31 декабря (окончание)
Пелена постепенно рассеивается. Сквозь розовую вату я начинаю разглядывать блокпост десантуры - бетонные блоки, будку из палок и тряпок, пыльную бронетехнику с зачехлёнными стволами.
Кучка дагестанских ребятишек, что-то весело гогоча, рассматривает наше войско - чужеродно возникшее вдруг в привычном местном пейзаже. Идеальная разведка для любой стороны боевых действий.
Мы сидим, прислонившись натруженными спинами к теплым глыбам бетонного заграждения и молча курим. Кто-то прихлёбывает из фляжек воду из горной речки, запивая редкие горошины «эмэмдэнсок».
Покрытый пылью с ног до головы, старлей подходит в сопровождении двух вытертых добела котрабасов в таких же белёсых бронежилетах и поцарапанных касках, видимо - для процедуры знакомства.
- Откуда будете, пацаны? - Лицо у него цвета тёмного кирпича, а глаза - голубые и наивные.
Пацаны, получившие перед задачей конкретный инструктаж, лениво выдыхают вонючий примный дым по-солдатски, вниз:
- Четырнадцатая рота юргинской бригады, таащ стаанант.
Старлей недоверчиво оборачивается к контрабасам:
- А вы говорили - спецы, спецы… Какие же это спецы? Обычная пехота бродячая, бестолковая. Чуть наше минное поле не сняли, я уже и наверх доложил, сейчас командование подъедет на разборку.
Котрабасы, взглядом столетнего вайнахского аксакала смотрят на старлея, как на неразумное двадцатипятилетнее дитя. Вселенская грусть от несовершенства текущего момента читается в их взглядах. Хочешь считать специальную разведку бестолковой пехотой? Считай, никто тебе этого не запрещает. Жизнь со временем всё расставит по местам и всякий обретёт мудрость в положенное ему время. Если успеет, конечно же…
Они же, видавшие виды, определили сразу - кто и что мы за произведение военного искусства. Оружие, связь, количество боеприпасов, а главное - взаимоотношения внутри группы бродячих артистов - умному военному человеку ничего спрашивать не надо, просто - послушай, понаблюдай. А если тебе говорят - «пехота», так пожми плечами и быть посему.
Из всего диалога я улавливаю только словосочетание «минное поле». Нет, определённо, это понятие надолго и прочно входит в мою жизнь, чего я совсем не жажду и с удовольствием от этого понятия самоустранился бы. Но, видимо, придётся смириться с судьбой. Учебник по инженерной подготовке надо будет полистать на досуге повнимательнее, с людьми пообщаться, бывалыми, матчасть в руках покрутить.
Постепенно я прихожу в себя. Солнце поднялось над ущельем и становится жарко. Десантура постепенно разбредается по закоулкам блокпоста, занимая места в теньке, мы продолжаем плавиться на неярком, но тёплом зимнем чечено-дагестанском солнышке, прогревая в запас натруженные спины и ноги. Получается, этакая, мини-сауна - вспотевшие спины очень активно испаряются, а горка* держит этот пар внутри слоя одежды. Не хватает берёзового веника.
Подходит Паша-ротный. Протягивает мне руку.
- Александр, моё уважение.
Я с удивлением поднимаю глаза. Что такое, Паша? Ты, никак, постарел и подобрел? Это тебе совсем не к лицу. Точнее - не к твоей продублённой и обветренной до цвета солдатского ремня из кожзама, спецназовской роже. Ты же, так очень бытро клыки свои затупишь, а они тебе ещё, ой, как - пригодятся. Войнушка эта, поговаривают - надолго….
- Рад стараться, командир. Собственно, ничего такого, работаем дальше.
Паша жмёт мне руку. Андрюха сбоку улыбается событию - я состоялся как заместитель командира группы, это теперь признанный факт.
Выходило то, что, я провёл нашу полуроту очень хитро и незаметно, блокпостовские десантные лентяи, опухшие от безделья и тишины, не смогли засечь подход нашего прославленного коллектива, а это - серьёзный плюс нам в разведчискую карму и не менее серьёзный минус встречающим. Минное поле, заботливо расставленное десантниками на подходе, я тоже умудрился обнаружить и обойти, чего я совершенно, не помню, хоть кол мне чеши, хоть - любое другое место.
Причём, мины были расставлены, вполне себе - серьёзно и по взрослому, как на войне. Десантный контрабас, монтировавший инженерное заграждение позиции с заискивающим взглядом крутится вокруг меня и пытается узнать - по каким-же признакам я определил места установки мин ОЗМ-72.
У меня холодеет низ живота и комок тошноты катит к горлу. Начинают трястись руки. Откровенно посылаю незадачливого инженера очень подальше.
