(no subject)
Депортация 1937 года и миф о «Корейском Холокосте»
К началу периода репрессий корейское землячество оказалось в весьма интересной нише. С одной стороны, в 30-е гг. Советский Союз был единственным местом, где можно было получить высшее образование на корейском языке. В нынешнем Приморском крае функционировали корейский национальный театр, корейский педагогический институт и другие социально-культурные организации.
С другой - несмотря на безусловную лояльность советской власти и отсутствие требований автономии, корейцы Приморья представляли собой чрезвычайно закрытую структуру - государство в государстве. Смешанных браков на тот момент практически не было, и эта ситуация подстегивалась некомплиментарностью хозяйственно-культурных типов. Русские и корейцы жил и в разных мирах и между ними даже не было особенной напряженности. Более того, значительное число корейцев плохо знало русский язык, ибо он не был им нужен. Вся их жизнь протекала внутри существующего де-факто анклава .
При этом почти 70% корейцев СССР, в числе которых были политические эмигранты и бывшие партизаны, жили без устойчивого юридического и социально-экономического статуса, часто не имея даже документов . Многие считались гражданами Японии или Маньчжоу-го, не имея советских паспортов.
При этом, известно, что в течение 1937 г. , так и ранее, японцы неоднократно засылали на советскую территорию своих агентов из числа прояпонски настроенных корейцев . Как правило, таких агентов задерживали при помощи местного населения, нередко тоже корейского.
Понятно, что теоретически такая ситуация могла быть воспринята Москвой как потенциальный источник напряженности, ибо знающему корейский язык японцу или прояпонски настроенному корейцу не составило бы труда проникнуть внутрь корейского землячества, раствориться в этой национальной среде и ждать своего часа. Опасения эти во многом подпитывались даже не столько самими доносами, которые члены землячества писали друг на друга, сколько их количеством.
Оценить размах доносительства непросто, так как о мертвых принято говорить или хорошо, или ничего, и потому при публикации архивных материалов эти моменты старались обходить, не тревожа память жертв, которые сами были доносчиками, ибо кровавый водоворот засосал всех. Однако сборник «ВКП(б), Коминтерн и Корея. 1918-1941 гг.» все-таки приводит несколько симптоматических документов . И это или откровенные доносы на политических противников (обычно на целую группу, представляемую как «контрреволюционную организацию»), или торжествующие письма наверх категории «Говорил же я Вам в свое время, что такой-то уклонист, а вы мне не верили!».
Итогом стала столь печально известная депортация 1937г. Осложнение внешнеполитического положения СССР на Дальнем Востоке, обострение советско-японских отношений побудили руководство ВКП (б) принять решение о насильственном переселении корейского населения из приграничных районов Приморья и Дальнего Востока «в целях пресечения проникновения японского шпионажа». Всего в Среднюю Азию было депортировано 36442 семьи общей численностью 171781 человек. Из них 95256 человек переселяли в Казахскую республику и 76525 человек в Узбекскую ССР .
В сборник «ВКП(б), Коминтерн и Корея. 1918-1941 гг.» приводится целая подборка документов , в том числе ранее находившихся под грифом «секретно». Эти тексты показывают, что переселение не рассматривалось как некая репрессивная мера, а как государственная необходимость, при которой возмещались издержки корейского населения .
Закрытые ранее материалы показывают, что переселение корейцев в значительной степени отличается от депортаций иных народов СССР и по организации, и по целому комплексу компенсационных мер, включая даже предполагавшуюся компенсацию скотом и зерном за скот и зерно, оставленные на прежнем месте жительства. Указаны порядок оплаты имущества переселяемых, отправки оборудования школ и просветительных учреждений, выплат двухнедельных пособий рабочим и служащим и т. д. .
Иное дело, что деньги и ресурсы, направленные на обустройство корейцев в Казахстане и Средней Азии, были использованы тамошним местным руководством на другие цели(частично разворованы среднеазиатской региональной элитой, частично пущены ею на нужды коренного населения), а первый опыт массированной депортации целых поселений сопровождался достаточным числом организационных накладок. В результате большая часть смертей, особенно - детских (А. Н. Ланьков утверждает, что погибло примерно около 50 % детей в возрасте до 5 лет), пришлась не на время «погрузки и транспортировки», а на первое время пребывания депортированных на новом месте.
Тем не менее, после публикации данных документов рассуждения о том, что «корейцев высаживали в голую степь без средств к существованию намеренно, чтобы они там вымерли», можно считать неправомерными. Если состав преступления и есть, то он иной.
