Татьяна МАЛЕВА: "В экономику не верят ни инвесторы, ни население"
Как живется в стране победившего холодильника - в интервью Татьяны Малевой
По данным Росстата, доля доходов граждан, направленная на покупку товаров и услуг, в 2015 году оказалась минимальной за 5 лет. Потребление товаров и услуг сократилось на 9,1%. Это произошло на фоне спада самих доходов - на 4% в реальном выражении. В то же время объем наличных на руках россиян сократился за год на 418 млрд рублей. Еще одна примета нехватки денег: люди перестали массово скупать валюту - слишком дорого.
Эти тревожные цифры и факты мы обсудили с Татьяной МАЛЕВОЙ, директором Института социального анализа и прогнозирования Российской Академии народного хозяйства и государственной службы при президенте РФ.
«Главный риск - опасный процесс обеднения»
- И данные Росстата, и результаты последних соцопросов свидетельствуют о том, что люди в условиях кризиса экономят на всем, как могут. Налицо переход от потребительской модели поведения к сберегательной. Какие риски несет эта модель?
- Риски разные для населения и для экономики в целом. Снижение потребительской активности и уход в сбережения означает снижение внутреннего спроса и отсутствие стимулов для экономического роста. Если потребление падает, падает и спрос. Соответственно, меньше экономической заинтересованности для производства. Было бы еще полбеды, если бы эти накопления граждан конвертировались в какие-нибудь активы - в инвестиции, в производство. Либо, если бы люди могли инвестировать эти деньги в себя, - в свое образование, в свое здоровье. Тогда эти деньги «работали» бы в экономической и социальной сферах. Но, поскольку речь идет об «окаменевших» сбережениях в рублях, которые неумолимо обесцениваются вместе с динамикой валютного курса, это означает, что население готовит «подушку безопасности» в ожидании худших времен. Стимулом для развития экономики эти средства точно не являются.
- А в чем риски для населения?
- По очень многим позициям мы вернулись на уровень 2009 года. Отличие в том, что тогда быстро падали доходы, но удалось удержать заработную плату. Сейчас же ситуация обратная: доходы падают медленнее, чем зарплаты. Тогда у страны были большие резервные фонды, накопленные в предыдущие «тучные» годы, и тот кризис, по сути, удалось засыпать деньгами. Сейчас такого запаса прочности нет, у государства не оказалось возможности предотвратить падение заработной платы и субсидировать предприятия, попавшие под жернова кризиса. В результате в доходах потеряли прежде всего люди из группы «работающие бедные», нетипичной для здоровой экономики. Главный риск, таким образом, понятен - это опасный процесс обеднения.
В эффективной экономике, если у человека есть работа, она не всегда сопровождается высоким статусом и высоким потреблением, но уж бедным такой работник не является. В России же группа «работающие бедные» была и прежде, а сейчас она растет. И у представителей этой группы сбережений нет. Сбережения концентрируются на другом полюсе доходной пирамиды - у российского «среднего класса». Их стратегия - это рационализация потребительского поведения в соответствии с их бюджетом. И вот они откладывают сбережения на «черный день».
- Насколько в регионах ситуация со сберегательной моделью отличатся от той, что сложилась в Москве и Петербурге?
- Вопрос надо ставить иначе: чем Санкт-Петербург и Москва отличаются в этом плане от остальной России? Мы тут живем в особой агломерации, доля среднего класса выше, как и доля обеспеченных людей. Здесь и концентрируются те, кто следует сберегательной модели поведения, кто вкладывает в валюту, кто более грамотен в финансовом отношении. Соответственно, в Москве и Санкт-Петербурге сложилась особая модель потребления, люди вели себя в потребительском смысле сопоставимо со стандартами современной Европы.
Между тем наша страна по экономическим показателям не достигла того, чего достиг Запад, - развитых рынков, развитой экономической инфраструктуры и т. д. И уровень проблем в столицах и регионах разный. Если население в рамках рационализации потребительского поведения будет вынуждено отказываться от необходимых ему благ, например, лекарств, - это крайне плохо. А в том, что московская «золотая» молодежь начнет испытывать затруднения в семикратном посещении ресторанов в течение одной недели, я никакого драматизма не вижу.
