Трагедия семьи Любарских
16 августа 1928 года в Москве в трамвае № 14 неизвестный человек двумя выстрелами убил военного с тремя ромбами в петлицах. Пистолет был брошен на месте преступления. Трамвай остановился, пассажиры в ужасе стали разбегаться. Убит был Шапошников Рим Сергеевич - заместитель начальника Политуправления Красной армии (ПУР РККА). Было опрошено много свидетелей, но сказать, кто же стрелял, никто не смог. А через два дня в ОГПУ с повинной явился 18-летний Лев Георгиевич Любарский. Его сопровождал брат Василий Георгиевич, 20 лет от роду, студент первого курса МГУ. Лев заявил, что это он убил военного в трамвае.
Любарский Лев Георгиевич, сын бывшего чиновника, был уроженцем Чернигова, окончил там профессионально-техническую школу, после чего приехал в Москву с целью поступить в институт, проживал в квартире Шелковых. Ольга Александровна Шелкова (ур. Любарская), 1881 года рождения, была теткой Льва Любарского, родилась в Варшаве. Работала преподавателем Промышленно-экономического института. Её муж, Паисий Иванович Шелков, из крестьян, был профессором, ректором того же института.
На допросе 19 августа 1928 года Лев Любарский показал: «Перед моим отъездом в Москву мои родители, мать и отец, в письмах просили Шелковых меня устроить в Москве на квартире, и они [Шелковы - прим. А.С.] написали, чтобы я приехал. В Москву я приезжал для того, чтобы поступить в вуз. … Прибыв в гор. Москву, я начал усиленно готовиться часов по 15 в сутки и в середине июля месяца с. г. я снова почувствовал полное разочарование в себе, и появилась опять неуверенность в себе, и это чувство чем дальше, тем более развивалось во мне, и, наконец, я забросил все занятия и решил покончить с собой, и сперва решил повеситься. Это было около месяца тому назад. С этой целью я сделал из веревки петлю и с ней пошел на чердак, где прикрепил свободный конец к балке, после чего веревку с петлей несколько раз завернул за балку, чтобы эта веревка с петлей не бросалась бы в глаза. Затем эта веревка показалась мне слишком толстой, и я сделал другую петлю из шелкового шнура, который оторвал от отдушины в квартире Шелкова, в детской комнате. Сделав из нее петлю, я ее привязал к висевшей уже прежде веревке, затем принес из квартиры Шелкова скамеечку, всунул голову в петлю и выбил ногами скамеечку, но сейчас же шелковый шнурок порвался и я упал на землю. … После этого я думал покончить с жизнью, вскрыв себе на руке вены, для чего я купил себе финский нож. Последний был очень тупой, из железа, и я его точил на кирпиче, но этим лишь его зазубрил. От этого способа самоубийства я отказался, боясь его не довести до конца, а именно я мог бы поднять крик и ко мне прибежали бы на помощь и спасли бы. Затем я решил отравиться. … В аптеке я получил порошки, в коих был морфий. Я думал выпить все эти порошки, но потом побоялся, думал, что их окажется мало. Затем я хотел броситься под поезд, для чего выезжал в дачные местности в Клязьму, в Тарасовку. Я ждал идущие поезда, но опять-таки боялся броситься, так как решил, что машинист может своевременно остановить поезд, и я буду спасен или буду искалечен на всю жизнь. Затем, проходя по городу, случайно в охотничьем магазине, который находился напротив здания ОГПУ, на витрине я увидел пистолет и вот решил купить его и застрелиться» .
Застрелиться Любарский так и не решился. Тогда он придумал убить кого-нибудь из руководителей государства, чтобы наверняка быть расстрелянным. Но Любарский не представлял как выглядят руководители государства. Поэтому он решил застрелить военного: «не зная высокопоставленное лицо в штатской одежде, я решил убить лицо военное с большим количеством ромбов».
После принятия решения, Любарскому оставалось найти подходящую фигуру. Несколько дней он ездил по Москве, но ничего нужного не попадалось. А если он и встречал военного с большим количеством ромбов, то у него не хватало решимости выстрелить.
