Титаник русскай

[kalakazo]

И в Келломяках,
проследовав развидняющимися сумерками
за моими рыбарями,
на бережку Маркизовой лужи
снова созерцаю вопросительны их позы
и то, как с характерным вжиком
накачиваются и обретают формы
их резиновы ладьи
и как сами они уже,
подгребая и разводя
почти игрушечными вёслами
в зАмерше-ртутной глади
на своих посудинках
и подклевывая носами,
так погодя все и застывают
безответным вопрошанием.
Потихохоньку
супротив Красной горки
начинаю различать, в верстах тридцати,
стадо пасущихся
в ожидании таможеннаго дозору
корабликов;
тонку нитку Котлина острову;
купол кронштадтского Николы
и опустелыя,
буквально обезбашенныя форты.
Когда-то всё это
и стало для меня
моим Светлояр-езером,
где и грежу частенько
в белой полуночи
потопшим градом Китежом,
где за звонами и переборами колокольными
слышится порой разухабисто и тоскливо морское.
А ведь и вправду,
где-то слева
за дубками сестрорецкими
(саженными ещё Петром Великим
у хитроострого мысу,
так и прозванного - Лисий Нос)
в 18-м топили первы баржи
со старухами в соболиных мехах
и дитями в швецких колготах -
барскими заложниками -
и то было только первой пробоиной
в "Титанике" русской души.
И тогда же
уже ближе к моим Келломякам
кронштадтская матросня,
отплясывая с гиком и улюлюканьем,
провожала в последний путь
баржу с вице-адмиралом Гирсом
и прочей "офицернёй паскудной".
А вскоре и саму ту матросню балдёжну,
взбунтовавшуюся вдруг,
топили, повязанну попарно,
баграми в прорубях.
Если первы баре были и оплаканы и отпеты,
то уж эту - голь богоборну -
пожалеть, да и отпеть
уже было совсем и некому...