Между прошлым и будущим...
Жаркий летний день. Воскресенье. Уж две недели стоит прямо-таки нетипичный для севера зной.
В такую погоду хочется ни о чем не думать, а просто наслаждаться жизнью и пейзажами, лучами солнца и спасительной тенью, хочется окунуться в море, наплаваться вволю, зайти в уютное кафе... и все это в хорошей компании... Включается курортный режим.
Но я в этот день сижу дома в одиночестве с больной ногой. А память, как генератор случайных величин, подкидывает разные воспоминания.
Советское детство. Мама работала учителем - летний отпуск каждый год, и каждый год месяца на полтора мы ездили в Крым дикарями.
Конечно, я со своей белой кожей в первые дни сгорала, солнцезащитные средства тогда были не ахти, но все равно юный восторг перевешивал все неприятности.
В какой-то момент происходил максимальный выброс эндорфинов - это я уже потом поняла, а тогда воспринимала, как какое-то волшебство: только что меня что-то беспокоило, раздражало - и вдруг волна всеобъемлющей радости окатывает и меня, и весь окружающий мир, и я каждой клеточкой тела, всеми фибрами души сливаюсь с бесконечно-прекрасным пейзажем, чувствуя такой же прекрасной и себя самое, и окружающих людей - резвящихся ребятишек, хипповатую молодежь, модниц на платформах, пожилых дам в широкополых шляпах, улыбающихся мороженщиц, голосистых торговок рачками и кукурузой... счастье для всех!
И вот как-то в таком душой поющем состоянии я иду с пляжа по набережной в Алуште. Мне 14 лет - юная, стройная, загорелая, вся жизнь впереди. Вокруг радостные счастливые лица. Ротонда с надписью "Граждане СССР имеют право на отдых". Лучшая в мире страна - по крайней мере, в те годы и в такие минуты сомнений в этом не возникало.
И вдруг - резко, как удар в глаза: возле почтампта, прямо на асфальте, сидит старушка с протянутой рукой. Сидит, как кукла, вытянув прямые опухшие ноги в шерстяных рейтузах, носках и бурках. Несколько юбок и кофт, надетых одна на другую, да еще и болоньевый плащ, платок на голове, платок на плечах... Это в жаркий летний день! Рядом - трость, обшарпанный баул с пожитками и что- то еще типа пакета с хлебными огрызками, банка с водой... в общем, крайняя нищета и отчаяние.
Не скажу, что до того момента я никогда не видела нищих. Попадались изредка и в советское время, даже в Северодвинске у базара несколько раз встречала. Но такого разительного контраста с окружающим миром и с моим внутренним состоянием встречать не доводилось. Я отдала старушке все деньги, которые были у меня на мороженое или там на фрукты.
А потом шла и думала о превратностях судьбы. Думала, что эта старая женщина тоже когда-то была девочкой, радовалась жизни, строила планы, мечтала о счастье... Уж никак не предполагала, что в старости будет вот так - сидеть на асфальте с протянутой рукой, замотанная, как капуста, в старые тряпки, одинокая, старая больная нищая среди беззаботной нарядной толпы... чужая на празднике жизни.
Кто эта женщина? По виду славянка - русская или украинка, не татарка, не цыганка. Местная уроженка, бывшая колхозница с маленькой пенсией, которую под старость родные отправили просить подаяния, а то и выгнали из дома? А, может, у нее вообще нет родных - потеряла в войну или в силу иных трагических обстоятельств? Или приезжая?
Воображение мое нарисовало историю комсомолки-спортсменки-красавицы из российской глубинки, которую в 20-30-е годы премировали путевкой в Крым, где она познала счастье, может, встретила любовь... а потом - война, долгая трудная жизнь, потери... и вот она в старости, лишившись всего, из последних сил добирается на перекладных, чтобы умереть в том городе, с которым были связаны самые светлые воспоминания юности. И, нацепив на себя все, что осталось из одежды, добравшись на больных негнущихся ногах до места, где ей когда-то открылся прекрасный вид и встретился прекрасный принц, она садится на землю и ждет... чего? Над злой Каперной алые взметнутся паруса, и мертвый Грей навсегда заберет свою постаревшую Ассоль, которой не осталось больше места в этом мире?..
Я понимала, что все это лишь мои фантазии, что никакой романтики в этой нищенке нет и, скорей всего, никогда не было - простая неумная баба, может, была ленивая, пьющая, с дурным характером, а то и с преступным прошлым... Но на максимуме эндорфинов я любила все и всех - и эту нищенку тоже, даже если она "сама виновата".
Да, тогда тоже, как и сейчас, поговаривали, что нищенство - это бизнес. Что эти люди с попрошайничества имеют больше, чем иные работающие. Что бывшая соседка будущей сватьи двоюродной тещи троюродной козы рассказала, как у них на этаже померла бабка, просившая милостыню - а у нее в матрасе тысяча рублей зашита (тех, советских - примерно как сейчас полмиллиона)... Но я думала: все равно жалко нищих, ведь счастье не в деньгах, а в роскоши человеческого общения, и через какие страдания должен пройти человек, чтобы выключиться из социума и унижаться напоказ ради копеек подаяния...
Сейчас я по возрасту уже ближе к той алуштинской старушке, чем к восторженной девочке, которой была когда-то. Внутренняя девочка, конечно, протестует, но реальность неумолима. Надеюсь, милостыню просить не придется, когда уж совсем состарюсь. А если вдруг - то...