Я пытаюсь куревом и крупными глотками холодного чая заглушить эту смертельную тоску организма. Так вот, что означает Пашино рукопожатие…. М-м-да. Почему же я не пошёл в начальники склада какого-нибудь? Сидел бы сейчас на базе, в защищённой, обкопанной палатке-складе, а боевая денежка бы, капала и капала, никаких тебе, рейдов, ночёвок на земле, мин под ногами…
Народ вокруг оживляется, слышны удивлённые возгласы. Что такое?
Вдали слышен шум и звон, словно, лягушонка из русской народной сказки мчится в коробчонке зелёного цвета, весело махая округе стальным штырём антенны.
Я приподнимаюсь на дрожащих ногах и всматриваюсь в белёсую даль. Кто-то едет по горной дороге, скоростью приличной и звоном изрядным. Так трещать и звенеть может только одно изделие в мире - боевая машина десанта. Наверно, это - блокпостовское начальство катит с инспекцией.
Связист Миха, сухощавый и жилистый, как велосипедный насос, мотнув головой в сторону шума и пыли, сообщает: - К нам, командир. Инспекция.
Какая ещё, в задницу, инспекция? Совсем спятил связной, током, видимо, его шарахнуло на зарядке аккумуляторов. У нас на задачах инспекторов не бывает! Какая у разведки инспекция, к лешему?!
Коробчонка подъезжает на высочайших оборотах, лихо, по-десантному, разворачивается и, качнувшись плавно и нежно, замирает, опустив обороты до минимума. Шлейф пыли повисает в воздухе, как дымовая завеса от любопытных глаз. Мехвод - мастер, да, мы оценили.
Заглушился движок с тихим жужжанием и потрескиванием машинных внутренностей. Что же это за командир гусар летучих к нам пожаловал, такой весь дерзкий и стремительный, а?
Пыль осаживается и перед нашими глазами предстаёт чудо. Вид оно имеет бравый и лихой - рослый красавец-подполковник, в новеньком ярком камуфляже высшего постсоветского военного шика - «Дубок»*, так называемой, чешской раскраски и с ярким, голубым с жёлтым, десантным шевроном на рукаве. Бушлат подпоясан новенькой портупеей, а сбоку болтается полевая сумка.
Полевая сумка! Б-ррр. Я мотаю головой, пытаясь прийти в себя. Как всё запущено-то, в тылу войны-то а? Этот предмет не просто - из другого мира, а, именно что - из другой вселенной, которая навсегда закончилась в декабре девяносто четвёртого. Из той же вселенной, что и хромовые сапоги и офицерское кашнэ.
В руках у красавчика новенький, блестящий АКМС, который визитёр лихим движением закидывает за спину. Жест очень военный и отработанный, он выдаёт в приезжем человека, отлично владеющего строевой подготовкой. Кто же это такой?
Весь блокпост, хозяева и гости с немым восхищением и немалым удивлением смотрят на гостя.
- Подполковник З…в, Войска Специального назначения! - Чётко приложив ладонь к голове, представляется тот.
- Кто здесь старший? - он обводит глазами нас, пытаясь выделить по каким-нибудь, признакам командира любого ранга. Это ему не удаётся - мы же, разведка. У нас майор больше похож на солдата, чем сам солдат, а иначе - майору долго на войне не протянуть.
Старлей, как хозяин объекта, с обалдевшим видом вяло козыряет. Он давным-давно не видел ничего и никого подобного - блестящего, нового и уставного и сейчас пребывает в неведении - что за ненастье свалилось ему на голову и что с этим делать?
- Здесь должны находиться две группы шестьсот девяносто первого отдельного отряда спецназа, где они? - голос подполковника, по штабному, тих и чёток. Вопрос конкретен.
Паша-ротный закашлялся, подавившись чаем из своей супервоенной фляжки импортного производства.
Подполковник оглядывает окрестности. Наш замухрыженный вид никак не может быть информативен для, столь, сурового и уставного служаки - взгляд его равнодушно скользит по нашим силуэтам.
Вот это кто, кажется, я припоминаю. Перед самой командировкой в бригаде нам представляли на построении нового замкомбрига, пришлого варяга, из танкистов, вроде бы. Мне, лично, было тогда, совсем не до знакомств и я эту информацию пропустил мимо ушей, совершенно. А теперь вновь испечённый спецназовский подполковник прибыл, так сказать, с инспекцией на поле боя. Ему, явно, не хватало сабли на боку и гвардейских закрученных усов. Да и в смелости ему не откажешь - катить в одно лицо по дагестано-чеченской границе в декабре двухтысячного года - да, тут медалью не отделаешься. Я бы, к примеру, не поехал бы.
