Кризис III века и гипотеза о древнеримских «курфюрстах»
Дмитрий Евгеньевич Галковский в своем видеоблоге однажды высказал любопытную гипотезу, которая, при некоторой доработке, позволяет по-иному взглянуть на раннюю историю Римской Империи и лучше осмыслить хаотичные события III века. Конечно, у большинства нормальных любителей античной истории эта лекция Галковского вызовет раздражение из-за предлагаемой автором ревизии исторической хронологии. Но концепция, о которой идет речь, сама по себе с этой ревизией никак не связана, и ее вполне можно использовать в рамках, заданных академической наукой. Популяризаторы естественных наук уже давно поняли, что разбор всяких невероятных возможностей идет только на пользу делу, подстегивая интерес публики. Историкам тоже будет полезно это использовать.
Ревизия хронологии в версии Галковского
Для начала нам все-таки придется поговорить о ревизии хронологии, предлагаемой Галковским, указать на ее сильные и слабые стороны. Вольные манипуляции с хронологией многих отталкивают и придают всему дискурсу несолидность. Однако в оправдание Галковскому можно сказать, что предлагаемая им версия сокращения хронологии значительно более безобидна, чем версии Фоменко и Морозова. По двум причинам.
1. Фоменко фактически отменил Античность в пользу Средневековья. Полисный мир Эллады в трактовке Фоменко - это, по сути, художественная интерпретация незначительного фрагмента «средневековой» (по духу и стилю) истории. Галковский, напротив, сокращает хронологию за счет Средневековья. Средневековую историю он дезавуирует как набор малоосмысленных мифов, придуманных «на коленке» полуграмотными шарлатанами. Он полагает, что в диапазон между 235 и 1550 гг. добавлена лишняя тысяча лет. Учитывая бОльшую сложность, культурное богатство и интеллектуальный уровень античной цивилизации, в сравнении со средневековой, версия о том, что Средневековье придумали отбросы Античности, выглядит более правдоподобной, чем версия о том, что Античность придумали люди с культурным багажом Средневековья. Проще говоря, Лермонтов легко мог придумать горца Мцыри, со всеми его несложными душевными порывами, а вот реальный Мцыри никак не смог бы придумать и смоделировать Лермонтова («Печорина»).
Указанное различие двух доктрин - весьма существенно, поскольку античное наследие - краеугольный камень европейской идентичности. Перекрасить Античность на средневековый лад - это значит оставить Европу без корней и утратить понимание того, чем она вообще отличается от обобщенной «Азии и Африки». Тогда как сокращение средневековой истории, ее «уплотнение» в меньшем числе столетий, никаких существенных мировоззренческих травм европейскому человечеству не нанесет.
При этом следует понимать, что очередной пик «европейскости» в мире уже пройден, что начинается очередное «затемнение реальности» и «заталкивание стад в стойло», поэтому идеи Галковского останутся под спудом, а наработки Фоменко наверняка будут востребованы даже в самой Европе, дабы избавить «белых расистов» от «ненужной» исторической памяти и излишнего гонора. Не исключено, что уже в ближайшие десятилетия в Европе и повсюду в западном мире Античность объявят зловредной мистификацией или даже «белым гендерно-шовинистическим мифом», а все античные тексты запретят и приравняют к «Майн Кампф» Гитлера, а то и похуже.
2. Собственно сокращение хронологии является избыточным для всех существенных аспектов версии Галковского. Предложенное им объяснение краха и перерождения античной цивилизации в III веке ничего не теряет, даже если отказаться от гипотезы о добавлении лишних 1000 лет. Более того, в рамках этого объяснения кажется маловероятной «круглость» добавленной цифры. Допустим, что в 235 году действительно «выключили свет», носители высокой культуры утратили командные позиции и, по большей части, были репрессированы. Слишком натянуто было бы предполагать, что где-то в подполье в течение, как минимум, 10 поколений продолжался правильный счет лет. И даже если он продолжался, то сомнительно, что именно этот правильный счет (а не какой-нибудь ошибочный) был взят за основу, хотя бы с целью искажения, тем истеблишментом, который пришел к власти по итогам Темных веков и учредил современную хронологию. В сложном обществе те, кто хорошо считают и долго помнят, в итоге оказываются элитой, но в обществе, которое деградировало до уровня бандформирований, действуют иные социальные законы. Когда через много поколений аятоллы и полевые командиры входят в ум и понимают, что надо собирать вокруг себя умников, уже нет возможности определить, кто из уцелевших потомков античной интеллигенции все это время считал годы правильно, а кто - неправильно.
Скорее всего, новый истеблишмент сам толком не знал, сколько лет прошло между 235 и 1550 годами. Разрыв мог длиться и 315 лет, как полагает Галковский, и 1315 лет, как верит большинство историков, и 666 лет, и любое другое произвольное число лет. А значит, в рамках этой концепции традиционная хронология вполне может быть близка к истине.
Если для иллюстрации гипотезы Галковского призвать на помощь бытовые аналогии, то после 235 года в Европе случился как бы «глобальный запой». Первый протрезвевший заглянул в хронику и с ужасом обнаружил, что последняя осмысленная запись гласит: «Такого-то числа в 18.00 была откупорена первая бутылка токайского». А дальше на много страниц - бессвязные каракули, кляксы, похабные рисунки, очистки от воблы, следы блевотины и тому подобные художества. Некоторые страницы вырваны и использованы как туалетная бумага. И при всем желании невозможно понять, сколько длилось это «Высокое Средневековье», сколько столетий отделяет момент протрезвления от последней осмысленной записи. Людям, создававшим хронологию, возможно, очень хотелось бы узнать правильный год и потом злоумышленно прибавить к нему круглое число лет, - 1000 или 5000. Но на практике прибавлять пришлось к произвольному числу, высосанному из пальца. Могло так случиться, что они свято верили, будто между 235 и 1550 годами прошло ровно 315 лет, и прибавили к этому круглую тысячу. А на самом деле прошло как раз 1315 лет, и две ошибки погасили друг друга. Все это вполне совместимо с картиной, нарисованной Галковским.
Гипотеза о древнеримских «курфюрстах»
Наиболее интересное в этой лекции Галковского - не хронологические фантазии, а оригинальный взгляд на государственное устройство ранней Римской Империи. Автор обратил внимание на неестественность ситуации Принципата, когда в течение более чем двух столетий в Риме не смогла сложиться нормальная наследственная монархия. При этом известные нам источники не позволяют понять, в чем проблема. Согласно этим источникам, императоры полностью контролировали армию, держали в страхе сенат (или подавляли его своим авторитетом) и не были связаны какими-либо ограничениями в выборе жен. И, тем не менее, им за два века ни разу не удалось выстроить тривиальное династическое преемство «от отца к сыну» длиной хотя бы в три биологически связанных поколения. Первая попытка такого рода была сделана только на 211 году Принципата (в 180 г. н.э.), когда власть получил Коммод, сын Марка Аврелия и внук Антонина Пия (по линии дочери). Но это «преступление» было жестоко наказано: Коммода убили, память о нем измазали грязью, а после него власть сенатом была передана «первому встречному», человеку низкого происхождения (сыну вольноотпущенника, поднявшегося на торговле). Что можно истолковать как весьма прозрачную демонстрацию намерений: «Мы настольно не хотим установления наследственной монархии, что готовы посадить на трон рабское отродье».
