500,000 тонн зерна - голодающему Лангедоку
Цитата из лекций Джорджа Кеннана «Меры невоенного характера» за 1946-47 год. На повестке дня - наброски будущего Плана Маршалла. Дипломат упоминает отправку нескольких советских зерновозов в Марсель.
«В-третьих, будет ли успешным экономическое восстановление Европы? Я не знаю. Очень много факторов указывают на негативный сценарий развития событий. Я уверен, что по большей части нынешний кризис в Европе лежит в психологической плоскости. Во многих своих проявлениях этот кризис связан с проблемами психологии, а не экономики. В ряде случаев экономические ресурсы имеются, но их не получается ввести в оборот для их использования из-за общего чувства нервозности и неуверенности. Ресурсы накапливаются, или экспортируются, или расходуются неэкономичным способом, потому что люди не чувствуют себя в достаточной безопасности, чтобы применять их по-другому. Поддержание такой атмосферы неуверенности - результат деятельности коммунистов. Это способствует их целям. Всеобщая нервозность представляет триумф их усилий. И что вызывает наибольшую тревогу, так это то, что они достигли таких сильных позиций в Европе, куда прочнее наших, не с помощью своих имеющихся экономических возможностей. Экономическая помощь, предоставленная СССР Европе, была незначительной и приняла форму всего лишь в отправке нескольких сухогрузов с зерном, которое с такой пропагандистской помпой разгрузили в Марселе. И это в то самое время, когда американское продовольствие по линии UNRRA куда в больших объемах привозилось в тот же самый порт Одессы, из которого русское зерно было вывезено во Францию.»
Речь идет о феврале-марте 1946 года. Это тот самый период, когда в СССР 12 февраля выборы в Верховный Совет, и 9 февраля грозная речь Сталина в Большом Театре. Обращаемся к книге «The United States and the Making of Postwar France, 1945-1954» автора Irwin M. Wall, страницы 52-53. Де Голль написал заявление об увольнении по собственному желанию. Во Франции стало править переходное коалиционное правительство под руководством Гуэна (Gouin). Конституция еще не была принята. Конституционная и Национальная Ассамблея не были созваны. Бидо исполнял обязанности министра иностранных дел, а в США отправили выбивать послевоенный заём спецпосла Блума. Официальный Вашингтон в очередной раз испытал приступ раздвоения личности, не зная, как вести себя в отношении французов. С одной стороны Госдеп хотел выдать заём, да побольше, чтобы помочь социалистам во французском правительстве добиться первоначального успеха в восстановлении экономики и тем самым ослабить позиции французских коммунистов. Военные же из Военного департамента хотели посредством переговоров о займе наказать французов за их неконструктивное поведении в германских оккупационных зонах (в СКС). Генерал Люсиус Клей, из оккупационного руководства США в Германии, попросил остановить поставки зерна во Францию, но то предложение было как никогда неуместно. Именно в этот момент Морис Торез, лидер французских коммунистов, глава PCF и по совместительству вице-премьер в кабинете Гуэна, выступил с гневной тирадой, заклеймив переговоры о предоставлении американского займа, назвав американские деньги угрозой для французской независимости. После чего Торез связался с советским правительством и попросил выделить зерно для временного разрешения проблемы нехватки продовольствия во Франции. Советский Союз сжал пропагандистский урожай по полной, публично заявив о своем решении отправить 500,000 тонн зерна во Францию. Госдеповские специалисты тогда же отметили снижение ежедневного хлебного рациона французов до 250 грамм и высказались в пользу безоговорочного продолжения поставок американского зерна во Францию, а советский посол Богомолов организовал событие для СМИ по высшему разряду, лично приветствовав прибытие советского зерновоза в порт Марселя.
