Я что-то нажала и всё исчезло
Новая примета флирта: когда хорошенькая женщина входит в помещение, мужчины как бы случайно опускают маски.
В банке сегодня: прекрасный блондин взрослых лет, в кудрях и в маске под подбородком, говорит куда-то в пространство «сколько же времени?»
«Полвторого», отвечаю я, и он вздрагивает - ну в самом деле, Тель-Авив, Аленби, с какой стати его должны понимать по-русски. И тут же слышу позади бескомпромиссное: «Сегодня в шесть идём пить к Ане».
Город захвачен, думаю я: - А что, бабка, евреи тут есть? - Видали на днях парочку, огородами утекли.
Реальность смывается, как свежий акварельный рисунок, который кто-то размазывает мокрой кистью: только что здесь была густая зелень и синь, а вот уже видна фактура белой бумаги.
Это я виновата, много беспокоилась вчера о родителях, к которым хорошо бы рвануть и быть рядом. И что последние дни настают и следует встречать их в оснежённом подмосковье, там хоть картоху по весне посеять можно. А здесь что, здесь пустыня, я пропаду.
А в результате в тёплом морском воздухе вдруг холодок, колкая льдинка, март, возлюбленный из месяцев, самый красивый брат с тонким лицом и волчьим взглядом, с которым, наверное, выживешь, но сердца не соберёшь.
И я, старая цирковая лошадь, немного выпрямляюсь и поправляю на лбу невидимый пышный султан из перьев.
*
С продавщицей говорили сегодня:
- Вы понимаете, что это манка, а не мука? - спрашивает.
- Мне её и надо, я тот человек, у которого правда всё кончилось: манка, соль, сахар, спички.
- И у меня, - говорит продавщица, - сижу тут на продуктах, а в доме пусто. Но это ведь долго не продлится.
- Мой муж из-за границы едет, - говорю, - нам в карантине сидеть.
А сама думаю, конечно не продлится, какой разговор. Тут жизни всего ничего, долго ничто не бывает, всё не навсегда, особенно быстро кончается масло.
Не получается только отделаться от чувства, что как заболела я перед новым годом, так и не поправилась, то ли умерла, то ли в бреду до сих пор, и мир раскручивается вокруг на медленной карусели, поёт мультяшным голосом итальянскую песенку, и сначала смешно, потом тошнит, потом уже страшно, а слезть не можешь. Но и это не продлится, раз верный человек пообещал, так и будет.
*
Дима вернётся и решит, что ему подменили бабу: носится с оккупантскими сумками и хаотично тащит в дом еду. Ладно, сумка у меня хоть и большая, но деликатная, из флорентийского магазина Pam, что на via Nazionale, а всё же муки туда влезает два пакета, овощей, курей всяких, того-сего. Где теперь та Флоренция в своих голубых и розовых платьях, где маленькие ножки в красных туфельках, что бегали по мощёным мостовым из музей в музей? Топают с рынка в супермаркет, обходя по широкой дуге редких прохожих. Дима приедет, сядем в карантин, станем развлекаться едой, буду из теста лепить птичек, каждой маленький глазик из горошинки, а на крылышках напишу: Firenze, Roma, Barcelona, Paris. Лети, птичка, с востока на запад, через север, через юг, не возвращайся, незачем.
*
Сложно мне, сограждане. Написала недавно немножко про смерть, стесняюсь выкладывать. Вы-то меня знаете, я всегда о ней думаю, это нормальный ровной фон моего благополучного мышления. Но в нынешней ситуации будет такое же фи, как написать про Лимонова «от нас ушла целая эпоха» или там «хуй негра». Поэтому сейчас, видимо, пришло то единственное время, когда я вынуждена не думать о смерти из соображений хорошего вкуса.