И вот, наконец: «Увидев этого военного, я сразу пошел за ним и решил его убить. Этот военный вошел в моторный вагон, а я вскочил в тот же вагон. … Так мы ехали до Трубной площади, где военный встал и пошел к выходу. Я тоже поднялся за ним и пошел к выходу. Пистолет я носил под газетой, прижав к груди, и правой рукой держал на курке. Пистолет был взведен на оба взвода, и я опасался, что он от толчка может выстрелить. Между мной и военным был какой-то неизвестный мне гражданин, тоже направляющийся к выходу. После Трубной площади военный подошел к самой двери, я находился около него совсем вплотную. Около одной из остановок после Трубной площади, когда трамвай стал замедлять ход, я вынул из-под газеты пистолет, направил его в затылок военному и выстрелил в упор. Я обернулся лицом к публике и ожидал с пистолетом в руках, когда меня схватят. В вагоне поднялась паника, и на меня никто не обращал внимания. Я сел на скамью и тоже с пистолетом ожидал своего ареста. Когда публики никого в трамвае не осталось, я выронил у лавочки, на которой сидел, пистолет, вышел из трамвая и продолжал стоять возле собравшейся толпы. Трамвай уехал, я все ожидал, что меня арестуют, но никто не обращал на меня внимания, я же сам говорить не хотел. Я хотел, чтобы меня арестовали. Не желая лично заявлять о том, что это убийство совершил я, так как личное мое заявление, по-моему, могло послужить смягчающим обстоятельством, я медленно ушел от места происшествия» .
После этого Лев Любарский поехал куда глаза глядят, каким-то образом оказался за городом, спал в лесу, какой-то пруд пытался переплыть. В это время семья сходила с ума от беспокойства. Сначала родственники думали, что Лев просто пошел к кому-то из товарищей заниматься. Но того всё не было и не было. Родственники заявили в милицию о пропаже Льва, наводили справки в институте Склифосовского. Ольга Александровна Шелкова, прочитав пессимистические дневники Льва, решила, что он покончил с собой.
Наконец, вечером 18 августа, Лев явился на квартиру родного брата, Василия. Лев был грязным, мокрым, удивительно спокойным. Он сообщил, что убил военного с тремя ромбами. При этом Лев спросил Василия, какой это чин или какую должность убитый им человек занимает. В первый момент Василий не поверил. В потрясенном состоянии он поехал к двоюродному брату, Борису Александровичу Любарскому (родному брату Ольги Александровны Шелковой) за содействием и советом. Борис приехал на квартиру Василия, поговорил со Львом, убедился, что последний говорит правду (Борису из газет было известно об убийстве Шапошникова). Борис и Василий стали обсуждать, что делать с братом. Они полагали, что ОГПУ его уже разыскивает, так как при покупке пистолета в оружейном магазине Лев оставил расписку, подписавшись своей фамилией. Поэтому братья решили, что Льва следует отвезти в ОГПУ, а не в психиатрическую лечебницу. Убедили Льва, что в ОГПУ ему ничего плохого не сделают, во всем разберутся, что потом Льва отправят на лечение.
Василий и Борис отвезли Льва в ОГПУ. Вернувшись, они рассказали, что «Леву очень хорошо приняли, накормили и уложили спать, а их отвезли домой». Они считали, что за ним там будет уход и что на днях дело разберется.
Признания Льва Любарского в ОГПУ вызвали подозрение, что убийца психически нездоров. Это полностью подтвердилось в результате медицинского обследования. Из акта об освидетельствовании заключенного Любарского Л. Г. врачом-психиатром мест заключения и врачом санчасти ОГПУ 21 августа 1928 года: «…на основании изложенного следует полагать, что Любарский страдает душевной болезнью в форме шизофрении, имеющей у него уже многолетнюю давность, и что инкриминируемое ему деяние совершено в состоянии душевной болезни» .
Душевная болезнь была наследственной. В семье Льва Любарского не только он один задумывался о том, как лучше убить себя. Покончили с собой или завершили свою жизнь в психиатрической лечебнице пятеро его ближайших родственников
Но чекисты не были заинтересованы в лечении Льва Любарского. Что бы это им дало в продвижении по карьерной лестнице, разве получили бы они за такое расследование награды. Поэтому на лечение Льва не отправили. Наоборот, следователи создали «террористическую организацию», раскрыли «дело» так, как им это было нужно.
