ПРОЩАНИЕ СО СТАЛИНО капитана Ганса Брандта. Часть 2.
Часть 1
Часть 2
Часть 3
Продолжаем публикацию воспоминаний капитана Ганса Брандта, служившего в гарнизонной комендатуре Сталино и отвечавшего за досуг немецких войск. Сегодня у нас на повестке пять листов из его рукописи, но, к сожалению, самые несвязные. Очень много информации осталось листах нам недоступным.
Если Вы продрались через первую часть, то уже знакомы, с манерой витиеватого, но мало информативного письма капитана Брандта. На наше счастье, после объемного вступления, он, по большей мере, отказался от длинных предложений, но не от замысловатых слов и разных шуточек. Факты в его тексте все так же размазаны и сдобрены слащавыми стенаниями.
Первую часть пришлось прервать на подготовке к эвакуации артистов оперного театра. Сегодня можно будет узнать некоторые нюансы этой эвакуации и то, что эшелон с артистами то ли потерпел крушение, то ли был разбомблен на станции Пологи. Брандт опишет исход комендатуры из Сталино и её мытарства на пути к Запорожью. На радость исследователей в тексте, хоть и мельком, появится такой персонаж, как военный советник Норушат (в советских документах назван одним из главных военных преступников, ответственных за разграбление и уничтожение города). По крайней мере, мы узнаем, как писались его имя и должность в оригинале.
Ну и прежде чем начать, хочу пояснить один момент. Если помните, в первой части шла речь о «успокоительных пилюлях», которые командование раздавало своим подчиненным. Дело в том, что отступление немцев из Донбасса было начато в ночь на 1 сентября по инициативе командующего Группой армий Юг Манштейна, убедившего Гитлера в том, что сил на удержание региона нет. При этом на армейском уровне, перспективы не казались такими уж печальными. На севере области Донец-фронт так и не был прорван, а командующий 6-й армией издавал приказы, в которых заявлялось, что войска отходят на позицию «Черепах», проходящую по Кальмиусу, где становятся в прочную оборону. Именно эти заверения, Брандт и называет «пилюлями». О том, что Донбасс оставляют полностью, стало понятно только 7 сентября, когда в войска пошли директивы о «выжженной земле».
Частое упоминание февральских событий, это отсылка к зимнему кризису 1943 года, когда в результате операции Скачок, советские войска глубоко вклинились в немецкую оборону, и началась спешная эвакуация Сталино, больше похожая на бегство. Сбежала даже украинская вспомогательная полиция, незадолго до этого выведенная из формального подчинения военной комендатуры и переданная ведомству Гиммлера.
Пантера 23-й танковой дивизии вермахта на ул. Челюскинцев рядом с домом 184. Фото из альбома Ганса Брандта.
Судя по обилию в альбоме снимков этого здания можно предположить, что капитан Брандт в нем жил.
- 5-[Пропущен лист(ы)]
Отправку можно было начинать прямо сейчас, но состав стоял неподвижно. Мы радовались этой задержке и горячо попрощались с каждым вагоном. Сколько воспоминаний хотел унести этот поезд! Эти люди несли на себе секрет сильного творческого отпечатка, и в то же время - несмотря на все заметные недостатки - очаровательную человечность.
Над Сталино снова зачинался вечер. Но совсем не тихий и волшебный, какой с благодарностью принимаешь после жаркого дня, преисполненного работой и хлопот.
На Сталино уже лежала печать разрушения. Всего несколько дней назад все вокруг непрерывно грохотало и рушилось. Шахта за шахтой, в том числе в пригородах, были взорваны, как и еще функционирующие заводы. Все они пали жертвой сурового закона отступления. Каждый услышанный взрыв отдавался в нашей душе, потому, что город был нам дорого, и его разрушение вызывало у нас боль. Да и этот воскресный вечер начался отнюдь не с приятных ощущений. Пока мы прощались на погрузочной площадке, была подожжена огромная гостиницы Интурист [речь о здании гостиницы «Донбасс», на месте которой сейчас построена гостиница «Донбасс Палас»], расположенная недалеко от оперного театра и нашей комендатуры, и огонь быстро вырвавшись наружу, едва нас не сжег. В сиянии пламени мы подъехали к зданию комендатуры, с трудом подавляя волнение от пережитого расставания и этих новых впечатлений. Была еще работа, которую предстояло доделать.
Вид на сквер между гостиницей «Донбасс» и оперным театром. Фото из альбома Ганса Брандта.