«Долгосрочные сбережения всегда сгорают»
- Глава Минэкономразвития Алексей Улюкаев заявил на днях, что при всех рисках переход населения к сберегательной модели может стать мощным драйвером развития. Вы с этим согласны?
- Действительно, если на свои сбережения люди оплачивает образование своих детей, покупают дополнительную медицинскую страховку, делают отчисления в добровольные пенсионные системы, то это - драйвер экономического роста. Если же деньги лежат просто так в загашнике, они никому никакой пользы не приносят. Более того, жизнь показывает, что долгосрочные сбережения всегда сгорают - либо под влиянием форс-мажоров в банковском секторе, либо просто в результате высокой инфляции.
В последние 2-3 года правительству никак не удается запустить инвестиционный процесс. В экономику не верят ни инвесторы, ни население. Поэтому сейчас никто не понесет свои сбережения в негосударственные пенсионные фонды, не потратит их на новые образовательные программы. Как пережили Соединенные Штаты первую фазу своего экономического кризиса 2008-2009 годов? Да, многие там потеряли работу, возникла высокая безработица, но граждане стали вкладываться в свое образование, а государство всячески стимулировало их. Работали программы дистанционного обучения, всевозможные краткосрочные курсы. Логика была в том, чтобы на этапе выхода экономики из рецессии быть более конкурентоспособными и компетентными. США довольно успешно справились с этой фазой кризиса.
В России такой подход не работает: ни один из экономических субъектов не готов сейчас инвестировать в экономику, поскольку для него совершенно неясны долгосрочные риски. Население ведет себя точно так же. Если бы массово создавались рабочие места в каком-то секторе, например, IT, если бы этот сектор бурно развивался и сулил какие-то перспективы, ситуация была бы иной. Но сейчас все высокотехнологичные сектора находятся в кризисе. Людям важнее думать о сегодняшнем и завтрашнем дне, о сохранении хоть каких-то денежных средств для минимального потребления. Сбережения для них надежнее, чем инвестиции.
- Насколько правильно действуют люди, выбирая подобную тактику индивидуального выживания?
- У нас это уже 4-й кризис за последнюю четверть века. Можно сказать, что мы большую часть своей жизни провели в состоянии кризиса. Рост у нас был на протяжении всего 7 лет. С точки зрения социального развития мы все время находимся в состоянии либо открытого, либо латентного, скрытого спада. Но если посмотреть на поведение населения, оно в целом рационально.
Люди себя ведут соответственно тем возможностям, которые они имеют, и тем рискам, которые они в состоянии оценить. И, как правило, они не ошибаются. У меня, например, нет аргументов, чтобы сказать им: «Берите свои сбережения и отнесите в НПФ (Негосударственный пенсионный фонд. - Ред.) или вложите в обучающую программу». Я не могу гарантировать, что, потратив свои деньги и время, они найдут потом достойное рабочее место с достойной оплатой.
«Произошла негативная стабилизация»
- Куда все же россияне вкладывают свои деньги? Или же они в основной массе держат их дома, «под матрасом»?
- Информация на сей счет достаточно противоречива. По данным Центробанка, в 2015 году был рост числа депозитов - то есть люди несли деньги в банки. Но это касается прежде всего пенсионеров, которые держат деньги на счетах в государственном и давно привычном Сбербанке. Все же ситуация в банковском секторе тревожная, очень много банков не проходят проверку со стороны ЦБ, соответственно, люди боятся доверять им средства. Поэтому значительная часть сбережений остается у населения на руках.
- Один из последних трендов: население экономит уже не на покупке бытовой техники, не на походах в кино и рестораны, не на турпоездках, а на еде. Можно ли сказать, что мы дошли до некоей крайней черты абсолютного потребительского минимализма?
- Движение в этом направлении, к сожалению, идет. Но понятие «крайность» применимо к тем местам, где плохо было и раньше. Бедность в российском селе - не новость, и не порождение 2014-2015 годов. Этому явлению минимум четверть века. По результатам многолетних исследований новосибирской социологической школы, сибирские села не заметили ни кризиса 1998-го, ни кризиса 2008-го. Возможно, не заметят и нынешнего. Как говорится, «если у вас нету дома, пожары ему не страшны». В селах просто нет живых денег, там выстроены совсем другие стратегии выживания.