Если на первом допросе Лев Любарский с полной откровенностью рассказал о своем состоянии, которое привело его к убийству Шапошникова, то на втором допросе, который состоялся более чем через два месяца, 29 октября 1929 года, он дал нужные следствию показания. В акте об освидетельствовании Льва сказано: «оказывается легко подчиняющимся воздействию на него» , то есть он был легко внушаемым человеком.
На втором допросе Лев Любарский заявил, что он, находясь в здравом уме, совершил теракт по наущению антисоветской среды, в которой он оказался, приехав в Москву. Среда эта - его родственники и их друзья…
Читая протоколы первого и второго допроса, создается впечатление, что это два разных человека.
Еще одним трагическим обстоятельством для семьи Любарских было то, что родной брат Ольги Александровны Шелковой и Бориса Александровича Любарского, Всеволод Александрович Любарский, офицер Русской армии, проживал в Варшаве. Иногда по делам фирмы, в которой он служил, Любарский приезжал в Москву. Естественно, он общался с родственниками, переписывался с ними, помогал деньгами.
Вот за это обстоятельство и зацепились чекисты. Они «установили», что Всеволод Любарский был «агентом Польгенштаба» (на самом деле не имел никакого отношения), им был организован теракт, осуществленный его племянником - Львом Любарским.
И начались аресты … Были арестованы все Любарские, их родственники, бывшие жены и бывшие мужья, их друзья, друзья друзей, знакомые, знакомые знакомых. Можно подумать, что показания Льва Любарского сломали жизни этих людей. Но я думаю, что рано или поздно они всё равно были бы репрессированы просто за то, что они принадлежали к «враждебному» классу. Всего по этому делу было арестовано более ста человек. Наверно о них стоит потом рассказать отдельно.
Из семьи Любарских 12 июня 1929 года были расстреляны:
1. Любарский Лев Георгиевич, 19 лет, по статье 58/8 и 58/11;
3. Шелкова Ольга Александровна, 47 лет, по статье 58/6, 58/8;
3. Любарский Борис Александрович, 40 лет, по статье 58/6, 58/8;
В деле нет фотографии
Всего по этому «делу» 12 июня 1929 расстреляли двенадцать человек.
Любарский Василий Георгиевич, 21 года, получил пять лет концлагеря:
Любарская Анна Ивановна, 32 лет, дворянка, была дочерью казачьего генерала Донскова Ивана Платоновича. Два ее брата офицеры Русской армии были расстреляны в 1920 году. Она была бывшей женой Бориса Александровича Любарского, они развелись за пять лет до описываемых событий в 1924 году. Служила она в секретариате ВЦИКа, и злые языки утверждали, что она являлась любовницей секретаря ЦИКа Енукидзе. Те же языки говорили, что ей расстрел по статье 58/6 и 58/8 заменили десятью годами концлагеря благодаря его хлопотам.
Остальные родственники той или иной степени дальности получили от высылки до пяти лет концлагеря.
Но на этом трагедия семьи Любарских не закончилась. В 1929 году муж Ольги Александровны, Шелков Паисий Иванович, не был репрессирован. В 1932 году он был ректором Промышленно-экономического техникума.
6 марта 1932 года Иуда Миронович Штерн, 28 лет, студент того самого техникума, где директором был Паисий Иванович Шелков, совершил на улице Москвы террористический акт против первого секретаря посольства Германской республики, тяжело его ранив. На суде, частично проходившем при открытых дверях, он был обвинен в совершении террористического акта в целях вызвать войну Германии против СССР. Соучастниками террориста были признаны директор техникума П.И. Шелков, в котором Штерн учился, и многие студенты этого техникума.
Из приговора по делу Васильева и Штерна:
…рассмотрев в судебном заседании 4, 5 и 6 апреля 1932 г. дело по обвинению:
1. Штерна, Иуды Мироновича, 28 лет, с незаконченным высшим образованием, без определенных занятий, сына бывш. собственника мастерской, не судившегося, и
2. Васильева, Сергея Сергеевича, 29 лет, с высшим образованием, сына бывш. домовладельца, по профессии экономиста-финансиста, не судившегося, - в организации террористического акта против советника германского посольства в г. Москве г. фон-Твардовского, каковое преступление предусмотрено п.п. 4 и 8 ст.ст. 58 и 16 Уголовного Кодекса РСФСР.
