ЭротическоЭ
Так вот, сочиняла колонки о сексе, в поисках сюжетов опрашивала людей, и одна история мне так понравилась, что кроме статьи (которую покажу позже), я сделала рассказ.
Киевское «динамо».
В конце октября в Киеве выпал снег. Клёны ещё не успели окончательно облететь, поэтому на широких золотых листьях лежали белые лёгкие шапочки. Я как раз засмотрелась на голубое, не по сезону чистое небо, сияющее сквозь поредевшую крону, когда долговязый спутник задел ветку, и на мою физиономию свалилась приличная порция снега.
- Прости, маленькая, - сказал он, и поцеловал горячими губами в мокрую щёку.
Конечно, я простила.
Он был…
О, как я люблю эту паузу, придыхание, которое случается, когда начинаешь оживлять давно утраченную красоту. Он был - и это уже очень много. Он был - запах, глаза, волосы, член, руки, зубы, голос. Он был - интонация, смех, запрокинутая голова. Он был - короткая остановка сердца, долгая сладость. Я успеваю кожей почувствовать всё, что подлежит простому перечислению, а потом выдыхаю и продолжаю.
Он был похож на гориллу, которая умерла и стала ангелом. То есть и волосы золотые, и взгляд светлый, и рост, и тело - всё очень красиво, но «тень обезьяны» никуда не делась: низкие надбровные дуги, плоский нос, характерные челюсти, широкие покатые плечи и длинные руки. Эдакая одухотворенная сексуальность, обусловленная прихотливой линией жизни: до двадцати лет он жил на Донбассе, был боксёром, брил голову и носил спортивные штаны круглые сутки, а потом вдруг отрастил кудри и стал художником, поступил в училище, начал рисовать вычурные картинки со множеством мелких деталей и читать Кастанеду. Да, и ещё много танцевал, иногда подрабатывал манекенщиком, недавно принял православие, и при всём том сохранил на редкость здоровый и весёлый нрав.
Конечно, я потеряла голову от его пластики, силы, душевной бодрости и кубиков на животе, а мистицизм легко извинила, с кем не бывает в наши годы (в момент встречи ему было двадцать четыре, а мне двадцать шесть). Одно плохо - моя подруга Тиночка, которая нас познакомила, шепнула «мы ещё не спали, но…». При естественной разнузданности нравов у меня были принципы. Нельзя отнимать добычу друга, надо ждать, пока не наиграется. Целую ночь мы танцевали втроём, просто танцевали, едва прикасаясь кончиками пальцев, смеялись и пили портвейн, а потом я вернулась в Москву, и позабыла на время и кудри, и кубики.
За зиму я получила пару Тиночкиных писем с приветом от Сеньки (да, имя у него самое что ни на есть хулиганское), а больше никаких упоминаний. На прямой вопрос последовал ответ «нет, мы остались друзьями». Не сложилось, значит. А вот теперь моя очередь - и как только потеплело, я купила билет на поезд.
Я помню, как это бывает: ты врываешься в город вместе с горьким ветром железной дороги, вместе с запахом весны, с отчётливым ощущением победы, будто уже завоевала всё и всех, и есть три дня на разграбление, а потом нужно ехать дальше, дальше… Ну кто же устоит перед таким напором? Тина встретила меня на вокзале, отвезла к себе, а когда я вышла из душа, Сеня уже ждал - большой, светлый, покорный, жаркий. Взял за руку и повёл к себе в общагу. Эскизы показывать.
Вахтёрша взглянула косо, на мгновение стало неприятно, - сколько ж таких он сюда перетаскал, - но это быстро прошло. Ведь и я не девица. И он совершенно явно хочет меня, а я его, а страсть всегда горит красиво и чисто, что бы там ни было до и после.
И комната его оказалась такой же светлой и большой. Солнце лежало на полу, а по углам стояли две кровати и рабочий стол. Полки, паркет и подрамники золотились, пахло деревом и лёгкой пылью.
- С тобой кто-то ещё живёт?