Так-то я в панике, конечно, потому что конец света - концом, а арендная плата по расписанию. Когда бы не это, то что мне сделается. Тель Авив пуст, холодильник полон, коты пуховы, с моря дует чудесный тёплый ветер, если не дождь, а если дождь, то ещё и свежо. Выйдешь за пищей, а там мир Бредбери, притом без особой трагической ноты пока - город как никогда похож на серого слона, который медленно дышит, подрагивая бетонными боками; люди есть, но затаились и ощущаются как единый живой организм - немного боится, но в целом бодр, сидит в укрытии, ждёт, умирать не хочет.
Медлю с финалом книжки, потому что пока она во мне, я полна и вроде при деле, а как опустею, буду опять мучиться - зачем я, как жить. Сейчас-то и вопросов нет - как-как, сиди пиши, хорошо ли, плохо, а такое твоё куриное дело. Золотое время, если бы не финансовая тревога и родители были в безопасности, а так нет. Зато в зоопарке Рамат-Гана родился слонёнок, которого по родословной полагается назвать на П, и все шутки, которые у вас есть по этому поводу, уже перешутили. Хорошо, что я ничего не решаю на свете, а то назвала бы Пушок, мучился бы всю жизнь - тяжёлый, лысый, кожаный, а сердце, как у цветка.
*
Кто беспокоился - скоро всё закончится, по крайней мере, в Израиле. У нас сделали чёрную хупу, это когда на кладбище проводится религиозная свадьба, чтобы остановить эпидемию. Такое было во время испанки в Тель Авиве и в тиф 21 года в Минске, и где теперь эти эпидемии? как видите, помогло.
Напомнило Троуба, бессмертное:
«Когда началась моя психиатрическая практика, в один из моих первых дней в больнице я заметил женщину, которая ползала на четвереньках по полу палаты. Из истории болезни я знал её имя, подошел к ней и спросил:
- Мэри, что вы делаете?
Она взглянула на меня и ответила совершенно искренне и честно:
- Все, что только в моих силах»
Ps. «В Израиле, начиная с 20 марта, введены ограничения на передвижение населения. Из дома можно выходить для приобретения продуктов питания, лекарств и получения медицинской помощи»
Из телеги https://t.me/ketro
В банке сегодня: прекрасный блондин взрослых лет, в кудрях и в маске под подбородком, говорит куда-то в пространство «сколько же времени?»
«Полвторого», отвечаю я, и он вздрагивает - ну в самом деле, Тель-Авив, Аленби, с какой стати его должны понимать по-русски. И тут же слышу позади бескомпромиссное: «Сегодня в шесть идём пить к Ане».
Город захвачен, думаю я: - А что, бабка, евреи тут есть? - Видали на днях парочку, огородами утекли.
Реальность смывается, как свежий акварельный рисунок, который кто-то размазывает мокрой кистью: только что здесь была густая зелень и синь, а вот уже видна фактура белой бумаги.
Это я виновата, много беспокоилась вчера о родителях, к которым хорошо бы рвануть и быть рядом. И что последние дни настают и следует встречать их в оснежённом подмосковье, там хоть картоху по весне посеять можно. А здесь что, здесь пустыня, я пропаду.
А в результате в тёплом морском воздухе вдруг холодок, колкая льдинка, март, возлюбленный из месяцев, самый красивый брат с тонким лицом и волчьим взглядом, с которым, наверное, выживешь, но сердца не соберёшь.
И я, старая цирковая лошадь, немного выпрямляюсь и поправляю на лбу невидимый пышный султан из перьев.
*
С продавщицей говорили сегодня:
- Вы понимаете, что это манка, а не мука? - спрашивает.
- Мне её и надо, я тот человек, у которого правда всё кончилось: манка, соль, сахар, спички.
- И у меня, - говорит продавщица, - сижу тут на продуктах, а в доме пусто. Но это ведь долго не продлится.
- Мой муж из-за границы едет, - говорю, - нам в карантине сидеть.
А сама думаю, конечно не продлится, какой разговор. Тут жизни всего ничего, долго ничто не бывает, всё не навсегда, особенно быстро кончается масло.