Нашла судебным следствием установленным следующее:
1. В 1928 г. приезжавший из Варшавы в г. Москву в качестве польского дипломатического курьера польский гражданин Всеволод Любарский организовал совместно со своей сестрой О. А. Шелковой-Любарской, Борисом Любарским, Львом Любарским и другими лицами контрреволюционную террористическую группу.
2. По заданию этой группы член группы Лев Любарский 16 августа 1928 г. выстрелом из револьвера убил в г. Москве старшего инспектора Политического Управления Рабоче-Крестьянской Красной армии тов. Шапошникова.
3. В результате следствия по делу об убийстве т. Шапошникова часть членов группы была выявлена и осуждена в 1929 г., в то время как остальные члены группы продолжали свою контрреволюционную террористическую деятельность». и т.д.
Речь тов. Крыленко на процессе была опубликована в газете «Труд», в которой он сообщал, что по предыдущему делу была разгромлена террористическая организация Шелковой-Любарской, но как теперь выяснилось не до конца разгромлена.
Паисий Иванович Шелков был из крестьян. Он был выпускником Московского коммерческого института (ныне - РЭУ им. Г.В. Плеханова), потом быстро стал известным деятелем в области коммерческого образования, являлся соучредителем ряда коммерческих учебных заведений, вел занятия по бухгалтерии и коммерческим вычислениям. В 1913 г. П.И. Шелков вернулся в Московский коммерческий институт в качестве преподавателя. Он выделялся среди деятелей образования своими демократическими убеждениями. В 1918-1919 гг. П.И. Шелков являлся членом коллегии Наркомпроса, а в 1921- 1922 гг. - начальником отдела социально-экономического образования Главпрофобра. Реорганизовав и переименовав Александровское коммерческое училище, П.И. Шелков фактически спас его. Как уже было сказано, он был ректором этого учебного заведения.
Паисий Иванович Шелков, не дожидаясь, пока за ним придут чекисты, повесился.
По этому делу в качестве свидетелей привлекались Анна Ивановна Любарская и Привезенцева Зоя Ивановна, которые на Соловках отбывали срок по делу об убийстве Шапошникова. Обе были этапированы в Москву.
Излишне говорить о том, что после трехлетнего сидения в концлагере Любарская давала показания, составленные ОГПУ, и не могла сказать ни одного слова от себя в защиту истины, в защиту своих родственников.
А вот зато Зоя Ивановна Привезенцева высказалась…
Муж, Зои Ивановны, Привезенцев Владимир Алексеевич, 30 лет, из крестьян, был инженером. Он дружил с Паисием Ивановичем Шелковым. Зоя Привезенцева, 24 лет, домохозяйка, мнила себя поэтессой, певицей, актрисой. Она часто у себя дома устраивала литературные вечеринки, на которые приглашались студенты того самого техникума, ректором которого был П.И. Шелков. Привезенцев говорил, что он всегда гонял этих «щенков», заставая их у жены, когда приходил с работы.
30 июля 1929 года, Кемперпункт:
«Недалеко от меня в колонне стоял с вещами инженер Привезенцев. Он был вне себя, и мы все очень боялись, что он что-нибудь сделает непоправимое в нарушение лагерного распорядка, навлечет на себя, а косвенно и на нас никому не нужные репрессии. Он, зная, что его жену как получившую срок в десять лет ни под каким видом не оставят на материке, а обязательно должны отправить на Соловки, после долгих просьб и унижений перед лагерным начальством добился того, что и его включили в список этапа идущего на Соловки, хотя он как пятилетник должен был остаться на материке с назначением, как инженер, на руководящую должность на производстве. На такое ухудшение своей судьбы в лагере Привезенцев пошел исключительно, чтоб не расставаться со своей женой, считая, что, находясь в одном лагере, он все же сможет хотя бы морально поддержать ее, а его присутствие умерит аппетит начальства в отношении его жены. Ужас его положения оказался в том, что его включили в этап, и он уже стоял под конвоем, а жену его не включили, оставив для утех начальства. Видя только троих наших «одноделок», не видя среди них своей жены, от тщетно пытался спросить их о причине отсутствия ее. Конвой не давал ему говорить, дамы молчали, боясь навлечь на себя гнев решительной командирши. Всем нам очень было его жаль, что мы могли бесправные сделать?