А в городах этот процесс действительно есть. Сокращение заработной платы на 10% - это очень много. Так что экономить на всем, включая питание, - поведение вынужденное, а потому - рациональное.
Но хочу обратить ваше внимание и на другой момент: в сфере продовольствия произошло не импортозамещение, а извлечение импортного ассортимента из торговых сетей.
Может, какой-то потребитель и хотел бы купить лосося, пусть дорогого. Но, поскольку в магазинах его нет, он покупает дешевую пикшу, хотя пока денег на лосося хватает. Поэтому уменьшение трат на продукты питания связано в том числе и с тем, что предложение существенно сузилось, ассортимент обеднел.
- Как нынешняя ситуация влияет на социальное самочувствие, электоральное поведение и политические предпочтения масс? Верно ли, что холодильник окончательно одержал победу над телевизором?
- Политические предпочтения нам покажут выборы 2016-го и 2018 годов, и ни что иное. Для меня же, как эксперта в социальной сфере, основной вопрос заключается в том, каково социальное самочувствие и настроение людей. Первые полтора года с начала кризиса, с зимы 2014-го, население в значительной степени ориентировалось на телевизор. И, поскольку телевизор устами первых лиц государства призывал потерпеть года два, люди все это время оценивали ситуацию лучше, чем она была на самом деле. Бросались в глаза повышенный оптимизм и повышенная готовность к долготерпению.
Но в конце 2015-го все существенно изменилось. Истекшие два года не принесли ничего чудодейственного. Люди поняли, что обещанный срок вроде как позади, а перспектив… никаких. В плане их настроений произошла так называемая «негативная стабилизация»: люди исходят из того, что дела в стране, в мире и в их личном кругу будут ухудшаться. Пока никто не демонстрирует готовность бунтовать, но это ничего не значит. Раздражение может накапливаться в геометрической прогрессии. Если возникнет какой-то детонатор, путь в виде внешне совершенно малозначимого события, можно ожидать всего чего угодно - в том числе и социального взрыва.
"Новая газета", 16.02.2016
http://www.novayagazeta.ru/economy/71877.html
Примечание: все выделения в тексте - мои.
По данным Росстата, доля доходов граждан, направленная на покупку товаров и услуг, в 2015 году оказалась минимальной за 5 лет. Потребление товаров и услуг сократилось на 9,1%. Это произошло на фоне спада самих доходов - на 4% в реальном выражении. В то же время объем наличных на руках россиян сократился за год на 418 млрд рублей. Еще одна примета нехватки денег: люди перестали массово скупать валюту - слишком дорого.
Эти тревожные цифры и факты мы обсудили с Татьяной МАЛЕВОЙ, директором Института социального анализа и прогнозирования Российской Академии народного хозяйства и государственной службы при президенте РФ.
«Главный риск - опасный процесс обеднения»
- И данные Росстата, и результаты последних соцопросов свидетельствуют о том, что люди в условиях кризиса экономят на всем, как могут. Налицо переход от потребительской модели поведения к сберегательной. Какие риски несет эта модель?
- Риски разные для населения и для экономики в целом. Снижение потребительской активности и уход в сбережения означает снижение внутреннего спроса и отсутствие стимулов для экономического роста. Если потребление падает, падает и спрос. Соответственно, меньше экономической заинтересованности для производства. Было бы еще полбеды, если бы эти накопления граждан конвертировались в какие-нибудь активы - в инвестиции, в производство. Либо, если бы люди могли инвестировать эти деньги в себя, - в свое образование, в свое здоровье. Тогда эти деньги «работали» бы в экономической и социальной сферах. Но, поскольку речь идет об «окаменевших» сбережениях в рублях, которые неумолимо обесцениваются вместе с динамикой валютного курса, это означает, что население готовит «подушку безопасности» в ожидании худших времен. Стимулом для развития экономики эти средства точно не являются.
- А в чем риски для населения?