Не получается только отделаться от чувства, что как заболела я перед новым годом, так и не поправилась, то ли умерла, то ли в бреду до сих пор, и мир раскручивается вокруг на медленной карусели, поёт мультяшным голосом итальянскую песенку, и сначала смешно, потом тошнит, потом уже страшно, а слезть не можешь. Но и это не продлится, раз верный человек пообещал, так и будет.
*
Дима вернётся и решит, что ему подменили бабу: носится с оккупантскими сумками и хаотично тащит в дом еду. Ладно, сумка у меня хоть и большая, но деликатная, из флорентийского магазина Pam, что на via Nazionale, а всё же муки туда влезает два пакета, овощей, курей всяких, того-сего. Где теперь та Флоренция в своих голубых и розовых платьях, где маленькие ножки в красных туфельках, что бегали по мощёным мостовым из музей в музей? Топают с рынка в супермаркет, обходя по широкой дуге редких прохожих. Дима приедет, сядем в карантин, станем развлекаться едой, буду из теста лепить птичек, каждой маленький глазик из горошинки, а на крылышках напишу: Firenze, Roma, Barcelona, Paris. Лети, птичка, с востока на запад, через север, через юг, не возвращайся, незачем.
*
Сложно мне, сограждане. Написала недавно немножко про смерть, стесняюсь выкладывать. Вы-то меня знаете, я всегда о ней думаю, это нормальный ровной фон моего благополучного мышления. Но в нынешней ситуации будет такое же фи, как написать про Лимонова «от нас ушла целая эпоха» или там «хуй негра». Поэтому сейчас, видимо, пришло то единственное время, когда я вынуждена не думать о смерти из соображений хорошего вкуса.
Так-то я в панике, конечно, потому что конец света - концом, а арендная плата по расписанию. Когда бы не это, то что мне сделается. Тель Авив пуст, холодильник полон, коты пуховы, с моря дует чудесный тёплый ветер, если не дождь, а если дождь, то ещё и свежо. Выйдешь за пищей, а там мир Бредбери, притом без особой трагической ноты пока - город как никогда похож на серого слона, который медленно дышит, подрагивая бетонными боками; люди есть, но затаились и ощущаются как единый живой организм - немного боится, но в целом бодр, сидит в укрытии, ждёт, умирать не хочет.
Медлю с финалом книжки, потому что пока она во мне, я полна и вроде при деле, а как опустею, буду опять мучиться - зачем я, как жить. Сейчас-то и вопросов нет - как-как, сиди пиши, хорошо ли, плохо, а такое твоё куриное дело. Золотое время, если бы не финансовая тревога и родители были в безопасности, а так нет. Зато в зоопарке Рамат-Гана родился слонёнок, которого по родословной полагается назвать на П, и все шутки, которые у вас есть по этому поводу, уже перешутили. Хорошо, что я ничего не решаю на свете, а то назвала бы Пушок, мучился бы всю жизнь - тяжёлый, лысый, кожаный, а сердце, как у цветка.
*
Click to viewКто беспокоился - скоро всё закончится, по крайней мере, в Израиле. У нас сделали чёрную хупу, это когда на кладбище проводится религиозная свадьба, чтобы остановить эпидемию. Такое было во время испанки в Тель Авиве и в тиф 21 года в Минске, и где теперь эти эпидемии? как видите, помогло.
Напомнило Троуба, бессмертное:
«Когда началась моя психиатрическая практика, в один из моих первых дней в больнице я заметил женщину, которая ползала на четвереньках по полу палаты. Из истории болезни я знал её имя, подошел к ней и спросил:
- Мэри, что вы делаете?
Она взглянула на меня и ответила совершенно искренне и честно:
- Все, что только в моих силах»
Ps. «В Израиле, начиная с 20 марта, введены ограничения на передвижение населения. Из дома можно выходить для приобретения продуктов питания, лекарств и получения медицинской помощи»
Из телеги https://t.me/ketro