Через две недели Привезенцеву привезли в этапе на Соловки»
Д.С. Лихачев в воспоминаниях о театре на Соловках писал о Зое Привезенцевой, что она «была хорошенькая певица, певшая романсы на слова Есенина (помню - «Никогда я не был на Босфоре…») и нещадно изменявшая мужу, работавшему в Кремле и пытавшемуся из ревности покончить с собой в одной из рот».
Зою Ивановну никто за язык не тянул, но она стучала на своего мужа, который ради нее пошел на ухудшение своей участи, пошел за ней на остров, чтобы быть рядом, поддерживать ее.
Из протокола допроса З.И. Привезенцевой 23 марта 1932 года: «… я зачастую имела беседы на политические темы с Привезенцевым Владимиром Алексеевичем, как до своего замужества с ним, так и после. В этих беседах он выявил свое лицо как человек контр [революционно] настроенный и далеко не разделяющий политики советской власти. После того когда я по делу Демократического союза была осуждена и прибыла в концентрационный лагерь, я там столкнулась со своим мужем Привезенцевым. Он долгое время меня ругал за то, что я на следствии говорила по существу дела Демократического союза. Он говорил, что я должна была придерживаться тактики отрицания и ничего не говорить, что могло бы компрометировать кого бы то ни было. Особенно он обрушился на меня за то, что я рассказала на следствии про него и про то, что он был посвящен в это дело и читал брошюру «Как и для чего мы должны бороться с большевиками» Мне известно, что Привезенцев бывал на квартире у проф. Промышленно-экономического института Шелкова. Заходил к нему он неоднократно. Как часто происходили эти встречи, я не знаю.
Привезенцев отзывался о Шелкове исключительно с хорошей стороны. Для какой цели Привезенцев бывал у Шелкова на квартире, я не знаю. Он мне об этом ничего не говорил. Привезенцев, узнав в лагере о том, что Шелков покончил жизнь самоубийством, очень сожалел об этом».
Через два года, 25.10.1934, Зою Ивановну освободили из Белбалтлага. Пять лет ей скостили. Интересно, что Владимира Алексеевича Привезенцева по делу Васильева-Штерна в 1932 году в качестве свидетеля не привлекали.
Но продолжу дальше о Любарских. Анна Ивановна Любарская была включена во второй соловецкий этап и расстреляна в 8.12.1937 г. вероятно в районе лодейнопольского концлагеря.
Любарский Всеволод Александрович, будучи комиссаром польского города Гдыни, застрелился за несколько дней до нападения Германии на Польшу в 1939 году. Об этом было сообщено в советских газетах. При этом советские газеты не преминули напомнить, что его родственники занимались контрреволюционной террористической и шпионской деятельностью на территории СССР.
Любарский Василий Георгиевич по приговору судебной коллегии Приморского края по ст. 58-10, ч. 2 осужден к расстрелу. Приговор приведен в исполнение 30.12.1941 г.
Владимир Алексеевич Привезенцев (1900 - 1977) Кафедра ФТЭМК
Доктор технических наук (1950), профессор Владимир Алексеевич Привезенцев работал в МЭИ с 1934 г. Сначала - ассистентом, затем доцентом и профессором. Возглавлял кафедру ФТЭМК с 1970 г. по 1975 г.
Кавалер 4-х орденов: 1-го ордена Трудового Красного Знамени, 3-х орденов Знак почета. Заслуженный деятель науки и техники РСФСР с 1970 г. Лауреат государственной премии СССР.
Разработал новые технологии производства обмоточных проводов с применением стекловолокнистой изоляции, разработал технологии эмалирования лаком "Винифлекс", что позволило организовать производство эмалированных проводов для работы при повышенных температурах (1930 - 1940 г.г.); автор многих учебников по кабельной технике.
Судьба играет человеком.
