"Я знаю три слова..."
Помните, в "Куклах" было: "Я знаю три слова, три матерных слова: одно для Касьянова, два для Лужкова"?
Но я знаю три не матерных слова. Я их получила в порядке игры у Ехидны. Правила такие: вам тот, кто вас осалил, даёт три слова. А вы должны рассказать, как и чем в вас отзываются эти три слова.
Мне достались такие: платок, сцена, яблоко.
1. Платок, как я поняла, имеется в виду большой. Такой, который носят на голове или плечах. Потому что носовой платок - это неинтересно. К тому же носовые платочки у меня, естественно, ассоциируются с болезнью. А во дни моего детства и юности они нередко делались из довольно грубой ткани, так что у меня вечно после простуды были до красноты растёрты крылья носа. батистовых платочков у меня не было. Кто сказал "одноразовые"? Ну вы даёте - бумажные салфетки не всегда можно было купить, не говоря уж о туалетной бумаге, а вы намекаете на какие-то буржуазные излишества в виде одноразовых носовых платочков! Впрочем, у меня были три симпатичных и относительно тонких носовых платка, которые я обвязала изысканным кружевом. Я брала их "в люди" - например, на концерт: мало ли что, вдруг чихнуть потянет, так не в рукав же!
Ну а платки, которые на голову - это была детская мечта. У меня было несколько наборов открыток с палехскими и федоскинскими иллюстрациями к сказкам Пушкина и сказам Бажова. Какие там были царевны! Шикарные длинные платья - это ладно. Но у каждой была коронка на голове, а из-под неё струилось покрывало большей или меньшей степени узорности, иногда до самых пят. Непонятность назначения этого предмета туалета, его загадочность была особенно пленительна. И мне казалось: если я надену на голову такой лёгкий, узорный платок с развевающимися концами, случится чудо и я стану царевной.
Корону я вырезала и склеила себе из плотной бумаги, а мама помогла оклеить её цветной фольгой. А вот узорного платка у меня не было. Была только тюлевая накидка на подушки. Вообще-то её не следовало трогать, но поскольку я всегда аккуратнейше складывала её на место и расправляла складочки, мама закрывала на это глаза. Но в той "накидушке", увы, была дырка. На уголке. Ну что это за царевна в дырявом покрывале? Да и вообще оно не в красивых цветных узорах, как на открытке.
Увы, первый мой кашемировый платочек (как сейчас помню, дорогущий - за четыре двадцать) мне купили после пятого класса. Он был кремовый, с цветочным бордюром по краю. Я очень его любила, но не знаю, куда он потом девался. Потом было ещё два или три шерстяных павловопосадских платка маленьких размеров - из двух я сшила жилетки дочери, одна из них, оказывается, до сих пор жива: верх и подклад из самого платка, а вместо наполнителя - старый вязанный платок, разрезанный по выкройке; срезы заделаны тесьмой в тон. А свою первую шаль я купила с отложенной стипендии в 80-м, кажется, году. Купила за 120 рублей (тогда как раз вышло повышение на такие "предметы роскоши"). А через полгода цену снизили до 80 р. Было, конечно, немного обидно, но моя "Рапсодия-18" по рисунку Клары Зиновьевой многие годы была моей единственной парадной шалью. Сейчас моя коллекция павловопосадских шерстяных платков насчитывает более тридцати единиц, и это не только тепло моему телу, но и радость моей душе. Теперь выгуливаю их в театр.
2. Сцена. В театр я попала впервые года в три, наверное. Давали "Аленький цветочек". Помните, в "Квартире Коломбины" главная героиня восклицает: "Ах, какое всё-таки это волшебство - театр!" Вот для меня театр с того первого спектакля так и остался волшебством, а люди, которые выходят на сцену до сих пор немножко небожители. О театре в моей жизни я хочу написать отдельный развёрнутый пост. Ну а сама я выходила на сцену в составе хора НГУ и университетской фольклорной группы. Поэтому что такое "закулиса", хоть и не мировая, я знаю. Петь со сцены гуртом мне нравилось, а вот солировать я бы, пожалуй, не решилась.
