Багдадские воры
К ворам арабы-горожане относились с удивительным добродушием и даже любованием их изобретательностью и удалью, буде такие проявлялись (к аль-Мутадиду это, разумеется, не относится, о чем - ниже); ужас и ненависть доставались разбойникам, т.е. вооруженным грабителям и убийцам. Разбойник - это прежде всего негорожанин, дикарь по природе или сознательно дикарю уподобившийся; а сплошь и рядом он и происходил из тех крестьян, которых аббасидский город крепко обирал, не любил и боялся; вор же, как-никак - свой человек, горожанин. Эта разница очень заметна, кстати, по сказкам «1001 ночи»: ворами там любуются (ну, кроме разве что Бейбарсовых начальников стражи - но те сами разбойники), им сказитель сочувствует и переживает, а отношение к разбойникам - как к полной нелюди: история Али-Бабы тому примером.
Впрочем, воры, описанные в сказках «1001 ночи» - это все же воры каирские, к какому бы городу их ни приписывали сказители; но багдадские им не уступали. И одна из важных особенностей аббасидского уголовного мира - это так называемые таввабы. То есть воровская верхушка, от взлома и карманничества уже отошедшая (это называлось «раскаянием»), зато держащая в своих руках скупку краденного (или выкуп краденого владельцами, если те знают, к кому обратиться), дипломатию между шайками, защиту монополии «своих» городских воров от «гастролеров» и, разумеется, связи с властями. И обращаться к ним приходилось даже аль-Мутадиду, который, надо отдать ему должное, их при этом презирал и ненавидел примерно как разбойников.
Спросонья
Казна выделила деньги для уплаты жалования войскам - десять мешков. Раздавать должны утром - а на ночь положили в дом войскового казначея. Утром обнаружилось: стена дома подкопана, денег нет, никто ничего не видел, не слышал, а чем оборачивается задержка жалованья войскам, все знали - недаром аль-Мутадид такие неплатежи искоренял любой ценой. Халиф зовет начальника стражи и говорит: «Чтоб нашел - и деньги, и вора, а то...». Начальник стражи туда, сюда, обратился к таввабам: «Если не выдадите вора, я добьюсь, что халиф вас казнит: он цену вашему раскаянию хорошо знает».
«Они рассеялись по переулкам, рынкам, женщинам, кораблям, притонам и игорным домам и не замедлили привести человека худого, слабого телом, в потрепанной одежде, ничтожного состояния и сказали: “О господин мой, вот содеявший. Он чужак, не из этого города, и все люди согласны в том, что он - устроитель подкопа и вор, укравший деньги”». - «А где, собственно, деньги?» - вопрошает начальник стражи. Таввабы в ответ: «Вора мы вам доставили, а где краденое - у него узнавайте; нам он тех казенных денег не сдавал, и мы даже знать не желаем, где эти десять мешков, дабы в искушение не войти». Стража допрашивает - парень отвечает: «знать ничего не знаю», стража его в кнуты - он твердит все то же...
К вечеру халиф требует к себе начальника стражи и узнает: вор пойман, но отпирается. «Плохой ты стражник, - говорит Мутадид, и начальник стражи бледнеет. - Сюда задержанного». Тот и перед халифом божится, что не виноват - это местные воры его подставили как чужака. «Ты сам, может, и не шибко виноват, - говорит халиф. - По тебе видно, что на своей спине ты и одного мешка с серебром не унес бы. Выдашь сообщников - кару честно разделю между всеми, на тебя меньше придется». - «Были б сообщники - выдал бы, да нету их у меня, потому как не крал». - «Пытать!» Пытают, уже со всей мутадидовой изобретательностью - но «слово его все едино». «Скажи, где деньги - запирательством не спасешься, всяко казню!» - «Ничего не знаю!»
Аль-Мутадид сменяет гнев на милость, зовет врачей с болеутоляющим, сажает вора за свой стол, велит принести разносолов, сулит, что если тот выдаст краденое - его помилуют, а воровскую старшину, уличившую его, казнят страшной смертью - но тот твердит: «знать ничего не знаю». «Так, - говорит халиф, - теперь больше не бейте его и не балуйте, а только спать не давайте еще несколько часов; а потом принесите перину и оставьте в покое». Через несколько часов халиф врывается к вору - тот спит без задних ног; халиф рявкает у него над ухом: «Где деньги?» Вор бурчит, не раскрывая глаз: «Там-то и там-то,подкоп в казначеев дом рыл оттуда-то, оставь в покое!»