- Парень один, он уехал сейчас.
На кровати или, может, на подоконнике? Они широкие и тёплые, правда, завалены бумагой, но смахнуть недолго… Я повернулась и посмотрела ему в глаза - ну?!
Сеня засмеялся - просто так, от избытка жизненных сил, - и выдвинул на середину комнаты стул. Потом ещё один. Поставил их примерно в полуметре друг от друга, посадил меня, притащил стопку эскизов, сам сел рядом и стал показывать работы: вот этой два года, а это свежая совсем, тут я про индейцев обчитался, а вот кельты…. Минут через сорок мы пошли обратно к Тиночке.
Уж сколько лет миновало, а я всё помню то сложное чувство. Не понравилась? Не захотел, не смог? Подцепил заразу какую-то? Тогда я на своей шкуре почувствовала, что такое «когнитивный диссонанс» - явные признаки мужского интереса, как я его себе представляю, присутствуют, а вот поди ж ты!
Тина открыла нам дверь, одним взглядом окинула его, неизменно счастливого, оценила интересное выражение моего лица, кивнула - то ли нам, то ли сама себе, - и пригласила войти. От расстройства я сказалась усталой и прилегла на кровать - дремать и думать, что же со мной не так.
Тиночка села поработать, а Сеня покружил-покуружил, да и улёгся со мной. Забрался под плед, обнял.
У меня было лёгкое платье, а у него длинные быстрые пальцы и нешуточная настойчивость. Но мне совсем не хотелось на виду у Тины овладевать её несостоявшимся любовником. И вообще, что-то здесь не то, подумала я, и отодвинулась. Потом ещё немного отодвинулась, и ещё... Чуть не упала с постели, и с некоторым сожалением встала.
Потом мы встречались ещё несколько раз, всегда на людях.
Вот он проездом в Москве, нежно целует меня на Киевском вокзале, уговаривает сесть в поезд и поехать с ним, а уж там… Я млею в его объятиях и почти соглашаюсь, но после фразы «сможешь пожить у моих друзей» внезапно остываю. «Сможешь», а не «сможем».
Вот мы опять оказываемся вместе у кого-то в гостях, он весь вечер держит меня за руку, но уходит ночевать в соседнюю комнату. Утром я тихо одеваюсь, заглядываю к нему, и некоторое время смотрю, как он роскошно спит на спине, разметав длинные волосы и смуглые руки. Ухожу.
А вот я просыпаюсь со своим новым любовником в Харькове. Мы путешествуем, и в огромной старом доме наших приятелей-художников встречаю Сеню, всё такого же красивого, игривого, как морской котик, и по-прежнему ничейного. Мы опять что-то пьём, флиртуем, много смеёмся, и я наслаждаюсь его открытыми взглядами и тайными прикосновениями. Утром меня будит солнце, но я не спешу открывать глаза, слушаю, как за окном орут птицы, как дышит рядом мой мужчина, как ещё кто-то сопит… Странно, ведь нас положили в комнате одних, неужто хозяйская псина забрела? Я украдкой смотрю сквозь ресницы и вижу около двери Сеню. Он стоит в пяти шагах, не сводит напряженного взгляда с наших тел, прикрытых простынёй, и часто-часто двигает правой рукой внизу живота - вниз-вверх, вниз-вверх. Честное слово, мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять происходящее - нелегко оказалось соотнести счастливый рассвет и прекрасный Сенин образ с этой жесткой яростной дрочкой. Нелепость ситуации была так велика, что я опять сомкнула ресницы и немедленно заснула.
Второе пробуждение было приятным, но самым обыкновенным. Ближе к полудню мы вылезли из постели и пошли искать хозяев. Они сказали, что Сеня уже уехал, передавал огромный привет. Утренняя сцена казалась нереальной, и я в конце концов решила, что это был сон.
Но встречи наши закончились. О Сене я думаю крайне редко. Разве что увижу по телику киевское «Динамо» в бело-голубой форме, тогда по ассоциации вспоминаю снежные шапочки на фоне чистого неба, и в голов мелькает «Ну чтоооо ж ты так, Сеееняяя…».
