Чудеса Святого Николая.
Я нажала кнопочки домофона
- Ааалёёё, - игриво пропела мама, - заходииите.
Я поднялась. На втором этаже два мерзких пожилых мужчины курили, беседовали пьяными голосами и воняли потом на два лестничных пролёта. Дверь в квартиру оказалась открытой, в прихожей было темно. Когда я вошла, в комнате раздался жуткий хриплый вой. Почему-то подумалось, что это те мужики наконец подрались. Но нет, ревел Дед Мороз, дурниной орал «В лесу родилась ёлочка» и размахивал фонарём. Росту в нём сантиметров тридцать, но голосом бог его не обидел.
- Таджики, - сказала мама, - его сделали таджики.
- Почему?
- Потому что он какой-то нерусский: шапка плоская была и тулуп без пояса. Но я сделала ему колпак и кушачок, собираюсь ещё варежки сшить.
Варежки были необходимы, потому что таджики наделили деда изящными девичьими руками.
- Дед Мороз, это Святой Николай вообще, мне кажется, ему обязательно пояс положен.
- Ну да, как у монаха, это же Николушка Чудотворец православный. А смотри, какая у нас ёлочка.
Ёлочка почти до потолка, сияла огнями и заслуживала всяческого внимания - когда бы дед не заорал, я бы, конечно, первым делом похвалила её. Мама включила верхний свет, и оказалось, что вместо обычного живого дерева у нас посреди комнаты стоит жирная искусственная сосна, судя по длине игл.
- Прекрасная ёлочка. А скажи, те большие жёлтые шары живы? - лет 20 назад у нас их было шесть - огромных, бесценных, полосатых.
- Ну что ты, разбили все. Но других ещё много осталось.
Знакомые игрушки потерялись в густой хвое, но я поверила на слово, что все они там - домики, сосульки, фонарики, белки и прочий стеклянный мусор семидесятых годов.
- А тут у меня вертеп. Вместо Вифлеемской звезды пятиконечная, вот младенец Иисус нарисован, а это язычники, - она показала на снегурочку, нормального ватного дед мороза и пластмассового зайца.
- Волхвы, значит.
- Да, они принесли дары - золото, смирну и ладан.
Ещё в комнате обнаружился стол, заставленный едой. Вино белое, рыба красная, картошка, салат, колбаса двух сортов и всякое такое. Тут я струсила:
- Чево это вы? Кому это?
- Тебя ждём, кого ж ещё.
Дело плохо, если мой приезд им как национальный праздник, значит, совсем скучно живут.
Мама принесла мне тарелку щей и села на мягкий пуфик, издав совершенно непристойный звук. Я деликатно не изменилась в лице.
- Это сидение у нас такое производит, как сядешь. Тут батюшка приходил, стыдоба, неудобно прям, ведь он архимандрит.
- А ты знаешь чего, ты туда свисток вставь. Чтоб сразу и наверняка понятно было.
И всякий раз, как она привставала, а потом садилась, пуфик вульгарно звучал, а я следила за лицом.
Пока я ела, оказалось, что не так уж им скучно, событий полно - у папы на работе завелась секретутка, тётя Валя заболела раком, а вчера прославлялся Николай Чудотворец.