Старлей - блокпостоводец покачал головой - ну и ну, мол, чего только на этой удивительной войне не увидишь и побрёл прочь по своим важнейшим делам. Его контрабасы - ординарцы, переглянувшись и едко ухмыляясь, последовали за ним.
Паша-ротный так и застыл с открытым ртом, никак не беря в толк - что же это такое делается в военном мире и как теперь жить с этим дальше?
Подполковник побагровел. Грозным рыком он, попытался было, вернуть старлея назад, чтобы как следует, задать ему по самое нехочу, но, видимо, даже ему, уставному и правильному стало понятно, что на войне подчиняться чужому начальству не принято и командовать чужими подчинёнными - тоже, да и чревато - вдруг, скомандуешь как-нибудь, не так, а тут - война и что делать далее? Снимать засранца-нарушителя субординации с должности и самому начинать нести службу бодро, ничем не отвлекаясь?
Старлей остался на десерт, а свирепый подполковник обратил - таки, наконец, своё высочайшее внимание на нашу потеющую ватагу.
- Встать! Всем построиться! Кто тут старший - ко мне!
Бойцы переглянулись и нехотя стали приподнимать свои худые и крепкие зады от тёплых камней. Андрюха, хмыкнув, поглядел на Пашу-ротного.
Тот, наливаясь лицом, словно очищенная борщевая свёкла, широко раздувал ноздри и крепко жал губы. Ещё бы! Раскрыть принадлежность разведывательного подразделения в ходе выполнения боевой задачи, вот так вот - легко и непринуждённо - это надо быть очень твёрдым и последовательным в своей тупости, совершенно не понимая, что ты ставишь под гибельный удар своих подчинённых. Паша таких людей терпеть не мог, независимо от занимаемого ими положения и в этом вопросе был бескомпромиссен и свиреп.
В конце концов - он сам шёл по тропе и очень нередко - самый первый. Соответственно, в связи с негласным Кодексом войны Паша имел право говорить и действовать резче, круче и шире, чем это можно было бы обычному капитану в серых армейских буднях.
Подойдя к недоумевающему полководцу, Паша борцовским захватом по-медвежьи приобнял его и сообщил ласковым голосом, не сулившим ничего хорошего:
- Пойдём-ка, дружище, пообщаемся - и увлёк за собой подальше от любопытных солдатских глаз. Подполковник открыл рот и, обалдев от такой наглости, пошёл в такт, увлекаемый Пашиными ручищами-захватами.
Паша рисковал! Какой бы ни была обстановка, подполковник мог стереть в ноль Пашину карьеру легко и непринуждённо, уж, толщина-то детородного органа у собеседников была несравнимая. Достаточно было одного рапорта, чтобы Паша, в самом лучшем случае вылетел бы на гражданку вольной птахой, очень быстро и без зацепок, тогда такие дела решались бодро, без лишней бюрократии.
Но, видимо, подполковник сумел стряхнуть с себя бронзовую краску и слегка поработать мозгами. Чистый горный воздух сделал своё доброе, здоровое дело и Паша к нам вернулся, вполне себе - довольный, хотя, запах адреналина стоял в воздухе очень отчётливо.
Разговаривали они недолго - минуты две. После чего, Паша взглянул на начальство очень внимательно, а начальство на Пашу - очень злопамятно.
- Приготовиться к отправке! Проверить связь, оружие, снаряжение! Командиры групп - ко мне! - Паша отдал распоряжения, одновременно глядя в пёстрый квадратик карты и зашнуровывая свой сплавовский «мародёр» - рюкзак, сшитый по индивидуальному спецзаказу.
Подполковник стоял поодаль, рассеяно глядя перед собой и никак не реагируя на нашу суету.
Я рыкнул на своё войско, которое уже было взбодрено и, практически, готово к очередному подвигу. Все? Все! Всё? Всё! Коротко и по существу.
Из блокпостовской будки вышел озадаченный старлей и выскочило несколько бойцов десантного вида, на ходу натягивая шлемаки на лохматые и сонные головы. Зарычали усталые армейские дизеля в двух бэтээрах, водитель бээмдэшки, примчавший сюда незадачливого полководца, выплюнул бычок из чёрного овала рта и полез в раскалённое машинное нутро.
- По машинам! - Паша по-наполеоновски махнул рукой.
Я с отделением примостился на бээмдэшке, Андрюха с другим - по царски расположился на бэтээре.
Куда сел подполковник - я не увидел.
Мы покатили, звеня гусеницами и рыча инжектором, по горному серпантину через перевал, там, где был ещё один блокпост. Наша тесная посадка имела одно преимущество - мы шли первыми и глотать толстый пыльный шлейф пришлось всем остальным, сидевшим , более комфортно. Зато - мы рисковали больше, так как шли без инженерной разведки и в случае чего - взлететь на воздух должны были с большей вероятностью.