Многоэтажное здание слева на снимке пассажирский вокзал на станции Сталино-город (в оккупацию Юзово-город). Размещался на пересечении пр. Гурова и бул. Пушкина. На всех известных снимках он без окон, возможно, не был достроен, но немцы использовали его для отправки рабов в Германию, и отсюда же происходила эвакуация артистов оперного театра.
Но, едва войдя в здание, мы почувствовали, что случилось нечто особенное. При тусклом свечном свете, несмотря на поздний час, повсюду царила оживленная суета - передавались распоряжения, таскали ящики, раздавали приказы. Никто не обратил на нас внимания, все были заняты.
Только фельдфебель, как обычно стоящий у входа с сонным видом, предоставил нам информацию.
Поступил приказ коменданта. Высшая боевая готовность. Никому не покидать расположения. Оружие держать под рукой. Спать только в одежде. Чрезмерное употребление алкоголя будет строго наказываться. Ожидаются новые приказы.
И объяснение:
Русские уже подошли к Макеевке. Ночью его передовые бронетанковые клинья могут прорваться к Сталино.
А у погрузочной платформы неподвижно стоял эвакуационный эшелон. Не было локомотива. Вскоре пришла записка, в которой сообщалось, что настроение у людей тревожное. Опасаются, что русские могут застать их врасплох.
Несчастные! Но помочь им не было возможности. Не смотря на все просьбы и заклинания, раздобыть паровоз на месте не удавалось.
Наступила ночь. Над городом лежало багровое зарево. Горел огромный комплекс высших учебных заведений на востоке Сталино. Пламя распространилось на сотни метров. Из горящих строений доносились звуки, похожие на винтовочные выстрелы. … [Речь о комплексе больницы имени Ворошилова и зданиях Сталинского медицинского института]
-6-
[Пропущен лист(ы)]
«Ерунда, не дайте себя запутать. Все заверения о безопасности, конечно же, были блефом. Мы терпим поражение».
Первые машины уже начали выезжать со двора, когда впереди их внезапно осветил яркий отблеск пожара. Мы посмотрели вверх и увидели, что из помещений второго этажа вырывается пламя. Так что и здесь оставалось сделать лишь последний шаг. Первые оконные стекла, лопнув от жара, со звоном разбились вдребезги о камни у наших ног. Отступаем на насколько шагов. Легкие материалы, особенно высушенная древесина, плохо сопротивляются огню, и он стремительно разгорался. Наши сердца снова сжались, как это часто случалось за последние несколько дней. Здесь горел дом, который на протяжении двух лет надежно оберегал нашу работу и отдых, нашу суровую и, вместе с тем, счастливую жизнь в Сталино. Нам было комфортно в его стенах, и мы не поменялись бы местами ни с кем во всей России. Из этого дома начиналась сфера влияния гарнизонной комендатуры. В этом доме множество хороших идей воплотились в дело, и в нем воспитывался тот добрый дух общности, который сплотил нас в "Опыте Сталино".
И вот теперь на наших глазах его пожирает пламя.
Но у нас не было времени предаваться мрачным мыслям. Наша работа здесь была окончена, и теперь предстояло как можно скорее добраться до установленного места сбора. Оно был неподалеку, и выдвигаться следовало мелкими группами. Некоторые вскакивали на автомобили или мотоциклы.
В последний раз наши ноги ступали по мостовой Первой линии. В последний раз наши взоры созерцали возлюбленные очертания оперного театра, который все еще стоял нетронутый и безмолвный.
То, что мы чувствовали в этот момент, трудно описать. Впрочем, не исключаю, что некоторые остались довольно хладнокровными по этому поводу.
Но мы, многим обязанные этому зданию, проведшие в нем незабвенное время с людьми, покинувшими Сталино несколькими часами ранее, еще раз ощутили тяжкую горечь этого момента. Отныне для нас прощание со Сталино навсегда было связано с прощанием с оперным театром, и если бы не приказ, мы бы обязательно отошли в сторону, чтобы в последний раз осмотреть знакомые коридоры и комнаты. Но было сказано - вперед, и вскоре опера скрылась позади, когда мы в мотоциклетной коляске направились на запад к месту назначения.
Кучка детей у оперного театра и затянутое дымом здание комендатуры. Фото из альбома Ганса Брандта.
