Хлопок - традиционное. Продолжение-1
Учеников школ в далекие 50-е годы привлекали уже в младших классах. Уже со второго по четвертый класс, у нас отбирали портфели после уроков, запирали в учительской на замок, выстраивали в шеренгу и вели к ближайшему полю собирать хлопок. Работали часа два, вываливали все в общую кучу и затемно возвращались домой. В советское время, это называлось «трудовое воспитание по Макаренко». Но мы не были преступниками. Я согласен, производительный труд в школе является хорошим средством обучения и воспитания, но не в такой же уродливой форме!
С пятого по седьмой классы, детей возили на сбор хлопка ежедневно в течении полтора-двух месяцев. Везли на открытых машинах, битком забитых детворой. Вечером после работы, подвозили домой к школе. Родители собирали нам на обед - «шахтерский тормозок». На полевом стане, хирмане, был только чай. Вред такого трудового воспитания оцените сами. Но это еще не все. В декабре - январе месяцах, в спортзал школы завозили курак (не созревшие коробочки хлопка) и после уроков, школьников заставляли его очищать, т.е. отделять оболочку от волокон. Получалось месиво из мокрых волокон, никуда не пригодных для использования, но зато республика выполняла план по сдаче государству хлопка-сырца.
Однако, тематика патриотизма, выращивания республикой «белого золота» присутствовала всегда - даже на уроках таджикского языка мы разучивали стихотворение Абулькасыма Лахути «Пахта, пахта чон пахта» Старшие классы отправляли на хлопок с ночевкой. Вывозили в колхозы, где школьников размещали иногда даже в помещениях для скота. На пол стелили солому, на нее мы клали свою постель (матрац и старенькое одеяло). Целый день работали в поле, несмотря на погоду. Кормили три раза в день. На завтрак давали три кусочка сахара, на обед и ужин готовили какую то баланду, хуже чем для заключенных.
Света в «казарме», так мы называли эти сараи, не было. Для освещения учителя зажигали фонарь «летучая мышь». Чем занимались в это время? Конечно, играли в карты, рассказывали анекдоты про Пушкина, или просто говорили про девчонок. В шестидесятые годы, условия проживания школьников в колхозах улучшились. Стали размещать в помещения с деревянными полами, кое-где уже было электрическое освещение, стали платить копейки за собранный урожай, отвозили и привозили в автобусах. Как не крути, это был не производительный, а рабский труд, не помощь государству, и тем более, не средство воспитания. Хочу отметить, что, будучи учащимися техникума, мы свободное от работы время на хлопке, проводили более интересно. Иногда, тайком от преподавателей распивали вино, ходили по гостям в соседние бригады, где устраивались танцы. " (Виталий Мишин)
Из комментариев: жил в поселке в Ташкентской области, то хлопковая страда была усугублена этим фактором: 6 класс - до обеда уроки, после обеда сбор хлопка.7 класс утром на поле - вечером домой,8,9,10 классы выезд с раскладушками то есть с ночевкой в колхоз на 3 месяца.
Долгая Галина Альбертовна: Поездка на хлопок была сродни военным сборам - не откажешься! Скажу откровенно, меня отчислили из института на последнем курсе, уже со сданными госэкзаменами и почти готовым дипломом потому, что я не поехала на хлопок. Еще до начала этой кампании я уехала на соревнования, а потом заболела. Ну, и потом меня заклеймили, как злостного нарушителя режима, и с волчьим билетом (запись в трудовой гласила: отчислена за потерю связи с институтом и предоставление ложного документа, ложный документ - это подтверждение из госкомспорта о том, что я была на соревнованиях и отстаивала честь республики) вытурили. Институт я все же закончила, диплом получила через год.
Но сейчас я хочу рассказать не о том. От поездок на хлопок, несмотря на все трудности быта, унижение, тяжелую физическую работу, остались веселые воспоминания. Как-то так устроен человек, что плохое быстро забывается, и помнится в основном хорошее и веселое. Тем более, когда речь идет о студенческих годах.
Вы себе представляете Голодную степь? Подумайте, а я расскажу, как это выглядит, когда попадаешь туда впервые в середине осени. Когда автобусы после нескольких часов езды по автостраде сворачивают на проселочную дорогу, любоваться горизонтом не мешают никакие провода или столбы. Электричества там попросту нет. Степь, степь без конца и без края - сухие кустики полыни, разбитые дождями и колесами тракторов дороги без намека на асфальт.
Больных, которые оставались в бараке, заставляли убирать туалеты, чистить котлы, мести территорию вокруг барака. Так что лучше болеть в поле, лежа на грядке под кипой телогреек, пока подруги собирают и на себя, и на тебя, чем пить фталазол и бегать от дежурных по кухне.
Зато раз одна наша девочка до визга напугала медработников, в тот сезон живших с нами в бараке, на нарах, ближе всех расположенных ко входу. Нары мы закрывали простынями, всякими тряпками, чтобы и дуло меньше, и уютнее было. Получались такие кабинки. Жили мы компаниями человек по десять-двенадцать. Медичек было три-четыре, мы с ними не дружили. А рядом с бараком стоял старый комбайн. Была среди нас девочка, которая нравилась одному парню, работающему на кухне. И вот как-то раз этот парень упоил-таки ту девочку и забрался с ней на комбайн. Эти подробности нам позже на линейке сообщил наш декан, клеймя позором девочку, но не парня. Получалось, что она чуть ли не изнасиловала невинного мальчика. Парень тот был из семьи, которую декан уважал, а девочка нет. Простая девочка. Ее потом отчислили из института за недостойное поведение, а парень остался учиться.
Но я забежала вперед. Наигравшись с девочкой на том комбайне, парень привел ее к бараку и, поставив в дверях, ушел. А девочка была настолько пьяна, что, сделав два шага, рухнула на квартирку медичек. Занавески сползли, девчонка в них запуталась, упав на кого-то. Те визжат, кто из наших спросонья не разобрался, тоже орет. Кто посмелее, похватали в руки ковшики, палки, сапоги и давай девчонку в занавесках колотить. Думали, какой мужик "в гости" пожаловал. Бывало такое, приходили из аулов с девочками пообщаться. Декан прибежал, все преподаватели, которые у нас бригадирами работали. Когда разобрались, жалко нам стало девчонку, но уже ничего сделать нельзя было.
По утрам нас будили песней. Был у нас ответственный за радиорубку. И он каждое утро - а это шесть часов! - ставил одну и ту же пластинку. Она начиналась так: "Наташа, Наташа...", дальше не помню, но мелодия до сих пор в голове сидит. Надоела нам та песня, хуже оскомины и решили мы со Светкой выкрасть пластинку. Нам это удалось. Пластинку мы разломали и выкинули в туалет, спрятав таким образом концы в ... . На следующий день был такой шум, весь барак обыскивали. Радист наш скрипел зубами, угрожая, что лично поколотит ту, у кого найдет свою любимую пластинку. Ясное дело, не нашел, и будил нас уже сам, объявляя подъем, как в пионерлагере.