А что было потом? Потом мы долго колесили по каким-то приграничным чечено-дагестанским дорогам, постепенно покрываясь толстым и пушистым слоем рыжей пыли.
К вечеру нас привезли на поляну возле какого-то чеченского села, на бывшее кукурузное поле. Там уже стояла вразброд бронегруппа, во главе с двумя танками и парой пехотных рот.
Паша расположил нас, прямо на поле и сухие осенние стебли собранной кукурузы кололи, словно острые пики, не давая мне спать всю ночь. К утру один из этих стеблей проколо-таки, мой каримат* и впился мне в левый бок, заставив проснуться раньше времени. Всё в этой республике было против меня, даже собранная два месяца назад, кукуруза.
Рядом с нами ночью бубнила пьяноватая пехотная компания, втихаря от начальства разлив меж собой бутылку какой-то бурды и иногда постреливая в тёмную ночь из стоящего на железных лапах, АГС, изображая беспокоящий огонь.
Обстановка была, в полном соответствии с песней Бернеса про пули и ночь, вот только никак не могло прийти в голову изображение жены, сидящей у детской кроватки. Видимо, образ жены сопротивлялся до последнего, не желая попадать в такие гиблые места и расстраивать меня нескорой встречей.
Перед самым рассветом, после очередной попытки обстрелять окружающую действительность, несчастному АГСу надоело слушать пьяную бредятину и быть послушной игрушкой в неумелых руках и он, после выстрела завалился набок. Очередь из гранат разорвалась в близлежащих кустах, один из осколков попал в шею самого бубнящего пехотного контрабаса. Пока его компашка сообразила - что к чему, пока прибежал фельдшер, хлопая сонными глазами, пока он не очень умело пытался наложить повязку на грязную и тощую пехотную шею - рассвело.
Мы собрались в колонну, выдвигаться в свой лагерь, пехота - сопровождать нас и ехать дальше, по своим пехотным делам.
Контрабас тот, кстати, помер. Его завернули в плащ-палатку, положили на танк с тралом и привязали к броне, чтобы при подрыве его труп не улетел сильно далеко.
Двадцать один ноль-ноль. Новый Год по-домашнему. Начинает бить артиллерия. Вначале - огромные хоботы стапятидесяти - с-чем-то миллиметровые самоходки, плюются, как гигантские железные жирафы - звук получается лупящий и резкий, от него болит голова и закладывает уши. Снаряды-чемоданы с громким визгом улетают в снежную кашу, куда-то в горы. Потом наступил черёд артдивизиона - дэ-тридцатые* лают короткими гавками наперегонки, сливая стрельбу в непрерывный грохот. Неплохо беглым огнём работают парни!
На правом фланге молотком по бочке стучат миномётчики. А вот и танкисты «делают вещи» - их рота по очереди встречает сибирский Новый год огненными клубками выстрелов танковых пушек. Получается очень красиво и жутко, словно, гигантский сухопутный броненосец, палящий по горам с одного борта.
Массово летят вверх осветительные ракеты, мины, сигналы химической тревоги с унылым воем и свистом оповещают окрестности о грядущей химической беде.
В Дарго гаснет свет. Жители, видимо, опасаются, что какой-нибудь особо ретивый стрелец возьмёт в прицел светящееся окошко, но в этот раз всё обходится мирно. Автоматы и пулемёты добавляют красивых цветов в снежную пелену ночи.
Вот и соседи-зенитчики застучали своими «Шилками» выдавая неимоверной красоты гроздья зелёных огней под углом сорок пять градусов.
Вся эта какофония продолжается около часа, пока в сознание стрелков не приходит мысль, что праздник имеет ещё одну часть, которая ещё не наступила. А значит - повод попалить дурниной куда глядят глаза - скоро представится снова.
В перерыве между безумством стрелковой симфонии я слышу пьяный разговор соседей, которые собираются, в очередной раз запустить «Шилку» и поехать на выручку своего товарища, встречающего праздник в нашем узилище. Но, к счастью, битые рожи восторжествовали - воспоминания о контактном бое ещё живы и не дают в полной мере разыграться буйной фантазии.
Вместо этого группа контрабасов обсуждает направление и содержание салюта, который должен грянуть в двенадцать часов ночи по местному времени и быть истинным выражением всех тех чувств, которые контрабасы питают к этой несчастной земле.
Надо только перезарядить оружие и пополнить боекомплект.
--------------------------------------------------------------------------------------------
дэ-тридцатые* - артиллерийское орудие, Д-30
каримат* - коврик для сна на земле, снегу. В армии не поставлялся, покупался за свои деньги.