Киевское «динамо».
В конце октября в Киеве выпал снег. Клёны ещё не успели окончательно облететь, поэтому на широких золотых листьях лежали белые лёгкие шапочки. Я как раз засмотрелась на голубое, не по сезону чистое небо, сияющее сквозь поредевшую крону, когда долговязый спутник задел ветку, и на мою физиономию свалилась приличная порция снега.
- Прости, маленькая, - сказал он, и поцеловал горячими губами в мокрую щёку.
Конечно, я простила.
Он был…
О, как я люблю эту паузу, придыхание, которое случается, когда начинаешь оживлять давно утраченную красоту. Он был - и это уже очень много. Он был - запах, глаза, волосы, член, руки, зубы, голос. Он был - интонация, смех, запрокинутая голова. Он был - короткая остановка сердца, долгая сладость. Я успеваю кожей почувствовать всё, что подлежит простому перечислению, а потом выдыхаю и продолжаю.
Он был похож на гориллу, которая умерла и стала ангелом. То есть и волосы золотые, и взгляд светлый, и рост, и тело - всё очень красиво, но «тень обезьяны» никуда не делась: низкие надбровные дуги, плоский нос, характерные челюсти, широкие покатые плечи и длинные руки. Эдакая одухотворенная сексуальность, обусловленная прихотливой линией жизни: до двадцати лет он жил на Донбассе, был боксёром, брил голову и носил спортивные штаны круглые сутки, а потом вдруг отрастил кудри и стал художником, поступил в училище, начал рисовать вычурные картинки со множеством мелких деталей и читать Кастанеду. Да, и ещё много танцевал, иногда подрабатывал манекенщиком, недавно принял православие, и при всём том сохранил на редкость здоровый и весёлый нрав.
Конечно, я потеряла голову от его пластики, силы, душевной бодрости и кубиков на животе, а мистицизм легко извинила, с кем не бывает в наши годы (в момент встречи ему было двадцать четыре, а мне двадцать шесть). Одно плохо - моя подруга Тиночка, которая нас познакомила, шепнула «мы ещё не спали, но…». При естественной разнузданности нравов у меня были принципы. Нельзя отнимать добычу друга, надо ждать, пока не наиграется. Целую ночь мы танцевали втроём, просто танцевали, едва прикасаясь кончиками пальцев, смеялись и пили портвейн, а потом я вернулась в Москву, и позабыла на время и кудри, и кубики.
За зиму я получила пару Тиночкиных писем с приветом от Сеньки (да, имя у него самое что ни на есть хулиганское), а больше никаких упоминаний. На прямой вопрос последовал ответ «нет, мы остались друзьями». Не сложилось, значит. А вот теперь моя очередь - и как только потеплело, я купила билет на поезд.
Я помню, как это бывает: ты врываешься в город вместе с горьким ветром железной дороги, вместе с запахом весны, с отчётливым ощущением победы, будто уже завоевала всё и всех, и есть три дня на разграбление, а потом нужно ехать дальше, дальше… Ну кто же устоит перед таким напором? Тина встретила меня на вокзале, отвезла к себе, а когда я вышла из душа, Сеня уже ждал - большой, светлый, покорный, жаркий. Взял за руку и повёл к себе в общагу. Эскизы показывать.
Вахтёрша взглянула косо, на мгновение стало неприятно, - сколько ж таких он сюда перетаскал, - но это быстро прошло. Ведь и я не девица. И он совершенно явно хочет меня, а я его, а страсть всегда горит красиво и чисто, что бы там ни было до и после.
И комната его оказалась такой же светлой и большой. Солнце лежало на полу, а по углам стояли две кровати и рабочий стол. Полки, паркет и подрамники золотились, пахло деревом и лёгкой пылью.
- С тобой кто-то ещё живёт?
- Парень один, он уехал сейчас.
На кровати или, может, на подоконнике? Они широкие и тёплые, правда, завалены бумагой, но смахнуть недолго… Я повернулась и посмотрела ему в глаза - ну?!