Устраивали мы и забастовки. Особенно помню одну. Был у нас любимый преподаватель, щупленький такой старичок, интеллигентный до мозга костей. Вел у нас научный коммунизм в институте, а на хлопке был нашим бригадиром. Заботился о нас, как родной отец. Защищал всех, никого не посылал на "ковер" к декану. А туда каждый день вызывали и унижали тех, что не выполнял норму, до слез доводили, до сердечного приступа. Еще в поле наш бригадир рассчитывал норму и мы каждой, у кого до нее не хватало, собирали вместе. Даже наша передовичка, которая собирала по 600 кг, перестала делать это и сравнялась с нами. Помню, как она отвечала, когда ее спрашивали у декана, как, мол, так, раньше по 600 кг собирала, а теперь 80-100. А она плечами пожимает, глаза такие глупые-глупые. Не знаю, говорит, устала, наверное, не могу больше. А за хлопок нам платили. Двадцать копеек за кг. Вот и посчитайте, сколько та девушка теряла ради солидарности со всеми. Обычно она зарабатывала 120 рублей за день, а за норму только 16 рублей начисляли.
А наш бригадир получал нагоняй от декана за то, что никого не приводит на экзекуцию. Решили тогда нам сменить бригадира. Отстранили его и дали молодого хлыща, который ходил с нагайкой, что коней подгоняют. А он хлыстал ею рядом с нами, когда мы, скрючившись, как старушки, ползали по грядкам и собирали остатки хлопка, покрытые инеем. На второй же день мы решили проучить того гада. Договорились во время обеда, что поколотим его. День был холодный, то ли мелкий снег шел, то ли туман был густой, точно не помню, но видимость была плохая. Наш "погонщик" шел где-то в середине поля, покрикивая на нас и щелкая своей нагайкой. Но не заметил, как все девчата тихо-тихо собрались вокруг него. В бригаде были старшекурсницы, человек тридцать - сорок.
Когда мы его окружили, выдрали из рук нагайку, он упал на колени, прося пощадить. Верите-нет, плакал и рассказывал, что у него жена молодая и маленькая дочка. Видимо, у нас такая злость в глазах горела, что он не на шутку испугался. Мы слушали молча, только смотрели на него и кто-то щелкал нагайкой. Отпустили мы горе-бригадира. А сами решили в барак не ходить. Выдвинули ультиматум - вернуть нам нашего старого бригадира. Собрались в кучу, ждем, чем дело кончится. Приехали несколько автобусов. В них менты, преподы, декан. Наш "погонщик" с ними уже героем. А сам близко подходить боится. Нас окружили, стали выяснять, кто зачинщик.
Потом уговаривали ехать в барак, мол, никому ничего не будет. Поверили. А после ужина собрали из нас человек десять, я туда тоже попала, и повели "на ковер". Оказывается, тот "погонщик", когда мы его отпустили, не сразу убежал, а подслушал, кто и что говорит, запомнил голоса, и так вычислил зачинщиков. Надо было видеть, как девчонки нас собирали, кто косынку чистенькую дал, что калоши свои, помаду, духи. Вообщем, к ректору - не к декану! - нас привезли всех благоухающих и разнаряженных. Кричал ректор, угрожал, с каждой разговаривая по отдельности. А мы заранее договорились, что будем отвечать, и на том стояли. Никого не отчислили, более того, "погонщик" вообще исчез из нашего барака, а нам вернули нашего интеллигентного преподавателя.
Особый разговор о чистоте на хлопке. Домой мы возвращались настолько грязные, что я не могла отмыться с одного раза. Руки до локтя были еще более-менее - рукава закатаешь и моешь каждый день, а вот выше... О голове вообще разговор особый, ее мы не мыли. И воды не было столько, чтобы согреть, ее привозили в бочке для кваса, да и холодно было, что на улице, что в бараке. Каждый вечер нам грели титан, для личной гигиены всем хватало. Но вот, чтобы помыть голову и речи не было. У волос наблюдалось несколько стадий "свежести". В конце концов, они превращались в нечто совершенно особенное: дней через двадцать с них будто грязь сама сваливалась и прическа выходила очень даже пышная. Кто-то из девчат испробовал на хлопке метод очищения предков - мукой. Сыпешь муку на волосы и вычесываешь, с ней и грязь уходит. Я не стала рисковать, заматывалась косынкой и ходила так до дома. Боялась, правда, что как только мыть начну, волосы с меня слезут. Но ничего, не слезли и, как ни странно, но вшей ни разу не было.
Из комментариев: >>А носки я каждую ночь на животе грела.Самое страшное - первый момент, когда на живот эти ледышки кладешь)) >А это уже из горного опыта, нет? из горного.И еще из того же опыта - снимать верхнюю одежду перед сном. Окон в домиках не было, забиты досками. Что на улице,то и в домике.Девчонки надо мной смеялись сначала, что я раздеваюсь при минусовой температуре,залезая в спальник.Сами они ложились, не снимая кофты и прочие теплые вещи. Потом некоторые тоже стали раздеваться и сушить на себе свои вещи:0))
Михаил: 04/02/2016 в 01:51 Так как издевались в ТашМИ над хлопкорАбами , а это были в основном европейцы и ташкентские обрусевшие узбеки, так ни в одном другом ташкентском ВУЗе и не снилось! Знаю это и испытал на собственной шкуре, а друзья и подружки у меня были во ВСЕХ остальных ташкентских институтах, и мы, встретившись после возвращения в родной Ташкент, конечно же делились впечатлениями. Студенты из областей(примерно 80% нашего курса) собирали хлопок чуть ли не с детского сада и это для них нормально, это была их ЖИЗНЬ и другой они не знали, мы их «комбайнами» называли. Многие «областные» вообще первый раз в жизни в Ташкенте оказались. Норма сбора на первом курсе ТашМИ в первые недели была 110 кг!!!
Больше 60-70 кг «европейцы» не собирали, а девчонки и того меньше! И, как результат, вечером - «Штаб», на который вызывали всех нас и измывались над нами как хотели, грозили отчислением из института. Подъём был затемно, часов в 6 утра, светало когда мы уже шли на грядки, а окончание сбора - после захода солнца, зачастую при свете фар трактора сдавали последние фартуки с хлопком, и только тогда наши преподы-бригадиры разрешали нам идти в барак. Рабочий день был часов 10, не меньше, а многим студентам, кто поступил в институт сразу после школы, было только 17 лет! Вот вам и хваленые Конституция и КЗОТ! О сокращённом рабочем дне для несовершеннолетних даже и речи быть не могло. Да, выходных не было вообще, и мы просто молились тому, чтобы пошёл дождь, тогда хоть пол-дня можно было отсидеться в бараке, а то и весь день!
Баня (это событие достойно отдельного описания!) была 1 раз в месяц после полного рабочего дня. в 1969 году ТашМИ вывезли на хлопок 5 октября, а вернулись мы 19 декабря. И почти через 10 дней - Новый год! Это было очень странно и удивительно. Как будто ты попал в какой-то другой, сказочный мир. И последнее: в институте всё перевернулось » с головы на ноги», т.е. всё встало на свои места - «комбайны» еле-еле сдавали сессии и тянули на «удовлетворительно», а те, кого гнобили каждый вечер на «Штабе», были отличниками, именно у них потом были «красные» дипломы, и они впоследствии стали отличными специалистами, докторами наук, профессорами и т.д. Из 6 лет учебы в ТашМИ не менее 9-10 месяцев было потрачено на сбор хлопка, который был кошмаром для первого-второго курсов института. Потом мы были уже «стреляными воробьями» и над нами не издевались.
Елена: 06/02/2016 в 03:47 Михаил, вы так правдиво описали ташминское хлопкоРАБство!!! Хотя я училась и, соответственно, собирала хлопок, 20 лет спустя! Училась в 1983-1989 гг. Кажется - пора забыть, были же молодыми! Но до сих пор вспоминаю с содроганием наши бараки,ночные бригады!