«Дубок»* - расцветка камуфлированного обмундирования, очень популярная. По слухам, окраска производилась красителями, произведёнными в Чехословакии
горка* - костюм горный, всесезонный и всепогодный. Обычная туристическая штормовка
АГС* - автоматический гранатомёт станковый
Кучка дагестанских ребятишек, что-то весело гогоча, рассматривает наше войско - чужеродно возникшее вдруг в привычном местном пейзаже. Идеальная разведка для любой стороны боевых действий.
Мы сидим, прислонившись натруженными спинами к теплым глыбам бетонного заграждения и молча курим. Кто-то прихлёбывает из фляжек воду из горной речки, запивая редкие горошины «эмэмдэнсок».
Покрытый пылью с ног до головы, старлей подходит в сопровождении двух вытертых добела котрабасов в таких же белёсых бронежилетах и поцарапанных касках, видимо - для процедуры знакомства.
- Откуда будете, пацаны? - Лицо у него цвета тёмного кирпича, а глаза - голубые и наивные.
Пацаны, получившие перед задачей конкретный инструктаж, лениво выдыхают вонючий примный дым по-солдатски, вниз:
- Четырнадцатая рота юргинской бригады, таащ стаанант.
Старлей недоверчиво оборачивается к контрабасам:
- А вы говорили - спецы, спецы… Какие же это спецы? Обычная пехота бродячая, бестолковая. Чуть наше минное поле не сняли, я уже и наверх доложил, сейчас командование подъедет на разборку.
Котрабасы, взглядом столетнего вайнахского аксакала смотрят на старлея, как на неразумное двадцатипятилетнее дитя. Вселенская грусть от несовершенства текущего момента читается в их взглядах. Хочешь считать специальную разведку бестолковой пехотой? Считай, никто тебе этого не запрещает. Жизнь со временем всё расставит по местам и всякий обретёт мудрость в положенное ему время. Если успеет, конечно же…
Они же, видавшие виды, определили сразу - кто и что мы за произведение военного искусства. Оружие, связь, количество боеприпасов, а главное - взаимоотношения внутри группы бродячих артистов - умному военному человеку ничего спрашивать не надо, просто - послушай, понаблюдай. А если тебе говорят - «пехота», так пожми плечами и быть посему.
Из всего диалога я улавливаю только словосочетание «минное поле». Нет, определённо, это понятие надолго и прочно входит в мою жизнь, чего я совсем не жажду и с удовольствием от этого понятия самоустранился бы. Но, видимо, придётся смириться с судьбой. Учебник по инженерной подготовке надо будет полистать на досуге повнимательнее, с людьми пообщаться, бывалыми, матчасть в руках покрутить.
Постепенно я прихожу в себя. Солнце поднялось над ущельем и становится жарко. Десантура постепенно разбредается по закоулкам блокпоста, занимая места в теньке, мы продолжаем плавиться на неярком, но тёплом зимнем чечено-дагестанском солнышке, прогревая в запас натруженные спины и ноги. Получается, этакая, мини-сауна - вспотевшие спины очень активно испаряются, а горка* держит этот пар внутри слоя одежды. Не хватает берёзового веника.
Подходит Паша-ротный. Протягивает мне руку.
- Александр, моё уважение.
Я с удивлением поднимаю глаза. Что такое, Паша? Ты, никак, постарел и подобрел? Это тебе совсем не к лицу. Точнее - не к твоей продублённой и обветренной до цвета солдатского ремня из кожзама, спецназовской роже. Ты же, так очень бытро клыки свои затупишь, а они тебе ещё, ой, как - пригодятся. Войнушка эта, поговаривают - надолго….
- Рад стараться, командир. Собственно, ничего такого, работаем дальше.
Паша жмёт мне руку. Андрюха сбоку улыбается событию - я состоялся как заместитель командира группы, это теперь признанный факт.
Выходило то, что, я провёл нашу полуроту очень хитро и незаметно, блокпостовские десантные лентяи, опухшие от безделья и тишины, не смогли засечь подход нашего прославленного коллектива, а это - серьёзный плюс нам в разведчискую карму и не менее серьёзный минус встречающим. Минное поле, заботливо расставленное десантниками на подходе, я тоже умудрился обнаружить и обойти, чего я совершенно, не помню, хоть кол мне чеши, хоть - любое другое место.
Причём, мины были расставлены, вполне себе - серьёзно и по взрослому, как на войне. Десантный контрабас, монтировавший инженерное заграждение позиции с заискивающим взглядом крутится вокруг меня и пытается узнать - по каким-же признакам я определил места установки мин ОЗМ-72.
У меня холодеет низ живота и комок тошноты катит к горлу. Начинают трястись руки. Откровенно посылаю незадачливого инженера очень подальше.