(По данному поводу у автора вышла дискуссия с таким видным специалистом по депортациям как Павел Полян. С его точки зрения, у советского руководства, уже был опыт массовых депортаций, и потому списывать высокую смертность среди переселенных на организационную неразбериху неверно. Однако стоит отделять точечное переселение из деревни нескольких кулацких семей (а ранее речь шла именно об этом) и перемещение всей деревни - организованно и на значительное расстояние).
Как бы то ни было, взращенная за полвека на советском Дальнем Востоке корейская инфраструктура была полностью уничтожена. Тем более что одновременно с переселением советских корейцев были уничтожены как японские шпионы почти все работники корейской секции Коминтерна, а равно все более-менее видные деятели ККП - без разбору и скидок на фракции.
Кстати, единственной страной, выразившей протест по поводу переселения российских корейцев в 1937 г., была Япония. Основанием для протеста стало то, что все корейцы рассматривались ею как подданные японского императора .
Хотя перемещение корейцев в Среднюю Азию и в Казахстан по сравнению с остальными сталинскими переселениями народов было относительно менее жестоким и кровавым, для большинства корейцев депортация оказалась абсолютным шоком и воплощением несправедливости: «За что? Мы же были так лояльны!». Именно это чувство несправедливости содеянного заставляет сегодня некоторых представителей корейского землячества приравнивать свою депортацию к еврейскому Холокосту.
Да, речь идет именно об этом. В пост-перестроечные времена довольно большое количество российских историков, преимущественно из числа российских корейцев, активно заговорили о «сталинском геноциде», направленном на полное физическое истребление корейской нации. Причиной тому полагали как природную инфернальность Сталина желавшего осуществить геноцид корейского народа по образцу армянской резни 1913 г. , так и наличие некого супертайного соглашения между СССР и Японией (отсутствие любых ссылок на его существование в российских и японских архивах лишь укрепляло их в предположении о том, что это было особо секретное соглашение), по которому мир на дальнем Востоке был оплачен кровью невинных корейцев.
Увы! Подобная трактовка разбивается о приведенные выше факты. Представляется, что подобные утверждения можно списать на присущую корейцам эмоциональность и их желание привлекать к своим проблемам повышенное внимание. Репрессии в отношении корейской секции Коминтерна, например, проходили одновременно с репрессиями против представителей нескольких других стран Европы и Азии.
Не забудем и то, что депортация коснулась только тех корейцев, которые жили в приграничной зоне. Те, кто обитал в европейской части страны, попали под репрессии не более чем все остальные.
Следует помнить и то, что в отличие от чеченцев, крымских татар и т. п., корейцы не имели статуса спецпереселенцев с вытекающим из этого блоком поражения в правах. И хотя формально они не имели права покидать Среднюю Азию и Казахстан (в позднее советское время это ограничение было снято), и в этих местах подвергались той «мягкой» дискриминации, которую, скажем, претерпевали евреи по всему СССР в брежневское время, уже в 1943-44 гг. кореец вполне мог быть назначен вторым секретарем райкома партии (первый, естественно, был представителем коренного населения). Представители диаспоры имели возможность получать не только среднее, но и высшее образование и избираться в органы власти, сохранили свой язык и национальную культуру (на корейском языке выходила корейская газета «Ленин кичхи» (Знамя Ленина).
При этом практика создания «анклавов» в целом никуда не делась. Корейские колхозы-миллионеры, наподобие («Политотдела», «Полярной Звезды» , руководимой дважды героем соцтруда председателем Ким Бён Хва, и так далее, представляли собой своего рода «государство в государстве», имея свои фабрики, школы, СМИ и даже театры.
Хотя такого уровня изоляции, как ранее, уже не было, - пошли смешанные браки, началось активное распространение русского языка, и те корейцы, которым сегодня меньше 60 лет, уже не владеют языком так, как те, кто старше них.
Так что, не отрицая жертв, нам стоит говорить не столько об осознанном желании истребить корейское население, сколько о своего рода «преступной халатности», непосредственные виновники которой, кстати, в большинстве своем тоже попали под каток репрессий.
Зато хочется сделать важное замечание: существенным негативным следствием репрессий 1937-1939 гг. в целом было то, что уровень знаний советского руководства о Корее существенно снизился. Корейская интеллигенция была фактически уничтожена, а поколение российских и советских ученых-востоковедов, занимавшихся Кореей, репрессировано. И хотя осведомленность советского руководства в корейском вопросе была все-таки несколько лучше американской, автору представляется, что ряд ошибок, допущенных после освобождения Кореи иностранными державами и повлекших за собой раскол страны, имел причиной именно недостаток знаний.