Евгений: 03/02/2016 в 13:00 Я учился в 1969-74 г.г. на кафедре полтэкономии на истфаке и на первом курсе мы пробыли на хлопке 70 дней. Этот рекорд, кажется, до сих пор не перекрыт!
just: 03/02/2016 в 18:30 В 1975 году тоже был долгий хлопок. нас вывезли 7 октября а привезли после 8 декабря (дня конституции СССР). Хлопка уже не было ни клочка, поля черные, из барака утром выходили кто-куда - на охоту, на рыбалку, кто в карты играл, кто просто спал на сброс-канале, обшарили все окружающие бахчи. От безделья устроили КВН - с командой филологов. в какой-то день приехала из Ташкента рок-группа с концертом.
Gangut: 03/02/2016 в 22:35 Перекрыт - не перекрыт - сейчас уже трудно говорить, но в 1983 году нас вывезли на хлопок примерно 6 - 8 октября, а привезли в День Энергетика - 22 декабря. Обстановка на стане полностью соответствовала описанию justа.
...Вокруг Кирьят-Аты, где мы живем, хлопковые поля. И в какую сторону ни поедешь - невольно натыкаешься на них. Ты видишь, как они зеленеют, затем, набрав цвет, желтеют, затем белеют раскрывшимися коробочками. А через некоторое время аккуратные буртики, упакованные в полиэтилен, по краям поля свидетельствуют о том, что урожай собран, и по свежевспаханным бороздам важно вышагивают белоснежные цапли, выбирая червяков. И за весь этот период редко встретишь кого-нибудь из людей. Разве только комбайнера, собирающего урожай.
Казалось бы, что тут особенного? Чему, собственно говоря, умиляться? Согласна, нечему. Ничего особенного, из ряда вон выходящего. Только оценить это может лишь тот, кто жил в среднеазиатских республиках, прежде всего в Узбекистане. Ибо там хлопковая страда превращалась в Великую Трагедию Народа, и мало кто не чувствовал своими лопатками чем оборачивается «белое золото» - символ республики вплетенный в её герб, украшающий орнаментом вазы, тарелки и даже фонтан, поставленный в центре города у оперного театра в 50-х, где хлопковая коробочка увеличилась до гигантских размеров.
Уже с весны мы слушали сводки новостей о посевных работах, прикидывая, какой будет осень, и искренне огорчались, если в результате дождливой весны или слишком засушливого лета происходили какие-то накладки.
Нет, мы не были патриотами. Нами руководили совершенно иные чувства. Ведь хлопковый ажиотаж, выливающийся в длительную уборку, тянущуюся порой до Нового года, касался буквально каждой семьи.
Я не говорю о колхозниках, которым самим Господом завещано собирать плоды своего труда. И многие из них, действительно, работали в поле. Впрочем, это касалось в основном женщин и ребятишек, приучаемых к такой жизни с детсадовского возраста. Мужчины же больше занимали «руководящие» посты бригадиров, учетчиков, на худой конец комбайнеров, а кое-кто, не утруждая себя и этим, коротал дни в чайхане, попивая чай или нечто горячительное из тех же чайников и пиалушек, дабы Аллах, запрещающий употребление спиртного, поддался на обман и не заметил маскировку.
Что же касается городского населения, то, начиная с сентября-октября, оно, словно переходя на военное положение, жило сводками о сборе хлопка. Если дело шло неплохо, можно было надеяться на быстрый сбор без их участия. Только такое случалось крайне редко. Обычно шла тотальная мобилизация. Каждое предприятие, учебное заведение, или контора должны были выделить, соответственно разнарядке, определенное количество людей и еженедельно отчитываться в райкоме по поводу отправленных на сельхозработу человеко-душах.
Отвертеться от этого было непросто. Официально освобождались лишь пожилые, матери, имеющие малолетних детей, да те, чьи болячки входили в специальный реестр, утвержденный Министерством здравоохранения. Естественно, не обходилось и без «липы». Кто мог - доставал себе соответствующий документ. Если же такой возможности не было, приходилось отрабатывать повинность. Особенно доставалось бездетным, молодым cпециалистам и студентам.
В этом плане особо выделялся ТашМИ, где жесточайшая норма была залогом дальнейшего продолжения учебы, ношения комсомольского значка, получения стипендии. Наиболее жестоко обращались с первокурсниками, что, едва поступив, успели проучиться месяц, а то и меньше. Тех, кто не выполнял нормы, заставляли работать по ночам при свете прожекторов или с фонариками на груди под надзором определенных лиц. И сердце сжималось от боли при виде несчастных, бредущих по полям словно лунатики. Жестко фиксированные нормы было трудно выполнить ещё потому, что городским, как правило, доставались плохие поля: или подбор после трактора, или второй сбор. Ну, сколько можно на этом набрать? Вот и «партизанили» ребята, тайком уходя на хорошие поля, охраняемые для машин или запланированных рекордсменов. Если это обнаруживалось, их, естественно, по головке не гладили.
А условия! Если работников предприятий селили в школах, клубах, спортивных залах, на худой конец, частных квартирах, то студентам приходилось намного хуже. Настолько хуже, что и придумать невозможно. Щелястые бараки, стоящие посреди поля за много километров от жилья, продуваемые со всех сторон ветром, дощатые нары в два ряда…
То, то было поставлено временно, наверно, в период войны, так и осталось в неизменном виде на долгие годы, ибо, прошу прощения за трюизм, нет ничего более постоянного, нежели временное.
Внутри бараков с земляным полом - грязь, мыши, шастающие по ночам в поисках пропитания. Одна из таких норушек настолько хорошо прижилась, что даже устроила себе родильный дом в сапоге нашей студентки. Та стала утром обуваться, да наткнулась на что-то мягкое. Глянула -и заорала нечеловеческим голосом. В сапоге находился целый выводок мышат.
А сколько людей там заболевало! Сколько погибало в результате несчастных случаев! После каждой хлопковой кампании, как правило, вспыхивала эпидемия гепатита, попросту говоря желтухи, и инфекционные больницы пополнялись целыми партиями пациентов.
А иначе и быть не могло. Вода - привозная в ограниченном количестве. Даже напиться, как следует, было невозможно. Где уж там умыться, а тем более искупаться! Да и вообще, о какой гигиене могла идти речь!
Кормили так же отвратительно. Настоящей баландой, на которой, непременно кто-то грел руки. А стоимость этого пойла потом вычиталась из заработка, который составлял по 8 копеек за собранный килограмм. Не удивительно, что после подведения итогов некоторые из студентов ещё и оказывались должниками.
Понимая, что на государственном пайке недолго было протянуть ноги, к хлопку готовились загодя, доставая, кто что где мог: копченую колбасу, печенье, тушенку, сгущенку, консервы, которые через специальные штабы родители потом отправляли посылки, словно на фронт.
Однако и те, кому удавалось официально избежать такого ужаса, все равно должен был отдавать свою дань республике, выезжая в субботу или воскресенье на один день. И было бы это смешно, коль не столь печально выглядели бы тучные тети и дяди в извлеченных неизвестно откуда старых пальто, с повязанными поверх фартуками, которые, согнувшись в три погибели с налившимся кровью лицом от перенапряжения и неимоверных усилий прилагаемых для того, чтобы собрать хоть несколько килограмм.