Любарский Лев Георгиевич, сын бывшего чиновника, был уроженцем Чернигова, окончил там профессионально-техническую школу, после чего приехал в Москву с целью поступить в институт, проживал в квартире Шелковых. Ольга Александровна Шелкова (ур. Любарская), 1881 года рождения, была теткой Льва Любарского, родилась в Варшаве. Работала преподавателем Промышленно-экономического института. Её муж, Паисий Иванович Шелков, из крестьян, был профессором, ректором того же института.
На допросе 19 августа 1928 года Лев Любарский показал: «Перед моим отъездом в Москву мои родители, мать и отец, в письмах просили Шелковых меня устроить в Москве на квартире, и они [Шелковы - прим. А.С.] написали, чтобы я приехал. В Москву я приезжал для того, чтобы поступить в вуз. … Прибыв в гор. Москву, я начал усиленно готовиться часов по 15 в сутки и в середине июля месяца с. г. я снова почувствовал полное разочарование в себе, и появилась опять неуверенность в себе, и это чувство чем дальше, тем более развивалось во мне, и, наконец, я забросил все занятия и решил покончить с собой, и сперва решил повеситься. Это было около месяца тому назад. С этой целью я сделал из веревки петлю и с ней пошел на чердак, где прикрепил свободный конец к балке, после чего веревку с петлей несколько раз завернул за балку, чтобы эта веревка с петлей не бросалась бы в глаза. Затем эта веревка показалась мне слишком толстой, и я сделал другую петлю из шелкового шнура, который оторвал от отдушины в квартире Шелкова, в детской комнате. Сделав из нее петлю, я ее привязал к висевшей уже прежде веревке, затем принес из квартиры Шелкова скамеечку, всунул голову в петлю и выбил ногами скамеечку, но сейчас же шелковый шнурок порвался и я упал на землю. … После этого я думал покончить с жизнью, вскрыв себе на руке вены, для чего я купил себе финский нож. Последний был очень тупой, из железа, и я его точил на кирпиче, но этим лишь его зазубрил. От этого способа самоубийства я отказался, боясь его не довести до конца, а именно я мог бы поднять крик и ко мне прибежали бы на помощь и спасли бы. Затем я решил отравиться. … В аптеке я получил порошки, в коих был морфий. Я думал выпить все эти порошки, но потом побоялся, думал, что их окажется мало. Затем я хотел броситься под поезд, для чего выезжал в дачные местности в Клязьму, в Тарасовку. Я ждал идущие поезда, но опять-таки боялся броситься, так как решил, что машинист может своевременно остановить поезд, и я буду спасен или буду искалечен на всю жизнь. Затем, проходя по городу, случайно в охотничьем магазине, который находился напротив здания ОГПУ, на витрине я увидел пистолет и вот решил купить его и застрелиться» .
Застрелиться Любарский так и не решился. Тогда он придумал убить кого-нибудь из руководителей государства, чтобы наверняка быть расстрелянным. Но Любарский не представлял как выглядят руководители государства. Поэтому он решил застрелить военного: «не зная высокопоставленное лицо в штатской одежде, я решил убить лицо военное с большим количеством ромбов».
После принятия решения, Любарскому оставалось найти подходящую фигуру. Несколько дней он ездил по Москве, но ничего нужного не попадалось. А если он и встречал военного с большим количеством ромбов, то у него не хватало решимости выстрелить.
И вот, наконец: «Увидев этого военного, я сразу пошел за ним и решил его убить. Этот военный вошел в моторный вагон, а я вскочил в тот же вагон. … Так мы ехали до Трубной площади, где военный встал и пошел к выходу. Я тоже поднялся за ним и пошел к выходу. Пистолет я носил под газетой, прижав к груди, и правой рукой держал на курке. Пистолет был взведен на оба взвода, и я опасался, что он от толчка может выстрелить. Между мной и военным был какой-то неизвестный мне гражданин, тоже направляющийся к выходу. После Трубной площади военный подошел к самой двери, я находился около него совсем вплотную. Около одной из остановок после Трубной площади, когда трамвай стал замедлять ход, я вынул из-под газеты пистолет, направил его в затылок военному и выстрелил в упор. Я обернулся лицом к публике и ожидал с пистолетом в руках, когда меня схватят. В вагоне поднялась паника, и на меня никто не обращал внимания. Я сел на скамью и тоже с пистолетом ожидал своего ареста. Когда публики никого в трамвае не осталось, я выронил у лавочки, на которой сидел, пистолет, вышел из трамвая и продолжал стоять возле собравшейся толпы. Трамвай уехал, я все ожидал, что меня арестуют, но никто не обращал на меня внимания, я же сам говорить не хотел. Я хотел, чтобы меня арестовали. Не желая лично заявлять о том, что это убийство совершил я, так как личное мое заявление, по-моему, могло послужить смягчающим обстоятельством, я медленно ушел от места происшествия» .