Проверяют - и впрямь десять мешков в указанном месте есть. Халиф велит жалованье войскам выдать, а вора казнить (опущу неаппетитные подробности, как именно; с употреблением пневматики). И тут приходит офицер с раздачи денег и докладывает: «Жалованье заплачено, государь, все довольны - только вы сказали, в этих мешках денег на десять полков должно было быть - а тут на одиннадцать...»
Орел, отец Сокола
Бывала проруха и на таввабов. Аль-Мутадид был и слыл скупцом, но важность зрелищ понимал. Одолев очередного мятежника, устраивает он торжественное шествие: плененного врага везут по городу в бархатном кафтане, в шелковом шлыке, раззолоченного, на слоне; за ним - его брата и союзника, тоже разукрашенного, на двугорбом верблюде; затем - прочие важные пленные во всем своем грабительском блеске. И уж следом - халиф на сером коне, в скромном аббасидском черном кафтане и в солдатской шапке, со своими воинами. Народ в полном восторге, толпа теснится вдоль всей дороги, на крышах, на мосту через Тигр... вот мост и не выдержал. «В этот день утонуло около тысячи душ из тех, которых опознали, помимо тех, которых не опознали, и людей вытаскивали из Тигра баграми и при помощи ныряльщиков. Поднялся шум и умножился крик на обеих сторонах.»
И вот вытаскивают водолазы мертвого юношу - сам красив, а одежка на нем еще красивее, а кольца и ожерелья - золотые да самоцветные. И сквозь толпу к нему пробивается ветхий старичок, и рыдает, и бьет себя в кровь по голове, и причитает: «Единственный мой, кровинка моя, на кого ты меня оставил! Спасибо, люди добрые, что не оставили дитя мое на корм рыбам!» С помощью доброхотов грузит труп на ослика и, безутешный, уезжает. А едва он скрылся, появляется богатейший багдадский купец, лица на нем нет, и спрашивает: «Мне передали, что с моим сыном несчастье - где он? Выглядит он так-то и так-то, одет так-то, а украшения на нем такие-то». Ему рассказывают, что произошло, он бьет себя по голове и говорит: «Да что мне эти шелка и золото - сыну они больше не нужны, я б их роздал! Только теперь мне и похоронить-то некого...» Дошел до государя, аль-Мутадид распорядился: «Найти вора». Вызвали таввабов; те в ответ: «Знаем мы того старика: это знаменитейший вор города и всего Ирака; нас он знать не желает и слушать не слушает, и у нас он как бельмо на глазу. Как его отец с матерью нарекли - никто не ведает, а сам он себя зовет Орел, отец Сокола. И не вели нам, государь, его выдавать, ибо если б могли - давно бы выдали».
Об этом Орле много историй осталось - ибо прожил он долго и натворить успел немало. Вот раз приходит он к дому одного богатого судьи - одет бедно, на одном плече глиняный кувшин, на другом - топор. Кувшин ставит на землю, лишнюю одежку - в кувшин, ибо лето жаркое, топор берет в руки и начинает крушить завалинку - кирпич в щебень, осколки в стороны. Судья выбегает, видит это безобразие и спрашивает: «О старец, будь ты неладен, что ж ты творишь?» Старец в ответ ни слова, знай машет топором; собирается толпа. Один сосед хватает его за руку, другой дает в морду, тут разрушитель вопиет: «Горе вам! Неужели вам не стыдно поднимать руку на ветхого старца?» - «Слушай, старец, ты что творишь?» - «Как что? Что хозяин этого дома велел, то и делаю - он и заплатить за работу обещал». - «Да вот же хозяин дома, он ни сном ни духом...» - «Кто? Этот? Нет, это не хозяин, мне другой велел». - «Не трогайте его, - говорит судья. - Видно же, что он - не разбойник и не безумец, только прост до глупости; кто-то из моих недругов его подговорил такое учинить, назвавшись хозяином дома». - «Ой, - спохватывается старец, - а ведь пока я работал, у меня одежку сперли - и плащ, и новую рубаху, намедни купленную, и верхние штаны... Совсем последние времена приходят - чего не придумают, чтоб у бедного старика последнее украсть». Все беднягу пожалели, судья его одел, соседи от щедрот дали ему кто сребреник, кто три, а кто десять... «и ушел он с приобретением».
