дни слились в один поток - раньше бы Хан сказал, «в пёструю ленту», но в данном случае это был конвейер, конвейер по производству тщательно организованных впечатлений. Даже прохожие на вечерних улицах выглядели статистами, и Хан нисколько не удивился, когда цветочница с непроницаемым прелестным лицом протянула ему букет фиалок, а тамагочи тут же пожелал объятий.
Его водили по больницам и показывали чистеньких больных, которые аккуратно страдали на белых пышных подушках, терпеливо скалились навстречу гостю и наверняка тут же выздоравливали, а если нет, то столь же аккуратно умирали. Показали даже неслыханное, генетического уродца, который, кажется, не мог родиться в столь продуманной системе, и Хан на секунду подумал, что это смугловатое существо со странной узкой головой, незаметно переходящей в шею, попалось ему навстречу случайно - уж очень крепкой была заботливая хватка врачей, забиравших его в палату. Но что может быть случайного в этом строго организованном государстве? Он только надеялся, что с остроголовым всё будет хорошо, потому что добрый и тупой взгляд миндалевидных глаз, которые толком не помещались на узком лице, вспоминался ему и несколько дней спустя.
Был он и на фабрике, где изготавливали косметику для счастливых женщин Страны, и маленькая работница Лю, неожиданно простодушная и забавная со своим стрекочущим акцентом, бойко рассказывала о чудодейственных масках. Одна была особенно хороша, делала кожу мягкой, гладкой и чистой, а пахла так вкусно, что Лю не удержалась, зачерпнула из баночки и мазнула по своей щеке. Потом, ничуть не смущаясь белых подсыхающих разводов, говорила о её полезных свойствах, а в конце тихонько добавила - освежает, молодит «и сопровождает душу при переходе». Он подумал, что ослышался и переспросил «а?!», но тут из-за его спины выступил переводчик и произнёс своё «а» тихо и ровно, но маленькая Лю смешалась и попыталась спрятаться за начальницу фабрики, и Хан предпочёл сделать вид, будто потерял интерес к экскурсии.
В школе Хану показали вежливых и счастливых детей, которые даже глазами двигали синхронно, следя за учительской рукой, что выводила на доске дату и имя Отца, наблюдающего за своим народом и благословляющего всех даже в виде меловой надписи.
И везде ему дарили маленькие странные подарки, вроде аптечки, набора косметики и Первого Учебника, которые в гостинице он сначала оставлял в ванной, а потом, когда выпадал свободный час, рассматривал и тщательно очищал от жучков - как и всё, что попадало в его руки в эти дни. Прослушка могла прятаться в корешках книг, на дне баночек, на обёртке быстрой лапши, купленной за углом. Тамагочи то и дело требовал его обнять и Хан стал испытывать к нему некоторую досадливую привязанность, как к настырному коту. Но тревога нарастала, даже маленькие мясные шарики Хан начал пережёвывать особенно тщательно, смутно опасаясь, что и там может сидеть крошечный шпион, призванный отслеживать настроения его желудка. Он понимал, что так начинается паранойя, но не мог отделаться от мысли, что эти жучки здесь не только ради приезда господина иностранца, но ими действительно населено в Стране множество вещей, они попадают в дома случайно и слушают всё подряд: детский смех, любовный шёпот, бурление освобождающихся кишечников, мяуканье кошек. И никто толком не может предсказать, какой из этих звуков приведёт на твой порог людей в потёртых кителях. Но это, конечно, не могло быть правдой, невозможно содержать безразмерный штат соглядатаев, перерабатывающих такие объёмы информации.
Хан всерьёз стал опасаться за свою крышу ещё и потому, что не мог отделаться от ощущения, будто во всех этих учреждениях он краем глаза видит сухой силуэт старика в линялой шафрановой одежде, а это было немыслимо - откуда в Стране монахи. Отец давно стал единственным божеством этого мира, а его служители носили хаки.
