Филипп Жакоте "Пейзажи с пропавшими фигурами" - 2
* * *
Когда я впервые увидел… нет, раньше - как только я впервые бросил взгляд на эти пейзажи, я ощутил, что они влекут меня как нечто исчезающее, неуловимое - подобно волшебной сказке; прежде всего приходит в голову «Тысяча и одна ночь», история о принце Ахмеде: ища стрелу, он забредает все дальше и дальше и наконец, попадает в пустынное место, где видит заколдованный дворец пери… Точно так же и все мое существо - зрение, мысли, фантазия - неизменно устремлялось к невидимому; скорее к слову, чем к отблеску света; и это ускользающее нечто иногда казалось мне подобием самой поэзии.
Мне думается, на этот зов откликнулось лучшее, что было во мне, и в конце концов я решил довериться ему полностью, отвергнув один за другим все прочие призывы, способные увести с пути, и не о них сейчас речь; любые возражения, даже самые убедительные, представлялись тщетными рядом с неотступной властью этого издалека идущего зова.
Непосредственность чувства: она стала для меня самым драгоценным и единственным жизненным уроком, позволявшим побеждать сомнения: то, что давалось непосредственно и мгновенно, всегда потом возвращалось - и это было не бесплодное повторение, но настоятельная потребность, яркая и живая, открытие, не перестающее поражать своей нови зной. Мне кажется, что со временем я все лучше усваиваю этот урок, не утративший и теперь своей первоначальной силы. Но для меня невозможно свести его к какому-либо единому определению. Ведь живая истина вообще не может быть сведена к нему; в лучшем случае оно может стать подорожной для въезда в страну, которую еще предстоит открыть. И тут приходит мысль, что к самым важным вещам можно приблизиться лишь окольным путем, исподволь, почти украдкой. Но сами они ускользают всегда. Возможно даже - кто знает? - так ускользают они и от самой смерти…
Даже сейчас (хотя ушедшие годы совершили свой разрушительный труд) я иногда с прежней силой переживаю то изначальное чувство, которое лучше всего передают слова «присутствие рая». Выражение во многих смыслах неуместное, но мне все равно необходимо понять, откуда оно взялось, - это связано с искомой загадкой. Оно звучит нелепо прежде всего потому, что эти места не имеют ничего общего с «землею, где текут млечные и медовые реки», здесь нет величия гор или моря, нет блеска и гармонии, нет какой-то особенной безмятежности; к тому же эти места не балуют своих обитателей живописными красотами или плодородием, подобно иным благодатным краям; наконец, мою собственную жизнь на этой земле трудно назвать идиллической. Поэтому речь не шла о так называемом «счастье», которое люди связывают с «благословенными», «обетованными» землями, с обещаниями «райской жизни» из туристических буклетов. Но все-таки ощущение рая жило во мне тем сильнее, чем меньше было для этого внешних оснований.
Когда я впервые увидел… нет, раньше - как только я впервые бросил взгляд на эти пейзажи, я ощутил, что они влекут меня как нечто исчезающее, неуловимое - подобно волшебной сказке; прежде всего приходит в голову «Тысяча и одна ночь», история о принце Ахмеде: ища стрелу, он забредает все дальше и дальше и наконец, попадает в пустынное место, где видит заколдованный дворец пери… Точно так же и все мое существо - зрение, мысли, фантазия - неизменно устремлялось к невидимому; скорее к слову, чем к отблеску света; и это ускользающее нечто иногда казалось мне подобием самой поэзии.
Мне думается, на этот зов откликнулось лучшее, что было во мне, и в конце концов я решил довериться ему полностью, отвергнув один за другим все прочие призывы, способные увести с пути, и не о них сейчас речь; любые возражения, даже самые убедительные, представлялись тщетными рядом с неотступной властью этого издалека идущего зова.
Непосредственность чувства: она стала для меня самым драгоценным и единственным жизненным уроком, позволявшим побеждать сомнения: то, что давалось непосредственно и мгновенно, всегда потом возвращалось - и это было не бесплодное повторение, но настоятельная потребность, яркая и живая, открытие, не перестающее поражать своей нови зной. Мне кажется, что со временем я все лучше усваиваю этот урок, не утративший и теперь своей первоначальной силы. Но для меня невозможно свести его к какому-либо единому определению. Ведь живая истина вообще не может быть сведена к нему; в лучшем случае оно может стать подорожной для въезда в страну, которую еще предстоит открыть. И тут приходит мысль, что к самым важным вещам можно приблизиться лишь окольным путем, исподволь, почти украдкой. Но сами они ускользают всегда. Возможно даже - кто знает? - так ускользают они и от самой смерти…
Даже сейчас (хотя ушедшие годы совершили свой разрушительный труд) я иногда с прежней силой переживаю то изначальное чувство, которое лучше всего передают слова «присутствие рая». Выражение во многих смыслах неуместное, но мне все равно необходимо понять, откуда оно взялось, - это связано с искомой загадкой. Оно звучит нелепо прежде всего потому, что эти места не имеют ничего общего с «землею, где текут млечные и медовые реки», здесь нет величия гор или моря, нет блеска и гармонии, нет какой-то особенной безмятежности; к тому же эти места не балуют своих обитателей живописными красотами или плодородием, подобно иным благодатным краям; наконец, мою собственную жизнь на этой земле трудно назвать идиллической. Поэтому речь не шла о так называемом «счастье», которое люди связывают с «благословенными», «обетованными» землями, с обещаниями «райской жизни» из туристических буклетов. Но все-таки ощущение рая жило во мне тем сильнее, чем меньше было для этого внешних оснований.