Сеня засмеялся - просто так, от избытка жизненных сил, - и выдвинул на середину комнаты стул. Потом ещё один. Поставил их примерно в полуметре друг от друга, посадил меня, притащил стопку эскизов, сам сел рядом и стал показывать работы: вот этой два года, а это свежая совсем, тут я про индейцев обчитался, а вот кельты…. Минут через сорок мы пошли обратно к Тиночке.
Уж сколько лет миновало, а я всё помню то сложное чувство. Не понравилась? Не захотел, не смог? Подцепил заразу какую-то? Тогда я на своей шкуре почувствовала, что такое «когнитивный диссонанс» - явные признаки мужского интереса, как я его себе представляю, присутствуют, а вот поди ж ты!
Тина открыла нам дверь, одним взглядом окинула его, неизменно счастливого, оценила интересное выражение моего лица, кивнула - то ли нам, то ли сама себе, - и пригласила войти. От расстройства я сказалась усталой и прилегла на кровать - дремать и думать, что же со мной не так.
Тиночка села поработать, а Сеня покружил-покуружил, да и улёгся со мной. Забрался под плед, обнял.
У меня было лёгкое платье, а у него длинные быстрые пальцы и нешуточная настойчивость. Но мне совсем не хотелось на виду у Тины овладевать её несостоявшимся любовником. И вообще, что-то здесь не то, подумала я, и отодвинулась. Потом ещё немного отодвинулась, и ещё... Чуть не упала с постели, и с некоторым сожалением встала.
Потом мы встречались ещё несколько раз, всегда на людях.
Вот он проездом в Москве, нежно целует меня на Киевском вокзале, уговаривает сесть в поезд и поехать с ним, а уж там… Я млею в его объятиях и почти соглашаюсь, но после фразы «сможешь пожить у моих друзей» внезапно остываю. «Сможешь», а не «сможем».
Вот мы опять оказываемся вместе у кого-то в гостях, он весь вечер держит меня за руку, но уходит ночевать в соседнюю комнату. Утром я тихо одеваюсь, заглядываю к нему, и некоторое время смотрю, как он роскошно спит на спине, разметав длинные волосы и смуглые руки. Ухожу.
А вот я просыпаюсь со своим новым любовником в Харькове. Мы путешествуем, и в огромной старом доме наших приятелей-художников встречаю Сеню, всё такого же красивого, игривого, как морской котик, и по-прежнему ничейного. Мы опять что-то пьём, флиртуем, много смеёмся, и я наслаждаюсь его открытыми взглядами и тайными прикосновениями. Утром меня будит солнце, но я не спешу открывать глаза, слушаю, как за окном орут птицы, как дышит рядом мой мужчина, как ещё кто-то сопит… Странно, ведь нас положили в комнате одних, неужто хозяйская псина забрела? Я украдкой смотрю сквозь ресницы и вижу около двери Сеню. Он стоит в пяти шагах, не сводит напряженного взгляда с наших тел, прикрытых простынёй, и часто-часто двигает правой рукой внизу живота - вниз-вверх, вниз-вверх. Честное слово, мне понадобилось несколько секунд, чтобы понять происходящее - нелегко оказалось соотнести счастливый рассвет и прекрасный Сенин образ с этой жесткой яростной дрочкой. Нелепость ситуации была так велика, что я опять сомкнула ресницы и немедленно заснула.
Второе пробуждение было приятным, но самым обыкновенным. Ближе к полудню мы вылезли из постели и пошли искать хозяев. Они сказали, что Сеня уже уехал, передавал огромный привет. Утренняя сцена казалась нереальной, и я в конце концов решила, что это был сон.
Но встречи наши закончились. О Сене я думаю крайне редко. Разве что увижу по телику киевское «Динамо» в бело-голубой форме, тогда по ассоциации вспоминаю снежные шапочки на фоне чистого неба, и в голов мелькает «Ну чтоооо ж ты так, Сеееняяя…».