После этого Лев Любарский поехал куда глаза глядят, каким-то образом оказался за городом, спал в лесу, какой-то пруд пытался переплыть. В это время семья сходила с ума от беспокойства. Сначала родственники думали, что Лев просто пошел к кому-то из товарищей заниматься. Но того всё не было и не было. Родственники заявили в милицию о пропаже Льва, наводили справки в институте Склифосовского. Ольга Александровна Шелкова, прочитав пессимистические дневники Льва, решила, что он покончил с собой.
Наконец, вечером 18 августа, Лев явился на квартиру родного брата, Василия. Лев был грязным, мокрым, удивительно спокойным. Он сообщил, что убил военного с тремя ромбами. При этом Лев спросил Василия, какой это чин или какую должность убитый им человек занимает. В первый момент Василий не поверил. В потрясенном состоянии он поехал к двоюродному брату, Борису Александровичу Любарскому (родному брату Ольги Александровны Шелковой) за содействием и советом. Борис приехал на квартиру Василия, поговорил со Львом, убедился, что последний говорит правду (Борису из газет было известно об убийстве Шапошникова). Борис и Василий стали обсуждать, что делать с братом. Они полагали, что ОГПУ его уже разыскивает, так как при покупке пистолета в оружейном магазине Лев оставил расписку, подписавшись своей фамилией. Поэтому братья решили, что Льва следует отвезти в ОГПУ, а не в психиатрическую лечебницу. Убедили Льва, что в ОГПУ ему ничего плохого не сделают, во всем разберутся, что потом Льва отправят на лечение.
Василий и Борис отвезли Льва в ОГПУ. Вернувшись, они рассказали, что «Леву очень хорошо приняли, накормили и уложили спать, а их отвезли домой». Они считали, что за ним там будет уход и что на днях дело разберется.
Признания Льва Любарского в ОГПУ вызвали подозрение, что убийца психически нездоров. Это полностью подтвердилось в результате медицинского обследования. Из акта об освидетельствовании заключенного Любарского Л. Г. врачом-психиатром мест заключения и врачом санчасти ОГПУ 21 августа 1928 года: «…на основании изложенного следует полагать, что Любарский страдает душевной болезнью в форме шизофрении, имеющей у него уже многолетнюю давность, и что инкриминируемое ему деяние совершено в состоянии душевной болезни» .
Душевная болезнь была наследственной. В семье Льва Любарского не только он один задумывался о том, как лучше убить себя. Покончили с собой или завершили свою жизнь в психиатрической лечебнице пятеро его ближайших родственников
Но чекисты не были заинтересованы в лечении Льва Любарского. Что бы это им дало в продвижении по карьерной лестнице, разве получили бы они за такое расследование награды. Поэтому на лечение Льва не отправили. Наоборот, следователи создали «террористическую организацию», раскрыли «дело» так, как им это было нужно.
Если на первом допросе Лев Любарский с полной откровенностью рассказал о своем состоянии, которое привело его к убийству Шапошникова, то на втором допросе, который состоялся более чем через два месяца, 29 октября 1929 года, он дал нужные следствию показания. В акте об освидетельствовании Льва сказано: «оказывается легко подчиняющимся воздействию на него» , то есть он был легко внушаемым человеком.
На втором допросе Лев Любарский заявил, что он, находясь в здравом уме, совершил теракт по наущению антисоветской среды, в которой он оказался, приехав в Москву. Среда эта - его родственники и их друзья…
Читая протоколы первого и второго допроса, создается впечатление, что это два разных человека.
