(no subject)
Сегодня день рождения Ильи Григорьевича Эренбурга (1891 - 1967). В годы войны Эренбург был самым известным в СССР публицистом, он опубликовал 1700 статей, которые читали на фронтах, в тылу, за рубежом. Как образно говорили, солдаты Красной армии никогда не делали самокруток из тех газет, где были его статьи. Но Эренбург был бессилен поставить в советскую печать тему Катастрофы евреев, а также упомянуть в своих статьях о подвигах евреев в боях с фашистами. И потому ничего не вышло из благородного дела издания в СССР "Чёрной книги" - пронзительных душераздирающих документов, собранных Ильёй Эренбургом и Василием Гроссманом об убийстве евреев нацистами. Это был их совместный подвиг, огромная работа в последние годы войны.
Публикую подборку стихов Эренбурга военных лет. Они стали известны спустя годы после окончания войны; многие напечатаны уже после смерти Ильи Григорьевича.
* * *
Бродят Рахили, Хаимы, Лии,
Как прокаженные, полуживые,
Камни их травят, слепы и глухи,
Бродят, разувшись пред смертью, старухи,
Бродят младенцы, разбужены ночью,
Гонит их сон, земля их не хочет.
Горе, открылась старая рана,
Мать мою звали по имени - Хана.
1941
БАБИЙ ЯР
К чему слова и что перо,
Когда на сердце этот камень,
Когда, как каторжник ядро,
Я волочу чужую память?
Я жил когда-то в городах,
И были мне живые милы,
Теперь на тусклых пустырях
Я должен разрывать могилы,
Теперь мне каждый яр знаком,
И каждый яр теперь мне дом.
Я этой женщины любимой
Когда-то руки целовал,
Хотя, когда я был с живыми,
Я этой женщины не знал.
Мое дитя! Мои румяна!
Моя несметная родня!
Я слышу, как из каждой ямы
Вы окликаете меня.
Мы понатужимся и встанем,
Костями застучим - туда,
Где дышат хлебом и духами
Еще живые города.
Задуйте свет. Спустите флаги.
Мы к вам пришли. Не мы - овраги.
1944
* * *
В это гетто люди не придут.
Люди были где-то. Ямы тут.
Где-то и теперь проходят дни,
Не проси ответа, МЫ - одни.
Потому что у тебя беда.
Потому что на тебе звезда.
Потому что твой отец другой.
Потому что у других покой.
1944
* * *
За то, что зной полуденной Эсфири
Как горечь померанца, как мечту,
Мы сохранили и в холодном мире,
Где птицы застывают на лету,
За то, что нами говорит тревога,
За то, что с нами водится луна,
За то, что есть петлистая дорога,
И что слеза не в меру солона,
Что наших девушек отличен голос,
Не те глаза и выговор не тот
НАС БОЛЬШЕ НЕТ.
Остался только холод,
Трава кусается и камень жжёт.
1943
* * *
Есть время камни собирать,
И время есть, чтоб их кидать.
Я пережил все времена,
Я говорил: "На то война".
Я камни на себе таскал,
Я их от сердца отрывал.
И стали дни ещё темней
От всех раскиданных камней.
Зачем же ты киваешь мне
Над той воронкой, в стороне,
Не труженик и не пророк,
Простой дурашливый цветок?
1943
* * *
Ты видел этот ров. Ты всё узнал:
И города сожженного оскал,
И чёрный рот убитого младенца,
И ржавое от крови полотенце.
Молчи - словами не смягчить беды.
Ты хочешь пить, но не ищи воды.
Тебе даны не воск, не мрамор. Помни -
Мы в этом мире всех бродяг бездомней.
Не обольстись цветком: и он в крови.
ТЫ ВИДЕЛ ВСЁ. ЗАПОМНИ И ЖИВИ.
УБЕЙ!
Как кровь в виске твоем стучит,
Как год в крови, как счет обид,
Как горем пьян и без вина,
И как большая тишина,
Что после пуль и после мин,
И в сто пудов, на миг один,
Как эта жизнь - не ешь, не пей
И не дыши - одно: убей!