Хан вроде и был бодр, но чувствовал, что находится в плену гипноза, из которого его выводил только писк тамагочи. И потому запаниковал, когда утром последнего дня игрушка замолчала. Хан не знал, что с ней приключилось за ночь, но экран погас и не реагировал на кнопки. Счастье, что до вылета осталось несколько часов, в аэропорт он должен выехать до обеда.
- Три часа ежедневного Долга в сутки, каждому взрослому от пятнадцати лет и пока не войдёшь в Ворота Перехода в шестьдесят, разве что до восемнадцати нет ночных вахт. Ты просто должен слушать и нажимать на кнопку, когда звучит человеческий голос. Потом записи отправляются в Анализатор, который вычленяет ключевые слова. Иногда он ошибается, говорят, забрали гражданина, сказавшего, что ненавидит овец - про Отца и речи не было. И одну гражданку, пошутившую, что убила бы за новое платье. Разжигание розни, агрессия и свержения строя, конечно, наказуемы, но ведь невозможно, невозможно, они же не вникают, просто забирают на перевоспитание и конец, никто не возвращается. - Парень, перехвативший его уже в чистой зоне аэропорта, не представился, но сказал, что работает здесь уборщиком, знает каждый уголок и за этой колонной камера не видит. Он хотел, чтобы Хан рассказал об этом, когда вернётся, никто же не знает, даже предположить не может, как тут у них всё.
Хан слушал, кивал и обещал написать правдивую статью - то, что он видел, действительно страшно, никакая пропаганда не может скрыть отчаяние, пропитавшее воздух страны - вот так, с маленькой буквы. При этом поглядывал на часы, и когда до рейса осталось всего ничего, начал прощаться, собираясь перейти в гейт. И вдруг он уловил странный дробный звук, сопровождающийся металлическим постукиванием, который отдавался от белых стен аэропорта. И тут же осознал, что уже давно носит в руках подарок из кафе - красную сеточку с коробкой риса и кисло-сладкого мяса. Парень проследил за его взглядом, переменился в лице, вырвал у него сетку и бросил на пол. А самого Хана схватил за руку и потащил по сверкающему коридору в сторону гейта. Им нужно было преодолеть всего один эскалатор, зал, а потом выбежать на лётное поле - Хан уже видел за огромным окном единственный самолёт, присланный за ним, и пилота, докуривающего последнюю сигарету. Но в дальнем конце коридора начали появляться ловцы в форме, и Хан отчётливо понял: если сейчас не успеть, то к пилоту выйдет небольшая делегация и официально сообщит, что иностранный гость выбрал счастье и остаётся в Стране. Наверное, и заявление с его подписью предъявят. Парень тем временем свернул за угол и толкнул его к стене, на которой располагалось многометровое панно - сердце, сделанное из толстых стальных цепей, свисающих почти до пола и тихонько позвякивающих в дуновении кондиционера. Хан понял, ухватился за холодные звенья и полез наверх - там узкий выступ, по нему можно перебежать в зал вылета, минуя эскалатор, который уже заблокирован. Хан на секунду обернулся и увидел, как его спутник мешком оседает на пол, и что-то ударило его самого между лопаток, но преследователей он пока не заметил. Зато снизу ему помахала малышка Лю, призывающая вернуться, и старый монах, возникший рядом с ней, тоже кивнул. Хан послушался, разжал руки и легко опустился вниз, будто надутый шарик, потерявший ветер, и Лю засмеялась, а потом зачерпнула из своей баночки и легко мазнула его по лбу белым. Сама она так и осталась с пятном на щеке, хотя от улыбки глина трескалась и осыпалась. А монах поманил Хана за собой и они поплыли по коридору, почти не касаясь пола. Остановились у двух электрических щитов, монах снова кивнул и Хан открыл левый, но оттуда ему ухмыльнулся остроголовый уродец с коровьим взглядом, и он понял - соседний. Хан потянул на себя вторую дверцу, она распахнулась, и он увидел маму с белым пёрышком в волосах, она протянула руки - «обними меня, малыш», - и что-то снова толкнуло его в спину, прямо к ней.