Достигнув пустынной возвышенной местность, мы оглянулись. Позади, окутанное густыми клубами дыма, лежало полыхающее и умирающее Сталино. Сквозь дым кое-где пробивались тусклые лучи утреннего солнца. Но теперь мы настолько освободились от власти воспоминаний, что могли спокойно созерцать мрачно-пылающую картину. В конце-концов, это была не наша настоящая родина. Почти с облегчением вспоминаем об этом. Было бы еще много мыслей и много вздохов….
-7-[Пропущен лист(ы)]
В школе комнаты были такими большими, что ящики и коробки стояли в них, словно потерянные. Посредине находилось нечто вроде большого операционного банковского зала. Рядом нашли приют женщины, приехавшие с комендатурой (переводчицы, уборщицы и т. д.). Настроение здесь было не из лучших. Но чего еще можно было ожидать? Эти люди потеряли больше, чем мы. [Очевидно, речь идет о русских сотрудницах] И мы подбадривали их, как могли.
Узнаем кое-какие подробности о Сталино. Вскоре после нашего отхода туда ворвались русские. На улицах разоренного города бушуют бои. Перед этим пикирующие бомбардировщики довершили его разрушение. Опера все еще стоит невредимая, по крайней мере, внешне.
Вскоре Иван выдал нам новое походное предписание.
К вечеру следующего дня, когда прибыли Хиви [добровольные помощники вермахта из числа советских военнопленных] со своими немецкими младшими командирами, походная жизнь в Гавриловке (Gawrilowka) все еще представляла собой зрелище смелой импровизации. Всякий склонял голову для отдыха там, где сам находил себе место. Всякий ел из того котелка, на который случайно наталкивался. И всякий ударялся черепом по той балке, которая в темноте тянулась прямо ему навстречу. Это были поучительный исход. В "канцелярии" шла лихорадочная работа. По сосредоточенным лицам и прочим важным жестам было видно, что вершится секретное дело особой важности. Правда, на следующий день его перечеркнули произошедшие события, но пока оно держало участников в напряжении. Только поздно вечером снизошли до простых человеческих слов, и вновь прибывшие узнали, что движение продолжится на следующий день.
А пока, вероятно, заслуженный отдых нам обеспечен. И, как всегда, сон укрывал покровом все проблемы и заботы сегодняшнего дня и всех грядущих дней. Вчерашнее Сталино и неизвестные края завтрашнего дня тонут в одном освобождающем небытие.
8 сентября.
В сводке Вермахта за этот день сообщалось, что город Сталино, после разрушения всех важных военных объектов, оставлен нашими войсками в соответствии с планом.
Факт существования этого плана был нам уже известен.
Текст сводки Вермахта мы прочитали только через несколько недель в запоздалой газете. Для нас 8 сентября принесло другие новости.
Утром возобновилась погрузка, и в ускоренном темпе мы отправились в Проковское (Prokowskoje) , расположенное примерно в 30 км западнее, захудалую деревню, похожую на Гавриловку, только немного больше. Было чудесно солнечно, от чего мы находились в приподнятом настроении. С самого начала мы скептически оценивали эту дислокацию в Проковской. Это странно, но почти всегда верно: человеку больше нравится оставаться на прежнем месте. Теперь у нас было постоянное правило…
-8-
[Пропущен лист(ы)]
…новое место для отдыха на окраине деревни.
Дорога туда заняла несколько часов, потому, что это был поэтапный переход. Двигаться в густой темноте приходилось крайне осторожно, несколько раз приходилось проезжать по разрушенным мостам, но в целом на дороге царило оживленное движение. К утру сильно похолодало, и восход солнца был воспринят как спасение. Однако местность вокруг оказалась достаточно унылой, а деревня, на окраине которой мы расположились лагерем, малопривлекательной.
Теперь оставалось только ждать.
Из Проковского комендатура выехала не в полном составе. Небольшая оперативная команда во главе с начальником отдела Ia [оперативный отдел комендатуры] была вынуждена остаться. В написанном позже отчете, докладывалось о перенесенных ею трудностях, но, по-видимому, все было лишь наполовину так трагично. Кто-то услышал звон цепей. И тут же раздался пронзительный возглас: русские танки впереди. Такие выкрики меньше всего способствуют сохранению спокойствия, и в этот раз тоже началась паника. Кто знает, чем бы все закончилось, если бы в самый критический момент не обнаружилась сравнительно безобидная причина этого цепного звука. (Свидетели все видевшие и слышавшие лично, могут называть виновника преступления по имени. Я уже забыл кто это.) Затем ночь прошла без дальнейших происшествий, а на следующий день, 9 сентября, отряд прикрытия настиг основную массу наших войск.