К началу периода репрессий корейское землячество оказалось в весьма интересной нише. С одной стороны, в 30-е гг. Советский Союз был единственным местом, где можно было получить высшее образование на корейском языке. В нынешнем Приморском крае функционировали корейский национальный театр, корейский педагогический институт и другие социально-культурные организации.
С другой - несмотря на безусловную лояльность советской власти и отсутствие требований автономии, корейцы Приморья представляли собой чрезвычайно закрытую структуру - государство в государстве. Смешанных браков на тот момент практически не было, и эта ситуация подстегивалась некомплиментарностью хозяйственно-культурных типов. Русские и корейцы жил и в разных мирах и между ними даже не было особенной напряженности. Более того, значительное число корейцев плохо знало русский язык, ибо он не был им нужен. Вся их жизнь протекала внутри существующего де-факто анклава .
При этом почти 70% корейцев СССР, в числе которых были политические эмигранты и бывшие партизаны, жили без устойчивого юридического и социально-экономического статуса, часто не имея даже документов . Многие считались гражданами Японии или Маньчжоу-го, не имея советских паспортов.
При этом, известно, что в течение 1937 г. , так и ранее, японцы неоднократно засылали на советскую территорию своих агентов из числа прояпонски настроенных корейцев . Как правило, таких агентов задерживали при помощи местного населения, нередко тоже корейского.
Понятно, что теоретически такая ситуация могла быть воспринята Москвой как потенциальный источник напряженности, ибо знающему корейский язык японцу или прояпонски настроенному корейцу не составило бы труда проникнуть внутрь корейского землячества, раствориться в этой национальной среде и ждать своего часа. Опасения эти во многом подпитывались даже не столько самими доносами, которые члены землячества писали друг на друга, сколько их количеством.
Оценить размах доносительства непросто, так как о мертвых принято говорить или хорошо, или ничего, и потому при публикации архивных материалов эти моменты старались обходить, не тревожа память жертв, которые сами были доносчиками, ибо кровавый водоворот засосал всех. Однако сборник «ВКП(б), Коминтерн и Корея. 1918-1941 гг.» все-таки приводит несколько симптоматических документов . И это или откровенные доносы на политических противников (обычно на целую группу, представляемую как «контрреволюционную организацию»), или торжествующие письма наверх категории «Говорил же я Вам в свое время, что такой-то уклонист, а вы мне не верили!».
Итогом стала столь печально известная депортация 1937г. Осложнение внешнеполитического положения СССР на Дальнем Востоке, обострение советско-японских отношений побудили руководство ВКП (б) принять решение о насильственном переселении корейского населения из приграничных районов Приморья и Дальнего Востока «в целях пресечения проникновения японского шпионажа». Всего в Среднюю Азию было депортировано 36442 семьи общей численностью 171781 человек. Из них 95256 человек переселяли в Казахскую республику и 76525 человек в Узбекскую ССР .
В сборник «ВКП(б), Коминтерн и Корея. 1918-1941 гг.» приводится целая подборка документов , в том числе ранее находившихся под грифом «секретно». Эти тексты показывают, что переселение не рассматривалось как некая репрессивная мера, а как государственная необходимость, при которой возмещались издержки корейского населения .
Закрытые ранее материалы показывают, что переселение корейцев в значительной степени отличается от депортаций иных народов СССР и по организации, и по целому комплексу компенсационных мер, включая даже предполагавшуюся компенсацию скотом и зерном за скот и зерно, оставленные на прежнем месте жительства. Указаны порядок оплаты имущества переселяемых, отправки оборудования школ и просветительных учреждений, выплат двухнедельных пособий рабочим и служащим и т. д. .
Иное дело, что деньги и ресурсы, направленные на обустройство корейцев в Казахстане и Средней Азии, были использованы тамошним местным руководством на другие цели(частично разворованы среднеазиатской региональной элитой, частично пущены ею на нужды коренного населения), а первый опыт массированной депортации целых поселений сопровождался достаточным числом организационных накладок. В результате большая часть смертей, особенно - детских (А. Н. Ланьков утверждает, что погибло примерно около 50 % детей в возрасте до 5 лет), пришлась не на время «погрузки и транспортировки», а на первое время пребывания депортированных на новом месте.
Тем не менее, после публикации данных документов рассуждения о том, что «корейцев высаживали в голую степь без средств к существованию намеренно, чтобы они там вымерли», можно считать неправомерными. Если состав преступления и есть, то он иной.
