Старение. Репортаж изнутри. 3. "Шалун уж заморозил пальчик"
Предыдущая часть
Когда я вв юности и зрелости бегала на лыжах, у меня никогда не мёрзли ноги. Точнее, я начинала мёрзнуть, если мне приходилось долго стоять. Но я не стояла, я бегала, и довольно резво. А - ещё замерзала дважды: один раз, когда ещё в школе пригласила с собой на прогулку подругу, и другой - когда мне, уже студентке, навязалась в компанию мамина знакомая. И девочка, и дама совершенно не умели ходить на лыжах. Они ковыляли по лыжне на прямых ногах, а-ля пастор Шлаг. Чтобы не замёрзнуть, я вынуждена была то убегать вперёд, то возвращаться. Это было утомительно, и я больше никогда и никого не брала с собой в мои лыжные походы.
Начиная с января, я уходила после уроков в лес часа на два, а то и больше, и, поскольку передвигалась с хорошей скоростью, то успевала убежать далеко. Это называлось у меня "уйти за сады". Там были просторные поля, по которым можно было прокладывать лыжню, и горки в глубине леса. Какие чудесные были горки! Высокие, не разъезженные, без этих дурацких трамплинов, специально сооружаемых любителями попрыгать, с хорошими, ровными колеями! Сколько раз я летела с них - не падала, а именно летела вниз, и весь зимний лес был моим... И каталась ли я с горки, мчалась ли по проторенной лыжне, прокладывали ли свою в глубоком снегу, - у меня никогда, никогда, никогда не мёрзли ноги!
А вот вчера, уже просто извалявшись в снегу в самом начале, я почувствовала, как замерзают большие пальцы на ногах. Обидно было возвращаться - решила, что разбе́гаюсь, пошла дальше. Разбе́гаться получилось плохо - ноги всё равно стыли. Погуляла по глубокому снегу - замёрзли совсем. Пришла домой, разулась - а большой палец на левой ноге начало печь. На правой ноге покраснел и раздулся уже к ночи - таки приморозила я его. Сейчас краснота спадает, но лыжную прогулку сегодня пришлось отложить.
Вчера перед сном вспоминала, как же я обувалась на лыжи в молодые годы? Что надевала в ботинки? Либо чулки - хлопковые, в резиночку, те самые, советские, либо хлопковые носки. Поверх - в холодные дни джурабы, они, как известно, двойной вязки, нити узора протягиваются по изнанке, делая их плотными и тёплыми; а в марте, когда уже было выше минус десяти, - обычные шерстяные носки собственной вязки. И больше ничего, и никаких тёплых стелек в ботинках не было. И никогда у меня не мёрзли ноги. А вчера на мне были тёплые колготки с начёсом и шерстяные гетры, почти типа джурабов - с вывязанным узором в виде снегиря и синички, сидящих на рябине. Больше ничего нельзя надеть, потому что тогда ботинок будет жать, а в тесной обуви ноги всегда мёрзнут. Оделась так же, как всегда - а пальцы отморозила.
Когда вчера, после забега от наркомана, ползла вверх по Золотодолинской, с сердцем, которое хотело выскочить через макушку, вынуждена была останавливаться и опираться головой о лыжные палки, потому что темнело в глазах. И внутренний голос бубнил: "Что ж ты рассыпаешься просто на ходу? Ноги мёрзнут, сердце возмущается, мышцы ослабели..." Пришлось напомнить себе, что двадцать лет в масштабах человеческой жизни - это много. И если при хорошей физической форме большой разницы между двадцатью и сорока годами можно не заметить, то сорок и почти шестьдесят - это уже целая пропасть.
Помнится, пели мы залихватски на фольклорке:
Я и сам бы пошё-ол -
Кровь не гре-е-ет меня,
Сабли во-острую не-ет,
Нет лихо-о-ого коня!
Тогда, в двадцать четыре года, я думала, что "кровь не греет" - это метафора. Сейчас смотрю на свой всё ещё красный палец и понимаю, что нет. Вот оно, совершенно наглядно. Сосуды стали хуже - соответственно, и циркуляция крови в конечностях тоже. Вот потому-то и ноги мёрзнут, и пальчик у шалуна заморожен. Ему и больно, и смешно, а врач грозит ему в окно.
Вчера я постигла дзен старушек в пимах. Знаете, как оно бывает: идёшь в разгар жаркого летнего дня по деревне, обливаешься не семью, а семьюдесятью семью потами - а она сидит на завалинке, опершись на свою клюку: в байковом халате, в кофте поверх него, порою ещё и в душегрейке, на ногах - пимы или, в крайнем случае, опорки, сделанные из пимов, и зыркает на тебя выцветшими своими глазами из-под тёплого платка, повязанного в нахмурку. На лице - ни капли пота. Ей что, не жарко? Особенно меня почему-то потрясали именно пимы. Может, потому, что они для меня - обувь зимняя-зимняя, я в них влезаю, когда холодает ниже минус двадцати.
А теперь мне всё стало понятно. Даже про пимы.
Это потому, что кровь не греет. И я узнала собственными ногами, как это.