- Когда я ещё в храме работала, за ящиком, пришла одна женщина, Нина. У неё муж пьющий, Вася, заболел. И вот ему ногу-то отняли, а когда он в себя пришёл, сбесился весь. Ну, конечно, сама подумай, такое горе. Его цепями к кровати привязывали, а верёвки он рвал. И вот она пришла помолиться, чтобы он выздоровел или, уж если совсем нельзя, помер легко. Я говорю, Николаю Чудотворцу помолись, он помогает. А Нина говорит: «ой, матушка, я ему верю. У меня такое в юности было: иду на завод, а у нас аванс задержали. Раньше было, что на один-два дня задерживали, редко, а люди до копейки рассчитывали. Идут, голодные всех, хоть бы пожрать. Я думаю (она говорит) мне бы сейчас хоть хлеба купить, работа тяжёлая, сил откуда взять. А тут мне старичок навстречу, согнутый весь. Дай, говорит, дочка, десять копеечек на хлебушек. А это полбуханки, тогда был по 14 и по 16. Вот я как раз про хлеб думаю, а он десять копеечек просит. Я говорю «Нету, дедушка, самой бы где взять, прости Христа ради» - побожилась даже. А он говорит, ну ладно, доченька, и пошёл. А я смотрю, вниз так смотрю, а там пять рублей валяются! Я подняла, повернулась его звать, а нету его, пропал. А куда делся? Там дырка в заборе была, но далеко, а он исчез. Пошла на работу, накупила всего. Пять рублей большие были деньги. И три рубля были большие деньги. Шестьдесят копеек обед стоил. Всех накормила на радостях, рассказала, а они говорят, это Николай Чудотворец был, иди в церковь, свечку ему поставь. Пришла, а там икона большая, ну точно он. Я прям заплакала, она в алтаре висела, туда заходить нельзя, а я упала на колени и поползла украдкой, и ножки его поцеловала.»
И вот я ей, Нине, говорю, пойди, помолись, поплачь и попроси хорошо за Василия, на всё Божья воля чтоб.
А потом служба кончилась, я деньги пересчитала, сдала всё, выхожу из храма, а у ворот она стоит. «Матушка, - говорит, - Вася-то мой. Прихожу, а кровать пустая. Где, говорю, в реанимацию опять увезли? А они отвечают, умер твой Вася. А когда? В десять часов. Когда я тут молилась.»
Вот он какой, Николай Чудотворец.
Ты рыбки возьми. Это я жарила, папа вкуснее делает, но он пока с работы придёт, я кое-как сама.
- А то вот я тоже за ящиком работала, пришла одна женщина и говорит, сына у неё посадили. Он с ребятами пошёл, они ему сказали «постой тут, мы к девчонке сходим, а если кто придёт, ты свистни». На стрёме, значит. А он не знает ничего, стоит спокойно. Тут милиция приезжает, а он и не думает свистеть, стоит. Тут его под руки и арестовали. Те ребята там квартиру грабили, а она на сигнализации. А он не знал. Сидит теперь.
А я ей говорю, помолись Николаю Чудотворцу, он добрый, поплач прям и попроси так хорошо. Ну она пошла.
А на следующий день приходит парнишка, наголо бритый. Хороший такой, невинный совсем, говорит, где тут Николай Чудотворец, мама сказала, ему свечку надо поставить. Я показала, он пошёл, молился там. Потом рассказал, что ведь отпустили его, суд вчера был, оправдали вчистую.
Он ушёл, а я пошла посмотреть, всё он там хорошо сделал? Смотрю, а он свечку вместо Николая Чудотворца Серафиму Саровскому поставил, не знал его икону даже, а Николай всё равно помог. Ну я свечку переставила.
Как раз после рыбы пришёл с работы папа, и оказалось, что поводы у них кроме меня были. Мама же и раскололась:
- Дедушке Василь Антонычу, отцу папиному, память. Он в этот день погиб, 64 года назад. А у меня именины сегодня. И ещё шесть лет, как я схиму приняла. Монахиня-то я уже одиннадцатый год, а в схиме шесть. Такой день вот.
- В монашестве я Феодосия, а в схиме у меня другое имя, секретное, - но мне сказала.
Вообще, не везёт ей с именами, чудные все три.
Когда я собралась уходить, они с папой снова выключили свет, чтобы показать ёлку во всей славе, и в темноте, ощупью, опять завели Деда Мороза. Прослушали один раз, потом не успели нажать кнопку, пришлось слушать второй. Уже на пороге мама сказала с невинным видом:
- Вот кто бы про Николая Чудотворца написал, ведь чудеса какие…
Ну вот «кто-то» написал, чего уж, раз такое дело.