3. Яблоко. Яблоки в детстве я не любила - меня заставляли их есть. Я уже где-то писала, что бабушка из города Козлова через половину страны присылала нам по осени посылки: фанерный ящики, заполненные яблоками разных сортов, - элитных, как сейчас бы сказали. Каждое яблочко было заботливо завёрнуто в газетку, чтобы по всему ящику случайным образом не пошла гниль. Яблоки бабушка брала в институтском саду - она работала в знаменитом ВНИИ садоводства. Сотрудникам за символическую плату давали собрать урожай фруктов и ягод, которые не попали в опытные образцы или в переработку. Вот бабушка нас и снабжала. Называлось это "для ребёнка". Самое страшное было, когда меня пытались заставить есть антоновку. Я вообще не понимаю, зачем бабушка посылала нам эту дрянь. На компот? На пироги? Но мама не пекла пирогов, а компот предпочитала варить из сухофруктов. Да, я теперь знаю, что антоновка - самый лёжкий сорт, что она прекрасно поддаётся мочению, что из неё получается лучший мармелад, потому что в этом сорте больше всего пектина; а ещё Бунин написал рассказ "Антоновские яблоки": "А ящики моего письменного стола полны антоновскими яблоками, и здоровый аромат их - запах мёда и осенней свежести - переносит меня в помещичьи усадьбы, в тот мир, который скудел, дробился, а теперь уже гибнет, о котором через пятьдесят лет будут знать только по нашим рассказам…" Но если б я могла растоптать пару-тройку мерзких, кислых яблок антоновки, я бы это сделала с огромным удовольствием. Я даже само имя Антон с того самого времени возненавидела и в пионерском лагере с особым злорадством среди непристойных куплетов пела тот, в котором говорилось про маленького Антошку... Впрочем, молчу, молчу - здесь могут оказаться дети лет так тридцати.
А вот у тётушки в саду рос белый налив - это ведь именно про него (я в этом уверена) сказано: "Видно семечки насквозь". Я была уже постарше, уже никто не толкал мне в рот антоновку, потому что я отбивалась от неё почти с тем же отчаянием, что и от холодца, и белый налив, который мы с тётушкой чистили, чтобы сварить мармелад или сухое варенье, полюбила. По ночам было слышно, как с тяжёлым стуком срываются с веток и падают в траву под яблонями спелые плоды. Утром мне приходилось собирать падалицу, и это было мучительно: яблоки лежали в траве, а в ней, как известно, могли быть гусеницы, а я их боялась. Тётушка же не лезла в траву потому, что "там жабы", а она боялась, в свою очередь, их. Как старшая она, конечно, побеждала, и лезть в траву, обмирая от страха, приходилось мне. Но каков был мармелад! Тётушка варила его в медном тазу, поставленном на два кирпича, между которыми был разложен огонь. Она помешивала содержимое таза большущей деревянной весёлкой, а в мою обязанность входило быть истопником и следить, чтобы костерок, с одной стороны, не погас, а с другой - не полыхал слишком сильно, иначе будущий мармелад мог пригореть.
Чтобы разнообразить сидение у костра, я принималась из глины, привезённой для обмазки хаты, лепить оленей, а потом, когда они подсыхали, обжигала их, закопав в горячие угли. Для ножек я вставляла в глиняные туловища палочки, которые тщательно обмазывала глиной, а в качестве каркаса для рогов брала плоды ясенелистного клёна. Не помню, куда делось моё глиняное стадо, помню только сам процесс.
А потом уже многие годы у нас в Городке яблоки зимой были польские "больше пяти кило в одни руки не давать!" Но я отстаивала часовую очередь и покупала целую большую авоську круглых, краснобоких яблок и, заваливаясь на один бок, тащила их домой. Мне было уже пятнадцать, и я жадно читала всё, что могла найти в домашней библиотеке и в библиотеках наших знакомых. Той зимой я читала Анатоля Франса. "Французский болтун", называла его мама. А я вечером укладывалась в постель, брала один из томов Собрания сочинений Болтуна и, грызя одно за другим польские яблоки, погружалась в совершенно иную жизнь. Больше трёх-четрыёх за раз не съедала - надо было растянуть удовольствие: ведь Франс наболтал так много, а ещё раз вот так с польскими яблоками может и не повезти...