По мнению Галковского, в Риме был закулисный совет выборщиков, который стоял за принцепсами и над принцепсами и существенно влиял на политику императора и на выбор преемника. Вы скажете: «Привет, Капитан Очевидность! Мы знаем об этом совете, и назывался он Сенат». Но Сенат в эпоху Принципата, судя по античным источникам, никак не мог быть таким влиятельным органом. Влияние Сената опиралось исключительно на благорасположение императора. В те периоды, когда очередной император был настроен враждебно к Сенату, сенаторы выглядели весьма жалко и позволяли над собой всячески измываться. И даже в периоды междуцарствия их дееспособность была весьма ограничена. Яркий тому пример - эпизод с воцарением Клавдия. После устранения Калигулы, Сенат, казалось бы, взял ситуацию в Риме под свой контроль и уже собирался выбрать императора из своей среды или вернуть Рим к Республике. Но кучка полупьяной солдатни (не вся римская армия, и даже не полный легион) все переиграла, вытащила Клавдия из пыльного чулана, где он прятался, и заставила сенаторов его признать. И на этом все: могущественные аристократы и олигархи были вынуждены подчиниться кучке солдат и смиренно выпрашивать амнистию у нового владыки.
Идея Галковского о тайном совете выборщиков позволяет значительно облагородить образ Рима в эпоху Принципата и все «странные» случаи передачи власти списать на волю «неизвестных отцов». В том числе, упомянутый выше случай с Клавдием. Интеллигентный и покладистый Клавдий - идеальный зиц-председатель для закулисного олигархического совета. Между тем, внезапно нахлынувший «ветер свободы» мог вскружить голову массе рядовых сенаторов, и те подумали, что избавились не только от «тирана» Калигулы, но и от власти «курфюрстов». Их и поправили с помощью преторианцев, а потом, видимо, успокоили, объяснив, что это вовсе не «собственный выбор солдат».
Как можно понять, крах античной цивилизации Галковский связывает с попыткой императора Севера и его потомков сломать этот ограничительный механизм и ввести полноценную монархию. Для этого недостаточно было простых репрессий, нужно было нанести удар по самой греко-римской культурной матрице. Поэтому началось принижение исконной римской религии, девальвация римского гражданства, борьба с остатками полисного самоуправления, пополнение истеблишмента инокультурными элементами, понижение статуса Италии в ряду других провинций, доминирование в войсках выходцев из полуварварских малокультурных регионов и прочие явления, которыми отмечена эпоха Севера и следующие за ней. Это можно сравнить с современными экспериментами в Европе, где элита ломает традиционные европейские ценности и размывает население массовой миграцией. Культурная деградация в Риме пошла так успешно, что в итоге смела и самих манипуляторов, и вывела на поверхность полную архаику.
Давайте попробуем развить гипотезу Галковского о «выборщиках» и наполнить ее деталями. Олигархический совет выборщиков, если он существовал, не мог совпадать с Сенатом, взятым как целое. Это был отдельный тайный клуб, члены которого, впрочем, должны были принадлежать к сенаторскому сословию и быть вхожими в Сенат. Не следует автоматически отождествлять наших выборщиков и с теми группами авторитетных и опытных государственных деятелей, которые входили в ближний круг императора, давали ему советы, а нередко и направляли его политику (если император был молодым и неопытным). Такое подобие японской коллегии гэнро - не то, что мы ищем, поскольку члены ближнего круга нередко становились жертвой репрессий при смене императора, или при его взрослении, когда он начинал тяготиться опекой (как в случае Нерона и Коммода). Наши всемогущие выборщики, очевидно, были «небожителями», которых император, без крайне веской причины, тронуть не мог, а попытка такое сделать сразу же приводила к дворцовому перевороту или гражданской войне.
Аналогия с Японией хороша в том плане, что римские выборщики, как и японские гэнро, наверняка были не неуловимыми «серыми кардиналами», которых никто не знает, а выдающимися служилыми людьми, хотя бы часть своей жизни посвятившими публичной карьере. Римские традиции не позволяли человеку стать по-настоящему значительной фигурой на основании только происхождения или богатства. Авторитетный представитель элиты обязательно должен был пройти положенный круг магистратур, показав себя в роли администратора, военачальника и юриста. Это справедливо не только для Республики, но и для Принципата. И это дает возможность искать членов «совета выборщиков» среди известных персон.
Более подходящий термин из другой эпохи - это «курфюрст». Сам Галковский применительно к античному Риму его не употребляет, но это напрашивается, учитывая, что, в свете сокращенной хронологии, которой придерживается автор, Священная Римская Империя является прямым продолжением империи Древнего Рима. Почему бы тогда не предположить, что институт курфюрстов, пусть и серьезно видоизмененный, имеет корни в античной эпохе? Конечно, наши выборщики не были владетельными князьями, как курфюрсты Священной Римской Империи, но наверняка имели региональную привязку. С тех пор как римляне расселились по провинциям, принцип «землячества» стал для них актуальным, и особенное значение приобрел в императорскую эпоху. Можно предположить, что члены «коллегии выборщиков» были лидерами региональных землячеств римской элиты. Они опирались на совокупную мощь крупнейших семейств, которые имели владения и клиентскую сеть в данном регионе.
Хороший пример такого «регионального босса» - сенатор Гордиан, интеллектуал и лендлорд, поднявший в 238 году восстание в Африке против Максимина Фракийца, поддержанное и местными элитами, и имперским Сенатом. Авторитет его семьи был таков, что после поражения и смерти дееспособных представителей рода, престол был вручен несовершеннолетнему внуку («Михаилу Романову») и долгое время за ним удерживался. Правда, эпизод с тремя Гордианами относится уже к эпохе, когда система, со всей очевидностью, пошла вразнос, и «курфюрсты» вступили в прямое столкновение друг с другом.
Иллюстрация №1. Предположительно, член «коллегии курфюрстов» Марк Антоний Гордиан Семпрониан Роман Африканский (ок. 160 - 238 гг.), основатель династии Гордианов.
«Коллегия курфюрстов» начала складываться, видимо, еще в эпоху Второго Триумвирата, когда наступило временное равновесие сил между враждующими фракциями римской элиты. Как известно, конечная победа Октавиана в значительной мере была обеспечена дипломатией и использованием имиджа разумного, умеренного правителя «брежневского» типа. Он постепенно переманил на свою сторону влиятельные римские семьи, очевидно, обговаривая союз с ними определенными условиями. И даже в рамках собственной фракции он не был единоличным диктатором и должен был опираться на добрую волю своих сподвижников, таких как Агриппа, который выиграл для него главнейшие сражения. Закономерно, что после победы Октавиана над всеми конкурентами, установился коллегиальный стиль правления, и режим максимально опирался на республиканские институты и традиции. Вспомним также, что «странные проблемы» с наследниками у римских императоров начались еще во времена Августа.