Правда, подобные мероприятия порой превращались в настоящие пикники. Тогда, когда учетчик за определенную мзду соглашался выдать соответствующую справку. Но, все равно, выходной был потерян, скопившиеся за неделю дела - не реализованы. Впрочем, кому какое было до этого дело? Личные проблемы мало кого интересовали. А государственные? Думаю, то же. Ибо как в таком случае оценить ущерб в миллионы, наносимый государству не только зарплатой, выданной за не сделанную работу, простаивающими станками, истраченным бензином, амортизацией автобусов?
Таких расчетов, вероятно, в верхах никто не делал. Единственное, что было нужно - это план. План любой ценой. Для того, чтобы можно было в конце года победно отрапортовать Москве и повесить себе на грудь да на Знамя республики очередной орден Ленина."
http://world.lib.ru/t/tatxjana_j/history-11.shtml
Скляревский Е.: 03/08/2010 в 10:50 Ольга, я с Вами согласен а с Яровинской нет. Хлопок - самое счастливое воспоминание юности: было весело, все время приключения, пели песни под гитару, передружились, вели ночами задушевные и философские беседы - больше такого уже не было. Без этого жизнь была бы скучнее и блеклой. Ну подумаешь, вода привозная и барак с щелями - это такая мелочь в молодости.
НаталиМ 03/08/2010 в 11:28 Я за 42 года жизни в Ташкенте ни одного хлопка, начиная с первого курса, не пропустила. Ну, перерыв был, когда ребёнок у меня был маленький. Да, условия антисанитарные, жили не только в коровниках, но однажды даже в недостроенных коттеджах без окон , дверей и пола ( мы как-то с Тамарой Санаевой вспоминали именно тот самых долгий хлопок, почти до Нового года).
Вобщем, есть что вспомнить. Но и у меня эти долгие месяцы остались в памяти как самое счастливое время. Пели, пили, хохотали. Работали, конечно, но это как-то между делом было. Даже хочется когда-нибудь об этом подробней написать.
А про болезни… Я тощая была, каждый месяц ангины, а на хлопке даже паршивого насморка не было ни разу. Приезжала домой мордастая, с румянцем во всю щёку. И никто не болел ничем. О гепатите и не говорю. Если очень уж в поле не хотелось или родня должна была приехать, симулировали простуду.
А вот потом я ездила с учениками как учительница. И условия были лучше (старшеклассников селили в школе ), и питание, но дети болели очень сильно, и мы их отправляли домой. Каждую ночь уложим их спать и слушаем, кто кашляет. Температуру мерили, горчичники ставили. Под конец почти половину отправляли в город. В чём дело, сказать трудно. Наверное, тогда больше вирусов появилось , да и дети более изнеженные.
Ирина: 03/08/2010 в 14:31 Опять «высокий» стиль в отношениях… почему авторша? опять этот хамский тон…А на нашем востфаке были и гепатиты, и девочки, которые в обморок падали на поле, а домой их никто не отправлял, сидели в бараках пару деньков и опять на поле. Наш первый курс пришелся на год, когда товарищ Усманходжаев поклялся у гроба Рашидова, что обязательства выполнит и обещанные миллионы сдаст, домой нас привезли 26 декабря….месяц сидели в бараке при вспаханных уже полях. А песни и беседы были…но для этого и 3х недель было бы достаточно, а не 3х месяцев. В общем, было все, и плохое, и хорошее, главное, сразу было видно, кто есть кто и как себя ведет в экстремальных обстоятельствах.
Родом из Ташкента: 04/08/2010 в 01:09 Я учился в ТашМИ и то, что написано уважаемой Татьяной Яровинской - это ещё не вся правда. Вспомнить можно многое: и плохое и хорошее. Но плохого было в РАЗЫ больше, поэтому действительно не стоит это ворошить. Потом, уже будучи врачом, в 70-е годы был командирован врачом одного из факультетов ТашПИ и месяц жил в таком же бараке, как и во времена моего студенчества. Так вот, хлопок для студентов политеха и студентов ТашМИ сравнить просто НЕВОЗМОЖНО. Это не просто «земля и небо», а гулаговский лагерь (ТашМИ) и обычная жизнь в полевых условиях(политех). Впрочем самолёты, производившие дефолиацию хлопчатника, летали над всеми одинаково и несколько раз «опылили» нас в 1969году, и это ЧИСТАЯ ПРАВДА.
Фарида: 04/08/2010 в 08:57 Я ездила на хлопок с 8-го класса по 4-й курс института. На 5-м просто не поехала, и меня чуть не отчислили. Полностью согласна с тем, что написал и автор, и некоторые форумяне. Все правда - и грязь, и антисанитария, и плохое питание, особенно для тех, кто ездил на.хлопок из общежития. К нам, иногородним, родители не приезжали, и мы были на общественном питании. Гепатит тоже был. У нас из барака вывезли девочку прямо в больницу. Песни под гитару, танцы, ночные прогулки в соседнюю бригаду - тоже было.
Но самое ужасное для меня в хлопке - это его полная бессмысленность: студентов привозили на пустые поля и держали до самых морозов только для того, чтобы выпендриться перед начальством - типа, мы мобилизовали народ на битву с урожаем. Я так понимаю, что мы, дети и студенты, нужны были начальству как объект списания огромных денег. Как пишет Яровинская, многие студенты оставались должны за питание, ввиду отсутствия хлопка для сбора, и у многих удерживали эти долги со стипендии. Не знаю в какие годы Яровинская ездила на хлопок, что ей платили 8 коп/кг. Нам в 70-е-80-е гг платили 4 коп/кг (первый сбор), 3 коп/кг - 2-й сбор, и 2 коп/кг за курак. Ольга , я согласна , что это Великая трагедия народа. Народы ведь разные и трагедии тоже разные. В любом случае, ни один из романтически вспоминающих хлопок, не отпустит своих детей на такое развеселое времяпровождение.
Ludmila: 30/06/2011 в 18:10 Насколько разнятся воспоминания об одном и том же событии. В 59 году после окончания 7-го класса мама сдала мои документы в Политехникум легкой промышленности. куда я благополучно поступила. Группа 45 студентов. возраст от 14 до 19. Во второй половине сентября начался наш первый хлопковый период. Нас поселили в освобожденных конюшнях. предварительно все вычистив и выветрив. Бетонные полы застлали толстым слоем соломы. т.к. спали на матрацах на ней. Разделили занавесками на две половины-мальчики налево. девочки направо. вместе шагом марш.
Большинство из нас проживало в Ташкенте без удобствий в избе (все на улице). кроме общежитейских. так что для нас отсутствие оных не представляло затруднений. Раз в неделю привозили баню. Днем на сборе. пили из арыков. в которых была удивительно чистая и вкусная вода. Правда. однажды нашу подругу напугала лягушка. после чего мы решили. что ее поцеловал лягуш. Желтухой я переболела в 10 лет. а из ангин не вылезала. но там все обошлось. При моем весе 40-45 кг норма для меня была не выполнима. но работала честно.
К еде привередлива никогда не была. как большинство из моего поколения. Даже не помню чем кормили. но вернулись домой не исхудавшими. На 3-м курсе были в Мирзачульской степи. жили в домиках. далеко от отделений совхоза. И тоже привозили баню. Ночами лазили по бахчам. таскали (ворюги несчастные) арбузы и дыни. Причем у кого то только дыни. а у других наоборот. Потом менялись баш на баш. Уже появились магнитофоны на батарейках (жили при лампах) и пацаны вечером выдавали рок-н-рол. В воспоминаниях остались те счастливые юные дни. когда не надо было сдавать сопромат. теормех и детали машин. А работа. ну что. на то и работа. И волынили. и сыпали в канар землицу. зная. что все равно вес скинут. Молодо-зелено-счастливо. И взбучки. получаемые нами за недосбор. все было. А дружба. рожденная там. оставалась и память о ней иногда поддерживает сильней медицины. И выросли то мы сильными. даром что городские.