Продолжение
Large Visitor Map
Когда я вв юности и зрелости бегала на лыжах, у меня никогда не мёрзли ноги. Точнее, я начинала мёрзнуть, если мне приходилось долго стоять. Но я не стояла, я бегала, и довольно резво. А - ещё замерзала дважды: один раз, когда ещё в школе пригласила с собой на прогулку подругу, и другой - когда мне, уже студентке, навязалась в компанию мамина знакомая. И девочка, и дама совершенно не умели ходить на лыжах. Они ковыляли по лыжне на прямых ногах, а-ля пастор Шлаг. Чтобы не замёрзнуть, я вынуждена была то убегать вперёд, то возвращаться. Это было утомительно, и я больше никогда и никого не брала с собой в мои лыжные походы.
Начиная с января, я уходила после уроков в лес часа на два, а то и больше, и, поскольку передвигалась с хорошей скоростью, то успевала убежать далеко. Это называлось у меня "уйти за сады". Там были просторные поля, по которым можно было прокладывать лыжню, и горки в глубине леса. Какие чудесные были горки! Высокие, не разъезженные, без этих дурацких трамплинов, специально сооружаемых любителями попрыгать, с хорошими, ровными колеями! Сколько раз я летела с них - не падала, а именно летела вниз, и весь зимний лес был моим... И каталась ли я с горки, мчалась ли по проторенной лыжне, прокладывали ли свою в глубоком снегу, - у меня никогда, никогда, никогда не мёрзли ноги!
А вот вчера, уже просто извалявшись в снегу в самом начале, я почувствовала, как замерзают большие пальцы на ногах. Обидно было возвращаться - решила, что разбе́гаюсь, пошла дальше. Разбе́гаться получилось плохо - ноги всё равно стыли. Погуляла по глубокому снегу - замёрзли совсем. Пришла домой, разулась - а большой палец на левой ноге начало печь. На правой ноге покраснел и раздулся уже к ночи - таки приморозила я его. Сейчас краснота спадает, но лыжную прогулку сегодня пришлось отложить.
Вчера перед сном вспоминала, как же я обувалась на лыжи в молодые годы? Что надевала в ботинки? Либо чулки - хлопковые, в резиночку, те самые, советские, либо хлопковые носки. Поверх - в холодные дни джурабы, они, как известно, двойной вязки, нити узора протягиваются по изнанке, делая их плотными и тёплыми; а в марте, когда уже было выше минус десяти, - обычные шерстяные носки собственной вязки. И больше ничего, и никаких тёплых стелек в ботинках не было. И никогда у меня не мёрзли ноги. А вчера на мне были тёплые колготки с начёсом и шерстяные гетры, почти типа джурабов - с вывязанным узором в виде снегиря и синички, сидящих на рябине. Больше ничего нельзя надеть, потому что тогда ботинок будет жать, а в тесной обуви ноги всегда мёрзнут. Оделась так же, как всегда - а пальцы отморозила.
Когда вчера, после забега от наркомана, ползла вверх по Золотодолинской, с сердцем, которое хотело выскочить через макушку, вынуждена была останавливаться и опираться головой о лыжные палки, потому что темнело в глазах. И внутренний голос бубнил: "Что ж ты рассыпаешься просто на ходу? Ноги мёрзнут, сердце возмущается, мышцы ослабели..." Пришлось напомнить себе, что двадцать лет в масштабах человеческой жизни - это много. И если при хорошей физической форме большой разницы между двадцатью и сорока годами можно не заметить, то сорок и почти шестьдесят - это уже целая пропасть.
Помнится, пели мы залихватски на фольклорке:
Я и сам бы пошё-ол -
Кровь не гре-е-ет меня,
Сабли во-острую не-ет,
Нет лихо-о-ого коня!
Тогда, в двадцать четыре года, я думала, что "кровь не греет" - это метафора. Сейчас смотрю на свой всё ещё красный палец и понимаю, что нет. Вот оно, совершенно наглядно. Сосуды стали хуже - соответственно, и циркуляция крови в конечностях тоже. Вот потому-то и ноги мёрзнут, и пальчик у шалуна заморожен. Ему и больно, и смешно, а врач грозит ему в окно.
Вчера я постигла дзен старушек в пимах. Знаете, как оно бывает: идёшь в разгар жаркого летнего дня по деревне, обливаешься не семью, а семьюдесятью семью потами - а она сидит на завалинке, опершись на свою клюку: в байковом халате, в кофте поверх него, порою ещё и в душегрейке, на ногах - пимы или, в крайнем случае, опорки, сделанные из пимов, и зыркает на тебя выцветшими своими глазами из-под тёплого платка, повязанного в нахмурку. На лице - ни капли пота. Ей что, не жарко? Особенно меня почему-то потрясали именно пимы. Может, потому, что они для меня - обувь зимняя-зимняя, я в них влезаю, когда холодает ниже минус двадцати.
А теперь мне всё стало понятно. Даже про пимы.
Это потому, что кровь не греет. И я узнала собственными ногами, как это.
Продолжение
Large Visitor Map