Главный вопрос: чем было обеспечено господство выборщиков в насквозь милитаризованном римском обществе? Почему решительный император не мог покончить с ними «в 24 часа»? Влияние этих воображаемых «курфюрстов» не могло опираться только на поддержку региональных элит, поскольку эти элиты были, по сути, демилитаризованы. Никакое гражданское ополчение и никакие наспех собранные наемники не могли в открытом поле противостоять кадровой римской армии, которая официально находилась в распоряжении императора и назначенных им военачальников. Перекупить армию прямо на марше - задача далеко не простая и требующая времени, а при сколь-нибудь вменяемом императоре - просто невозможная. Следовательно, гипотеза Галковского имеет смысл, только если «курфюрсты» имели прямое влияние на армию. То есть, император был обязан отдавать самим «курфюрстам» или младшим членам их кланов (их перспективным преемникам) определенную часть командных должностей в армии и губернаторских постов в милитаризованных провинциях. Это давало бы им не только прямой контроль над частью военной силы Империи, но и позволяло бы заработать авторитет в армейских кругах. Нарушение этой договоренности должно было вести к заговору или к восстанию в регионах.
Вероятные члены римской «коллегии выборщиков»
Интересующие нас люди должны выделяться из круга обычных сенаторов сочетанием независимости и неуязвимости. Если влиятельный человек не пресмыкается перед «плохим» императором, отмеченным в истории как злобный тиран, и в то же время не становится жертвой репрессий, то, скорее всего, он и есть член «коллегии курфюрстов». С императорами, отмеченными в истории как «хорошие», все сложнее. Трудно разобраться, к примеру, по каким причинам Август так высоко ставил Агриппу: как важного члена совета выборщиков, имеющего опору в элите и авторитетного а армии, или просто как полезного и нужного человека, связанного с ним узами дружбы.
Интересно было бы перетрясти все источники об эпохе Принципата, нацелив внимание на выявление тех фигур, которые более всего похожи на «курфюрстов». При этом, конечно, следует иметь в виду, что сами эти источники (включая Светония и Тацита) придется лишить ареола непогрешимости и перевести в разряд «бульварного чтива для провинциалов», полного ошибок и сознательных искажений (как делает сам Галковский).
Пока, навскидку, могу привести только один пример: Тиберий Клавдий Помпеян, который является одним из исторических прототипов главного героя фильма «Гладиатор» (в исполнении Рассела Кроу). Помпеян - один из лучших генералов Марка Аврелия, которому тот предлагал стать своим преемником, несмотря на наличие сына - Коммода. Правда, в реальной истории дальнейший сюжет серьезно отклонился от кинематографического: Коммод оставил Помпеяна в покое, тот (еще ранее) женился на его сестре Луцилле, дочери Марка Аврелия (и вдове младшего соимператора Луция Вера), и спокойно жил в своих поместьях, удалившись от дел.
Иллюстрация №2. Другой потенциальный кандидат в «курфюрсты», Тиберий Клавдий Помпеян, в молодые годы. Репортажное фото с германского фронта.
Если принять за истину все, что источники передают нам о характере Коммода, то он должен был убить Помпеяна просто из принципа. Ведь это реальный претендент на престол: пользуется поддержкой элиты, популярен в армии, официально входит в императорскую семью. Его жена Луцилла после смерти своего первого мужа сохранила все регалии императорского звания. Применительно к современным понятиям, Помпеян был принцем-консортом при царствующей, но не правящей императрице. А ведь у этой пары был еще и сын, родной внук императора Марка Аврелия, - как бы уже готовый наследник престола при бездетном Коммоде. Более того, все знали, что предыдущий император метил Помпеяна в преемники, и, очевидно, все недовольные имели его в виду, как возможную замену Коммоду. Но «свихнувшийся тиран», параноидально помешанный на заговорах, преспокойно терпит рядом с собой такую семейку.
Иллюстрация №3. Императрица Луцилла на римских монетах.
Допустим, для объяснения этой странности можно сослаться на родственные чувства: брат не хотел разбивать сердце нежно любимой сестры, поэтому не трогал ее мужа. Или наоборот: Коммод боялся своей сестры и хотел иметь рядом с ней благоразумного Помпеяна в качестве сторожа. Но эта история имела совсем уж невероятное продолжение. Сестрица-императрица не хотела сидеть спокойно и подослала к брату убийцу. При этом исполнителем был другой Клавдий Помпеян, помоложе, видимо - младший родственник нашего. По свидетельству Диона Кассия, он был женихом приемной дочери Помпеяна от Луциллы. Ранее его приставили к молодому Коммоду в роли приятеля-собутыльника. Покушение не удалось, заговорщиков уличили, а сестру императора отослали проветриться на курорт, где она вскоре умерла. Но ее мужа, Помпеяна, почему-то не тронули. На месте Коммода не только «злобный тиран», но любой серьезный правитель казнил бы такого человека или бросил его в самую охраняемую тюрьму, даже если был полностью уверен в его невиновности. А Комод, каким его описывают, точно воспользовался бы благовидным предлогом, чтобы избавиться от опасного соперника, - и никто бы его за это не осудил. Тем более что сенаторов в этот заговор императрица наверняка втягивала, ссылаясь на старшего Помпеяна, как весомую фигуру, имеющую авторитет в армии.
Удивительную выживаемость Помпеяна можно объяснить только одним: за ним действительно стоял могущественный совет выборщиков, и у императора были руки коротки казнить по собственной воле одного из входящих в него «небожителей». Впрочем, по той же причине и Помпеян не убил Коммода и не занял его место: очевидно, у того была серьезная поддержка среди «курфюрстов».
Когда Коммода все-таки убили, то следующим императором стал Пертинакс, бывший выдвиженец Помпеяна, обязанный ему своей карьерой. Далее даем слово сенатору Диону Кассию, современнику и очевидцу событий:
«Именно тогда, при Пертинаксе, в первый и последний раз я видел в сенате Помпеяна. Ведь из-за Коммода он большую часть времени проводил в своем имении и крайне редко появлялся в Городе, ссылаясь в качестве предлога на свой преклонный возраст и больные глаза; до этого в мое присутствие он никогда не приходил в сенат. Впрочем, он снова оказался больным после правления Пертинакса, при котором и видел, и чувствовал себя хорошо, и участвовал в заседаниях сената. Пертинакс выказывал ему свое уважение различными способами, в частности усаживал его рядом с собой в сенате. Так же поступал он и в отношении Ацилия Глабриона, который тоже в это время мог и слышать, и видеть. Оказывая столь исключительную честь этим мужам, и в отношении нас, сенаторов, Пертинакс вел себя в высшей степени демократично».(Дион Кассий. Римская История. Эпитома книги LXXIV)
Иллюстрация №4. Помпеян в зрелом возрасте, на пороге здания Сената. Архивное фото 192 года. В архивах древнеримских спецслужб историками была найдена и расшифровка телефонного разговора: «Рекомендую Пертинакса. Человек из низов, верный и скромный, голым на столе плясать не будет».
Кстати, упомянутый Глабрион, перед которым император заискивал так же, как и перед Помпеяном, - еще один кандидат в «курфюрсты». Очевидно, публичная поддержка Пертинакса, человека незнатного и «нового», cо стороны Помпеяна и Глабриона должна была показать всем посвященным, что он является ставленником соответствующих фракций коллегии выборщиков. Но остальные фракции оказались более могущественными: Пертинакс был убит, а императорская власть после этого была продана солдатней с молотка и, таким образом, еще раз публично унижена.