Жила-была девочка.
Сама виновата.
В такую погоду хочется ни о чем не думать, а просто наслаждаться жизнью и пейзажами, лучами солнца и спасительной тенью, хочется окунуться в море, наплаваться вволю, зайти в уютное кафе... и все это в хорошей компании... Включается курортный режим.
Но я в этот день сижу дома в одиночестве с больной ногой. А память, как генератор случайных величин, подкидывает разные воспоминания.
Советское детство. Мама работала учителем - летний отпуск каждый год, и каждый год месяца на полтора мы ездили в Крым дикарями.
Конечно, я со своей белой кожей в первые дни сгорала, солнцезащитные средства тогда были не ахти, но все равно юный восторг перевешивал все неприятности.
В какой-то момент происходил максимальный выброс эндорфинов - это я уже потом поняла, а тогда воспринимала, как какое-то волшебство: только что меня что-то беспокоило, раздражало - и вдруг волна всеобъемлющей радости окатывает и меня, и весь окружающий мир, и я каждой клеточкой тела, всеми фибрами души сливаюсь с бесконечно-прекрасным пейзажем, чувствуя такой же прекрасной и себя самое, и окружающих людей - резвящихся ребятишек, хипповатую молодежь, модниц на платформах, пожилых дам в широкополых шляпах, улыбающихся мороженщиц, голосистых торговок рачками и кукурузой... счастье для всех!
И вот как-то в таком душой поющем состоянии я иду с пляжа по набережной в Алуште. Мне 14 лет - юная, стройная, загорелая, вся жизнь впереди. Вокруг радостные счастливые лица. Ротонда с надписью "Граждане СССР имеют право на отдых". Лучшая в мире страна - по крайней мере, в те годы и в такие минуты сомнений в этом не возникало.
И вдруг - резко, как удар в глаза: возле почтампта, прямо на асфальте, сидит старушка с протянутой рукой. Сидит, как кукла, вытянув прямые опухшие ноги в шерстяных рейтузах, носках и бурках. Несколько юбок и кофт, надетых одна на другую, да еще и болоньевый плащ, платок на голове, платок на плечах... Это в жаркий летний день! Рядом - трость, обшарпанный баул с пожитками и что- то еще типа пакета с хлебными огрызками, банка с водой... в общем, крайняя нищета и отчаяние.
Не скажу, что до того момента я никогда не видела нищих. Попадались изредка и в советское время, даже в Северодвинске у базара несколько раз встречала. Но такого разительного контраста с окружающим миром и с моим внутренним состоянием встречать не доводилось. Я отдала старушке все деньги, которые были у меня на мороженое или там на фрукты.
А потом шла и думала о превратностях судьбы. Думала, что эта старая женщина тоже когда-то была девочкой, радовалась жизни, строила планы, мечтала о счастье... Уж никак не предполагала, что в старости будет вот так - сидеть на асфальте с протянутой рукой, замотанная, как капуста, в старые тряпки, одинокая, старая больная нищая среди беззаботной нарядной толпы... чужая на празднике жизни.
Кто эта женщина? По виду славянка - русская или украинка, не татарка, не цыганка. Местная уроженка, бывшая колхозница с маленькой пенсией, которую под старость родные отправили просить подаяния, а то и выгнали из дома? А, может, у нее вообще нет родных - потеряла в войну или в силу иных трагических обстоятельств? Или приезжая?
Воображение мое нарисовало историю комсомолки-спортсменки-красавицы из российской глубинки, которую в 20-30-е годы премировали путевкой в Крым, где она познала счастье, может, встретила любовь... а потом - война, долгая трудная жизнь, потери... и вот она в старости, лишившись всего, из последних сил добирается на перекладных, чтобы умереть в том городе, с которым были связаны самые светлые воспоминания юности. И, нацепив на себя все, что осталось из одежды, добравшись на больных негнущихся ногах до места, где ей когда-то открылся прекрасный вид и встретился прекрасный принц, она садится на землю и ждет... чего? Над злой Каперной алые взметнутся паруса, и мертвый Грей навсегда заберет свою постаревшую Ассоль, которой не осталось больше места в этом мире?..
Я понимала, что все это лишь мои фантазии, что никакой романтики в этой нищенке нет и, скорей всего, никогда не было - простая неумная баба, может, была ленивая, пьющая, с дурным характером, а то и с преступным прошлым... Но на максимуме эндорфинов я любила все и всех - и эту нищенку тоже, даже если она "сама виновата".
Да, тогда тоже, как и сейчас, поговаривали, что нищенство - это бизнес. Что эти люди с попрошайничества имеют больше, чем иные работающие. Что бывшая соседка будущей сватьи двоюродной тещи троюродной козы рассказала, как у них на этаже померла бабка, просившая милостыню - а у нее в матрасе тысяча рублей зашита (тех, советских - примерно как сейчас полмиллиона)... Но я думала: все равно жалко нищих, ведь счастье не в деньгах, а в роскоши человеческого общения, и через какие страдания должен пройти человек, чтобы выключиться из социума и унижаться напоказ ради копеек подаяния...
Сейчас я по возрасту уже ближе к той алуштинской старушке, чем к восторженной девочке, которой была когда-то. Внутренняя девочка, конечно, протестует, но реальность неумолима. Надеюсь, милостыню просить не придется, когда уж совсем состарюсь. А если вдруг - то...
Жила-была девочка.
Сама виновата.