Самое ценное в этой истории, что в конкурсе играла eilin_o_connor и она сказала, что автор красава! Не, вы поймите: она мне часто говорила, что я хорошо пишу, но ведь друзьям врать, это святое, а тут ей понравился текст сам по себе, без меня! Значит, правда любит (плачет)
А сам текст любопытен ещё и потому, что он мне приснился. Увидела в фб ролик, посмотрела и вроде как забыла, а на следующий день мне приснился плотный кусок, начиная с фразы «его водили по больницам». Я проснулась и подумала, чёрт, социалка - не моя тема. Но на всякий случай заглянула к грелочникам, а там, опа, осенний конкурс и тема, подходящая идеально. Он, конечно, не слишком для них форматный, но я рада, что его написала. Ролик вот:
Тема:
"Watch what you say; the wolves will hear."
Дополнительное условие:
One of the characters must be an inanimate object.
Обними меня
Месседжер звякнул, когда Хан добривал правую щёку, «Через полчаса в моём кабинете», писал шеф, и это было серьёзно. Теоретически, Хан должен находиться в редакции с десяти утра, но на практике требование это считалась не то что бессмысленным, но несколько неприличным - как если бы безвозрастной красавице предложили указать дату рождения в профайле соцсетей. А она такая - «что?», и вздёргивает одну бровь, специально на такой случай не прибитую ботоксом. Типа, точно? вы серьёзно? боже, как интересно. В общем, никто не ждал Хана раньше полудня, да и то ненадолго, журналиста, как известно, кормят ноги, сигареты, кофе, виски и впечатления. Для хорошей статьи ему нужно нюхать воздух, как голодному волку, а не просиживать задницу в офисе. И если шеф вызывал его - так, плюс полчаса, - на 11.20, это могло быть важно.
Хан плевал на образ брутального мужика, поэтому прикатил в офис на велике. Тачка в гараже стояла на случай дальних путешествий и для эффектных выездов с девицами, а для скорости он предпочитал электровелосипед, позволяющий игнорировать пробки и проблемы с парковкой. Так что к шефу он почти успел. На секунду задержался в коридоре, перевёл дыхание, прислушался к голосам - кто-то говорил с очень вежливыми размеренными интонациями, которых в их гадюшнике отродясь не слышали, - и распахнул дверь.
- А вот и господин Харманджи, которого мы рекомендуем, - произнёс шеф и четверо мужчин обернулись к нему.
Один из них выглядел тем, кем и был - безопасником, натренированным, смотреть, слушать, при необходимости укладывать людей носом пол раньше, чем у них возникнет противоправная мысль. А вот трое других на некоторое время поставили Хана в тупик: восточный, как и у него, тип лиц, но не похожий на известные ему национальности, плохо сшитые костюмы из хорошей ткани и одинаковые ботинки, новые и уродливые, не то что вышедшие из моды, а и не входившие в неё никогда. Похожи на инженеров, приехавших на заграничную ярмарку, но откуда и что они делают здесь, в редакции?
Гости тем временем встали и поклонились, а шеф продолжил:
- Господин Харманджи - наш лучший автор, двукратный лауреат Золотого пера, член международного союза журналистов, а кроме того, прекрасный фотограф. Никто лучше него не справится с объективным рассказом о вашей Счастливой Стране! - Хан мог бы поклясться, что в конце фразы действительно прозвучали большие буквы и ликующий восклицательный знак. И это у шефа, который на его памяти ликовал однажды, когда Кремер притащил фотографии голенького экс-президента в объятиях его фитнес-тренера. Первая Леди у того неудачника отличалась тяжёлым нравом и скандал вышел отменный.
Зато пара слов объяснила Хану всё: «счастливой страной» в этом мире называли только одно государство, и его граждан он действительно раньше не встречал.
Гости посовещались между собой на странном тявкающем языке и тот, что был переводчиком, объявил:
- Мы благодарны за ваше предложение и сообщим о решении завтра.