В течение всего утра опять было много переживаний. Мало того, что неприятные слухи о капитуляции Италии взбудоражили умы, так еще и угроза русских танков стал более существенной. Постепенно стали вырисовываться наши перспективы, а так как эти перспективы зависели в основном от воображения, их жаркого обсуждения хватало на весь переход, лишь бы не упускать из вида простирающуюся перед нами серой лентой проселочную дорогу. Транспорт, появляющийся позади, воспринимался с некоторой настороженностью, и каждый раз, когда на дальнем холме появлялась очередная четырехколесная повозка, возникало сомнение: это наши, или не наши. В течение нескольких часов вообще никого не было, пока неожиданно не появился хорошо известный легковой автомобиль коменданта. Ну, наконец-то, можно будет прояснить наше положение и получить ответы на интересующие вопросы. Машина быстро приближалась, и действительно, в ней сидел комендант, а рядом его постоянный спутник военно-административный советник Норушат. [В ригинале его должность и имя выглядят как «MVRat Noruschat». Где MVRat - MilitarVerwaltungsRat]. Машину тотчас окружили и распахнули дверь. Комендант поднялся со своего места, вышел из машины, приветливо со всеми поздоровался. Но вместо того, чтобы подробно рассказать о передвижении русских войск, он невозмутимо спросил: «У вас есть приличная еда?»
Однако с продовольствием было плохо; так как снабжение теперь тоже зависело от русских танков. Но, в конце концов, нашлось что-то съедобное, а, вскоре по окончанию обеденного перерыва, появились и остальные машины комендатуры.
-9-
[Пропущен лист(ы)]
И среди этих ужасов, в самой глубине этого ада находились артисты Фронтовой оперы Сталино.
Все инстинктивно искали наилучшее укрытие, какое только можно было найти в этом урагане раскаленного железа. Но этого было мало. И кажется чудом, что более чем из ста человек только семеро расстались с жизнью.
Рассказы пострадавших преисполнены небывалыми ужасами.
В защитных щелях и примитивных убежищах теснились дрожащие, бледные люди. Прямо над их головами разлетались смертельные брызги. В нескольких метрах от них с грохотом взрывались грузовики с боеприпасами.
В одном из убежищ, закрытом сверху, внезапно заполыхало железное перекрытие. Ужасный жар распространилась по узкому, переполненному помещению. С жесткой мертвой хваткой приближалась страшная смерть от удушья. Надежду давал только узкий проход наружу. Надежду избежать удушья, но снаружи поджидала смерть от летающего металла.
Семеро солдат решились на прорыв. Все семеро спаслись. А судьба мирных жителей, оставшихся в убежище (это были незнакомцы, возможно, местные), неизвестна. У кого было время заботиться о других? Кто мог откликнуться на крики несчастных, застрявших в вагонах и горящих заживо? Они душераздирающе рыдали, взывая о помощи, но все напрасно.
Среди погибших была госпожа Термен (Termen), духовный лидер Фронтовой оперы. А также, возможно, госпожа Элизабет Михайленко (Elisаbeth Michailenko), жена басиста Уманцева (Umanzew). Хотя есть надежда снова найти ее в лазарете среди тяжелораненых.
Выжившие сохранили лишь то, что носили на себе. Немецкие солдаты, одетые только в рубашки, брюки и носки, метались по улицам Полог, пока какая-то инстанция не смилостивилась над ними, и не переодела. Некоторые из них также были ранены, и их пришлось доставить в больницу.
Годные к перевозке были собраны и отправлены в Запорожье, оттуда в Кривой Рог. Это была безмерно утомительная работа, собирать воедино, грузить и направлять совершенно психически неуравновешенную толпу.
Самыми смелыми оказались молодые девушки из балета, и вообще женщины. Мужчины теряли всякое самообладание, и часто их можно было заставить сделать что-то разумное только с помощью физической силы.
Только в Кривом Роге имелась возможность сделать что-то значимое для пострадавших. Руководители комендатуры приняли их и направили в Николаев, где благодаря активной поддержке тамошнего генерального комиссара они смогут вернуться к работе.
Конечно, достигнуть уровня фронтовой оперы Сталино, в Николаеве они уже не смогут. Слишком сильный удар они получили, …
Фотография интерьера оперного театра из альбома Ганса Брандта и её воспроизведение в газетной статье, посвященной Фронтовой опере Сталино.