Я пытаюсь куревом и крупными глотками холодного чая заглушить эту смертельную тоску организма. Так вот, что означает Пашино рукопожатие…. М-м-да. Почему же я не пошёл в начальники склада какого-нибудь? Сидел бы сейчас на базе, в защищённой, обкопанной палатке-складе, а боевая денежка бы, капала и капала, никаких тебе, рейдов, ночёвок на земле, мин под ногами…
Народ вокруг оживляется, слышны удивлённые возгласы. Что такое?
Вдали слышен шум и звон, словно, лягушонка из русской народной сказки мчится в коробчонке зелёного цвета, весело махая округе стальным штырём антенны.
Я приподнимаюсь на дрожащих ногах и всматриваюсь в белёсую даль. Кто-то едет по горной дороге, скоростью приличной и звоном изрядным. Так трещать и звенеть может только одно изделие в мире - боевая машина десанта. Наверно, это - блокпостовское начальство катит с инспекцией.
Связист Миха, сухощавый и жилистый, как велосипедный насос, мотнув головой в сторону шума и пыли, сообщает: - К нам, командир. Инспекция.
Какая ещё, в задницу, инспекция? Совсем спятил связной, током, видимо, его шарахнуло на зарядке аккумуляторов. У нас на задачах инспекторов не бывает! Какая у разведки инспекция, к лешему?!
Коробчонка подъезжает на высочайших оборотах, лихо, по-десантному, разворачивается и, качнувшись плавно и нежно, замирает, опустив обороты до минимума. Шлейф пыли повисает в воздухе, как дымовая завеса от любопытных глаз. Мехвод - мастер, да, мы оценили.
Заглушился движок с тихим жужжанием и потрескиванием машинных внутренностей. Что же это за командир гусар летучих к нам пожаловал, такой весь дерзкий и стремительный, а?
Пыль осаживается и перед нашими глазами предстаёт чудо. Вид оно имеет бравый и лихой - рослый красавец-подполковник, в новеньком ярком камуфляже высшего постсоветского военного шика - «Дубок»*, так называемой, чешской раскраски и с ярким, голубым с жёлтым, десантным шевроном на рукаве. Бушлат подпоясан новенькой портупеей, а сбоку болтается полевая сумка.
Полевая сумка! Б-ррр. Я мотаю головой, пытаясь прийти в себя. Как всё запущено-то, в тылу войны-то а? Этот предмет не просто - из другого мира, а, именно что - из другой вселенной, которая навсегда закончилась в декабре девяносто четвёртого. Из той же вселенной, что и хромовые сапоги и офицерское кашнэ.
В руках у красавчика новенький, блестящий АКМС, который визитёр лихим движением закидывает за спину. Жест очень военный и отработанный, он выдаёт в приезжем человека, отлично владеющего строевой подготовкой. Кто же это такой?
Весь блокпост, хозяева и гости с немым восхищением и немалым удивлением смотрят на гостя.
- Подполковник З…в, Войска Специального назначения! - Чётко приложив ладонь к голове, представляется тот.
- Кто здесь старший? - он обводит глазами нас, пытаясь выделить по каким-нибудь, признакам командира любого ранга. Это ему не удаётся - мы же, разведка. У нас майор больше похож на солдата, чем сам солдат, а иначе - майору долго на войне не протянуть.
Старлей, как хозяин объекта, с обалдевшим видом вяло козыряет. Он давным-давно не видел ничего и никого подобного - блестящего, нового и уставного и сейчас пребывает в неведении - что за ненастье свалилось ему на голову и что с этим делать?
- Здесь должны находиться две группы шестьсот девяносто первого отдельного отряда спецназа, где они? - голос подполковника, по штабному, тих и чёток. Вопрос конкретен.
Паша-ротный закашлялся, подавившись чаем из своей супервоенной фляжки импортного производства.
Подполковник оглядывает окрестности. Наш замухрыженный вид никак не может быть информативен для, столь, сурового и уставного служаки - взгляд его равнодушно скользит по нашим силуэтам.
Вот это кто, кажется, я припоминаю. Перед самой командировкой в бригаде нам представляли на построении нового замкомбрига, пришлого варяга, из танкистов, вроде бы. Мне, лично, было тогда, совсем не до знакомств и я эту информацию пропустил мимо ушей, совершенно. А теперь вновь испечённый спецназовский подполковник прибыл, так сказать, с инспекцией на поле боя. Ему, явно, не хватало сабли на боку и гвардейских закрученных усов. Да и в смелости ему не откажешь - катить в одно лицо по дагестано-чеченской границе в декабре двухтысячного года - да, тут медалью не отделаешься. Я бы, к примеру, не поехал бы.
Старлей - блокпостоводец покачал головой - ну и ну, мол, чего только на этой удивительной войне не увидишь и побрёл прочь по своим важнейшим делам. Его контрабасы - ординарцы, переглянувшись и едко ухмыляясь, последовали за ним.