Информация о Помпеяне обрывается в 193 году. Возможно, его убили, поскольку в это время разногласия между разными фракциями выборщиков дошли до открытой гражданской войны. Как раз в это время Септимий Север громил сирийского кандидата Песценния Нигера, а Помпеян имел корни в Сирии и, вероятно, представлял сирийских римлян в коллегии выборщиков. Если вспомнить брак Севера, то он мог рассчитывать на поддержку сирийской элиты неримского происхождения. После победы Севера, последняя, видимо, была возвышена над исконно-римскими семьями в Сирии, поддержавшими (вероятно) Нигера. Этим переформатированием региона, видимо, и объясняется последующее возвышение туземных Одената и Зенобии, которые возглавили римский Восток и чуть не основали «Византию» на несколько столетий раньше положенного.
Соперничество «курфюрстов» и кризис III века
Раскол внутри «коллегии выборщиков» мог бы стать хорошим объяснением долгого кризиса III века. Тогда вместо малоосмысленного мелькания «солдатских» и «сенатских» императоров, мы получаем «нормальную» гражданскую войну между устойчивыми кланами имперской элиты, имеющими региональную привязку. Это объяснило бы и продолжительность кризиса: речь шла не только о соперничестве за имперский престол, но и о попытках одних регионов утвердить свое доминирование над другими регионами, что, естественно, вызывало серьезный отпор.
Императоры, которых относят к условной династии «Антонинов», правившей большую часть II века, имели корни в Испании и дополнительно опирались на Галлию. А наибольшее количество императоров в III веке были связаны либо с Африкой, либо с Сирией (Левантом), либо с Балкано-Дунайским регионом (его можно назвать также «Иллирией», в широких границах будущей преторианской префектуры Иллирик). Вероятно, к концу II века африканские, сирийские и балкано-дунайские кланы в составе «совета курфюрстов» чрезвычайно усилились и решили перетянуть одеяло на себя. При этом речь идет, прежде всего, не о природных «африканцах», «сирийцах» или «иллирийцах», а о древних родах римских нобилей, укоренившихся в этих регионах и накопивших там максимум земельных владений и клиентских связей.
Африканская фракция опиралась на экономическую мощь своего региона (бывшая Карфагенская Африка), который имел стратегическое значение, снабжая продуктами Италию и Рим. Сирия, через которую шла транзитная торговля с Востоком, была не менее богата, чем Африка, но, кроме того, располагала войсками, из-за своего пограничного положения. Балкано-дунайская фракция контролировала наиболее воинственный регион Империи, населенный малокультурными горцами, который был закален постоянными варварскими атаками и поставлял в римскую армию лучших солдат. Кроме того, в этом регионе, из-за внешней угрозы, постоянно размещались крупные военные силы.
Септимий Север - африканец по происхождению, командовавший придунайскими регионами на момент смерти Коммода и затем Пертинакса, - видимо, стал компромиссной фигурой, поддержанной сразу двумя сильнейшими фракциями «курфюрстов». После победы над сирийским кандидатом Нигером, он, очевидно, мог опираться и на сирийскую фракцию, чему способствовала его жена, происходившая из высших слоев туземной элиты. Затем, когда власть династии Северов укрепилась, «сирийцы», видимо, решили «кинуть» «африканцев» и «иллирийцев». Это и могло привести к полувековой серии гражданских войн, которая закончилась абсолютной победой балкано-дунайской фракции (при Диоклетине). «Иллирийцы» далее зафиксировали свою победу, осуществив трансформацию Принципата в Доминат и перенеся столицу Империи на Балканы (сначала - в Никомедию, потом - в Византий).
Иллюстрация №5. Первая попавшаяся карта, чтобы освежить у читателей представление о географии Римской Империи.
Заметим, что эта версия развития событий в III веке серьезно контрастирует с собственной версией Галковского, поскольку сглаживает «катастрофичность» и «апокалиптичность» событий. Она прекрасно объясняет также необычайную длительность этого кризиса, которая Дмитрию Евгеньевичу кажется подозрительной и нереалистичной. Серию гражданских войн римского III века можно уподобить тем конфликтам, которые зафиксированы во многих странах Европы в раннее Новое время на этапе складывания централизованных государств. Один из таких аналогов - так называемые «религиозные войны» во Франции, которые, в общей сложности, продлились 40 лет (если отнести к ним и гугенотские восстания при Людовике XIII): с 1562 по 1593 затем с 1621 по 1629 гг. И так же, как Франция, Римская Империя из этих войн вышла более прочной и централизованной.
Современные историки Европы и Америки уже не рассматривают кризис III века в таких мрачных тонах, какие были свойственны историкам начала XX века (включая и нашего Михаила Ростовцева). Это во многом связано с «реабилитацией» всей вообще Поздней античности, которая наследовала этому кризису. Далее я продолжу цитатами из еще не опубликованной 1.9 части моего текста «Геополитика эпохи эллинизма»:
«В последнем (но еще «добрекзитовском») издании «Кембриджской Истории Древнего Мира», которое дает срез мейнстрима в европейском антиковедении на рубеже XX-XXI вв., оценка ситуации в Поздней Империи разительно отличается от той апокалиптической картинки, которую рисовали историки в начале XX столетия. Современные европейские историки находятся в другой политической ситуации: страхи начала XX в. для них уже не актуальны, многие из признанных ранее «упадочными» тенденций Позднего Рима уже давно воплотились в реалиях Евросоюза или воплотятся в ближайшие десятилетия. Апокалиптика образца Ростовцева в этом контексте выглядит не совсем приличной. Оценка социально-экономической ситуации Поздней Античности явственно несет на себе рефрены «Не все так однозначно» и «Не нужно мазать все подряд черной краской». Применительно к событиям III в. даже само слово «кризис» употребляется в кавычках и чуть ли не с иронией («ох уж эти паникеры»). Евроимперия IV в. оценивается как поступательно развивавшееся государство, которое процветало и в экономическом, и в демографическом отношении, и все там было отлично, за исключением отдельных перегибов на местах и печальной необходимости защищаться от северо-восточных варваров («в них-то вся и проблема»).
...Империя IV в. более не рассматривается как результат внезапной революции, свершившейся в III в., которая, якобы, поломала все прежние порядки и институции и чуть ли не «с чистого листа» породила новую реальность. Оказалось, что перемены подготавливались уже давно, и соответствующие тенденции можно обнаружить еще в первые века Империи. Если вольно истолковать современную трактовку, то переход от «Империи Антонинов» к «Империи Константина» - это не следствие некой «катастрофы», наподобие российского 1917 года, а итог поступательного кумулятивного развития. Пертурбации III в. - это нестабильность, вызванная кризисом роста. Степень преемственности между империями II и IV вв. неизмеримо больше, чем между Российской Империей и СССР, и даже больше, чем между Францией Людовика XVI и Францией Наполеона.
Напрашивается вывод, что ближайшая аналогия римского III в. - это столетняя трансформация Франции от Франциска I до кардинала Ришелье, включавшая в себя череду жесточайших внутренних и внешних войн. Все, по сути, осталось прежним: население, культура, право, общее направление развития страны, просто по иному расставлены акценты, некоторые политические и государственные институции окрепли, разрослись и вышли на первый план, а другие, наоборот, съежились и оказались оттеснены на вторые роли».