Говорят, аль-Мутадиду так и не удалось его поймать...
Гавриил-архангел
А начинал свой воровской путь Орел еще при государе аль-Мутаваккиле. Аль-Мутадид был скуп, а аль-Мутаваккиль жаден. Лекарская семья Бохтишо была преуспевающей и богатой, и халиф на их богатства глаз клал не раз. И вот как-то поспорил аль-Мутаваккиль с Бохтишо, что если у лекаря что украдут, то халиф и его люди краденое сыщут в три дня и три ночи. И если государь этот спор выиграет - то с Бохтишо подарок в десять тысяч сребреников, а если халиф проспорит - пожалует лекарю имение. Поспорили - и скоро оба пожалели. Лекарь решил: «Под такой спор подошлет государь сам ко мне вора - тот украдет какой-нибудь пустяк, сдаст халифу, а мне потом платить!» Укрепил дом и расставил стражу. А халиф решил: «Ну вот украдут что у Бохтишо - он если и признает саму кражу, то от украденного точно потом отопрется, или вообще пожалуется на кражу, а ее и не было - что тут я найду?» Спросил совета - и присоветовали государю обратиться к молодому вору по кличке Орел (отцом Сокола тот тогда себя еще, кажется, не звал). Тот выслушал, кивнул и отвечает: «Все будет сделано - и украду, и доставлю, да такое украду, что точно этот лекарь не отопрется!»
И обещанное выполнил - охрану одурманил гашишем, а к Бохтишо (доброму христианину - что для благочестивца аль-Мутаваккиля служило хорошим оправданием для всех его вымогательств) явился в обличии архангела Гавриила, с пудовой свечой, и огласил ему волю Иисуса, сына Марии: залезть вот в этот сундук, а зачем - не спрашивай: такое, мол, тебе испытание. Бохтишо, говорят, поверил, а Орел сундук запер и к халифу доставил: «Вот я украл, а ты нашел - от этой покражи лекарь не отопрется!» Получил награду и исчез.
И еще один архангел
Это мне напомнило другую похожую историю. Дело было через сто лет примерно и не в Багдаде, а в Самарре. Жила там благочестивая вдова (видимо, и впрямь благочестивая, коли о ней так говорили даже в эту пору, когда мутазилитов не жаловали - а женщина принадлежала к их толку), а у нее был сын, ростовщик, меняла и кутила - что ни ночь, уходил гулять в кабак. Чтоб он все нажитое не просадил, старуха денег ему оставляла немного, а основной его дневной доход клала в кошель и прятала у себя в кладовой. А в кладовой - стены тиковые, дверь железная, никакому вору не взломать!
Один вор о том узнал и решил кошель все же выкрасть. Однажды вечером пробрался он в дом. Меняла ушел в кабак, старушка ужинает, спрятав кошель в кладовку, а вор сидит в укромном месте и ждет: вот ужо она наестся, разомлеет и завалится спать... Не тут-то было: поела женщина и начала молиться: да избавит Аллах ее сына от пагубных страстей. Час молится, два молится, уж полночь минула, а сна у нее ни в одном глазу. Тут вор припомнил, видать, пример Орла; подхватил старухино широкое покрывало, завернулся в него подиковеннее, в домашнюю жаровню сыпанул горсть ладана и предстал перед старухой с дикими завываниями. «Ты кто?» - спрашивает она, а вор в ответ: «Я - ангел Божий Гавриил, послан в ответ на твои молитвы, дабы покарать твоего беспутного сына!» Она чуть в обморок не падает и просит: «О Гавриил! Яви свою милость, не убивай мальчика насмерть - какой ни есть, он у меня один!» - «Я не послан его убивать, - молвит вор, - но лишь взять его кошель, и тем уязвить его сердце, и пробудить в том сердце раскаяние! Где кошель-то?» - «Делай то, зачем ты послан!» - воскликнула старуха и сама отперла кладовую. И вошел туда «ангел», и взял кошель, и был приятно удивлен, найдя там много иного ценного - и весьма разочарован, когда собрался выйти, а железная дверь уже на замке и засове. «Открой дверь, - кричит он, - и выпусти меня, я уже проучил твоего сына!» - «О Гавриил, - кричит в ответ женщина сквозь дверь, - уж так ярок свет, от тебя исходящий, что я чуть не ослепла и боюсь вновь тебя узреть!» - «Я умерю свое сияние, открывай!» - «О посланник Господа Миров, ну пролети ты через крышу или пером крыла своего рассеки стену, что тебе стоит - только не заставляй меня, старую, рисковать зрением!» Уж всяко вор ее и просил и уламывал, но старуха вернулась к молитве - и больше ни слова в ответ. До самого утра, когда вернулся из кабака ее сын, узнал, что стряслось, и кликнул стражу...