(По данному поводу у автора вышла дискуссия с таким видным специалистом по депортациям как Павел Полян. С его точки зрения, у советского руководства, уже был опыт массовых депортаций, и потому списывать высокую смертность среди переселенных на организационную неразбериху неверно. Однако стоит отделять точечное переселение из деревни нескольких кулацких семей (а ранее речь шла именно об этом) и перемещение всей деревни - организованно и на значительное расстояние).
Как бы то ни было, взращенная за полвека на советском Дальнем Востоке корейская инфраструктура была полностью уничтожена. Тем более что одновременно с переселением советских корейцев были уничтожены как японские шпионы почти все работники корейской секции Коминтерна, а равно все более-менее видные деятели ККП - без разбору и скидок на фракции.
Кстати, единственной страной, выразившей протест по поводу переселения российских корейцев в 1937 г., была Япония. Основанием для протеста стало то, что все корейцы рассматривались ею как подданные японского императора .
Хотя перемещение корейцев в Среднюю Азию и в Казахстан по сравнению с остальными сталинскими переселениями народов было относительно менее жестоким и кровавым, для большинства корейцев депортация оказалась абсолютным шоком и воплощением несправедливости: «За что? Мы же были так лояльны!». Именно это чувство несправедливости содеянного заставляет сегодня некоторых представителей корейского землячества приравнивать свою депортацию к еврейскому Холокосту.
Да, речь идет именно об этом. В пост-перестроечные времена довольно большое количество российских историков, преимущественно из числа российских корейцев, активно заговорили о «сталинском геноциде», направленном на полное физическое истребление корейской нации. Причиной тому полагали как природную инфернальность Сталина желавшего осуществить геноцид корейского народа по образцу армянской резни 1913 г. , так и наличие некого супертайного соглашения между СССР и Японией (отсутствие любых ссылок на его существование в российских и японских архивах лишь укрепляло их в предположении о том, что это было особо секретное соглашение), по которому мир на дальнем Востоке был оплачен кровью невинных корейцев.
Увы! Подобная трактовка разбивается о приведенные выше факты. Представляется, что подобные утверждения можно списать на присущую корейцам эмоциональность и их желание привлекать к своим проблемам повышенное внимание. Репрессии в отношении корейской секции Коминтерна, например, проходили одновременно с репрессиями против представителей нескольких других стран Европы и Азии.
Не забудем и то, что депортация коснулась только тех корейцев, которые жили в приграничной зоне. Те, кто обитал в европейской части страны, попали под репрессии не более чем все остальные.
Следует помнить и то, что в отличие от чеченцев, крымских татар и т. п., корейцы не имели статуса спецпереселенцев с вытекающим из этого блоком поражения в правах. И хотя формально они не имели права покидать Среднюю Азию и Казахстан (в позднее советское время это ограничение было снято), и в этих местах подвергались той «мягкой» дискриминации, которую, скажем, претерпевали евреи по всему СССР в брежневское время, уже в 1943-44 гг. кореец вполне мог быть назначен вторым секретарем райкома партии (первый, естественно, был представителем коренного населения). Представители диаспоры имели возможность получать не только среднее, но и высшее образование и избираться в органы власти, сохранили свой язык и национальную культуру (на корейском языке выходила корейская газета «Ленин кичхи» (Знамя Ленина).
При этом практика создания «анклавов» в целом никуда не делась. Корейские колхозы-миллионеры, наподобие («Политотдела», «Полярной Звезды» , руководимой дважды героем соцтруда председателем Ким Бён Хва, и так далее, представляли собой своего рода «государство в государстве», имея свои фабрики, школы, СМИ и даже театры.
Хотя такого уровня изоляции, как ранее, уже не было, - пошли смешанные браки, началось активное распространение русского языка, и те корейцы, которым сегодня меньше 60 лет, уже не владеют языком так, как те, кто старше них.
Так что, не отрицая жертв, нам стоит говорить не столько об осознанном желании истребить корейское население, сколько о своего рода «преступной халатности», непосредственные виновники которой, кстати, в большинстве своем тоже попали под каток репрессий.
Зато хочется сделать важное замечание: существенным негативным следствием репрессий 1937-1939 гг. в целом было то, что уровень знаний советского руководства о Корее существенно снизился. Корейская интеллигенция была фактически уничтожена, а поколение российских и советских ученых-востоковедов, занимавшихся Кореей, репрессировано. И хотя осведомленность советского руководства в корейском вопросе была все-таки несколько лучше американской, автору представляется, что ряд ошибок, допущенных после освобождения Кореи иностранными державами и повлекших за собой раскол страны, имел причиной именно недостаток знаний.