В этом месте у читателя может родиться вопрос: «Если в III веке никакой катастрофы не произошло, и если в Поздней Империи было все так здорово, то почему же античная цивилизация вскоре тотально обрушилась или в варварство, или в азиатчину? Почему ее сломал нормальный процесс укрепления централизованной государственности, который в Новое время, наоборот, содействовал прогрессу и процветанию?» Ответу на этот вопрос посвящены недавние (1.7. и 1.8.) выпуски «Геополитики эпохи эллинизма», и следующие за ними.
Ревизия хронологии в версии Галковского
Для начала нам все-таки придется поговорить о ревизии хронологии, предлагаемой Галковским, указать на ее сильные и слабые стороны. Вольные манипуляции с хронологией многих отталкивают и придают всему дискурсу несолидность. Однако в оправдание Галковскому можно сказать, что предлагаемая им версия сокращения хронологии значительно более безобидна, чем версии Фоменко и Морозова. По двум причинам.
1. Фоменко фактически отменил Античность в пользу Средневековья. Полисный мир Эллады в трактовке Фоменко - это, по сути, художественная интерпретация незначительного фрагмента «средневековой» (по духу и стилю) истории. Галковский, напротив, сокращает хронологию за счет Средневековья. Средневековую историю он дезавуирует как набор малоосмысленных мифов, придуманных «на коленке» полуграмотными шарлатанами. Он полагает, что в диапазон между 235 и 1550 гг. добавлена лишняя тысяча лет. Учитывая бОльшую сложность, культурное богатство и интеллектуальный уровень античной цивилизации, в сравнении со средневековой, версия о том, что Средневековье придумали отбросы Античности, выглядит более правдоподобной, чем версия о том, что Античность придумали люди с культурным багажом Средневековья. Проще говоря, Лермонтов легко мог придумать горца Мцыри, со всеми его несложными душевными порывами, а вот реальный Мцыри никак не смог бы придумать и смоделировать Лермонтова («Печорина»).
Указанное различие двух доктрин - весьма существенно, поскольку античное наследие - краеугольный камень европейской идентичности. Перекрасить Античность на средневековый лад - это значит оставить Европу без корней и утратить понимание того, чем она вообще отличается от обобщенной «Азии и Африки». Тогда как сокращение средневековой истории, ее «уплотнение» в меньшем числе столетий, никаких существенных мировоззренческих травм европейскому человечеству не нанесет.
При этом следует понимать, что очередной пик «европейскости» в мире уже пройден, что начинается очередное «затемнение реальности» и «заталкивание стад в стойло», поэтому идеи Галковского останутся под спудом, а наработки Фоменко наверняка будут востребованы даже в самой Европе, дабы избавить «белых расистов» от «ненужной» исторической памяти и излишнего гонора. Не исключено, что уже в ближайшие десятилетия в Европе и повсюду в западном мире Античность объявят зловредной мистификацией или даже «белым гендерно-шовинистическим мифом», а все античные тексты запретят и приравняют к «Майн Кампф» Гитлера, а то и похуже.
2. Собственно сокращение хронологии является избыточным для всех существенных аспектов версии Галковского. Предложенное им объяснение краха и перерождения античной цивилизации в III веке ничего не теряет, даже если отказаться от гипотезы о добавлении лишних 1000 лет. Более того, в рамках этого объяснения кажется маловероятной «круглость» добавленной цифры. Допустим, что в 235 году действительно «выключили свет», носители высокой культуры утратили командные позиции и, по большей части, были репрессированы. Слишком натянуто было бы предполагать, что где-то в подполье в течение, как минимум, 10 поколений продолжался правильный счет лет. И даже если он продолжался, то сомнительно, что именно этот правильный счет (а не какой-нибудь ошибочный) был взят за основу, хотя бы с целью искажения, тем истеблишментом, который пришел к власти по итогам Темных веков и учредил современную хронологию. В сложном обществе те, кто хорошо считают и долго помнят, в итоге оказываются элитой, но в обществе, которое деградировало до уровня бандформирований, действуют иные социальные законы. Когда через много поколений аятоллы и полевые командиры входят в ум и понимают, что надо собирать вокруг себя умников, уже нет возможности определить, кто из уцелевших потомков античной интеллигенции все это время считал годы правильно, а кто - неправильно.
Скорее всего, новый истеблишмент сам толком не знал, сколько лет прошло между 235 и 1550 годами. Разрыв мог длиться и 315 лет, как полагает Галковский, и 1315 лет, как верит большинство историков, и 666 лет, и любое другое произвольное число лет. А значит, в рамках этой концепции традиционная хронология вполне может быть близка к истине.
Если для иллюстрации гипотезы Галковского призвать на помощь бытовые аналогии, то после 235 года в Европе случился как бы «глобальный запой». Первый протрезвевший заглянул в хронику и с ужасом обнаружил, что последняя осмысленная запись гласит: «Такого-то числа в 18.00 была откупорена первая бутылка токайского». А дальше на много страниц - бессвязные каракули, кляксы, похабные рисунки, очистки от воблы, следы блевотины и тому подобные художества. Некоторые страницы вырваны и использованы как туалетная бумага. И при всем желании невозможно понять, сколько длилось это «Высокое Средневековье», сколько столетий отделяет момент протрезвления от последней осмысленной записи. Людям, создававшим хронологию, возможно, очень хотелось бы узнать правильный год и потом злоумышленно прибавить к нему круглое число лет, - 1000 или 5000. Но на практике прибавлять пришлось к произвольному числу, высосанному из пальца. Могло так случиться, что они свято верили, будто между 235 и 1550 годами прошло ровно 315 лет, и прибавили к этому круглую тысячу. А на самом деле прошло как раз 1315 лет, и две ошибки погасили друг друга. Все это вполне совместимо с картиной, нарисованной Галковским.
Гипотеза о древнеримских «курфюрстах»
Наиболее интересное в этой лекции Галковского - не хронологические фантазии, а оригинальный взгляд на государственное устройство ранней Римской Империи. Автор обратил внимание на неестественность ситуации Принципата, когда в течение более чем двух столетий в Риме не смогла сложиться нормальная наследственная монархия. При этом известные нам источники не позволяют понять, в чем проблема. Согласно этим источникам, императоры полностью контролировали армию, держали в страхе сенат (или подавляли его своим авторитетом) и не были связаны какими-либо ограничениями в выборе жен. И, тем не менее, им за два века ни разу не удалось выстроить тривиальное династическое преемство «от отца к сыну» длиной хотя бы в три биологически связанных поколения. Первая попытка такого рода была сделана только на 211 году Принципата (в 180 г. н.э.), когда власть получил Коммод, сын Марка Аврелия и внук Антонина Пия (по линии дочери). Но это «преступление» было жестоко наказано: Коммода убили, память о нем измазали грязью, а после него власть сенатом была передана «первому встречному», человеку низкого происхождения (сыну вольноотпущенника, поднявшегося на торговле). Что можно истолковать как весьма прозрачную демонстрацию намерений: «Мы настольно не хотим установления наследственной монархии, что готовы посадить на трон рабское отродье».