Часть 2
Часть 3
Продолжаем публикацию воспоминаний капитана Ганса Брандта, служившего в гарнизонной комендатуре Сталино и отвечавшего за досуг немецких войск. Сегодня у нас на повестке пять листов из его рукописи, но, к сожалению, самые несвязные. Очень много информации осталось листах нам недоступным.
Если Вы продрались через первую часть, то уже знакомы, с манерой витиеватого, но мало информативного письма капитана Брандта. На наше счастье, после объемного вступления, он, по большей мере, отказался от длинных предложений, но не от замысловатых слов и разных шуточек. Факты в его тексте все так же размазаны и сдобрены слащавыми стенаниями.
Первую часть пришлось прервать на подготовке к эвакуации артистов оперного театра. Сегодня можно будет узнать некоторые нюансы этой эвакуации и то, что эшелон с артистами то ли потерпел крушение, то ли был разбомблен на станции Пологи. Брандт опишет исход комендатуры из Сталино и её мытарства на пути к Запорожью. На радость исследователей в тексте, хоть и мельком, появится такой персонаж, как военный советник Норушат (в советских документах назван одним из главных военных преступников, ответственных за разграбление и уничтожение города). По крайней мере, мы узнаем, как писались его имя и должность в оригинале.
Ну и прежде чем начать, хочу пояснить один момент. Если помните, в первой части шла речь о «успокоительных пилюлях», которые командование раздавало своим подчиненным. Дело в том, что отступление немцев из Донбасса было начато в ночь на 1 сентября по инициативе командующего Группой армий Юг Манштейна, убедившего Гитлера в том, что сил на удержание региона нет. При этом на армейском уровне, перспективы не казались такими уж печальными. На севере области Донец-фронт так и не был прорван, а командующий 6-й армией издавал приказы, в которых заявлялось, что войска отходят на позицию «Черепах», проходящую по Кальмиусу, где становятся в прочную оборону. Именно эти заверения, Брандт и называет «пилюлями». О том, что Донбасс оставляют полностью, стало понятно только 7 сентября, когда в войска пошли директивы о «выжженной земле».
Частое упоминание февральских событий, это отсылка к зимнему кризису 1943 года, когда в результате операции Скачок, советские войска глубоко вклинились в немецкую оборону, и началась спешная эвакуация Сталино, больше похожая на бегство. Сбежала даже украинская вспомогательная полиция, незадолго до этого выведенная из формального подчинения военной комендатуры и переданная ведомству Гиммлера.
Пантера 23-й танковой дивизии вермахта на ул. Челюскинцев рядом с домом 184. Фото из альбома Ганса Брандта.
Судя по обилию в альбоме снимков этого здания можно предположить, что капитан Брандт в нем жил.
- 5-[Пропущен лист(ы)]
Отправку можно было начинать прямо сейчас, но состав стоял неподвижно. Мы радовались этой задержке и горячо попрощались с каждым вагоном. Сколько воспоминаний хотел унести этот поезд! Эти люди несли на себе секрет сильного творческого отпечатка, и в то же время - несмотря на все заметные недостатки - очаровательную человечность.
Над Сталино снова зачинался вечер. Но совсем не тихий и волшебный, какой с благодарностью принимаешь после жаркого дня, преисполненного работой и хлопот.
На Сталино уже лежала печать разрушения. Всего несколько дней назад все вокруг непрерывно грохотало и рушилось. Шахта за шахтой, в том числе в пригородах, были взорваны, как и еще функционирующие заводы. Все они пали жертвой сурового закона отступления. Каждый услышанный взрыв отдавался в нашей душе, потому, что город был нам дорого, и его разрушение вызывало у нас боль. Да и этот воскресный вечер начался отнюдь не с приятных ощущений. Пока мы прощались на погрузочной площадке, была подожжена огромная гостиницы Интурист [речь о здании гостиницы «Донбасс», на месте которой сейчас построена гостиница «Донбасс Палас»], расположенная недалеко от оперного театра и нашей комендатуры, и огонь быстро вырвавшись наружу, едва нас не сжег. В сиянии пламени мы подъехали к зданию комендатуры, с трудом подавляя волнение от пережитого расставания и этих новых впечатлений. Была еще работа, которую предстояло доделать.
Вид на сквер между гостиницей «Донбасс» и оперным театром. Фото из альбома Ганса Брандта.