- Ааалёёё, - игриво пропела мама, - заходииите.
Я поднялась. На втором этаже два мерзких пожилых мужчины курили, беседовали пьяными голосами и воняли потом на два лестничных пролёта. Дверь в квартиру оказалась открытой, в прихожей было темно. Когда я вошла, в комнате раздался жуткий хриплый вой. Почему-то подумалось, что это те мужики наконец подрались. Но нет, ревел Дед Мороз, дурниной орал «В лесу родилась ёлочка» и размахивал фонарём. Росту в нём сантиметров тридцать, но голосом бог его не обидел.
- Таджики, - сказала мама, - его сделали таджики.
- Почему?
- Потому что он какой-то нерусский: шапка плоская была и тулуп без пояса. Но я сделала ему колпак и кушачок, собираюсь ещё варежки сшить.
Варежки были необходимы, потому что таджики наделили деда изящными девичьими руками.
- Дед Мороз, это Святой Николай вообще, мне кажется, ему обязательно пояс положен.
- Ну да, как у монаха, это же Николушка Чудотворец православный. А смотри, какая у нас ёлочка.
Ёлочка почти до потолка, сияла огнями и заслуживала всяческого внимания - когда бы дед не заорал, я бы, конечно, первым делом похвалила её. Мама включила верхний свет, и оказалось, что вместо обычного живого дерева у нас посреди комнаты стоит жирная искусственная сосна, судя по длине игл.
- Прекрасная ёлочка. А скажи, те большие жёлтые шары живы? - лет 20 назад у нас их было шесть - огромных, бесценных, полосатых.
- Ну что ты, разбили все. Но других ещё много осталось.
Знакомые игрушки потерялись в густой хвое, но я поверила на слово, что все они там - домики, сосульки, фонарики, белки и прочий стеклянный мусор семидесятых годов.
- А тут у меня вертеп. Вместо Вифлеемской звезды пятиконечная, вот младенец Иисус нарисован, а это язычники, - она показала на снегурочку, нормального ватного дед мороза и пластмассового зайца.
- Волхвы, значит.
- Да, они принесли дары - золото, смирну и ладан.
Ещё в комнате обнаружился стол, заставленный едой. Вино белое, рыба красная, картошка, салат, колбаса двух сортов и всякое такое. Тут я струсила:
- Чево это вы? Кому это?
- Тебя ждём, кого ж ещё.
Дело плохо, если мой приезд им как национальный праздник, значит, совсем скучно живут.
Мама принесла мне тарелку щей и села на мягкий пуфик, издав совершенно непристойный звук. Я деликатно не изменилась в лице.
- Это сидение у нас такое производит, как сядешь. Тут батюшка приходил, стыдоба, неудобно прям, ведь он архимандрит.
- А ты знаешь чего, ты туда свисток вставь. Чтоб сразу и наверняка понятно было.
И всякий раз, как она привставала, а потом садилась, пуфик вульгарно звучал, а я следила за лицом.
Пока я ела, оказалось, что не так уж им скучно, событий полно - у папы на работе завелась секретутка, тётя Валя заболела раком, а вчера прославлялся Николай Чудотворец.