По мнению Галковского, в Риме был закулисный совет выборщиков, который стоял за принцепсами и над принцепсами и существенно влиял на политику императора и на выбор преемника. Вы скажете: «Привет, Капитан Очевидность! Мы знаем об этом совете, и назывался он Сенат». Но Сенат в эпоху Принципата, судя по античным источникам, никак не мог быть таким влиятельным органом. Влияние Сената опиралось исключительно на благорасположение императора. В те периоды, когда очередной император был настроен враждебно к Сенату, сенаторы выглядели весьма жалко и позволяли над собой всячески измываться. И даже в периоды междуцарствия их дееспособность была весьма ограничена. Яркий тому пример - эпизод с воцарением Клавдия. После устранения Калигулы, Сенат, казалось бы, взял ситуацию в Риме под свой контроль и уже собирался выбрать императора из своей среды или вернуть Рим к Республике. Но кучка полупьяной солдатни (не вся римская армия, и даже не полный легион) все переиграла, вытащила Клавдия из пыльного чулана, где он прятался, и заставила сенаторов его признать. И на этом все: могущественные аристократы и олигархи были вынуждены подчиниться кучке солдат и смиренно выпрашивать амнистию у нового владыки.
Идея Галковского о тайном совете выборщиков позволяет значительно облагородить образ Рима в эпоху Принципата и все «странные» случаи передачи власти списать на волю «неизвестных отцов». В том числе, упомянутый выше случай с Клавдием. Интеллигентный и покладистый Клавдий - идеальный зиц-председатель для закулисного олигархического совета. Между тем, внезапно нахлынувший «ветер свободы» мог вскружить голову массе рядовых сенаторов, и те подумали, что избавились не только от «тирана» Калигулы, но и от власти «курфюрстов». Их и поправили с помощью преторианцев, а потом, видимо, успокоили, объяснив, что это вовсе не «собственный выбор солдат».
Как можно понять, крах античной цивилизации Галковский связывает с попыткой императора Севера и его потомков сломать этот ограничительный механизм и ввести полноценную монархию. Для этого недостаточно было простых репрессий, нужно было нанести удар по самой греко-римской культурной матрице. Поэтому началось принижение исконной римской религии, девальвация римского гражданства, борьба с остатками полисного самоуправления, пополнение истеблишмента инокультурными элементами, понижение статуса Италии в ряду других провинций, доминирование в войсках выходцев из полуварварских малокультурных регионов и прочие явления, которыми отмечена эпоха Севера и следующие за ней. Это можно сравнить с современными экспериментами в Европе, где элита ломает традиционные европейские ценности и размывает население массовой миграцией. Культурная деградация в Риме пошла так успешно, что в итоге смела и самих манипуляторов, и вывела на поверхность полную архаику.
Давайте попробуем развить гипотезу Галковского о «выборщиках» и наполнить ее деталями. Олигархический совет выборщиков, если он существовал, не мог совпадать с Сенатом, взятым как целое. Это был отдельный тайный клуб, члены которого, впрочем, должны были принадлежать к сенаторскому сословию и быть вхожими в Сенат. Не следует автоматически отождествлять наших выборщиков и с теми группами авторитетных и опытных государственных деятелей, которые входили в ближний круг императора, давали ему советы, а нередко и направляли его политику (если император был молодым и неопытным). Такое подобие японской коллегии гэнро - не то, что мы ищем, поскольку члены ближнего круга нередко становились жертвой репрессий при смене императора, или при его взрослении, когда он начинал тяготиться опекой (как в случае Нерона и Коммода). Наши всемогущие выборщики, очевидно, были «небожителями», которых император, без крайне веской причины, тронуть не мог, а попытка такое сделать сразу же приводила к дворцовому перевороту или гражданской войне.
Аналогия с Японией хороша в том плане, что римские выборщики, как и японские гэнро, наверняка были не неуловимыми «серыми кардиналами», которых никто не знает, а выдающимися служилыми людьми, хотя бы часть своей жизни посвятившими публичной карьере. Римские традиции не позволяли человеку стать по-настоящему значительной фигурой на основании только происхождения или богатства. Авторитетный представитель элиты обязательно должен был пройти положенный круг магистратур, показав себя в роли администратора, военачальника и юриста. Это справедливо не только для Республики, но и для Принципата. И это дает возможность искать членов «совета выборщиков» среди известных персон.
Более подходящий термин из другой эпохи - это «курфюрст». Сам Галковский применительно к античному Риму его не употребляет, но это напрашивается, учитывая, что, в свете сокращенной хронологии, которой придерживается автор, Священная Римская Империя является прямым продолжением империи Древнего Рима. Почему бы тогда не предположить, что институт курфюрстов, пусть и серьезно видоизмененный, имеет корни в античной эпохе? Конечно, наши выборщики не были владетельными князьями, как курфюрсты Священной Римской Империи, но наверняка имели региональную привязку. С тех пор как римляне расселились по провинциям, принцип «землячества» стал для них актуальным, и особенное значение приобрел в императорскую эпоху. Можно предположить, что члены «коллегии выборщиков» были лидерами региональных землячеств римской элиты. Они опирались на совокупную мощь крупнейших семейств, которые имели владения и клиентскую сеть в данном регионе.
Хороший пример такого «регионального босса» - сенатор Гордиан, интеллектуал и лендлорд, поднявший в 238 году восстание в Африке против Максимина Фракийца, поддержанное и местными элитами, и имперским Сенатом. Авторитет его семьи был таков, что после поражения и смерти дееспособных представителей рода, престол был вручен несовершеннолетнему внуку («Михаилу Романову») и долгое время за ним удерживался. Правда, эпизод с тремя Гордианами относится уже к эпохе, когда система, со всей очевидностью, пошла вразнос, и «курфюрсты» вступили в прямое столкновение друг с другом.
Иллюстрация №1. Предположительно, член «коллегии курфюрстов» Марк Антоний Гордиан Семпрониан Роман Африканский (ок. 160 - 238 гг.), основатель династии Гордианов.
«Коллегия курфюрстов» начала складываться, видимо, еще в эпоху Второго Триумвирата, когда наступило временное равновесие сил между враждующими фракциями римской элиты. Как известно, конечная победа Октавиана в значительной мере была обеспечена дипломатией и использованием имиджа разумного, умеренного правителя «брежневского» типа. Он постепенно переманил на свою сторону влиятельные римские семьи, очевидно, обговаривая союз с ними определенными условиями. И даже в рамках собственной фракции он не был единоличным диктатором и должен был опираться на добрую волю своих сподвижников, таких как Агриппа, который выиграл для него главнейшие сражения. Закономерно, что после победы Октавиана над всеми конкурентами, установился коллегиальный стиль правления, и режим максимально опирался на республиканские институты и традиции. Вспомним также, что «странные проблемы» с наследниками у римских императоров начались еще во времена Августа.
Главный вопрос: чем было обеспечено господство выборщиков в насквозь милитаризованном римском обществе? Почему решительный император не мог покончить с ними «в 24 часа»? Влияние этих воображаемых «курфюрстов» не могло опираться только на поддержку региональных элит, поскольку эти элиты были, по сути, демилитаризованы. Никакое гражданское ополчение и никакие наспех собранные наемники не могли в открытом поле противостоять кадровой римской армии, которая официально находилась в распоряжении императора и назначенных им военачальников. Перекупить армию прямо на марше - задача далеко не простая и требующая времени, а при сколь-нибудь вменяемом императоре - просто невозможная. Следовательно, гипотеза Галковского имеет смысл, только если «курфюрсты» имели прямое влияние на армию. То есть, император был обязан отдавать самим «курфюрстам» или младшим членам их кланов (их перспективным преемникам) определенную часть командных должностей в армии и губернаторских постов в милитаризованных провинциях. Это давало бы им не только прямой контроль над частью военной силы Империи, но и позволяло бы заработать авторитет в армейских кругах. Нарушение этой договоренности должно было вести к заговору или к восстанию в регионах.