Затем все трое поднялись, снова поклонились и потянулись к дверям. Безопасник вскочил и вышел первым, слегка кивнув Хану. Тот проводил делегацию взглядом, обернулся к шефу и только начал:
- Какого чёрта, это потому, что я...
Но тут в кабинет ввалился безопасник, Хан было подумал, что тот же самый, но нет, этот в синем галстуке, а не коричневом. Гость поднёс палец к губам, вытащил из кармана небольшую коробочку с индикатором и начал водить по комнате. Аппаратик пропищал пять раз, над креслами, где сидели члены делегации, у стола шефа и возле умирающего фикуса, в который обычно выбрасывали окурки и сливали кофейную гущу. Безопасник припал к кадке, покопался в куче мусора, выловил что-то, сдвинул крышечку аппарата, отправил все свои находки внутрь и только после этого заговорил.
- Вот же черти, срут они ими что ли. Только и делаем, что подчищаем за ними. И как дотянулись-то, вроде ж всё время на виду сидели. - Потом обернулся к Хану, - Мы уверены, что вы им подойдёте. Если так, завтра пригласим вас на инструктаж, не опаздывайте.
Он вышел из кабинета и Хан наконец-то смог закончить фразу:
- ...это потому, что я жёлтенький, да?
- Это потому, что ты лузер, - бодро ответил шеф, - Думаешь, я что-нибудь решал? Позвонили, велели тебя вызвать, потом заявились три покемона и шкаф.. В смысле, наши дорогие гости и доблестные органы охраны правопорядка. - Последнюю фразу шеф произнёс преувеличенно чётко, склонившись к фикусу.
Хан рассмеялся. «Покемоны», вот же припечатал, расист чёртов. А ведь можно и обидеться, было бы желание, Хан же сам из этих. Его матушка в молодости имела мимолётный роман с немолодым хрупким художником восточных кровей, оставившим в наследство сыну высокие скулы и непроизносимую фамилию. Хан даже не был уверен, что юная легкомысленная девица правильно её записала. С детства к нему прилепилась кличка «Хан», он иногда воображал себя потомком воинов-монахов и всё ждал, что однажды на порог явится старец в шафрановом одеянии и заберёт его в тайную школу, где растят великих бойцов. Хан задавал маме вопросы об отце, она смеялась и отвечала «Не знааааю, какой-то лёгкий чувак. Но ты не переживай, он был очень красивый», и постепенно он отстал - так даже проще, можно выдумать себе какую угодно историю. Позже пожалел, что так и не настоял, а теперь уже ни о чём не сможет её расспросить: едва ему исполнилось восемнадцать, она умерла, разбилась на своей быстрой красной машинке, когда ночью гнала на свидание к очередному парню. Сейчас Хан уже старше, чем она тогда. Она была хорошей матерью - пусть не слишком о нём заботилась, зато много улыбалась и превыше всего ценила красоту и лёгкость. Он запомнил её молодой, смешливой, нежной, с глупым пёрышком в светлых волосах - она подбирала их где попало, бездумно вплетала в пряди и забывала, а потом так и разгуливала целый день, смущая Хана.
На следующее утро его разбудил длинный бесцеремонный звонок мобильника. Хан не собирался брать трубку, но через пару минут понял, что на той стороне не сдадутся и будут перезванивать снова и снова. Нажал на экран, поднёс телефон к уху и сразу услышал:
- Господин Харманджи, через двадцать минут извольте спуститься вниз, машина будет вас ждать.