В этом эпизоде можно отметить то, что для советского правительства внешнеполитическая показуха и активная внешняя политика тогда стояли выше продовольственной безопасности [про благосостояние своих граждан я уж молчу, так как атóмный проект и Ту-4 сами по себе сужали непроизводительное потребление населения, требуя увеличивать долю сбережений в национальном доходе]. «Не доедим, но вывезем». Мирное политическое завоевание Западной Европы тогда не было заоблачной целью, и на бюджет тогдашней “Russia Today”, насколько бы косноязычной она ни была [см. Печатнов В.О. Советская пропаганда на Западе. Стрельба вхолостую], денег не жалели. Плохой урожай 1946 года и суровая зима 46-47 с миллионным голодом, может быть, заставили кремлевское руководство пожалеть о следовании такой политики. Хотя, что такое полмиллиона тонн для страны, получившей 87-90 млн. тонн зерновых в 1940, прошедшей через опустошительную тотальную войну и готовящейся собрать в 1946 году всего 65 млн. т.? С точки зрения исторического послезнания это много или мало? [Зима В.Ф.: 39.6 млн.т. в 1946 vs. 96 млн.т. в 1940; стр. 20]
Когда Кеннан писал о «психологическом измерении экономического кризиса», я вспомнил последние главы книги Адама Туза про нацистскую экономику, где описывалось поведение немецких предпринимателей в 44-45 годах. Они вдруг начали судорожно заниматься инвестиционной активностью, хотя правительство от них желало только увеличения выпуска текущего производства (инвестиции не дают прирост выпуска прямо сейчас, а лет через пять). Эти Плюшкины начали тратить свои прибыли и сбережения на покупку сырья и зданий, вкладывать в строительство новых зданий, то есть, на долгосрочные активы. С их точки зрения такое собирательство было рациональным. Они ощущали, что конец войны был близок, и что послевоенная инфляция сожрет их прибыли, и что надо было успеть потратить их на что-то, что сохранит свою ценность после войны, какими бы ни были ее результаты. С точки зрения нацистского правительства, это было преступление. Ведь все имеющиеся ресурсы нужно было бросать на то, что помогает военным усилиям прямо сейчас. Такое нерациональное экономическое поведение требовало перезапуска. Или «перегрузки», как сказала бы Хилари Клинтон.
«В-третьих, будет ли успешным экономическое восстановление Европы? Я не знаю. Очень много факторов указывают на негативный сценарий развития событий. Я уверен, что по большей части нынешний кризис в Европе лежит в психологической плоскости. Во многих своих проявлениях этот кризис связан с проблемами психологии, а не экономики. В ряде случаев экономические ресурсы имеются, но их не получается ввести в оборот для их использования из-за общего чувства нервозности и неуверенности. Ресурсы накапливаются, или экспортируются, или расходуются неэкономичным способом, потому что люди не чувствуют себя в достаточной безопасности, чтобы применять их по-другому. Поддержание такой атмосферы неуверенности - результат деятельности коммунистов. Это способствует их целям. Всеобщая нервозность представляет триумф их усилий. И что вызывает наибольшую тревогу, так это то, что они достигли таких сильных позиций в Европе, куда прочнее наших, не с помощью своих имеющихся экономических возможностей. Экономическая помощь, предоставленная СССР Европе, была незначительной и приняла форму всего лишь в отправке нескольких сухогрузов с зерном, которое с такой пропагандистской помпой разгрузили в Марселе. И это в то самое время, когда американское продовольствие по линии UNRRA куда в больших объемах привозилось в тот же самый порт Одессы, из которого русское зерно было вывезено во Францию.»