За сжатый рот твоей жены,
За то, что годы сожжены,
За то, что нет ни сна, ни стен,
За плач детей, за крик сирен,
За то, что даже образа
Свои проплакали глаза,
За горе оскорбленных пчел,
За то, что он к тебе пришел,
За то, что ты - не ешь, не пей,
Как кровь в виске - одно: убей!
1942
Публикую подборку стихов Эренбурга военных лет. Они стали известны спустя годы после окончания войны; многие напечатаны уже после смерти Ильи Григорьевича.
* * *
Бродят Рахили, Хаимы, Лии,
Как прокаженные, полуживые,
Камни их травят, слепы и глухи,
Бродят, разувшись пред смертью, старухи,
Бродят младенцы, разбужены ночью,
Гонит их сон, земля их не хочет.
Горе, открылась старая рана,
Мать мою звали по имени - Хана.
1941
БАБИЙ ЯР
К чему слова и что перо,
Когда на сердце этот камень,
Когда, как каторжник ядро,
Я волочу чужую память?
Я жил когда-то в городах,
И были мне живые милы,
Теперь на тусклых пустырях
Я должен разрывать могилы,
Теперь мне каждый яр знаком,
И каждый яр теперь мне дом.
Я этой женщины любимой
Когда-то руки целовал,
Хотя, когда я был с живыми,
Я этой женщины не знал.
Мое дитя! Мои румяна!
Моя несметная родня!
Я слышу, как из каждой ямы
Вы окликаете меня.
Мы понатужимся и встанем,
Костями застучим - туда,
Где дышат хлебом и духами
Еще живые города.
Задуйте свет. Спустите флаги.
Мы к вам пришли. Не мы - овраги.
1944
* * *
В это гетто люди не придут.
Люди были где-то. Ямы тут.
Где-то и теперь проходят дни,
Не проси ответа, МЫ - одни.
Потому что у тебя беда.
Потому что на тебе звезда.
Потому что твой отец другой.
Потому что у других покой.
1944
* * *
За то, что зной полуденной Эсфири
Как горечь померанца, как мечту,
Мы сохранили и в холодном мире,
Где птицы застывают на лету,
За то, что нами говорит тревога,
За то, что с нами водится луна,
За то, что есть петлистая дорога,
И что слеза не в меру солона,
Что наших девушек отличен голос,
Не те глаза и выговор не тот
НАС БОЛЬШЕ НЕТ.
Остался только холод,
Трава кусается и камень жжёт.
1943
* * *
Есть время камни собирать,
И время есть, чтоб их кидать.
Я пережил все времена,
Я говорил: "На то война".
Я камни на себе таскал,
Я их от сердца отрывал.
И стали дни ещё темней
От всех раскиданных камней.
Зачем же ты киваешь мне
Над той воронкой, в стороне,
Не труженик и не пророк,
Простой дурашливый цветок?
1943
* * *
Ты видел этот ров. Ты всё узнал:
И города сожженного оскал,
И чёрный рот убитого младенца,
И ржавое от крови полотенце.
Молчи - словами не смягчить беды.
Ты хочешь пить, но не ищи воды.
Тебе даны не воск, не мрамор. Помни -
Мы в этом мире всех бродяг бездомней.
Не обольстись цветком: и он в крови.
ТЫ ВИДЕЛ ВСЁ. ЗАПОМНИ И ЖИВИ.
УБЕЙ!
Как кровь в виске твоем стучит,
Как год в крови, как счет обид,
Как горем пьян и без вина,
И как большая тишина,
Что после пуль и после мин,
И в сто пудов, на миг один,
Как эта жизнь - не ешь, не пей
И не дыши - одно: убей!
За сжатый рот твоей жены,
За то, что годы сожжены,
За то, что нет ни сна, ни стен,
За плач детей, за крик сирен,
За то, что даже образа
Свои проплакали глаза,
За горе оскорбленных пчел,
За то, что он к тебе пришел,
За то, что ты - не ешь, не пей,
Как кровь в виске - одно: убей!
1942