Паша-ротный так и застыл с открытым ртом, никак не беря в толк - что же это такое делается в военном мире и как теперь жить с этим дальше?
Подполковник побагровел. Грозным рыком он, попытался было, вернуть старлея назад, чтобы как следует, задать ему по самое нехочу, но, видимо, даже ему, уставному и правильному стало понятно, что на войне подчиняться чужому начальству не принято и командовать чужими подчинёнными - тоже, да и чревато - вдруг, скомандуешь как-нибудь, не так, а тут - война и что делать далее? Снимать засранца-нарушителя субординации с должности и самому начинать нести службу бодро, ничем не отвлекаясь?
Старлей остался на десерт, а свирепый подполковник обратил - таки, наконец, своё высочайшее внимание на нашу потеющую ватагу.
- Встать! Всем построиться! Кто тут старший - ко мне!
Бойцы переглянулись и нехотя стали приподнимать свои худые и крепкие зады от тёплых камней. Андрюха, хмыкнув, поглядел на Пашу-ротного.
Тот, наливаясь лицом, словно очищенная борщевая свёкла, широко раздувал ноздри и крепко жал губы. Ещё бы! Раскрыть принадлежность разведывательного подразделения в ходе выполнения боевой задачи, вот так вот - легко и непринуждённо - это надо быть очень твёрдым и последовательным в своей тупости, совершенно не понимая, что ты ставишь под гибельный удар своих подчинённых. Паша таких людей терпеть не мог, независимо от занимаемого ими положения и в этом вопросе был бескомпромиссен и свиреп.
В конце концов - он сам шёл по тропе и очень нередко - самый первый. Соответственно, в связи с негласным Кодексом войны Паша имел право говорить и действовать резче, круче и шире, чем это можно было бы обычному капитану в серых армейских буднях.
Подойдя к недоумевающему полководцу, Паша борцовским захватом по-медвежьи приобнял его и сообщил ласковым голосом, не сулившим ничего хорошего:
- Пойдём-ка, дружище, пообщаемся - и увлёк за собой подальше от любопытных солдатских глаз. Подполковник открыл рот и, обалдев от такой наглости, пошёл в такт, увлекаемый Пашиными ручищами-захватами.
Паша рисковал! Какой бы ни была обстановка, подполковник мог стереть в ноль Пашину карьеру легко и непринуждённо, уж, толщина-то детородного органа у собеседников была несравнимая. Достаточно было одного рапорта, чтобы Паша, в самом лучшем случае вылетел бы на гражданку вольной птахой, очень быстро и без зацепок, тогда такие дела решались бодро, без лишней бюрократии.
Но, видимо, подполковник сумел стряхнуть с себя бронзовую краску и слегка поработать мозгами. Чистый горный воздух сделал своё доброе, здоровое дело и Паша к нам вернулся, вполне себе - довольный, хотя, запах адреналина стоял в воздухе очень отчётливо.
Разговаривали они недолго - минуты две. После чего, Паша взглянул на начальство очень внимательно, а начальство на Пашу - очень злопамятно.
- Приготовиться к отправке! Проверить связь, оружие, снаряжение! Командиры групп - ко мне! - Паша отдал распоряжения, одновременно глядя в пёстрый квадратик карты и зашнуровывая свой сплавовский «мародёр» - рюкзак, сшитый по индивидуальному спецзаказу.
Подполковник стоял поодаль, рассеяно глядя перед собой и никак не реагируя на нашу суету.
Я рыкнул на своё войско, которое уже было взбодрено и, практически, готово к очередному подвигу. Все? Все! Всё? Всё! Коротко и по существу.
Из блокпостовской будки вышел озадаченный старлей и выскочило несколько бойцов десантного вида, на ходу натягивая шлемаки на лохматые и сонные головы. Зарычали усталые армейские дизеля в двух бэтээрах, водитель бээмдэшки, примчавший сюда незадачливого полководца, выплюнул бычок из чёрного овала рта и полез в раскалённое машинное нутро.
- По машинам! - Паша по-наполеоновски махнул рукой.
Я с отделением примостился на бээмдэшке, Андрюха с другим - по царски расположился на бэтээре.
Куда сел подполковник - я не увидел.
Мы покатили, звеня гусеницами и рыча инжектором, по горному серпантину через перевал, там, где был ещё один блокпост. Наша тесная посадка имела одно преимущество - мы шли первыми и глотать толстый пыльный шлейф пришлось всем остальным, сидевшим , более комфортно. Зато - мы рисковали больше, так как шли без инженерной разведки и в случае чего - взлететь на воздух должны были с большей вероятностью.
А что было потом? Потом мы долго колесили по каким-то приграничным чечено-дагестанским дорогам, постепенно покрываясь толстым и пушистым слоем рыжей пыли.