Машина его действительно ждала, но не чёрный, наглухо тонированный лимузин, а обычное такси с развесёлым водителем, который всю дорогу щебетал, как птичка, но умудрился не ответить ни на один вопрос. Зато болтовня его была настолько одуряющей, что Хан не запомнил дорогу, чего с ним не случалось, кажется, никогда - обычно профессиональное внимание к деталям его не подводило. Такси зарулило на подземную парковку, дверцу Хану открыл очередной шкаф в зелёном галстуке - спрашивается, какой смысл так шифроваться, если на сотрудниках разве что плакат не висит. Хана сопроводили к лифту, потом по коридору в офисный кабинет и только там он увидел человека, которого имел шанс запомнить в лицо - небольшие умные глаза, длинный нос, широкий рот, этакий равнодушный смайлик :-|
И этот тип рассказал, что кандидатуру Хана одобрили, через сутки делегация из Счастливой Страны отбывает домой, и он полетит с ними. С авиасообщением у них туго, аэропорт есть, и шикарный, но никаких регулярных пассажирских рейсов, только грузовики и правительственные самолёты. Так что обратно через пять дней его заберёт наш бизнес-джет.
«Пять дней? Ну это ладно, можно продержаться. В конце концов, интересно. Вот только зачем это им? И почему я? И что мне за это будет?». Вопросы Хан задал вслух, а человек, который так и не представился, пожал плечами.
- Им это нужно для создания дипломатических отношений. Нынешняя правящая династия уже не столь уверена в себе, как сорок лет назад, решили установить связи с Западом, для начала, на уровне прессы. Вы - потому что есть некие факторы. Ваш отец имел некоторое отношение...
Хан сделал стойку, но тип за столом только усмехнулся:
- И это ответ о вознаграждении. Премия, само собой, но главное, информация. Поверьте, у нас память лучше, чем у вашей почтенной матушки.
Слово «почтенная» прозвучало так, что Хану захотелось коротко и без размаха впечатать длинную переносицу в череп, размазать между тесно посаженных глазок, но у него был единственный шанс узнать. И он промолчал.
Тип удовлетворённо кивнул:
- По условиям принимающей стороны у вас не будет ни телефона, ни камеры. Смотрите, запоминайте, а фотографии они предоставят свои. Нам слишком важна эта миссия, поэтому играем по их правилам. Единственная электроника, которая у вас будет - ваш любимый тамагочи. - Он выложил на стол жёлтенькое яйцо-брелок.
- Чтооо? - Хан думал, что уже ничему не удивится, но эту хрень из прошлого века увидеть никак не ожидал. У него в детстве была такая штука, внутри жил маленький цыплёнок, которого Хан прилежно растил полгода - в масштабах его возраста это был огромный срок. Однажды мама собралась на очередную пятничную вечеринку и прихватила Хана с собой - она была сторонницей свободного воспитания и не считала, что детей нужно держать подальше от взрослой жизни. Хан привык проводить с ней гораздо больше времени, чем со сверстниками, сопровождая повсюду, как маленький покорный паж. И в тот раз он был тих и покорен, пока не обнаружил, что тамагочика нет в кармане. Мама, обычно внимательная к его желаниям, только махнула рукой:
- Полегче, малыш, ничего с ним до завтра не случится, мы же вернёмся к вечеру.
Она бы повернула обратно, но отъехали уже порядком, а впереди её ждал один парень... в общем, она не врала и всерьёз собиралась на следующий день домой.
Но они с чуваком так зажгли, что сесть за руль в ближайшие пару суток было без шансов. Только к понедельнику она протрезвела и пошла искать сына. Он нашёлся в кладовке - с вечера субботы, Хан успел пережить все стадии горя, сначала задыхался от ярости, орал, пытался сбежать, потом плакал и даже немного молился. Но огромный дом стоял на отшибе, в чистом поле практически, и был набит смеющимися людьми с непроницаемо весёлыми глазами, они пили, курили, слушали музыку на всю катушку и танцевали. Мама исчезла в какой-то из бесчисленных спален, он пытался её искать, заглядывая во все комнаты подряд, но пару раз увидел такое, от чего стыд залил его от макушки до пяток. В конце концов окончательно вымотался и забился куда-то, где не было этого грохота, дыма и воплей - только он и его отчаяние.
Мама, почти ничего постоянного в жизни не имевшая, не вполне понимала суть проблемы, но увидев состояние сына, окончательно пришла в себя, запихнула его в машину и помчалась домой.