- По очень многим позициям мы вернулись на уровень 2009 года. Отличие в том, что тогда быстро падали доходы, но удалось удержать заработную плату. Сейчас же ситуация обратная: доходы падают медленнее, чем зарплаты. Тогда у страны были большие резервные фонды, накопленные в предыдущие «тучные» годы, и тот кризис, по сути, удалось засыпать деньгами. Сейчас такого запаса прочности нет, у государства не оказалось возможности предотвратить падение заработной платы и субсидировать предприятия, попавшие под жернова кризиса. В результате в доходах потеряли прежде всего люди из группы «работающие бедные», нетипичной для здоровой экономики. Главный риск, таким образом, понятен - это опасный процесс обеднения.
В эффективной экономике, если у человека есть работа, она не всегда сопровождается высоким статусом и высоким потреблением, но уж бедным такой работник не является. В России же группа «работающие бедные» была и прежде, а сейчас она растет. И у представителей этой группы сбережений нет. Сбережения концентрируются на другом полюсе доходной пирамиды - у российского «среднего класса». Их стратегия - это рационализация потребительского поведения в соответствии с их бюджетом. И вот они откладывают сбережения на «черный день».
- Насколько в регионах ситуация со сберегательной моделью отличатся от той, что сложилась в Москве и Петербурге?
- Вопрос надо ставить иначе: чем Санкт-Петербург и Москва отличаются в этом плане от остальной России? Мы тут живем в особой агломерации, доля среднего класса выше, как и доля обеспеченных людей. Здесь и концентрируются те, кто следует сберегательной модели поведения, кто вкладывает в валюту, кто более грамотен в финансовом отношении. Соответственно, в Москве и Санкт-Петербурге сложилась особая модель потребления, люди вели себя в потребительском смысле сопоставимо со стандартами современной Европы.
Между тем наша страна по экономическим показателям не достигла того, чего достиг Запад, - развитых рынков, развитой экономической инфраструктуры и т. д. И уровень проблем в столицах и регионах разный. Если население в рамках рационализации потребительского поведения будет вынуждено отказываться от необходимых ему благ, например, лекарств, - это крайне плохо. А в том, что московская «золотая» молодежь начнет испытывать затруднения в семикратном посещении ресторанов в течение одной недели, я никакого драматизма не вижу.
«Долгосрочные сбережения всегда сгорают»
- Глава Минэкономразвития Алексей Улюкаев заявил на днях, что при всех рисках переход населения к сберегательной модели может стать мощным драйвером развития. Вы с этим согласны?
- Действительно, если на свои сбережения люди оплачивает образование своих детей, покупают дополнительную медицинскую страховку, делают отчисления в добровольные пенсионные системы, то это - драйвер экономического роста. Если же деньги лежат просто так в загашнике, они никому никакой пользы не приносят. Более того, жизнь показывает, что долгосрочные сбережения всегда сгорают - либо под влиянием форс-мажоров в банковском секторе, либо просто в результате высокой инфляции.
В последние 2-3 года правительству никак не удается запустить инвестиционный процесс. В экономику не верят ни инвесторы, ни население. Поэтому сейчас никто не понесет свои сбережения в негосударственные пенсионные фонды, не потратит их на новые образовательные программы. Как пережили Соединенные Штаты первую фазу своего экономического кризиса 2008-2009 годов? Да, многие там потеряли работу, возникла высокая безработица, но граждане стали вкладываться в свое образование, а государство всячески стимулировало их. Работали программы дистанционного обучения, всевозможные краткосрочные курсы. Логика была в том, чтобы на этапе выхода экономики из рецессии быть более конкурентоспособными и компетентными. США довольно успешно справились с этой фазой кризиса.
В России такой подход не работает: ни один из экономических субъектов не готов сейчас инвестировать в экономику, поскольку для него совершенно неясны долгосрочные риски. Население ведет себя точно так же. Если бы массово создавались рабочие места в каком-то секторе, например, IT, если бы этот сектор бурно развивался и сулил какие-то перспективы, ситуация была бы иной. Но сейчас все высокотехнологичные сектора находятся в кризисе. Людям важнее думать о сегодняшнем и завтрашнем дне, о сохранении хоть каких-то денежных средств для минимального потребления. Сбережения для них надежнее, чем инвестиции.
- Насколько правильно действуют люди, выбирая подобную тактику индивидуального выживания?