- Когда я ещё в храме работала, за ящиком, пришла одна женщина, Нина. У неё муж пьющий, Вася, заболел. И вот ему ногу-то отняли, а когда он в себя пришёл, сбесился весь. Ну, конечно, сама подумай, такое горе. Его цепями к кровати привязывали, а верёвки он рвал. И вот она пришла помолиться, чтобы он выздоровел или, уж если совсем нельзя, помер легко. Я говорю, Николаю Чудотворцу помолись, он помогает. А Нина говорит: «ой, матушка, я ему верю. У меня такое в юности было: иду на завод, а у нас аванс задержали. Раньше было, что на один-два дня задерживали, редко, а люди до копейки рассчитывали. Идут, голодные всех, хоть бы пожрать. Я думаю (она говорит) мне бы сейчас хоть хлеба купить, работа тяжёлая, сил откуда взять. А тут мне старичок навстречу, согнутый весь. Дай, говорит, дочка, десять копеечек на хлебушек. А это полбуханки, тогда был по 14 и по 16. Вот я как раз про хлеб думаю, а он десять копеечек просит. Я говорю «Нету, дедушка, самой бы где взять, прости Христа ради» - побожилась даже. А он говорит, ну ладно, доченька, и пошёл. А я смотрю, вниз так смотрю, а там пять рублей валяются! Я подняла, повернулась его звать, а нету его, пропал. А куда делся? Там дырка в заборе была, но далеко, а он исчез. Пошла на работу, накупила всего. Пять рублей большие были деньги. И три рубля были большие деньги. Шестьдесят копеек обед стоил. Всех накормила на радостях, рассказала, а они говорят, это Николай Чудотворец был, иди в церковь, свечку ему поставь. Пришла, а там икона большая, ну точно он. Я прям заплакала, она в алтаре висела, туда заходить нельзя, а я упала на колени и поползла украдкой, и ножки его поцеловала.»
И вот я ей, Нине, говорю, пойди, помолись, поплачь и попроси хорошо за Василия, на всё Божья воля чтоб.
А потом служба кончилась, я деньги пересчитала, сдала всё, выхожу из храма, а у ворот она стоит. «Матушка, - говорит, - Вася-то мой. Прихожу, а кровать пустая. Где, говорю, в реанимацию опять увезли? А они отвечают, умер твой Вася. А когда? В десять часов. Когда я тут молилась.»
Вот он какой, Николай Чудотворец.
Ты рыбки возьми. Это я жарила, папа вкуснее делает, но он пока с работы придёт, я кое-как сама.
- А то вот я тоже за ящиком работала, пришла одна женщина и говорит, сына у неё посадили. Он с ребятами пошёл, они ему сказали «постой тут, мы к девчонке сходим, а если кто придёт, ты свистни». На стрёме, значит. А он не знает ничего, стоит спокойно. Тут милиция приезжает, а он и не думает свистеть, стоит. Тут его под руки и арестовали. Те ребята там квартиру грабили, а она на сигнализации. А он не знал. Сидит теперь.
А я ей говорю, помолись Николаю Чудотворцу, он добрый, поплач прям и попроси так хорошо. Ну она пошла.
А на следующий день приходит парнишка, наголо бритый. Хороший такой, невинный совсем, говорит, где тут Николай Чудотворец, мама сказала, ему свечку надо поставить. Я показала, он пошёл, молился там. Потом рассказал, что ведь отпустили его, суд вчера был, оправдали вчистую.
Он ушёл, а я пошла посмотреть, всё он там хорошо сделал? Смотрю, а он свечку вместо Николая Чудотворца Серафиму Саровскому поставил, не знал его икону даже, а Николай всё равно помог. Ну я свечку переставила.
Как раз после рыбы пришёл с работы папа, и оказалось, что поводы у них кроме меня были. Мама же и раскололась:
- Дедушке Василь Антонычу, отцу папиному, память. Он в этот день погиб, 64 года назад. А у меня именины сегодня. И ещё шесть лет, как я схиму приняла. Монахиня-то я уже одиннадцатый год, а в схиме шесть. Такой день вот.
- В монашестве я Феодосия, а в схиме у меня другое имя, секретное, - но мне сказала.
Вообще, не везёт ей с именами, чудные все три.
Когда я собралась уходить, они с папой снова выключили свет, чтобы показать ёлку во всей славе, и в темноте, ощупью, опять завели Деда Мороза. Прослушали один раз, потом не успели нажать кнопку, пришлось слушать второй. Уже на пороге мама сказала с невинным видом:
- Вот кто бы про Николая Чудотворца написал, ведь чудеса какие…
Ну вот «кто-то» написал, чего уж, раз такое дело.