(Kell, wirade.ru/forum)
Впрочем, воры, описанные в сказках «1001 ночи» - это все же воры каирские, к какому бы городу их ни приписывали сказители; но багдадские им не уступали. И одна из важных особенностей аббасидского уголовного мира - это так называемые таввабы. То есть воровская верхушка, от взлома и карманничества уже отошедшая (это называлось «раскаянием»), зато держащая в своих руках скупку краденного (или выкуп краденого владельцами, если те знают, к кому обратиться), дипломатию между шайками, защиту монополии «своих» городских воров от «гастролеров» и, разумеется, связи с властями. И обращаться к ним приходилось даже аль-Мутадиду, который, надо отдать ему должное, их при этом презирал и ненавидел примерно как разбойников.
Спросонья
Казна выделила деньги для уплаты жалования войскам - десять мешков. Раздавать должны утром - а на ночь положили в дом войскового казначея. Утром обнаружилось: стена дома подкопана, денег нет, никто ничего не видел, не слышал, а чем оборачивается задержка жалованья войскам, все знали - недаром аль-Мутадид такие неплатежи искоренял любой ценой. Халиф зовет начальника стражи и говорит: «Чтоб нашел - и деньги, и вора, а то...». Начальник стражи туда, сюда, обратился к таввабам: «Если не выдадите вора, я добьюсь, что халиф вас казнит: он цену вашему раскаянию хорошо знает».
«Они рассеялись по переулкам, рынкам, женщинам, кораблям, притонам и игорным домам и не замедлили привести человека худого, слабого телом, в потрепанной одежде, ничтожного состояния и сказали: “О господин мой, вот содеявший. Он чужак, не из этого города, и все люди согласны в том, что он - устроитель подкопа и вор, укравший деньги”». - «А где, собственно, деньги?» - вопрошает начальник стражи. Таввабы в ответ: «Вора мы вам доставили, а где краденое - у него узнавайте; нам он тех казенных денег не сдавал, и мы даже знать не желаем, где эти десять мешков, дабы в искушение не войти». Стража допрашивает - парень отвечает: «знать ничего не знаю», стража его в кнуты - он твердит все то же...
К вечеру халиф требует к себе начальника стражи и узнает: вор пойман, но отпирается. «Плохой ты стражник, - говорит Мутадид, и начальник стражи бледнеет. - Сюда задержанного». Тот и перед халифом божится, что не виноват - это местные воры его подставили как чужака. «Ты сам, может, и не шибко виноват, - говорит халиф. - По тебе видно, что на своей спине ты и одного мешка с серебром не унес бы. Выдашь сообщников - кару честно разделю между всеми, на тебя меньше придется». - «Были б сообщники - выдал бы, да нету их у меня, потому как не крал». - «Пытать!» Пытают, уже со всей мутадидовой изобретательностью - но «слово его все едино». «Скажи, где деньги - запирательством не спасешься, всяко казню!» - «Ничего не знаю!»
Аль-Мутадид сменяет гнев на милость, зовет врачей с болеутоляющим, сажает вора за свой стол, велит принести разносолов, сулит, что если тот выдаст краденое - его помилуют, а воровскую старшину, уличившую его, казнят страшной смертью - но тот твердит: «знать ничего не знаю». «Так, - говорит халиф, - теперь больше не бейте его и не балуйте, а только спать не давайте еще несколько часов; а потом принесите перину и оставьте в покое». Через несколько часов халиф врывается к вору - тот спит без задних ног; халиф рявкает у него над ухом: «Где деньги?» Вор бурчит, не раскрывая глаз: «Там-то и там-то,подкоп в казначеев дом рыл оттуда-то, оставь в покое!»
Проверяют - и впрямь десять мешков в указанном месте есть. Халиф велит жалованье войскам выдать, а вора казнить (опущу неаппетитные подробности, как именно; с употреблением пневматики). И тут приходит офицер с раздачи денег и докладывает: «Жалованье заплачено, государь, все довольны - только вы сказали, в этих мешках денег на десять полков должно было быть - а тут на одиннадцать...»