Они не успели.
«Ваш питомец мёртв. Хотите завести нового?»
Нет, он не хотел.
И вот, спустя жизнь, он снова держит в руке пластмассовое яйцо.
- Вашему питомцу 382 дня и вы не готовы с ним расстаться.
- Что за бред? - Искренне изумился Хан.
- Детская травма, - И снова тип напрашивался на коррекцию носа, - Они даже не слишком удивились, о западных людях у них ходят дикие легенды, поэтому там готовы примерно к любым извращениям.
- Так может я лучше секретаршу возьму?
- Обойдётесь.
- Ладно, я понял, но на самом деле эта хрень зачем?
- Ничего особенного, детектор, распознающий прослушку. Наши новые друзья сами не свои до жучков, а на вас может выйти кто-нибудь из тамошней оппозиции. Вдруг они ещё не всех перевешали?
Хану идея показалась вымороченной, но вся эта ситуация так напоминала дурацкий сон, что он перестал придираться к деталям.
- Берите, осваивайте. Радиус полметра, достаточно, чтобы обследовать личные вещи. Когда жучок окажется на вас, тамагочи скажет «обними меня».
- Вы все больные, честное слово.
Оставшиеся до отлёта время он провёл, как в тумане, да и многочасовой перелёт сознание не прояснил. В самолёте с ним никто не хотел разговаривать, от хорошенькой стюардессы Хан получил только улыбку и меню; переводчик резко забыл все языки, кроме родного, и лишь сунул ему пульт от индивидуального монитора. «Обними меня», тут же встрял тамагочи, и Хан смущённо пожал плечами:
- Извините за моего жёлтенького друга, не могу без него обходиться.
Стюардесса принесла контейнер с бортовым питанием.
«Обними меня!»
- Леди, это он не вам. Хотя...
На экране без пауз крутились ролики, прославляющие Счастливую Страну, и очень скоро Хан почувствовал, как внутри разливается липкий страх, хотя ничего особо ужасного не было. Очень бледная хорошенькая девушка, которая не умеет улыбаться - в нужный момент просто щурится и приоткрывает рот, лишь слегка растягивая губы, - рассказывает о том, как в Стране проходит празднование семидесятилетия Отца. Отрепетированное ликование однородной толпы, торжественный ужин для каждого гражданина: чистый зал огромного ресторана, множество сервированных столов. Камера с гордость показывает десятки, сотни одни одинаковых тарелок с одинаковой едой, и даже половинка варёного яйца, украшающая каждую порцию лапши, всегда чуть сдвинута влево.
Магазин одежды, стойки ломятся от множества белых кофточек, тёмных юбок и платьев единственного фасона и расцветки.
Площадь, полная нарядного народа, абсолютно все лица улыбаются, улыбаются, улыбаются - к счастью, не разжимая губ.
На чистом профессионализме Хан выдержал несколько роликом, но сдался, закрыл глаза и твёрдо решил поспать. Кто-то прошёл мимо в сторону туалета и слегка задел Хана плечом. «Обними меня», немедленно откликнулся тамагочи.
Следующие дни слились в один поток - раньше бы Хан сказал, «в пёструю ленту», но в данном случае это был конвейер, конвейер по производству тщательно организованных впечатлений. Даже прохожие на вечерних улицах выглядели статистами, и Хан нисколько не удивился, когда цветочница с непроницаемым прелестным лицом протянула ему букет фиалок, а тамагочи тут же пожелал объятий.
Его водили по больницам и показывали чистеньких больных, которые аккуратно страдали на белых пышных подушках, терпеливо скалились навстречу гостю и наверняка тут же выздоравливали, а если нет, то столь же аккуратно умирали. Показали даже неслыханное, генетического уродца, который, кажется, не мог родиться в столь продуманной системе, и Хан на секунду подумал, что это смугловатое существо со странной узкой головой, незаметно переходящей в шею, попалось ему навстречу случайно - уж очень крепкой была заботливая хватка врачей, забиравших его в палату. Но что может быть случайного в этом строго организованном государстве? Он только надеялся, что с остроголовым всё будет хорошо, потому что добрый и тупой взгляд миндалевидных глаз, которые толком не помещались на узком лице, вспоминался ему и несколько дней спустя.