Large Visitor Map
Но я знаю три не матерных слова. Я их получила в порядке игры у Ехидны. Правила такие: вам тот, кто вас осалил, даёт три слова. А вы должны рассказать, как и чем в вас отзываются эти три слова.
Мне достались такие: платок, сцена, яблоко.
1. Платок, как я поняла, имеется в виду большой. Такой, который носят на голове или плечах. Потому что носовой платок - это неинтересно. К тому же носовые платочки у меня, естественно, ассоциируются с болезнью. А во дни моего детства и юности они нередко делались из довольно грубой ткани, так что у меня вечно после простуды были до красноты растёрты крылья носа. батистовых платочков у меня не было. Кто сказал "одноразовые"? Ну вы даёте - бумажные салфетки не всегда можно было купить, не говоря уж о туалетной бумаге, а вы намекаете на какие-то буржуазные излишества в виде одноразовых носовых платочков! Впрочем, у меня были три симпатичных и относительно тонких носовых платка, которые я обвязала изысканным кружевом. Я брала их "в люди" - например, на концерт: мало ли что, вдруг чихнуть потянет, так не в рукав же!
Ну а платки, которые на голову - это была детская мечта. У меня было несколько наборов открыток с палехскими и федоскинскими иллюстрациями к сказкам Пушкина и сказам Бажова. Какие там были царевны! Шикарные длинные платья - это ладно. Но у каждой была коронка на голове, а из-под неё струилось покрывало большей или меньшей степени узорности, иногда до самых пят. Непонятность назначения этого предмета туалета, его загадочность была особенно пленительна. И мне казалось: если я надену на голову такой лёгкий, узорный платок с развевающимися концами, случится чудо и я стану царевной.
Корону я вырезала и склеила себе из плотной бумаги, а мама помогла оклеить её цветной фольгой. А вот узорного платка у меня не было. Была только тюлевая накидка на подушки. Вообще-то её не следовало трогать, но поскольку я всегда аккуратнейше складывала её на место и расправляла складочки, мама закрывала на это глаза. Но в той "накидушке", увы, была дырка. На уголке. Ну что это за царевна в дырявом покрывале? Да и вообще оно не в красивых цветных узорах, как на открытке.
Увы, первый мой кашемировый платочек (как сейчас помню, дорогущий - за четыре двадцать) мне купили после пятого класса. Он был кремовый, с цветочным бордюром по краю. Я очень его любила, но не знаю, куда он потом девался. Потом было ещё два или три шерстяных павловопосадских платка маленьких размеров - из двух я сшила жилетки дочери, одна из них, оказывается, до сих пор жива: верх и подклад из самого платка, а вместо наполнителя - старый вязанный платок, разрезанный по выкройке; срезы заделаны тесьмой в тон. А свою первую шаль я купила с отложенной стипендии в 80-м, кажется, году. Купила за 120 рублей (тогда как раз вышло повышение на такие "предметы роскоши"). А через полгода цену снизили до 80 р. Было, конечно, немного обидно, но моя "Рапсодия-18" по рисунку Клары Зиновьевой многие годы была моей единственной парадной шалью. Сейчас моя коллекция павловопосадских шерстяных платков насчитывает более тридцати единиц, и это не только тепло моему телу, но и радость моей душе. Теперь выгуливаю их в театр.
2. Сцена. В театр я попала впервые года в три, наверное. Давали "Аленький цветочек". Помните, в "Квартире Коломбины" главная героиня восклицает: "Ах, какое всё-таки это волшебство - театр!" Вот для меня театр с того первого спектакля так и остался волшебством, а люди, которые выходят на сцену до сих пор немножко небожители. О театре в моей жизни я хочу написать отдельный развёрнутый пост. Ну а сама я выходила на сцену в составе хора НГУ и университетской фольклорной группы. Поэтому что такое "закулиса", хоть и не мировая, я знаю. Петь со сцены гуртом мне нравилось, а вот солировать я бы, пожалуй, не решилась.