- У нас это уже 4-й кризис за последнюю четверть века. Можно сказать, что мы большую часть своей жизни провели в состоянии кризиса. Рост у нас был на протяжении всего 7 лет. С точки зрения социального развития мы все время находимся в состоянии либо открытого, либо латентного, скрытого спада. Но если посмотреть на поведение населения, оно в целом рационально.
Люди себя ведут соответственно тем возможностям, которые они имеют, и тем рискам, которые они в состоянии оценить. И, как правило, они не ошибаются. У меня, например, нет аргументов, чтобы сказать им: «Берите свои сбережения и отнесите в НПФ (Негосударственный пенсионный фонд. - Ред.) или вложите в обучающую программу». Я не могу гарантировать, что, потратив свои деньги и время, они найдут потом достойное рабочее место с достойной оплатой.
«Произошла негативная стабилизация»
- Куда все же россияне вкладывают свои деньги? Или же они в основной массе держат их дома, «под матрасом»?
- Информация на сей счет достаточно противоречива. По данным Центробанка, в 2015 году был рост числа депозитов - то есть люди несли деньги в банки. Но это касается прежде всего пенсионеров, которые держат деньги на счетах в государственном и давно привычном Сбербанке. Все же ситуация в банковском секторе тревожная, очень много банков не проходят проверку со стороны ЦБ, соответственно, люди боятся доверять им средства. Поэтому значительная часть сбережений остается у населения на руках.
- Один из последних трендов: население экономит уже не на покупке бытовой техники, не на походах в кино и рестораны, не на турпоездках, а на еде. Можно ли сказать, что мы дошли до некоей крайней черты абсолютного потребительского минимализма?
- Движение в этом направлении, к сожалению, идет. Но понятие «крайность» применимо к тем местам, где плохо было и раньше. Бедность в российском селе - не новость, и не порождение 2014-2015 годов. Этому явлению минимум четверть века. По результатам многолетних исследований новосибирской социологической школы, сибирские села не заметили ни кризиса 1998-го, ни кризиса 2008-го. Возможно, не заметят и нынешнего. Как говорится, «если у вас нету дома, пожары ему не страшны». В селах просто нет живых денег, там выстроены совсем другие стратегии выживания.
А в городах этот процесс действительно есть. Сокращение заработной платы на 10% - это очень много. Так что экономить на всем, включая питание, - поведение вынужденное, а потому - рациональное.
Но хочу обратить ваше внимание и на другой момент: в сфере продовольствия произошло не импортозамещение, а извлечение импортного ассортимента из торговых сетей.
Может, какой-то потребитель и хотел бы купить лосося, пусть дорогого. Но, поскольку в магазинах его нет, он покупает дешевую пикшу, хотя пока денег на лосося хватает. Поэтому уменьшение трат на продукты питания связано в том числе и с тем, что предложение существенно сузилось, ассортимент обеднел.
- Как нынешняя ситуация влияет на социальное самочувствие, электоральное поведение и политические предпочтения масс? Верно ли, что холодильник окончательно одержал победу над телевизором?
- Политические предпочтения нам покажут выборы 2016-го и 2018 годов, и ни что иное. Для меня же, как эксперта в социальной сфере, основной вопрос заключается в том, каково социальное самочувствие и настроение людей. Первые полтора года с начала кризиса, с зимы 2014-го, население в значительной степени ориентировалось на телевизор. И, поскольку телевизор устами первых лиц государства призывал потерпеть года два, люди все это время оценивали ситуацию лучше, чем она была на самом деле. Бросались в глаза повышенный оптимизм и повышенная готовность к долготерпению.
Но в конце 2015-го все существенно изменилось. Истекшие два года не принесли ничего чудодейственного. Люди поняли, что обещанный срок вроде как позади, а перспектив… никаких. В плане их настроений произошла так называемая «негативная стабилизация»: люди исходят из того, что дела в стране, в мире и в их личном кругу будут ухудшаться. Пока никто не демонстрирует готовность бунтовать, но это ничего не значит. Раздражение может накапливаться в геометрической прогрессии. Если возникнет какой-то детонатор, путь в виде внешне совершенно малозначимого события, можно ожидать всего чего угодно - в том числе и социального взрыва.
"Новая газета", 16.02.2016
http://www.novayagazeta.ru/economy/71877.html
Примечание: все выделения в тексте - мои.