Орел, отец Сокола
Бывала проруха и на таввабов. Аль-Мутадид был и слыл скупцом, но важность зрелищ понимал. Одолев очередного мятежника, устраивает он торжественное шествие: плененного врага везут по городу в бархатном кафтане, в шелковом шлыке, раззолоченного, на слоне; за ним - его брата и союзника, тоже разукрашенного, на двугорбом верблюде; затем - прочие важные пленные во всем своем грабительском блеске. И уж следом - халиф на сером коне, в скромном аббасидском черном кафтане и в солдатской шапке, со своими воинами. Народ в полном восторге, толпа теснится вдоль всей дороги, на крышах, на мосту через Тигр... вот мост и не выдержал. «В этот день утонуло около тысячи душ из тех, которых опознали, помимо тех, которых не опознали, и людей вытаскивали из Тигра баграми и при помощи ныряльщиков. Поднялся шум и умножился крик на обеих сторонах.»
И вот вытаскивают водолазы мертвого юношу - сам красив, а одежка на нем еще красивее, а кольца и ожерелья - золотые да самоцветные. И сквозь толпу к нему пробивается ветхий старичок, и рыдает, и бьет себя в кровь по голове, и причитает: «Единственный мой, кровинка моя, на кого ты меня оставил! Спасибо, люди добрые, что не оставили дитя мое на корм рыбам!» С помощью доброхотов грузит труп на ослика и, безутешный, уезжает. А едва он скрылся, появляется богатейший багдадский купец, лица на нем нет, и спрашивает: «Мне передали, что с моим сыном несчастье - где он? Выглядит он так-то и так-то, одет так-то, а украшения на нем такие-то». Ему рассказывают, что произошло, он бьет себя по голове и говорит: «Да что мне эти шелка и золото - сыну они больше не нужны, я б их роздал! Только теперь мне и похоронить-то некого...» Дошел до государя, аль-Мутадид распорядился: «Найти вора». Вызвали таввабов; те в ответ: «Знаем мы того старика: это знаменитейший вор города и всего Ирака; нас он знать не желает и слушать не слушает, и у нас он как бельмо на глазу. Как его отец с матерью нарекли - никто не ведает, а сам он себя зовет Орел, отец Сокола. И не вели нам, государь, его выдавать, ибо если б могли - давно бы выдали».
Об этом Орле много историй осталось - ибо прожил он долго и натворить успел немало. Вот раз приходит он к дому одного богатого судьи - одет бедно, на одном плече глиняный кувшин, на другом - топор. Кувшин ставит на землю, лишнюю одежку - в кувшин, ибо лето жаркое, топор берет в руки и начинает крушить завалинку - кирпич в щебень, осколки в стороны. Судья выбегает, видит это безобразие и спрашивает: «О старец, будь ты неладен, что ж ты творишь?» Старец в ответ ни слова, знай машет топором; собирается толпа. Один сосед хватает его за руку, другой дает в морду, тут разрушитель вопиет: «Горе вам! Неужели вам не стыдно поднимать руку на ветхого старца?» - «Слушай, старец, ты что творишь?» - «Как что? Что хозяин этого дома велел, то и делаю - он и заплатить за работу обещал». - «Да вот же хозяин дома, он ни сном ни духом...» - «Кто? Этот? Нет, это не хозяин, мне другой велел». - «Не трогайте его, - говорит судья. - Видно же, что он - не разбойник и не безумец, только прост до глупости; кто-то из моих недругов его подговорил такое учинить, назвавшись хозяином дома». - «Ой, - спохватывается старец, - а ведь пока я работал, у меня одежку сперли - и плащ, и новую рубаху, намедни купленную, и верхние штаны... Совсем последние времена приходят - чего не придумают, чтоб у бедного старика последнее украсть». Все беднягу пожалели, судья его одел, соседи от щедрот дали ему кто сребреник, кто три, а кто десять... «и ушел он с приобретением».
Говорят, аль-Мутадиду так и не удалось его поймать...