3. Яблоко. Яблоки в детстве я не любила - меня заставляли их есть. Я уже где-то писала, что бабушка из города Козлова через половину страны присылала нам по осени посылки: фанерный ящики, заполненные яблоками разных сортов, - элитных, как сейчас бы сказали. Каждое яблочко было заботливо завёрнуто в газетку, чтобы по всему ящику случайным образом не пошла гниль. Яблоки бабушка брала в институтском саду - она работала в знаменитом ВНИИ садоводства. Сотрудникам за символическую плату давали собрать урожай фруктов и ягод, которые не попали в опытные образцы или в переработку. Вот бабушка нас и снабжала. Называлось это "для ребёнка". Самое страшное было, когда меня пытались заставить есть антоновку. Я вообще не понимаю, зачем бабушка посылала нам эту дрянь. На компот? На пироги? Но мама не пекла пирогов, а компот предпочитала варить из сухофруктов. Да, я теперь знаю, что антоновка - самый лёжкий сорт, что она прекрасно поддаётся мочению, что из неё получается лучший мармелад, потому что в этом сорте больше всего пектина; а ещё Бунин написал рассказ "Антоновские яблоки": "А ящики моего письменного стола полны антоновскими яблоками, и здоровый аромат их - запах мёда и осенней свежести - переносит меня в помещичьи усадьбы, в тот мир, который скудел, дробился, а теперь уже гибнет, о котором через пятьдесят лет будут знать только по нашим рассказам…" Но если б я могла растоптать пару-тройку мерзких, кислых яблок антоновки, я бы это сделала с огромным удовольствием. Я даже само имя Антон с того самого времени возненавидела и в пионерском лагере с особым злорадством среди непристойных куплетов пела тот, в котором говорилось про маленького Антошку... Впрочем, молчу, молчу - здесь могут оказаться дети лет так тридцати.
А вот у тётушки в саду рос белый налив - это ведь именно про него (я в этом уверена) сказано: "Видно семечки насквозь". Я была уже постарше, уже никто не толкал мне в рот антоновку, потому что я отбивалась от неё почти с тем же отчаянием, что и от холодца, и белый налив, который мы с тётушкой чистили, чтобы сварить мармелад или сухое варенье, полюбила. По ночам было слышно, как с тяжёлым стуком срываются с веток и падают в траву под яблонями спелые плоды. Утром мне приходилось собирать падалицу, и это было мучительно: яблоки лежали в траве, а в ней, как известно, могли быть гусеницы, а я их боялась. Тётушка же не лезла в траву потому, что "там жабы", а она боялась, в свою очередь, их. Как старшая она, конечно, побеждала, и лезть в траву, обмирая от страха, приходилось мне. Но каков был мармелад! Тётушка варила его в медном тазу, поставленном на два кирпича, между которыми был разложен огонь. Она помешивала содержимое таза большущей деревянной весёлкой, а в мою обязанность входило быть истопником и следить, чтобы костерок, с одной стороны, не погас, а с другой - не полыхал слишком сильно, иначе будущий мармелад мог пригореть.
Чтобы разнообразить сидение у костра, я принималась из глины, привезённой для обмазки хаты, лепить оленей, а потом, когда они подсыхали, обжигала их, закопав в горячие угли. Для ножек я вставляла в глиняные туловища палочки, которые тщательно обмазывала глиной, а в качестве каркаса для рогов брала плоды ясенелистного клёна. Не помню, куда делось моё глиняное стадо, помню только сам процесс.
А потом уже многие годы у нас в Городке яблоки зимой были польские "больше пяти кило в одни руки не давать!" Но я отстаивала часовую очередь и покупала целую большую авоську круглых, краснобоких яблок и, заваливаясь на один бок, тащила их домой. Мне было уже пятнадцать, и я жадно читала всё, что могла найти в домашней библиотеке и в библиотеках наших знакомых. Той зимой я читала Анатоля Франса. "Французский болтун", называла его мама. А я вечером укладывалась в постель, брала один из томов Собрания сочинений Болтуна и, грызя одно за другим польские яблоки, погружалась в совершенно иную жизнь. Больше трёх-четрыёх за раз не съедала - надо было растянуть удовольствие: ведь Франс наболтал так много, а ещё раз вот так с польскими яблоками может и не повезти...
Large Visitor Map