Речь идет о феврале-марте 1946 года. Это тот самый период, когда в СССР 12 февраля выборы в Верховный Совет, и 9 февраля грозная речь Сталина в Большом Театре. Обращаемся к книге «The United States and the Making of Postwar France, 1945-1954» автора Irwin M. Wall, страницы 52-53. Де Голль написал заявление об увольнении по собственному желанию. Во Франции стало править переходное коалиционное правительство под руководством Гуэна (Gouin). Конституция еще не была принята. Конституционная и Национальная Ассамблея не были созваны. Бидо исполнял обязанности министра иностранных дел, а в США отправили выбивать послевоенный заём спецпосла Блума. Официальный Вашингтон в очередной раз испытал приступ раздвоения личности, не зная, как вести себя в отношении французов. С одной стороны Госдеп хотел выдать заём, да побольше, чтобы помочь социалистам во французском правительстве добиться первоначального успеха в восстановлении экономики и тем самым ослабить позиции французских коммунистов. Военные же из Военного департамента хотели посредством переговоров о займе наказать французов за их неконструктивное поведении в германских оккупационных зонах (в СКС). Генерал Люсиус Клей, из оккупационного руководства США в Германии, попросил остановить поставки зерна во Францию, но то предложение было как никогда неуместно. Именно в этот момент Морис Торез, лидер французских коммунистов, глава PCF и по совместительству вице-премьер в кабинете Гуэна, выступил с гневной тирадой, заклеймив переговоры о предоставлении американского займа, назвав американские деньги угрозой для французской независимости. После чего Торез связался с советским правительством и попросил выделить зерно для временного разрешения проблемы нехватки продовольствия во Франции. Советский Союз сжал пропагандистский урожай по полной, публично заявив о своем решении отправить 500,000 тонн зерна во Францию. Госдеповские специалисты тогда же отметили снижение ежедневного хлебного рациона французов до 250 грамм и высказались в пользу безоговорочного продолжения поставок американского зерна во Францию, а советский посол Богомолов организовал событие для СМИ по высшему разряду, лично приветствовав прибытие советского зерновоза в порт Марселя.
В этом эпизоде можно отметить то, что для советского правительства внешнеполитическая показуха и активная внешняя политика тогда стояли выше продовольственной безопасности [про благосостояние своих граждан я уж молчу, так как атóмный проект и Ту-4 сами по себе сужали непроизводительное потребление населения, требуя увеличивать долю сбережений в национальном доходе]. «Не доедим, но вывезем». Мирное политическое завоевание Западной Европы тогда не было заоблачной целью, и на бюджет тогдашней “Russia Today”, насколько бы косноязычной она ни была [см. Печатнов В.О. Советская пропаганда на Западе. Стрельба вхолостую], денег не жалели. Плохой урожай 1946 года и суровая зима 46-47 с миллионным голодом, может быть, заставили кремлевское руководство пожалеть о следовании такой политики. Хотя, что такое полмиллиона тонн для страны, получившей 87-90 млн. тонн зерновых в 1940, прошедшей через опустошительную тотальную войну и готовящейся собрать в 1946 году всего 65 млн. т.? С точки зрения исторического послезнания это много или мало? [Зима В.Ф.: 39.6 млн.т. в 1946 vs. 96 млн.т. в 1940; стр. 20]
Когда Кеннан писал о «психологическом измерении экономического кризиса», я вспомнил последние главы книги Адама Туза про нацистскую экономику, где описывалось поведение немецких предпринимателей в 44-45 годах. Они вдруг начали судорожно заниматься инвестиционной активностью, хотя правительство от них желало только увеличения выпуска текущего производства (инвестиции не дают прирост выпуска прямо сейчас, а лет через пять). Эти Плюшкины начали тратить свои прибыли и сбережения на покупку сырья и зданий, вкладывать в строительство новых зданий, то есть, на долгосрочные активы. С их точки зрения такое собирательство было рациональным. Они ощущали, что конец войны был близок, и что послевоенная инфляция сожрет их прибыли, и что надо было успеть потратить их на что-то, что сохранит свою ценность после войны, какими бы ни были ее результаты. С точки зрения нацистского правительства, это было преступление. Ведь все имеющиеся ресурсы нужно было бросать на то, что помогает военным усилиям прямо сейчас. Такое нерациональное экономическое поведение требовало перезапуска. Или «перегрузки», как сказала бы Хилари Клинтон.