Фальшива ли советская литература?
Оригинал взят у berlinguide в Фальшива ли советская литература?
Советская литература была фальшивой разве что только так, как и викторианская литература была фальшивой. В викторианскую эпоху были люди, вернее, большинство таковых и было, кто действительно верил и как-то жил с тем, и даже неплохо жил, среднеклассово, и выше, с тем, например, в голове, что оргазм не женское дело. Тогда люди не чувствовали фальши в этих своих воззрениях, хотя даже и оргазмом занимались.
Что такое фальшь? Это продукт лицемерия. Оно всегда есть, оно необходимо, как затычка в том месте, где неизвестное. Лучше не говорить, не размышлять о нём - это и есть всего-то лицемерие, прокладка между ужасом реальности и культурным человеком. Так же и не чувствуют фальши те, кто согласен слушать повествования о войне только из уст матери, не вникая в грязь и головоломность действительности причин войны.
Нам, наверное, уже и не пережить удовольствия от "Библиотеки пионера" от книжек Крапивина, от писаний Алексиевич - для нас там абсурдно большое количество лицемерия, слишком видно, как автор засунул голову в песок, натянув позицию взволнованной заполошенной матери на войну. Ощущение бумажности этого мира смешивается с ощущением брезгливости для нас, и это смешение и есть ощущение фальши.
Феномен советской прозы - вовсе не в публицистировании* тем, нуждающихся в трезвом анализе. В этом тоже, но главное вот что: ко всему подшивались феноменально, архаично амёбные, всеприимные, совершенно беспробудно бесконфликтные фигуры примирения, как например, фигура матери (да, именно она стоит в позе молчаливого укора, требования об отмщении, но именно что всего лишь стоит в этой позе, как магнит огромной силы стягивая на себя все горести и претензии, создаёт силовое поле, в котором всё глохнет).
Массовая литература выполняет задачу примирения, скорбь работает. Но так удушливо от этого, мозги в слизь превращаются, размягчаются от потоков слёз и соплей.
О войнах можно рассказать, даже о каждой так, что у каждой будет своё настроение, лицо, она станет понятнее. Но вот так накрыть всё позицией матери и утопить т.о. в безразличии... это слишком.
В ГДР вот тоже на тему войны повсюду натыкана скорбящая мать, восемь скульптур скорбящей матери в Восточном Берлине.
А вот в Западном ни одной, зато развита тема героев.
С героями сложнее: они были ввязаны в ситуацию больше, чем мать, с ними сложнее, а этого в ГДР не могли себе позволить, ещё и тему войны полировать, расходы на пропаганду и так велики были.
Так и натыкали везде скорбящую мать.
Как и в советской литературе: лучше, чтобы комбат был батяней, имел поменьше признаков компетентности по военной и политической линии, и лучше всё затопить темой матери, чем издать сочинения компетентных лиц.
___________________________
* Публицистирование: допустим, пришли Вы на приём к врачу, а он Вам вместо лекарства и диагноза давай проповеди читать о грехе и последствиях греха в виде разложения Вашего тела и промежду прочим впаривает какую-нибудь шизандру-траву от всех болезней сразу которая лечит.
Советская литература была фальшивой разве что только так, как и викторианская литература была фальшивой. В викторианскую эпоху были люди, вернее, большинство таковых и было, кто действительно верил и как-то жил с тем, и даже неплохо жил, среднеклассово, и выше, с тем, например, в голове, что оргазм не женское дело. Тогда люди не чувствовали фальши в этих своих воззрениях, хотя даже и оргазмом занимались.
Что такое фальшь? Это продукт лицемерия. Оно всегда есть, оно необходимо, как затычка в том месте, где неизвестное. Лучше не говорить, не размышлять о нём - это и есть всего-то лицемерие, прокладка между ужасом реальности и культурным человеком. Так же и не чувствуют фальши те, кто согласен слушать повествования о войне только из уст матери, не вникая в грязь и головоломность действительности причин войны.
Нам, наверное, уже и не пережить удовольствия от "Библиотеки пионера" от книжек Крапивина, от писаний Алексиевич - для нас там абсурдно большое количество лицемерия, слишком видно, как автор засунул голову в песок, натянув позицию взволнованной заполошенной матери на войну. Ощущение бумажности этого мира смешивается с ощущением брезгливости для нас, и это смешение и есть ощущение фальши.
Феномен советской прозы - вовсе не в публицистировании* тем, нуждающихся в трезвом анализе. В этом тоже, но главное вот что: ко всему подшивались феноменально, архаично амёбные, всеприимные, совершенно беспробудно бесконфликтные фигуры примирения, как например, фигура матери (да, именно она стоит в позе молчаливого укора, требования об отмщении, но именно что всего лишь стоит в этой позе, как магнит огромной силы стягивая на себя все горести и претензии, создаёт силовое поле, в котором всё глохнет).
Массовая литература выполняет задачу примирения, скорбь работает. Но так удушливо от этого, мозги в слизь превращаются, размягчаются от потоков слёз и соплей.
О войнах можно рассказать, даже о каждой так, что у каждой будет своё настроение, лицо, она станет понятнее. Но вот так накрыть всё позицией матери и утопить т.о. в безразличии... это слишком.
В ГДР вот тоже на тему войны повсюду натыкана скорбящая мать, восемь скульптур скорбящей матери в Восточном Берлине.
А вот в Западном ни одной, зато развита тема героев.
С героями сложнее: они были ввязаны в ситуацию больше, чем мать, с ними сложнее, а этого в ГДР не могли себе позволить, ещё и тему войны полировать, расходы на пропаганду и так велики были.
Так и натыкали везде скорбящую мать.
Как и в советской литературе: лучше, чтобы комбат был батяней, имел поменьше признаков компетентности по военной и политической линии, и лучше всё затопить темой матери, чем издать сочинения компетентных лиц.
___________________________
* Публицистирование: допустим, пришли Вы на приём к врачу, а он Вам вместо лекарства и диагноза давай проповеди читать о грехе и последствиях греха в виде разложения Вашего тела и промежду прочим впаривает какую-нибудь шизандру-траву от всех болезней сразу которая лечит.