Вероятные члены римской «коллегии выборщиков»
Интересующие нас люди должны выделяться из круга обычных сенаторов сочетанием независимости и неуязвимости. Если влиятельный человек не пресмыкается перед «плохим» императором, отмеченным в истории как злобный тиран, и в то же время не становится жертвой репрессий, то, скорее всего, он и есть член «коллегии курфюрстов». С императорами, отмеченными в истории как «хорошие», все сложнее. Трудно разобраться, к примеру, по каким причинам Август так высоко ставил Агриппу: как важного члена совета выборщиков, имеющего опору в элите и авторитетного а армии, или просто как полезного и нужного человека, связанного с ним узами дружбы.
Интересно было бы перетрясти все источники об эпохе Принципата, нацелив внимание на выявление тех фигур, которые более всего похожи на «курфюрстов». При этом, конечно, следует иметь в виду, что сами эти источники (включая Светония и Тацита) придется лишить ареола непогрешимости и перевести в разряд «бульварного чтива для провинциалов», полного ошибок и сознательных искажений (как делает сам Галковский).
Пока, навскидку, могу привести только один пример: Тиберий Клавдий Помпеян, который является одним из исторических прототипов главного героя фильма «Гладиатор» (в исполнении Рассела Кроу). Помпеян - один из лучших генералов Марка Аврелия, которому тот предлагал стать своим преемником, несмотря на наличие сына - Коммода. Правда, в реальной истории дальнейший сюжет серьезно отклонился от кинематографического: Коммод оставил Помпеяна в покое, тот (еще ранее) женился на его сестре Луцилле, дочери Марка Аврелия (и вдове младшего соимператора Луция Вера), и спокойно жил в своих поместьях, удалившись от дел.
Иллюстрация №2. Другой потенциальный кандидат в «курфюрсты», Тиберий Клавдий Помпеян, в молодые годы. Репортажное фото с германского фронта.
Если принять за истину все, что источники передают нам о характере Коммода, то он должен был убить Помпеяна просто из принципа. Ведь это реальный претендент на престол: пользуется поддержкой элиты, популярен в армии, официально входит в императорскую семью. Его жена Луцилла после смерти своего первого мужа сохранила все регалии императорского звания. Применительно к современным понятиям, Помпеян был принцем-консортом при царствующей, но не правящей императрице. А ведь у этой пары был еще и сын, родной внук императора Марка Аврелия, - как бы уже готовый наследник престола при бездетном Коммоде. Более того, все знали, что предыдущий император метил Помпеяна в преемники, и, очевидно, все недовольные имели его в виду, как возможную замену Коммоду. Но «свихнувшийся тиран», параноидально помешанный на заговорах, преспокойно терпит рядом с собой такую семейку.
Иллюстрация №3. Императрица Луцилла на римских монетах.
Допустим, для объяснения этой странности можно сослаться на родственные чувства: брат не хотел разбивать сердце нежно любимой сестры, поэтому не трогал ее мужа. Или наоборот: Коммод боялся своей сестры и хотел иметь рядом с ней благоразумного Помпеяна в качестве сторожа. Но эта история имела совсем уж невероятное продолжение. Сестрица-императрица не хотела сидеть спокойно и подослала к брату убийцу. При этом исполнителем был другой Клавдий Помпеян, помоложе, видимо - младший родственник нашего. По свидетельству Диона Кассия, он был женихом приемной дочери Помпеяна от Луциллы. Ранее его приставили к молодому Коммоду в роли приятеля-собутыльника. Покушение не удалось, заговорщиков уличили, а сестру императора отослали проветриться на курорт, где она вскоре умерла. Но ее мужа, Помпеяна, почему-то не тронули. На месте Коммода не только «злобный тиран», но любой серьезный правитель казнил бы такого человека или бросил его в самую охраняемую тюрьму, даже если был полностью уверен в его невиновности. А Комод, каким его описывают, точно воспользовался бы благовидным предлогом, чтобы избавиться от опасного соперника, - и никто бы его за это не осудил. Тем более что сенаторов в этот заговор императрица наверняка втягивала, ссылаясь на старшего Помпеяна, как весомую фигуру, имеющую авторитет в армии.
Удивительную выживаемость Помпеяна можно объяснить только одним: за ним действительно стоял могущественный совет выборщиков, и у императора были руки коротки казнить по собственной воле одного из входящих в него «небожителей». Впрочем, по той же причине и Помпеян не убил Коммода и не занял его место: очевидно, у того была серьезная поддержка среди «курфюрстов».
Когда Коммода все-таки убили, то следующим императором стал Пертинакс, бывший выдвиженец Помпеяна, обязанный ему своей карьерой. Далее даем слово сенатору Диону Кассию, современнику и очевидцу событий:
«Именно тогда, при Пертинаксе, в первый и последний раз я видел в сенате Помпеяна. Ведь из-за Коммода он большую часть времени проводил в своем имении и крайне редко появлялся в Городе, ссылаясь в качестве предлога на свой преклонный возраст и больные глаза; до этого в мое присутствие он никогда не приходил в сенат. Впрочем, он снова оказался больным после правления Пертинакса, при котором и видел, и чувствовал себя хорошо, и участвовал в заседаниях сената. Пертинакс выказывал ему свое уважение различными способами, в частности усаживал его рядом с собой в сенате. Так же поступал он и в отношении Ацилия Глабриона, который тоже в это время мог и слышать, и видеть. Оказывая столь исключительную честь этим мужам, и в отношении нас, сенаторов, Пертинакс вел себя в высшей степени демократично».(Дион Кассий. Римская История. Эпитома книги LXXIV)
Иллюстрация №4. Помпеян в зрелом возрасте, на пороге здания Сената. Архивное фото 192 года. В архивах древнеримских спецслужб историками была найдена и расшифровка телефонного разговора: «Рекомендую Пертинакса. Человек из низов, верный и скромный, голым на столе плясать не будет».
Кстати, упомянутый Глабрион, перед которым император заискивал так же, как и перед Помпеяном, - еще один кандидат в «курфюрсты». Очевидно, публичная поддержка Пертинакса, человека незнатного и «нового», cо стороны Помпеяна и Глабриона должна была показать всем посвященным, что он является ставленником соответствующих фракций коллегии выборщиков. Но остальные фракции оказались более могущественными: Пертинакс был убит, а императорская власть после этого была продана солдатней с молотка и, таким образом, еще раз публично унижена.
Информация о Помпеяне обрывается в 193 году. Возможно, его убили, поскольку в это время разногласия между разными фракциями выборщиков дошли до открытой гражданской войны. Как раз в это время Септимий Север громил сирийского кандидата Песценния Нигера, а Помпеян имел корни в Сирии и, вероятно, представлял сирийских римлян в коллегии выборщиков. Если вспомнить брак Севера, то он мог рассчитывать на поддержку сирийской элиты неримского происхождения. После победы Севера, последняя, видимо, была возвышена над исконно-римскими семьями в Сирии, поддержавшими (вероятно) Нигера. Этим переформатированием региона, видимо, и объясняется последующее возвышение туземных Одената и Зенобии, которые возглавили римский Восток и чуть не основали «Византию» на несколько столетий раньше положенного.