С пятого по седьмой классы, детей возили на сбор хлопка ежедневно в течении полтора-двух месяцев. Везли на открытых машинах, битком забитых детворой. Вечером после работы, подвозили домой к школе. Родители собирали нам на обед - «шахтерский тормозок». На полевом стане, хирмане, был только чай. Вред такого трудового воспитания оцените сами. Но это еще не все. В декабре - январе месяцах, в спортзал школы завозили курак (не созревшие коробочки хлопка) и после уроков, школьников заставляли его очищать, т.е. отделять оболочку от волокон. Получалось месиво из мокрых волокон, никуда не пригодных для использования, но зато республика выполняла план по сдаче государству хлопка-сырца.
Однако, тематика патриотизма, выращивания республикой «белого золота» присутствовала всегда - даже на уроках таджикского языка мы разучивали стихотворение Абулькасыма Лахути «Пахта, пахта чон пахта» Старшие классы отправляли на хлопок с ночевкой. Вывозили в колхозы, где школьников размещали иногда даже в помещениях для скота. На пол стелили солому, на нее мы клали свою постель (матрац и старенькое одеяло). Целый день работали в поле, несмотря на погоду. Кормили три раза в день. На завтрак давали три кусочка сахара, на обед и ужин готовили какую то баланду, хуже чем для заключенных.
Света в «казарме», так мы называли эти сараи, не было. Для освещения учителя зажигали фонарь «летучая мышь». Чем занимались в это время? Конечно, играли в карты, рассказывали анекдоты про Пушкина, или просто говорили про девчонок. В шестидесятые годы, условия проживания школьников в колхозах улучшились. Стали размещать в помещения с деревянными полами, кое-где уже было электрическое освещение, стали платить копейки за собранный урожай, отвозили и привозили в автобусах. Как не крути, это был не производительный, а рабский труд, не помощь государству, и тем более, не средство воспитания. Хочу отметить, что, будучи учащимися техникума, мы свободное от работы время на хлопке, проводили более интересно. Иногда, тайком от преподавателей распивали вино, ходили по гостям в соседние бригады, где устраивались танцы. " (Виталий Мишин)
Из комментариев: жил в поселке в Ташкентской области, то хлопковая страда была усугублена этим фактором: 6 класс - до обеда уроки, после обеда сбор хлопка.7 класс утром на поле - вечером домой,8,9,10 классы выезд с раскладушками то есть с ночевкой в колхоз на 3 месяца.
Долгая Галина Альбертовна: Поездка на хлопок была сродни военным сборам - не откажешься! Скажу откровенно, меня отчислили из института на последнем курсе, уже со сданными госэкзаменами и почти готовым дипломом потому, что я не поехала на хлопок. Еще до начала этой кампании я уехала на соревнования, а потом заболела. Ну, и потом меня заклеймили, как злостного нарушителя режима, и с волчьим билетом (запись в трудовой гласила: отчислена за потерю связи с институтом и предоставление ложного документа, ложный документ - это подтверждение из госкомспорта о том, что я была на соревнованиях и отстаивала честь республики) вытурили. Институт я все же закончила, диплом получила через год.
Но сейчас я хочу рассказать не о том. От поездок на хлопок, несмотря на все трудности быта, унижение, тяжелую физическую работу, остались веселые воспоминания. Как-то так устроен человек, что плохое быстро забывается, и помнится в основном хорошее и веселое. Тем более, когда речь идет о студенческих годах.
Вы себе представляете Голодную степь? Подумайте, а я расскажу, как это выглядит, когда попадаешь туда впервые в середине осени. Когда автобусы после нескольких часов езды по автостраде сворачивают на проселочную дорогу, любоваться горизонтом не мешают никакие провода или столбы. Электричества там попросту нет. Степь, степь без конца и без края - сухие кустики полыни, разбитые дождями и колесами тракторов дороги без намека на асфальт.
Больных, которые оставались в бараке, заставляли убирать туалеты, чистить котлы, мести территорию вокруг барака. Так что лучше болеть в поле, лежа на грядке под кипой телогреек, пока подруги собирают и на себя, и на тебя, чем пить фталазол и бегать от дежурных по кухне.
Зато раз одна наша девочка до визга напугала медработников, в тот сезон живших с нами в бараке, на нарах, ближе всех расположенных ко входу. Нары мы закрывали простынями, всякими тряпками, чтобы и дуло меньше, и уютнее было. Получались такие кабинки. Жили мы компаниями человек по десять-двенадцать. Медичек было три-четыре, мы с ними не дружили. А рядом с бараком стоял старый комбайн. Была среди нас девочка, которая нравилась одному парню, работающему на кухне. И вот как-то раз этот парень упоил-таки ту девочку и забрался с ней на комбайн. Эти подробности нам позже на линейке сообщил наш декан, клеймя позором девочку, но не парня. Получалось, что она чуть ли не изнасиловала невинного мальчика. Парень тот был из семьи, которую декан уважал, а девочка нет. Простая девочка. Ее потом отчислили из института за недостойное поведение, а парень остался учиться.
Но я забежала вперед. Наигравшись с девочкой на том комбайне, парень привел ее к бараку и, поставив в дверях, ушел. А девочка была настолько пьяна, что, сделав два шага, рухнула на квартирку медичек. Занавески сползли, девчонка в них запуталась, упав на кого-то. Те визжат, кто из наших спросонья не разобрался, тоже орет. Кто посмелее, похватали в руки ковшики, палки, сапоги и давай девчонку в занавесках колотить. Думали, какой мужик "в гости" пожаловал. Бывало такое, приходили из аулов с девочками пообщаться. Декан прибежал, все преподаватели, которые у нас бригадирами работали. Когда разобрались, жалко нам стало девчонку, но уже ничего сделать нельзя было.
По утрам нас будили песней. Был у нас ответственный за радиорубку. И он каждое утро - а это шесть часов! - ставил одну и ту же пластинку. Она начиналась так: "Наташа, Наташа...", дальше не помню, но мелодия до сих пор в голове сидит. Надоела нам та песня, хуже оскомины и решили мы со Светкой выкрасть пластинку. Нам это удалось. Пластинку мы разломали и выкинули в туалет, спрятав таким образом концы в ... . На следующий день был такой шум, весь барак обыскивали. Радист наш скрипел зубами, угрожая, что лично поколотит ту, у кого найдет свою любимую пластинку. Ясное дело, не нашел, и будил нас уже сам, объявляя подъем, как в пионерлагере.
Устраивали мы и забастовки. Особенно помню одну. Был у нас любимый преподаватель, щупленький такой старичок, интеллигентный до мозга костей. Вел у нас научный коммунизм в институте, а на хлопке был нашим бригадиром. Заботился о нас, как родной отец. Защищал всех, никого не посылал на "ковер" к декану. А туда каждый день вызывали и унижали тех, что не выполнял норму, до слез доводили, до сердечного приступа. Еще в поле наш бригадир рассчитывал норму и мы каждой, у кого до нее не хватало, собирали вместе. Даже наша передовичка, которая собирала по 600 кг, перестала делать это и сравнялась с нами. Помню, как она отвечала, когда ее спрашивали у декана, как, мол, так, раньше по 600 кг собирала, а теперь 80-100. А она плечами пожимает, глаза такие глупые-глупые. Не знаю, говорит, устала, наверное, не могу больше. А за хлопок нам платили. Двадцать копеек за кг. Вот и посчитайте, сколько та девушка теряла ради солидарности со всеми. Обычно она зарабатывала 120 рублей за день, а за норму только 16 рублей начисляли.