Многоэтажное здание слева на снимке пассажирский вокзал на станции Сталино-город (в оккупацию Юзово-город). Размещался на пересечении пр. Гурова и бул. Пушкина. На всех известных снимках он без окон, возможно, не был достроен, но немцы использовали его для отправки рабов в Германию, и отсюда же происходила эвакуация артистов оперного театра.
Но, едва войдя в здание, мы почувствовали, что случилось нечто особенное. При тусклом свечном свете, несмотря на поздний час, повсюду царила оживленная суета - передавались распоряжения, таскали ящики, раздавали приказы. Никто не обратил на нас внимания, все были заняты.
Только фельдфебель, как обычно стоящий у входа с сонным видом, предоставил нам информацию.
Поступил приказ коменданта. Высшая боевая готовность. Никому не покидать расположения. Оружие держать под рукой. Спать только в одежде. Чрезмерное употребление алкоголя будет строго наказываться. Ожидаются новые приказы.
И объяснение:
Русские уже подошли к Макеевке. Ночью его передовые бронетанковые клинья могут прорваться к Сталино.
А у погрузочной платформы неподвижно стоял эвакуационный эшелон. Не было локомотива. Вскоре пришла записка, в которой сообщалось, что настроение у людей тревожное. Опасаются, что русские могут застать их врасплох.
Несчастные! Но помочь им не было возможности. Не смотря на все просьбы и заклинания, раздобыть паровоз на месте не удавалось.
Наступила ночь. Над городом лежало багровое зарево. Горел огромный комплекс высших учебных заведений на востоке Сталино. Пламя распространилось на сотни метров. Из горящих строений доносились звуки, похожие на винтовочные выстрелы. … [Речь о комплексе больницы имени Ворошилова и зданиях Сталинского медицинского института]
-6-
[Пропущен лист(ы)]
«Ерунда, не дайте себя запутать. Все заверения о безопасности, конечно же, были блефом. Мы терпим поражение».
Первые машины уже начали выезжать со двора, когда впереди их внезапно осветил яркий отблеск пожара. Мы посмотрели вверх и увидели, что из помещений второго этажа вырывается пламя. Так что и здесь оставалось сделать лишь последний шаг. Первые оконные стекла, лопнув от жара, со звоном разбились вдребезги о камни у наших ног. Отступаем на насколько шагов. Легкие материалы, особенно высушенная древесина, плохо сопротивляются огню, и он стремительно разгорался. Наши сердца снова сжались, как это часто случалось за последние несколько дней. Здесь горел дом, который на протяжении двух лет надежно оберегал нашу работу и отдых, нашу суровую и, вместе с тем, счастливую жизнь в Сталино. Нам было комфортно в его стенах, и мы не поменялись бы местами ни с кем во всей России. Из этого дома начиналась сфера влияния гарнизонной комендатуры. В этом доме множество хороших идей воплотились в дело, и в нем воспитывался тот добрый дух общности, который сплотил нас в "Опыте Сталино".
И вот теперь на наших глазах его пожирает пламя.
Но у нас не было времени предаваться мрачным мыслям. Наша работа здесь была окончена, и теперь предстояло как можно скорее добраться до установленного места сбора. Оно был неподалеку, и выдвигаться следовало мелкими группами. Некоторые вскакивали на автомобили или мотоциклы.
В последний раз наши ноги ступали по мостовой Первой линии. В последний раз наши взоры созерцали возлюбленные очертания оперного театра, который все еще стоял нетронутый и безмолвный.
То, что мы чувствовали в этот момент, трудно описать. Впрочем, не исключаю, что некоторые остались довольно хладнокровными по этому поводу.
Но мы, многим обязанные этому зданию, проведшие в нем незабвенное время с людьми, покинувшими Сталино несколькими часами ранее, еще раз ощутили тяжкую горечь этого момента. Отныне для нас прощание со Сталино навсегда было связано с прощанием с оперным театром, и если бы не приказ, мы бы обязательно отошли в сторону, чтобы в последний раз осмотреть знакомые коридоры и комнаты. Но было сказано - вперед, и вскоре опера скрылась позади, когда мы в мотоциклетной коляске направились на запад к месту назначения.
Кучка детей у оперного театра и затянутое дымом здание комендатуры. Фото из альбома Ганса Брандта.