Соперничество «курфюрстов» и кризис III века
Раскол внутри «коллегии выборщиков» мог бы стать хорошим объяснением долгого кризиса III века. Тогда вместо малоосмысленного мелькания «солдатских» и «сенатских» императоров, мы получаем «нормальную» гражданскую войну между устойчивыми кланами имперской элиты, имеющими региональную привязку. Это объяснило бы и продолжительность кризиса: речь шла не только о соперничестве за имперский престол, но и о попытках одних регионов утвердить свое доминирование над другими регионами, что, естественно, вызывало серьезный отпор.
Императоры, которых относят к условной династии «Антонинов», правившей большую часть II века, имели корни в Испании и дополнительно опирались на Галлию. А наибольшее количество императоров в III веке были связаны либо с Африкой, либо с Сирией (Левантом), либо с Балкано-Дунайским регионом (его можно назвать также «Иллирией», в широких границах будущей преторианской префектуры Иллирик). Вероятно, к концу II века африканские, сирийские и балкано-дунайские кланы в составе «совета курфюрстов» чрезвычайно усилились и решили перетянуть одеяло на себя. При этом речь идет, прежде всего, не о природных «африканцах», «сирийцах» или «иллирийцах», а о древних родах римских нобилей, укоренившихся в этих регионах и накопивших там максимум земельных владений и клиентских связей.
Африканская фракция опиралась на экономическую мощь своего региона (бывшая Карфагенская Африка), который имел стратегическое значение, снабжая продуктами Италию и Рим. Сирия, через которую шла транзитная торговля с Востоком, была не менее богата, чем Африка, но, кроме того, располагала войсками, из-за своего пограничного положения. Балкано-дунайская фракция контролировала наиболее воинственный регион Империи, населенный малокультурными горцами, который был закален постоянными варварскими атаками и поставлял в римскую армию лучших солдат. Кроме того, в этом регионе, из-за внешней угрозы, постоянно размещались крупные военные силы.
Септимий Север - африканец по происхождению, командовавший придунайскими регионами на момент смерти Коммода и затем Пертинакса, - видимо, стал компромиссной фигурой, поддержанной сразу двумя сильнейшими фракциями «курфюрстов». После победы над сирийским кандидатом Нигером, он, очевидно, мог опираться и на сирийскую фракцию, чему способствовала его жена, происходившая из высших слоев туземной элиты. Затем, когда власть династии Северов укрепилась, «сирийцы», видимо, решили «кинуть» «африканцев» и «иллирийцев». Это и могло привести к полувековой серии гражданских войн, которая закончилась абсолютной победой балкано-дунайской фракции (при Диоклетине). «Иллирийцы» далее зафиксировали свою победу, осуществив трансформацию Принципата в Доминат и перенеся столицу Империи на Балканы (сначала - в Никомедию, потом - в Византий).
Иллюстрация №5. Первая попавшаяся карта, чтобы освежить у читателей представление о географии Римской Империи.
Заметим, что эта версия развития событий в III веке серьезно контрастирует с собственной версией Галковского, поскольку сглаживает «катастрофичность» и «апокалиптичность» событий. Она прекрасно объясняет также необычайную длительность этого кризиса, которая Дмитрию Евгеньевичу кажется подозрительной и нереалистичной. Серию гражданских войн римского III века можно уподобить тем конфликтам, которые зафиксированы во многих странах Европы в раннее Новое время на этапе складывания централизованных государств. Один из таких аналогов - так называемые «религиозные войны» во Франции, которые, в общей сложности, продлились 40 лет (если отнести к ним и гугенотские восстания при Людовике XIII): с 1562 по 1593 затем с 1621 по 1629 гг. И так же, как Франция, Римская Империя из этих войн вышла более прочной и централизованной.
Современные историки Европы и Америки уже не рассматривают кризис III века в таких мрачных тонах, какие были свойственны историкам начала XX века (включая и нашего Михаила Ростовцева). Это во многом связано с «реабилитацией» всей вообще Поздней античности, которая наследовала этому кризису. Далее я продолжу цитатами из еще не опубликованной 1.9 части моего текста «Геополитика эпохи эллинизма»:
«В последнем (но еще «добрекзитовском») издании «Кембриджской Истории Древнего Мира», которое дает срез мейнстрима в европейском антиковедении на рубеже XX-XXI вв., оценка ситуации в Поздней Империи разительно отличается от той апокалиптической картинки, которую рисовали историки в начале XX столетия. Современные европейские историки находятся в другой политической ситуации: страхи начала XX в. для них уже не актуальны, многие из признанных ранее «упадочными» тенденций Позднего Рима уже давно воплотились в реалиях Евросоюза или воплотятся в ближайшие десятилетия. Апокалиптика образца Ростовцева в этом контексте выглядит не совсем приличной. Оценка социально-экономической ситуации Поздней Античности явственно несет на себе рефрены «Не все так однозначно» и «Не нужно мазать все подряд черной краской». Применительно к событиям III в. даже само слово «кризис» употребляется в кавычках и чуть ли не с иронией («ох уж эти паникеры»). Евроимперия IV в. оценивается как поступательно развивавшееся государство, которое процветало и в экономическом, и в демографическом отношении, и все там было отлично, за исключением отдельных перегибов на местах и печальной необходимости защищаться от северо-восточных варваров («в них-то вся и проблема»).
...Империя IV в. более не рассматривается как результат внезапной революции, свершившейся в III в., которая, якобы, поломала все прежние порядки и институции и чуть ли не «с чистого листа» породила новую реальность. Оказалось, что перемены подготавливались уже давно, и соответствующие тенденции можно обнаружить еще в первые века Империи. Если вольно истолковать современную трактовку, то переход от «Империи Антонинов» к «Империи Константина» - это не следствие некой «катастрофы», наподобие российского 1917 года, а итог поступательного кумулятивного развития. Пертурбации III в. - это нестабильность, вызванная кризисом роста. Степень преемственности между империями II и IV вв. неизмеримо больше, чем между Российской Империей и СССР, и даже больше, чем между Францией Людовика XVI и Францией Наполеона.
Напрашивается вывод, что ближайшая аналогия римского III в. - это столетняя трансформация Франции от Франциска I до кардинала Ришелье, включавшая в себя череду жесточайших внутренних и внешних войн. Все, по сути, осталось прежним: население, культура, право, общее направление развития страны, просто по иному расставлены акценты, некоторые политические и государственные институции окрепли, разрослись и вышли на первый план, а другие, наоборот, съежились и оказались оттеснены на вторые роли».
В этом месте у читателя может родиться вопрос: «Если в III веке никакой катастрофы не произошло, и если в Поздней Империи было все так здорово, то почему же античная цивилизация вскоре тотально обрушилась или в варварство, или в азиатчину? Почему ее сломал нормальный процесс укрепления централизованной государственности, который в Новое время, наоборот, содействовал прогрессу и процветанию?» Ответу на этот вопрос посвящены недавние (1.7. и 1.8.) выпуски «Геополитики эпохи эллинизма», и следующие за ними.