А наш бригадир получал нагоняй от декана за то, что никого не приводит на экзекуцию. Решили тогда нам сменить бригадира. Отстранили его и дали молодого хлыща, который ходил с нагайкой, что коней подгоняют. А он хлыстал ею рядом с нами, когда мы, скрючившись, как старушки, ползали по грядкам и собирали остатки хлопка, покрытые инеем. На второй же день мы решили проучить того гада. Договорились во время обеда, что поколотим его. День был холодный, то ли мелкий снег шел, то ли туман был густой, точно не помню, но видимость была плохая. Наш "погонщик" шел где-то в середине поля, покрикивая на нас и щелкая своей нагайкой. Но не заметил, как все девчата тихо-тихо собрались вокруг него. В бригаде были старшекурсницы, человек тридцать - сорок.
Когда мы его окружили, выдрали из рук нагайку, он упал на колени, прося пощадить. Верите-нет, плакал и рассказывал, что у него жена молодая и маленькая дочка. Видимо, у нас такая злость в глазах горела, что он не на шутку испугался. Мы слушали молча, только смотрели на него и кто-то щелкал нагайкой. Отпустили мы горе-бригадира. А сами решили в барак не ходить. Выдвинули ультиматум - вернуть нам нашего старого бригадира. Собрались в кучу, ждем, чем дело кончится. Приехали несколько автобусов. В них менты, преподы, декан. Наш "погонщик" с ними уже героем. А сам близко подходить боится. Нас окружили, стали выяснять, кто зачинщик.
Потом уговаривали ехать в барак, мол, никому ничего не будет. Поверили. А после ужина собрали из нас человек десять, я туда тоже попала, и повели "на ковер". Оказывается, тот "погонщик", когда мы его отпустили, не сразу убежал, а подслушал, кто и что говорит, запомнил голоса, и так вычислил зачинщиков. Надо было видеть, как девчонки нас собирали, кто косынку чистенькую дал, что калоши свои, помаду, духи. Вообщем, к ректору - не к декану! - нас привезли всех благоухающих и разнаряженных. Кричал ректор, угрожал, с каждой разговаривая по отдельности. А мы заранее договорились, что будем отвечать, и на том стояли. Никого не отчислили, более того, "погонщик" вообще исчез из нашего барака, а нам вернули нашего интеллигентного преподавателя.
Особый разговор о чистоте на хлопке. Домой мы возвращались настолько грязные, что я не могла отмыться с одного раза. Руки до локтя были еще более-менее - рукава закатаешь и моешь каждый день, а вот выше... О голове вообще разговор особый, ее мы не мыли. И воды не было столько, чтобы согреть, ее привозили в бочке для кваса, да и холодно было, что на улице, что в бараке. Каждый вечер нам грели титан, для личной гигиены всем хватало. Но вот, чтобы помыть голову и речи не было. У волос наблюдалось несколько стадий "свежести". В конце концов, они превращались в нечто совершенно особенное: дней через двадцать с них будто грязь сама сваливалась и прическа выходила очень даже пышная. Кто-то из девчат испробовал на хлопке метод очищения предков - мукой. Сыпешь муку на волосы и вычесываешь, с ней и грязь уходит. Я не стала рисковать, заматывалась косынкой и ходила так до дома. Боялась, правда, что как только мыть начну, волосы с меня слезут. Но ничего, не слезли и, как ни странно, но вшей ни разу не было.
Из комментариев: >>А носки я каждую ночь на животе грела.Самое страшное - первый момент, когда на живот эти ледышки кладешь)) >А это уже из горного опыта, нет? из горного.И еще из того же опыта - снимать верхнюю одежду перед сном. Окон в домиках не было, забиты досками. Что на улице,то и в домике.Девчонки надо мной смеялись сначала, что я раздеваюсь при минусовой температуре,залезая в спальник.Сами они ложились, не снимая кофты и прочие теплые вещи. Потом некоторые тоже стали раздеваться и сушить на себе свои вещи:0))
Михаил: 04/02/2016 в 01:51 Так как издевались в ТашМИ над хлопкорАбами , а это были в основном европейцы и ташкентские обрусевшие узбеки, так ни в одном другом ташкентском ВУЗе и не снилось! Знаю это и испытал на собственной шкуре, а друзья и подружки у меня были во ВСЕХ остальных ташкентских институтах, и мы, встретившись после возвращения в родной Ташкент, конечно же делились впечатлениями. Студенты из областей(примерно 80% нашего курса) собирали хлопок чуть ли не с детского сада и это для них нормально, это была их ЖИЗНЬ и другой они не знали, мы их «комбайнами» называли. Многие «областные» вообще первый раз в жизни в Ташкенте оказались. Норма сбора на первом курсе ТашМИ в первые недели была 110 кг!!!
Больше 60-70 кг «европейцы» не собирали, а девчонки и того меньше! И, как результат, вечером - «Штаб», на который вызывали всех нас и измывались над нами как хотели, грозили отчислением из института. Подъём был затемно, часов в 6 утра, светало когда мы уже шли на грядки, а окончание сбора - после захода солнца, зачастую при свете фар трактора сдавали последние фартуки с хлопком, и только тогда наши преподы-бригадиры разрешали нам идти в барак. Рабочий день был часов 10, не меньше, а многим студентам, кто поступил в институт сразу после школы, было только 17 лет! Вот вам и хваленые Конституция и КЗОТ! О сокращённом рабочем дне для несовершеннолетних даже и речи быть не могло. Да, выходных не было вообще, и мы просто молились тому, чтобы пошёл дождь, тогда хоть пол-дня можно было отсидеться в бараке, а то и весь день!
Баня (это событие достойно отдельного описания!) была 1 раз в месяц после полного рабочего дня. в 1969 году ТашМИ вывезли на хлопок 5 октября, а вернулись мы 19 декабря. И почти через 10 дней - Новый год! Это было очень странно и удивительно. Как будто ты попал в какой-то другой, сказочный мир. И последнее: в институте всё перевернулось » с головы на ноги», т.е. всё встало на свои места - «комбайны» еле-еле сдавали сессии и тянули на «удовлетворительно», а те, кого гнобили каждый вечер на «Штабе», были отличниками, именно у них потом были «красные» дипломы, и они впоследствии стали отличными специалистами, докторами наук, профессорами и т.д. Из 6 лет учебы в ТашМИ не менее 9-10 месяцев было потрачено на сбор хлопка, который был кошмаром для первого-второго курсов института. Потом мы были уже «стреляными воробьями» и над нами не издевались.
Елена: 06/02/2016 в 03:47 Михаил, вы так правдиво описали ташминское хлопкоРАБство!!! Хотя я училась и, соответственно, собирала хлопок, 20 лет спустя! Училась в 1983-1989 гг. Кажется - пора забыть, были же молодыми! Но до сих пор вспоминаю с содроганием наши бараки,ночные бригады!