К вечеру нас привезли на поляну возле какого-то чеченского села, на бывшее кукурузное поле. Там уже стояла вразброд бронегруппа, во главе с двумя танками и парой пехотных рот.
Паша расположил нас, прямо на поле и сухие осенние стебли собранной кукурузы кололи, словно острые пики, не давая мне спать всю ночь. К утру один из этих стеблей проколо-таки, мой каримат* и впился мне в левый бок, заставив проснуться раньше времени. Всё в этой республике было против меня, даже собранная два месяца назад, кукуруза.
Рядом с нами ночью бубнила пьяноватая пехотная компания, втихаря от начальства разлив меж собой бутылку какой-то бурды и иногда постреливая в тёмную ночь из стоящего на железных лапах, АГС, изображая беспокоящий огонь.
Обстановка была, в полном соответствии с песней Бернеса про пули и ночь, вот только никак не могло прийти в голову изображение жены, сидящей у детской кроватки. Видимо, образ жены сопротивлялся до последнего, не желая попадать в такие гиблые места и расстраивать меня нескорой встречей.
Перед самым рассветом, после очередной попытки обстрелять окружающую действительность, несчастному АГСу надоело слушать пьяную бредятину и быть послушной игрушкой в неумелых руках и он, после выстрела завалился набок. Очередь из гранат разорвалась в близлежащих кустах, один из осколков попал в шею самого бубнящего пехотного контрабаса. Пока его компашка сообразила - что к чему, пока прибежал фельдшер, хлопая сонными глазами, пока он не очень умело пытался наложить повязку на грязную и тощую пехотную шею - рассвело.
Мы собрались в колонну, выдвигаться в свой лагерь, пехота - сопровождать нас и ехать дальше, по своим пехотным делам.
Контрабас тот, кстати, помер. Его завернули в плащ-палатку, положили на танк с тралом и привязали к броне, чтобы при подрыве его труп не улетел сильно далеко.
Двадцать один ноль-ноль. Новый Год по-домашнему. Начинает бить артиллерия. Вначале - огромные хоботы стапятидесяти - с-чем-то миллиметровые самоходки, плюются, как гигантские железные жирафы - звук получается лупящий и резкий, от него болит голова и закладывает уши. Снаряды-чемоданы с громким визгом улетают в снежную кашу, куда-то в горы. Потом наступил черёд артдивизиона - дэ-тридцатые* лают короткими гавками наперегонки, сливая стрельбу в непрерывный грохот. Неплохо беглым огнём работают парни!
На правом фланге молотком по бочке стучат миномётчики. А вот и танкисты «делают вещи» - их рота по очереди встречает сибирский Новый год огненными клубками выстрелов танковых пушек. Получается очень красиво и жутко, словно, гигантский сухопутный броненосец, палящий по горам с одного борта.
Массово летят вверх осветительные ракеты, мины, сигналы химической тревоги с унылым воем и свистом оповещают окрестности о грядущей химической беде.
В Дарго гаснет свет. Жители, видимо, опасаются, что какой-нибудь особо ретивый стрелец возьмёт в прицел светящееся окошко, но в этот раз всё обходится мирно. Автоматы и пулемёты добавляют красивых цветов в снежную пелену ночи.
Вот и соседи-зенитчики застучали своими «Шилками» выдавая неимоверной красоты гроздья зелёных огней под углом сорок пять градусов.
Вся эта какофония продолжается около часа, пока в сознание стрелков не приходит мысль, что праздник имеет ещё одну часть, которая ещё не наступила. А значит - повод попалить дурниной куда глядят глаза - скоро представится снова.
В перерыве между безумством стрелковой симфонии я слышу пьяный разговор соседей, которые собираются, в очередной раз запустить «Шилку» и поехать на выручку своего товарища, встречающего праздник в нашем узилище. Но, к счастью, битые рожи восторжествовали - воспоминания о контактном бое ещё живы и не дают в полной мере разыграться буйной фантазии.
Вместо этого группа контрабасов обсуждает направление и содержание салюта, который должен грянуть в двенадцать часов ночи по местному времени и быть истинным выражением всех тех чувств, которые контрабасы питают к этой несчастной земле.
Надо только перезарядить оружие и пополнить боекомплект.
--------------------------------------------------------------------------------------------
дэ-тридцатые* - артиллерийское орудие, Д-30
каримат* - коврик для сна на земле, снегу. В армии не поставлялся, покупался за свои деньги.
«Дубок»* - расцветка камуфлированного обмундирования, очень популярная. По слухам, окраска производилась красителями, произведёнными в Чехословакии
горка* - костюм горный, всесезонный и всепогодный. Обычная туристическая штормовка
АГС* - автоматический гранатомёт станковый