Был он и на фабрике, где изготавливали косметику для счастливых женщин Страны, и маленькая работница Лю, неожиданно простодушная и забавная со своим стрекочущим акцентом, бойко рассказывала о чудодейственных масках. Одна была особенно хороша, делала кожу мягкой, гладкой и чистой, а пахла так вкусно, что Лю не удержалась, зачерпнула из баночки и мазнула по своей щеке. Потом, ничуть не смущаясь белых подсыхающих разводов, говорила о её полезных свойствах, а в конце тихонько добавила - освежает, молодит «и сопровождает душу при переходе». Он подумал, что ослышался и переспросил «а?!», но тут из-за его спины выступил переводчик и произнёс своё «а» тихо и ровно, но маленькая Лю смешалась и попыталась спрятаться за начальницу фабрики, и Хан предпочёл сделать вид, будто потерял интерес к экскурсии.
В школе Хану показали вежливых и счастливых детей, которые даже глазами двигали синхронно, следя за учительской рукой, что выводила на доске дату и имя Отца, наблюдающего за своим народом и благословляющего всех даже в виде меловой надписи.
И везде ему дарили маленькие странные подарки, вроде аптечки, набора косметики и Первого Учебника, которые в гостинице он сначала оставлял в ванной, а потом, когда выпадал свободный час, рассматривал и тщательно очищал от жучков - как и всё, что попадало в его руки в эти дни. Прослушка могла прятаться в корешках книг, на дне баночек, на обёртке быстрой лапши, купленной за углом. Тамагочи то и дело требовал его обнять и Хан стал испытывать к нему некоторую досадливую привязанность, как к настырному коту. Но тревога нарастала, даже маленькие мясные шарики Хан начал пережёвывать особенно тщательно, смутно опасаясь, что и там может сидеть крошечный шпион, призванный отслеживать настроения его желудка. Он понимал, что так начинается паранойя, но не мог отделаться от мысли, что эти жучки здесь не только ради приезда господина иностранца, но ими действительно населено в Стране множество вещей, они попадают в дома случайно и слушают всё подряд: детский смех, любовный шёпот, бурление освобождающихся кишечников, мяуканье кошек. И никто толком не может предсказать, какой из этих звуков приведёт на твой порог людей в потёртых кителях. Но это, конечно, не могло быть правдой, невозможно содержать безразмерный штат соглядатаев, перерабатывающих такие объёмы информации.
Хан всерьёз стал опасаться за свою крышу ещё и потому, что не мог отделаться от ощущения, будто во всех этих учреждениях он краем глаза видит сухой силуэт старика в линялой шафрановой одежде, а это было немыслимо - откуда в Стране монахи. Отец давно стал единственным божеством этого мира, а его служители носили хаки.
Хан вроде и был бодр, но чувствовал, что находится в плену гипноза, из которого его выводил только писк тамагочи. И потому запаниковал, когда утром последнего дня игрушка замолчала. Хан не знал, что с ней приключилось за ночь, но экран погас и не реагировал на кнопки. Счастье, что до вылета осталось несколько часов, в аэропорт он должен выехать до обеда.
- Три часа ежедневного Долга в сутки, каждому взрослому от пятнадцати лет и пока не войдёшь в Ворота Перехода в шестьдесят, разве что до восемнадцати нет ночных вахт. Ты просто должен слушать и нажимать на кнопку, когда звучит человеческий голос. Потом записи отправляются в Анализатор, который вычленяет ключевые слова. Иногда он ошибается, говорят, забрали гражданина, сказавшего, что ненавидит овец - про Отца и речи не было. И одну гражданку, пошутившую, что убила бы за новое платье. Разжигание розни, агрессия и свержения строя, конечно, наказуемы, но ведь невозможно, невозможно, они же не вникают, просто забирают на перевоспитание и конец, никто не возвращается. - Парень, перехвативший его уже в чистой зоне аэропорта, не представился, но сказал, что работает здесь уборщиком, знает каждый уголок и за этой колонной камера не видит. Он хотел, чтобы Хан рассказал об этом, когда вернётся, никто же не знает, даже предположить не может, как тут у них всё.