Евгений: 03/02/2016 в 13:00 Я учился в 1969-74 г.г. на кафедре полтэкономии на истфаке и на первом курсе мы пробыли на хлопке 70 дней. Этот рекорд, кажется, до сих пор не перекрыт!
just: 03/02/2016 в 18:30 В 1975 году тоже был долгий хлопок. нас вывезли 7 октября а привезли после 8 декабря (дня конституции СССР). Хлопка уже не было ни клочка, поля черные, из барака утром выходили кто-куда - на охоту, на рыбалку, кто в карты играл, кто просто спал на сброс-канале, обшарили все окружающие бахчи. От безделья устроили КВН - с командой филологов. в какой-то день приехала из Ташкента рок-группа с концертом.
Gangut: 03/02/2016 в 22:35 Перекрыт - не перекрыт - сейчас уже трудно говорить, но в 1983 году нас вывезли на хлопок примерно 6 - 8 октября, а привезли в День Энергетика - 22 декабря. Обстановка на стане полностью соответствовала описанию justа.
...Вокруг Кирьят-Аты, где мы живем, хлопковые поля. И в какую сторону ни поедешь - невольно натыкаешься на них. Ты видишь, как они зеленеют, затем, набрав цвет, желтеют, затем белеют раскрывшимися коробочками. А через некоторое время аккуратные буртики, упакованные в полиэтилен, по краям поля свидетельствуют о том, что урожай собран, и по свежевспаханным бороздам важно вышагивают белоснежные цапли, выбирая червяков. И за весь этот период редко встретишь кого-нибудь из людей. Разве только комбайнера, собирающего урожай.
Казалось бы, что тут особенного? Чему, собственно говоря, умиляться? Согласна, нечему. Ничего особенного, из ряда вон выходящего. Только оценить это может лишь тот, кто жил в среднеазиатских республиках, прежде всего в Узбекистане. Ибо там хлопковая страда превращалась в Великую Трагедию Народа, и мало кто не чувствовал своими лопатками чем оборачивается «белое золото» - символ республики вплетенный в её герб, украшающий орнаментом вазы, тарелки и даже фонтан, поставленный в центре города у оперного театра в 50-х, где хлопковая коробочка увеличилась до гигантских размеров.
Уже с весны мы слушали сводки новостей о посевных работах, прикидывая, какой будет осень, и искренне огорчались, если в результате дождливой весны или слишком засушливого лета происходили какие-то накладки.
Нет, мы не были патриотами. Нами руководили совершенно иные чувства. Ведь хлопковый ажиотаж, выливающийся в длительную уборку, тянущуюся порой до Нового года, касался буквально каждой семьи.
Я не говорю о колхозниках, которым самим Господом завещано собирать плоды своего труда. И многие из них, действительно, работали в поле. Впрочем, это касалось в основном женщин и ребятишек, приучаемых к такой жизни с детсадовского возраста. Мужчины же больше занимали «руководящие» посты бригадиров, учетчиков, на худой конец комбайнеров, а кое-кто, не утруждая себя и этим, коротал дни в чайхане, попивая чай или нечто горячительное из тех же чайников и пиалушек, дабы Аллах, запрещающий употребление спиртного, поддался на обман и не заметил маскировку.
Что же касается городского населения, то, начиная с сентября-октября, оно, словно переходя на военное положение, жило сводками о сборе хлопка. Если дело шло неплохо, можно было надеяться на быстрый сбор без их участия. Только такое случалось крайне редко. Обычно шла тотальная мобилизация. Каждое предприятие, учебное заведение, или контора должны были выделить, соответственно разнарядке, определенное количество людей и еженедельно отчитываться в райкоме по поводу отправленных на сельхозработу человеко-душах.
Отвертеться от этого было непросто. Официально освобождались лишь пожилые, матери, имеющие малолетних детей, да те, чьи болячки входили в специальный реестр, утвержденный Министерством здравоохранения. Естественно, не обходилось и без «липы». Кто мог - доставал себе соответствующий документ. Если же такой возможности не было, приходилось отрабатывать повинность. Особенно доставалось бездетным, молодым cпециалистам и студентам.
В этом плане особо выделялся ТашМИ, где жесточайшая норма была залогом дальнейшего продолжения учебы, ношения комсомольского значка, получения стипендии. Наиболее жестоко обращались с первокурсниками, что, едва поступив, успели проучиться месяц, а то и меньше. Тех, кто не выполнял нормы, заставляли работать по ночам при свете прожекторов или с фонариками на груди под надзором определенных лиц. И сердце сжималось от боли при виде несчастных, бредущих по полям словно лунатики. Жестко фиксированные нормы было трудно выполнить ещё потому, что городским, как правило, доставались плохие поля: или подбор после трактора, или второй сбор. Ну, сколько можно на этом набрать? Вот и «партизанили» ребята, тайком уходя на хорошие поля, охраняемые для машин или запланированных рекордсменов. Если это обнаруживалось, их, естественно, по головке не гладили.
А условия! Если работников предприятий селили в школах, клубах, спортивных залах, на худой конец, частных квартирах, то студентам приходилось намного хуже. Настолько хуже, что и придумать невозможно. Щелястые бараки, стоящие посреди поля за много километров от жилья, продуваемые со всех сторон ветром, дощатые нары в два ряда…
То, то было поставлено временно, наверно, в период войны, так и осталось в неизменном виде на долгие годы, ибо, прошу прощения за трюизм, нет ничего более постоянного, нежели временное.
Внутри бараков с земляным полом - грязь, мыши, шастающие по ночам в поисках пропитания. Одна из таких норушек настолько хорошо прижилась, что даже устроила себе родильный дом в сапоге нашей студентки. Та стала утром обуваться, да наткнулась на что-то мягкое. Глянула -и заорала нечеловеческим голосом. В сапоге находился целый выводок мышат.
А сколько людей там заболевало! Сколько погибало в результате несчастных случаев! После каждой хлопковой кампании, как правило, вспыхивала эпидемия гепатита, попросту говоря желтухи, и инфекционные больницы пополнялись целыми партиями пациентов.
А иначе и быть не могло. Вода - привозная в ограниченном количестве. Даже напиться, как следует, было невозможно. Где уж там умыться, а тем более искупаться! Да и вообще, о какой гигиене могла идти речь!
Кормили так же отвратительно. Настоящей баландой, на которой, непременно кто-то грел руки. А стоимость этого пойла потом вычиталась из заработка, который составлял по 8 копеек за собранный килограмм. Не удивительно, что после подведения итогов некоторые из студентов ещё и оказывались должниками.
Понимая, что на государственном пайке недолго было протянуть ноги, к хлопку готовились загодя, доставая, кто что где мог: копченую колбасу, печенье, тушенку, сгущенку, консервы, которые через специальные штабы родители потом отправляли посылки, словно на фронт.
Однако и те, кому удавалось официально избежать такого ужаса, все равно должен был отдавать свою дань республике, выезжая в субботу или воскресенье на один день. И было бы это смешно, коль не столь печально выглядели бы тучные тети и дяди в извлеченных неизвестно откуда старых пальто, с повязанными поверх фартуками, которые, согнувшись в три погибели с налившимся кровью лицом от перенапряжения и неимоверных усилий прилагаемых для того, чтобы собрать хоть несколько килограмм.
Правда, подобные мероприятия порой превращались в настоящие пикники. Тогда, когда учетчик за определенную мзду соглашался выдать соответствующую справку. Но, все равно, выходной был потерян, скопившиеся за неделю дела - не реализованы. Впрочем, кому какое было до этого дело? Личные проблемы мало кого интересовали. А государственные? Думаю, то же. Ибо как в таком случае оценить ущерб в миллионы, наносимый государству не только зарплатой, выданной за не сделанную работу, простаивающими станками, истраченным бензином, амортизацией автобусов?
