Небо Аустерлица
«
Над ним не было ничего уже, кроме неба - высокого неба, не ясного, но всё таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, - подумал князь Андрей, - не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, - совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, я, что узнал его наконец. Да! всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!…»
»
Этот эпизод вы, может быть, учили в школе наизусть, - этот или про дуб, - но я напоминаю на всякий случай. Ещё мгновение назад герой нёсся и орал, и вдруг споткнулся о невидимое препятствие, красиво зашатался и упал. И вот уже больше не орёт, сегодняшняя атака закончилась для него, он теперь, - внезапно, - не более чем Ёжик в тумане, который проваливается в небо, в серые медленные облака. И мысли его тоже делаются медленными, как молоко. Я ёжик, я упал в реку, - я наконец-то упал в реку, - и пусть она сама несёт меня вниз по течению или куда захочет. Потом он закрывает глаза и в следующий раз открывает их уже в лазарете, где его тянут, трясут и штопают, и первое чувство его - недовольство.
Таков классический образец мыслей раненого героя, и у меня нет оснований оспаривать опыт автора. Но я уверена, что если бы у князя Андрея были сиськи раненый герой был женщина, её внутренний монолог звучал бы несколько иначе.
Она бы тоже начала падать в это небо, но на полпути обязательно оглянулась на своё тело и подумала: «Как я лежу? Интересно, где моя сумочка?». Она бы попыталась пошевелить ногой и поняла, что нога её слышит, хотя и не принимает всерьёз. Она бы также подумала: «Хорошо, что на мне приличное бельё. Правильно, что в атаку надевают чистое. А то бы нехорошо» - она даже в мыслях и раненая не перепутает «надеть» и «одеть». Потом она с тревогой вспомнит о котиках, достаточно ли им еды, если она сегодня не вернётся из боя. Она, разумеется, заранее попросила соседку позаботиться о них, «если со мной вдруг что». Но Людмила Витальевна придёт только утром, так они договорились, а хватит ли им на сегодня? Им, конечно, хватит, и лоток у них чистый. Потом она немного побеспокоится о том, куда же всё-таки ранена и останется ли некрасивый шрам. Попробует немного поплакать, но быстро поймёт, что не хочется, и пошевелит рукой. Вспомнит, как она смотрела на себя сверху и где валялась сумочка, и потянется за ней. Нащупает на земле выпавшую косметичку, - там где-то должно быть зеркало, - и айфон. «Надо сфотографировать небо и себя в нём, - подумает она, - как ползут облака. Оно никогда не было таким высоким». И сил её ещё хватит, чтобы притянуть айфон к себе и нажать кнопку, провести носом по экрану, вызвать камеру и даже, кажется, щёлкнуть. На этом она потеряет сознание и очнётся уже в лазарете, где её тянут, трясут и штопают,
и первая мысль её - где моя сумочка
Над ним не было ничего уже, кроме неба - высокого неба, не ясного, но всё таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, - подумал князь Андрей, - не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, - совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, я, что узнал его наконец. Да! всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!…»
»
Этот эпизод вы, может быть, учили в школе наизусть, - этот или про дуб, - но я напоминаю на всякий случай. Ещё мгновение назад герой нёсся и орал, и вдруг споткнулся о невидимое препятствие, красиво зашатался и упал. И вот уже больше не орёт, сегодняшняя атака закончилась для него, он теперь, - внезапно, - не более чем Ёжик в тумане, который проваливается в небо, в серые медленные облака. И мысли его тоже делаются медленными, как молоко. Я ёжик, я упал в реку, - я наконец-то упал в реку, - и пусть она сама несёт меня вниз по течению или куда захочет. Потом он закрывает глаза и в следующий раз открывает их уже в лазарете, где его тянут, трясут и штопают, и первое чувство его - недовольство.
Таков классический образец мыслей раненого героя, и у меня нет оснований оспаривать опыт автора. Но я уверена, что если бы у князя Андрея были сиськи раненый герой был женщина, её внутренний монолог звучал бы несколько иначе.
Она бы тоже начала падать в это небо, но на полпути обязательно оглянулась на своё тело и подумала: «Как я лежу? Интересно, где моя сумочка?». Она бы попыталась пошевелить ногой и поняла, что нога её слышит, хотя и не принимает всерьёз. Она бы также подумала: «Хорошо, что на мне приличное бельё. Правильно, что в атаку надевают чистое. А то бы нехорошо» - она даже в мыслях и раненая не перепутает «надеть» и «одеть». Потом она с тревогой вспомнит о котиках, достаточно ли им еды, если она сегодня не вернётся из боя. Она, разумеется, заранее попросила соседку позаботиться о них, «если со мной вдруг что». Но Людмила Витальевна придёт только утром, так они договорились, а хватит ли им на сегодня? Им, конечно, хватит, и лоток у них чистый. Потом она немного побеспокоится о том, куда же всё-таки ранена и останется ли некрасивый шрам. Попробует немного поплакать, но быстро поймёт, что не хочется, и пошевелит рукой. Вспомнит, как она смотрела на себя сверху и где валялась сумочка, и потянется за ней. Нащупает на земле выпавшую косметичку, - там где-то должно быть зеркало, - и айфон. «Надо сфотографировать небо и себя в нём, - подумает она, - как ползут облака. Оно никогда не было таким высоким». И сил её ещё хватит, чтобы притянуть айфон к себе и нажать кнопку, провести носом по экрану, вызвать камеру и даже, кажется, щёлкнуть. На этом она потеряет сознание и очнётся уже в лазарете, где её тянут, трясут и штопают,
и первая мысль её - где моя сумочка