Хан слушал, кивал и обещал написать правдивую статью - то, что он видел, действительно страшно, никакая пропаганда не может скрыть отчаяние, пропитавшее воздух страны - вот так, с маленькой буквы. При этом поглядывал на часы, и когда до рейса осталось всего ничего, начал прощаться, собираясь перейти в гейт. И вдруг он уловил странный дробный звук, сопровождающийся металлическим постукиванием, который отдавался от белых стен аэропорта. И тут же осознал, что уже давно носит в руках подарок из кафе - красную сеточку с коробкой риса и кисло-сладкого мяса. Парень проследил за его взглядом, переменился в лице, вырвал у него сетку и бросил на пол. А самого Хана схватил за руку и потащил по сверкающему коридору в сторону гейта. Им нужно было преодолеть всего один эскалатор, зал, а потом выбежать на лётное поле - Хан уже видел за огромным окном единственный самолёт, присланный за ним, и пилота, докуривающего последнюю сигарету. Но в дальнем конце коридора начали появляться ловцы в форме, и Хан отчётливо понял: если сейчас не успеть, то к пилоту выйдет небольшая делегация и официально сообщит, что иностранный гость выбрал счастье и остаётся в Стране. Наверное, и заявление с его подписью предъявят. Парень тем временем свернул за угол и толкнул его к стене, на которой располагалось многометровое панно - сердце, сделанное из толстых стальных цепей, свисающих почти до пола и тихонько позвякивающих в дуновении кондиционера. Хан понял, ухватился за холодные звенья и полез наверх - там узкий выступ, по нему можно перебежать в зал вылета, минуя эскалатор, который уже заблокирован. Хан на секунду обернулся и увидел, как его спутник мешком оседает на пол, и что-то ударило его самого между лопаток, но преследователей он пока не заметил. Зато снизу ему помахала малышка Лю, призывающая вернуться, и старый монах, возникший рядом с ней, тоже кивнул. Хан послушался, разжал руки и легко опустился вниз, будто надутый шарик, потерявший ветер, и Лю засмеялась, а потом зачерпнула из своей баночки и легко мазнула его по лбу белым. Сама она так и осталась с пятном на щеке, хотя от улыбки глина трескалась и осыпалась. А монах поманил Хана за собой и они поплыли по коридору, почти не касаясь пола. Остановились у двух электрических щитов, монах снова кивнул и Хан открыл левый, но оттуда ему ухмыльнулся остроголовый уродец с коровьим взглядом, и он понял - соседний. Хан потянул на себя вторую дверцу, она распахнулась, и он увидел маму с белым пёрышком в волосах, она протянула руки - «обними меня, малыш», - и что-то снова толкнуло его в спину, прямо к ней.
Самое ценное в этой истории, что в конкурсе играла eilin_o_connor и она сказала, что автор красава! Не, вы поймите: она мне часто говорила, что я хорошо пишу, но ведь друзьям врать, это святое, а тут ей понравился текст сам по себе, без меня! Значит, правда любит (плачет)
А сам текст любопытен ещё и потому, что он мне приснился. Увидела в фб ролик, посмотрела и вроде как забыла, а на следующий день мне приснился плотный кусок, начиная с фразы «его водили по больницам». Я проснулась и подумала, чёрт, социалка - не моя тема. Но на всякий случай заглянула к грелочникам, а там, опа, осенний конкурс и тема, подходящая идеально. Он, конечно, не слишком для них форматный, но я рада, что его написала. Ролик вот:
Click to view