Таких расчетов, вероятно, в верхах никто не делал. Единственное, что было нужно - это план. План любой ценой. Для того, чтобы можно было в конце года победно отрапортовать Москве и повесить себе на грудь да на Знамя республики очередной орден Ленина."
http://world.lib.ru/t/tatxjana_j/history-11.shtml
Скляревский Е.: 03/08/2010 в 10:50 Ольга, я с Вами согласен а с Яровинской нет. Хлопок - самое счастливое воспоминание юности: было весело, все время приключения, пели песни под гитару, передружились, вели ночами задушевные и философские беседы - больше такого уже не было. Без этого жизнь была бы скучнее и блеклой. Ну подумаешь, вода привозная и барак с щелями - это такая мелочь в молодости.
НаталиМ 03/08/2010 в 11:28 Я за 42 года жизни в Ташкенте ни одного хлопка, начиная с первого курса, не пропустила. Ну, перерыв был, когда ребёнок у меня был маленький. Да, условия антисанитарные, жили не только в коровниках, но однажды даже в недостроенных коттеджах без окон , дверей и пола ( мы как-то с Тамарой Санаевой вспоминали именно тот самых долгий хлопок, почти до Нового года).
Вобщем, есть что вспомнить. Но и у меня эти долгие месяцы остались в памяти как самое счастливое время. Пели, пили, хохотали. Работали, конечно, но это как-то между делом было. Даже хочется когда-нибудь об этом подробней написать.
А про болезни… Я тощая была, каждый месяц ангины, а на хлопке даже паршивого насморка не было ни разу. Приезжала домой мордастая, с румянцем во всю щёку. И никто не болел ничем. О гепатите и не говорю. Если очень уж в поле не хотелось или родня должна была приехать, симулировали простуду.
А вот потом я ездила с учениками как учительница. И условия были лучше (старшеклассников селили в школе ), и питание, но дети болели очень сильно, и мы их отправляли домой. Каждую ночь уложим их спать и слушаем, кто кашляет. Температуру мерили, горчичники ставили. Под конец почти половину отправляли в город. В чём дело, сказать трудно. Наверное, тогда больше вирусов появилось , да и дети более изнеженные.
Ирина: 03/08/2010 в 14:31 Опять «высокий» стиль в отношениях… почему авторша? опять этот хамский тон…А на нашем востфаке были и гепатиты, и девочки, которые в обморок падали на поле, а домой их никто не отправлял, сидели в бараках пару деньков и опять на поле. Наш первый курс пришелся на год, когда товарищ Усманходжаев поклялся у гроба Рашидова, что обязательства выполнит и обещанные миллионы сдаст, домой нас привезли 26 декабря….месяц сидели в бараке при вспаханных уже полях. А песни и беседы были…но для этого и 3х недель было бы достаточно, а не 3х месяцев. В общем, было все, и плохое, и хорошее, главное, сразу было видно, кто есть кто и как себя ведет в экстремальных обстоятельствах.
Родом из Ташкента: 04/08/2010 в 01:09 Я учился в ТашМИ и то, что написано уважаемой Татьяной Яровинской - это ещё не вся правда. Вспомнить можно многое: и плохое и хорошее. Но плохого было в РАЗЫ больше, поэтому действительно не стоит это ворошить. Потом, уже будучи врачом, в 70-е годы был командирован врачом одного из факультетов ТашПИ и месяц жил в таком же бараке, как и во времена моего студенчества. Так вот, хлопок для студентов политеха и студентов ТашМИ сравнить просто НЕВОЗМОЖНО. Это не просто «земля и небо», а гулаговский лагерь (ТашМИ) и обычная жизнь в полевых условиях(политех). Впрочем самолёты, производившие дефолиацию хлопчатника, летали над всеми одинаково и несколько раз «опылили» нас в 1969году, и это ЧИСТАЯ ПРАВДА.
Фарида: 04/08/2010 в 08:57 Я ездила на хлопок с 8-го класса по 4-й курс института. На 5-м просто не поехала, и меня чуть не отчислили. Полностью согласна с тем, что написал и автор, и некоторые форумяне. Все правда - и грязь, и антисанитария, и плохое питание, особенно для тех, кто ездил на.хлопок из общежития. К нам, иногородним, родители не приезжали, и мы были на общественном питании. Гепатит тоже был. У нас из барака вывезли девочку прямо в больницу. Песни под гитару, танцы, ночные прогулки в соседнюю бригаду - тоже было.
Но самое ужасное для меня в хлопке - это его полная бессмысленность: студентов привозили на пустые поля и держали до самых морозов только для того, чтобы выпендриться перед начальством - типа, мы мобилизовали народ на битву с урожаем. Я так понимаю, что мы, дети и студенты, нужны были начальству как объект списания огромных денег. Как пишет Яровинская, многие студенты оставались должны за питание, ввиду отсутствия хлопка для сбора, и у многих удерживали эти долги со стипендии. Не знаю в какие годы Яровинская ездила на хлопок, что ей платили 8 коп/кг. Нам в 70-е-80-е гг платили 4 коп/кг (первый сбор), 3 коп/кг - 2-й сбор, и 2 коп/кг за курак. Ольга , я согласна , что это Великая трагедия народа. Народы ведь разные и трагедии тоже разные. В любом случае, ни один из романтически вспоминающих хлопок, не отпустит своих детей на такое развеселое времяпровождение.
Ludmila: 30/06/2011 в 18:10 Насколько разнятся воспоминания об одном и том же событии. В 59 году после окончания 7-го класса мама сдала мои документы в Политехникум легкой промышленности. куда я благополучно поступила. Группа 45 студентов. возраст от 14 до 19. Во второй половине сентября начался наш первый хлопковый период. Нас поселили в освобожденных конюшнях. предварительно все вычистив и выветрив. Бетонные полы застлали толстым слоем соломы. т.к. спали на матрацах на ней. Разделили занавесками на две половины-мальчики налево. девочки направо. вместе шагом марш.
Большинство из нас проживало в Ташкенте без удобствий в избе (все на улице). кроме общежитейских. так что для нас отсутствие оных не представляло затруднений. Раз в неделю привозили баню. Днем на сборе. пили из арыков. в которых была удивительно чистая и вкусная вода. Правда. однажды нашу подругу напугала лягушка. после чего мы решили. что ее поцеловал лягуш. Желтухой я переболела в 10 лет. а из ангин не вылезала. но там все обошлось. При моем весе 40-45 кг норма для меня была не выполнима. но работала честно.
К еде привередлива никогда не была. как большинство из моего поколения. Даже не помню чем кормили. но вернулись домой не исхудавшими. На 3-м курсе были в Мирзачульской степи. жили в домиках. далеко от отделений совхоза. И тоже привозили баню. Ночами лазили по бахчам. таскали (ворюги несчастные) арбузы и дыни. Причем у кого то только дыни. а у других наоборот. Потом менялись баш на баш. Уже появились магнитофоны на батарейках (жили при лампах) и пацаны вечером выдавали рок-н-рол. В воспоминаниях остались те счастливые юные дни. когда не надо было сдавать сопромат. теормех и детали машин. А работа. ну что. на то и работа. И волынили. и сыпали в канар землицу. зная. что все равно вес скинут. Молодо-зелено-счастливо. И взбучки. получаемые нами за недосбор. все было. А дружба. рожденная там. оставалась и память о ней иногда поддерживает сильней медицины. И выросли то мы сильными. даром что городские.