Гавриил-архангел
А начинал свой воровской путь Орел еще при государе аль-Мутаваккиле. Аль-Мутадид был скуп, а аль-Мутаваккиль жаден. Лекарская семья Бохтишо была преуспевающей и богатой, и халиф на их богатства глаз клал не раз. И вот как-то поспорил аль-Мутаваккиль с Бохтишо, что если у лекаря что украдут, то халиф и его люди краденое сыщут в три дня и три ночи. И если государь этот спор выиграет - то с Бохтишо подарок в десять тысяч сребреников, а если халиф проспорит - пожалует лекарю имение. Поспорили - и скоро оба пожалели. Лекарь решил: «Под такой спор подошлет государь сам ко мне вора - тот украдет какой-нибудь пустяк, сдаст халифу, а мне потом платить!» Укрепил дом и расставил стражу. А халиф решил: «Ну вот украдут что у Бохтишо - он если и признает саму кражу, то от украденного точно потом отопрется, или вообще пожалуется на кражу, а ее и не было - что тут я найду?» Спросил совета - и присоветовали государю обратиться к молодому вору по кличке Орел (отцом Сокола тот тогда себя еще, кажется, не звал). Тот выслушал, кивнул и отвечает: «Все будет сделано - и украду, и доставлю, да такое украду, что точно этот лекарь не отопрется!»
И обещанное выполнил - охрану одурманил гашишем, а к Бохтишо (доброму христианину - что для благочестивца аль-Мутаваккиля служило хорошим оправданием для всех его вымогательств) явился в обличии архангела Гавриила, с пудовой свечой, и огласил ему волю Иисуса, сына Марии: залезть вот в этот сундук, а зачем - не спрашивай: такое, мол, тебе испытание. Бохтишо, говорят, поверил, а Орел сундук запер и к халифу доставил: «Вот я украл, а ты нашел - от этой покражи лекарь не отопрется!» Получил награду и исчез.
И еще один архангел
Это мне напомнило другую похожую историю. Дело было через сто лет примерно и не в Багдаде, а в Самарре. Жила там благочестивая вдова (видимо, и впрямь благочестивая, коли о ней так говорили даже в эту пору, когда мутазилитов не жаловали - а женщина принадлежала к их толку), а у нее был сын, ростовщик, меняла и кутила - что ни ночь, уходил гулять в кабак. Чтоб он все нажитое не просадил, старуха денег ему оставляла немного, а основной его дневной доход клала в кошель и прятала у себя в кладовой. А в кладовой - стены тиковые, дверь железная, никакому вору не взломать!
Один вор о том узнал и решил кошель все же выкрасть. Однажды вечером пробрался он в дом. Меняла ушел в кабак, старушка ужинает, спрятав кошель в кладовку, а вор сидит в укромном месте и ждет: вот ужо она наестся, разомлеет и завалится спать... Не тут-то было: поела женщина и начала молиться: да избавит Аллах ее сына от пагубных страстей. Час молится, два молится, уж полночь минула, а сна у нее ни в одном глазу. Тут вор припомнил, видать, пример Орла; подхватил старухино широкое покрывало, завернулся в него подиковеннее, в домашнюю жаровню сыпанул горсть ладана и предстал перед старухой с дикими завываниями. «Ты кто?» - спрашивает она, а вор в ответ: «Я - ангел Божий Гавриил, послан в ответ на твои молитвы, дабы покарать твоего беспутного сына!» Она чуть в обморок не падает и просит: «О Гавриил! Яви свою милость, не убивай мальчика насмерть - какой ни есть, он у меня один!» - «Я не послан его убивать, - молвит вор, - но лишь взять его кошель, и тем уязвить его сердце, и пробудить в том сердце раскаяние! Где кошель-то?» - «Делай то, зачем ты послан!» - воскликнула старуха и сама отперла кладовую. И вошел туда «ангел», и взял кошель, и был приятно удивлен, найдя там много иного ценного - и весьма разочарован, когда собрался выйти, а железная дверь уже на замке и засове. «Открой дверь, - кричит он, - и выпусти меня, я уже проучил твоего сына!» - «О Гавриил, - кричит в ответ женщина сквозь дверь, - уж так ярок свет, от тебя исходящий, что я чуть не ослепла и боюсь вновь тебя узреть!» - «Я умерю свое сияние, открывай!» - «О посланник Господа Миров, ну пролети ты через крышу или пером крыла своего рассеки стену, что тебе стоит - только не заставляй меня, старую, рисковать зрением!» Уж всяко вор ее и просил и уламывал, но старуха вернулась к молитве - и больше ни слова в ответ. До самого утра, когда вернулся из кабака ее сын, узнал, что стряслось, и кликнул стражу...
(Kell, wirade.ru/forum)