Достигнув пустынной возвышенной местность, мы оглянулись. Позади, окутанное густыми клубами дыма, лежало полыхающее и умирающее Сталино. Сквозь дым кое-где пробивались тусклые лучи утреннего солнца. Но теперь мы настолько освободились от власти воспоминаний, что могли спокойно созерцать мрачно-пылающую картину. В конце-концов, это была не наша настоящая родина. Почти с облегчением вспоминаем об этом. Было бы еще много мыслей и много вздохов….
-7-[Пропущен лист(ы)]
В школе комнаты были такими большими, что ящики и коробки стояли в них, словно потерянные. Посредине находилось нечто вроде большого операционного банковского зала. Рядом нашли приют женщины, приехавшие с комендатурой (переводчицы, уборщицы и т. д.). Настроение здесь было не из лучших. Но чего еще можно было ожидать? Эти люди потеряли больше, чем мы. [Очевидно, речь идет о русских сотрудницах] И мы подбадривали их, как могли.
Узнаем кое-какие подробности о Сталино. Вскоре после нашего отхода туда ворвались русские. На улицах разоренного города бушуют бои. Перед этим пикирующие бомбардировщики довершили его разрушение. Опера все еще стоит невредимая, по крайней мере, внешне.
Вскоре Иван выдал нам новое походное предписание.
К вечеру следующего дня, когда прибыли Хиви [добровольные помощники вермахта из числа советских военнопленных] со своими немецкими младшими командирами, походная жизнь в Гавриловке (Gawrilowka) все еще представляла собой зрелище смелой импровизации. Всякий склонял голову для отдыха там, где сам находил себе место. Всякий ел из того котелка, на который случайно наталкивался. И всякий ударялся черепом по той балке, которая в темноте тянулась прямо ему навстречу. Это были поучительный исход. В "канцелярии" шла лихорадочная работа. По сосредоточенным лицам и прочим важным жестам было видно, что вершится секретное дело особой важности. Правда, на следующий день его перечеркнули произошедшие события, но пока оно держало участников в напряжении. Только поздно вечером снизошли до простых человеческих слов, и вновь прибывшие узнали, что движение продолжится на следующий день.
А пока, вероятно, заслуженный отдых нам обеспечен. И, как всегда, сон укрывал покровом все проблемы и заботы сегодняшнего дня и всех грядущих дней. Вчерашнее Сталино и неизвестные края завтрашнего дня тонут в одном освобождающем небытие.
8 сентября.
В сводке Вермахта за этот день сообщалось, что город Сталино, после разрушения всех важных военных объектов, оставлен нашими войсками в соответствии с планом.
Факт существования этого плана был нам уже известен.
Текст сводки Вермахта мы прочитали только через несколько недель в запоздалой газете. Для нас 8 сентября принесло другие новости.
Утром возобновилась погрузка, и в ускоренном темпе мы отправились в Проковское (Prokowskoje) , расположенное примерно в 30 км западнее, захудалую деревню, похожую на Гавриловку, только немного больше. Было чудесно солнечно, от чего мы находились в приподнятом настроении. С самого начала мы скептически оценивали эту дислокацию в Проковской. Это странно, но почти всегда верно: человеку больше нравится оставаться на прежнем месте. Теперь у нас было постоянное правило…
-8-
[Пропущен лист(ы)]
…новое место для отдыха на окраине деревни.
Дорога туда заняла несколько часов, потому, что это был поэтапный переход. Двигаться в густой темноте приходилось крайне осторожно, несколько раз приходилось проезжать по разрушенным мостам, но в целом на дороге царило оживленное движение. К утру сильно похолодало, и восход солнца был воспринят как спасение. Однако местность вокруг оказалась достаточно унылой, а деревня, на окраине которой мы расположились лагерем, малопривлекательной.
Теперь оставалось только ждать.
Из Проковского комендатура выехала не в полном составе. Небольшая оперативная команда во главе с начальником отдела Ia [оперативный отдел комендатуры] была вынуждена остаться. В написанном позже отчете, докладывалось о перенесенных ею трудностях, но, по-видимому, все было лишь наполовину так трагично. Кто-то услышал звон цепей. И тут же раздался пронзительный возглас: русские танки впереди. Такие выкрики меньше всего способствуют сохранению спокойствия, и в этот раз тоже началась паника. Кто знает, чем бы все закончилось, если бы в самый критический момент не обнаружилась сравнительно безобидная причина этого цепного звука. (Свидетели все видевшие и слышавшие лично, могут называть виновника преступления по имени. Я уже забыл кто это.) Затем ночь прошла без дальнейших происшествий, а на следующий день, 9 сентября, отряд прикрытия настиг основную массу наших войск.
В течение всего утра опять было много переживаний. Мало того, что неприятные слухи о капитуляции Италии взбудоражили умы, так еще и угроза русских танков стал более существенной. Постепенно стали вырисовываться наши перспективы, а так как эти перспективы зависели в основном от воображения, их жаркого обсуждения хватало на весь переход, лишь бы не упускать из вида простирающуюся перед нами серой лентой проселочную дорогу. Транспорт, появляющийся позади, воспринимался с некоторой настороженностью, и каждый раз, когда на дальнем холме появлялась очередная четырехколесная повозка, возникало сомнение: это наши, или не наши. В течение нескольких часов вообще никого не было, пока неожиданно не появился хорошо известный легковой автомобиль коменданта. Ну, наконец-то, можно будет прояснить наше положение и получить ответы на интересующие вопросы. Машина быстро приближалась, и действительно, в ней сидел комендант, а рядом его постоянный спутник военно-административный советник Норушат. [В ригинале его должность и имя выглядят как «MVRat Noruschat». Где MVRat - MilitarVerwaltungsRat]. Машину тотчас окружили и распахнули дверь. Комендант поднялся со своего места, вышел из машины, приветливо со всеми поздоровался. Но вместо того, чтобы подробно рассказать о передвижении русских войск, он невозмутимо спросил: «У вас есть приличная еда?»
Однако с продовольствием было плохо; так как снабжение теперь тоже зависело от русских танков. Но, в конце концов, нашлось что-то съедобное, а, вскоре по окончанию обеденного перерыва, появились и остальные машины комендатуры.
-9-
[Пропущен лист(ы)]
И среди этих ужасов, в самой глубине этого ада находились артисты Фронтовой оперы Сталино.
Все инстинктивно искали наилучшее укрытие, какое только можно было найти в этом урагане раскаленного железа. Но этого было мало. И кажется чудом, что более чем из ста человек только семеро расстались с жизнью.
Рассказы пострадавших преисполнены небывалыми ужасами.
В защитных щелях и примитивных убежищах теснились дрожащие, бледные люди. Прямо над их головами разлетались смертельные брызги. В нескольких метрах от них с грохотом взрывались грузовики с боеприпасами.
В одном из убежищ, закрытом сверху, внезапно заполыхало железное перекрытие. Ужасный жар распространилась по узкому, переполненному помещению. С жесткой мертвой хваткой приближалась страшная смерть от удушья. Надежду давал только узкий проход наружу. Надежду избежать удушья, но снаружи поджидала смерть от летающего металла.
Семеро солдат решились на прорыв. Все семеро спаслись. А судьба мирных жителей, оставшихся в убежище (это были незнакомцы, возможно, местные), неизвестна. У кого было время заботиться о других? Кто мог откликнуться на крики несчастных, застрявших в вагонах и горящих заживо? Они душераздирающе рыдали, взывая о помощи, но все напрасно.
Среди погибших была госпожа Термен (Termen), духовный лидер Фронтовой оперы. А также, возможно, госпожа Элизабет Михайленко (Elisаbeth Michailenko), жена басиста Уманцева (Umanzew). Хотя есть надежда снова найти ее в лазарете среди тяжелораненых.
Выжившие сохранили лишь то, что носили на себе. Немецкие солдаты, одетые только в рубашки, брюки и носки, метались по улицам Полог, пока какая-то инстанция не смилостивилась над ними, и не переодела. Некоторые из них также были ранены, и их пришлось доставить в больницу.
Годные к перевозке были собраны и отправлены в Запорожье, оттуда в Кривой Рог. Это была безмерно утомительная работа, собирать воедино, грузить и направлять совершенно психически неуравновешенную толпу.
Самыми смелыми оказались молодые девушки из балета, и вообще женщины. Мужчины теряли всякое самообладание, и часто их можно было заставить сделать что-то разумное только с помощью физической силы.
Только в Кривом Роге имелась возможность сделать что-то значимое для пострадавших. Руководители комендатуры приняли их и направили в Николаев, где благодаря активной поддержке тамошнего генерального комиссара они смогут вернуться к работе.
Конечно, достигнуть уровня фронтовой оперы Сталино, в Николаеве они уже не смогут. Слишком сильный удар они получили, …
Фотография интерьера оперного театра из альбома Ганса Брандта и её воспроизведение в газетной статье, посвященной Фронтовой опере Сталино.