Еще одним трагическим обстоятельством для семьи Любарских было то, что родной брат Ольги Александровны Шелковой и Бориса Александровича Любарского, Всеволод Александрович Любарский, офицер Русской армии, проживал в Варшаве. Иногда по делам фирмы, в которой он служил, Любарский приезжал в Москву. Естественно, он общался с родственниками, переписывался с ними, помогал деньгами.
Вот за это обстоятельство и зацепились чекисты. Они «установили», что Всеволод Любарский был «агентом Польгенштаба» (на самом деле не имел никакого отношения), им был организован теракт, осуществленный его племянником - Львом Любарским.
И начались аресты … Были арестованы все Любарские, их родственники, бывшие жены и бывшие мужья, их друзья, друзья друзей, знакомые, знакомые знакомых. Можно подумать, что показания Льва Любарского сломали жизни этих людей. Но я думаю, что рано или поздно они всё равно были бы репрессированы просто за то, что они принадлежали к «враждебному» классу. Всего по этому делу было арестовано более ста человек. Наверно о них стоит потом рассказать отдельно.
Из семьи Любарских 12 июня 1929 года были расстреляны:
1. Любарский Лев Георгиевич, 19 лет, по статье 58/8 и 58/11;
3. Шелкова Ольга Александровна, 47 лет, по статье 58/6, 58/8;
3. Любарский Борис Александрович, 40 лет, по статье 58/6, 58/8;
В деле нет фотографии
Всего по этому «делу» 12 июня 1929 расстреляли двенадцать человек.
Любарский Василий Георгиевич, 21 года, получил пять лет концлагеря:
Любарская Анна Ивановна, 32 лет, дворянка, была дочерью казачьего генерала Донскова Ивана Платоновича. Два ее брата офицеры Русской армии были расстреляны в 1920 году. Она была бывшей женой Бориса Александровича Любарского, они развелись за пять лет до описываемых событий в 1924 году. Служила она в секретариате ВЦИКа, и злые языки утверждали, что она являлась любовницей секретаря ЦИКа Енукидзе. Те же языки говорили, что ей расстрел по статье 58/6 и 58/8 заменили десятью годами концлагеря благодаря его хлопотам.
Остальные родственники той или иной степени дальности получили от высылки до пяти лет концлагеря.
Но на этом трагедия семьи Любарских не закончилась. В 1929 году муж Ольги Александровны, Шелков Паисий Иванович, не был репрессирован. В 1932 году он был ректором Промышленно-экономического техникума.
6 марта 1932 года Иуда Миронович Штерн, 28 лет, студент того самого техникума, где директором был Паисий Иванович Шелков, совершил на улице Москвы террористический акт против первого секретаря посольства Германской республики, тяжело его ранив. На суде, частично проходившем при открытых дверях, он был обвинен в совершении террористического акта в целях вызвать войну Германии против СССР. Соучастниками террориста были признаны директор техникума П.И. Шелков, в котором Штерн учился, и многие студенты этого техникума.
Из приговора по делу Васильева и Штерна:
…рассмотрев в судебном заседании 4, 5 и 6 апреля 1932 г. дело по обвинению:
1. Штерна, Иуды Мироновича, 28 лет, с незаконченным высшим образованием, без определенных занятий, сына бывш. собственника мастерской, не судившегося, и
2. Васильева, Сергея Сергеевича, 29 лет, с высшим образованием, сына бывш. домовладельца, по профессии экономиста-финансиста, не судившегося, - в организации террористического акта против советника германского посольства в г. Москве г. фон-Твардовского, каковое преступление предусмотрено п.п. 4 и 8 ст.ст. 58 и 16 Уголовного Кодекса РСФСР.
Нашла судебным следствием установленным следующее:
1. В 1928 г. приезжавший из Варшавы в г. Москву в качестве польского дипломатического курьера польский гражданин Всеволод Любарский организовал совместно со своей сестрой О. А. Шелковой-Любарской, Борисом Любарским, Львом Любарским и другими лицами контрреволюционную террористическую группу.
2. По заданию этой группы член группы Лев Любарский 16 августа 1928 г. выстрелом из револьвера убил в г. Москве старшего инспектора Политического Управления Рабоче-Крестьянской Красной армии тов. Шапошникова.
3. В результате следствия по делу об убийстве т. Шапошникова часть членов группы была выявлена и осуждена в 1929 г., в то время как остальные члены группы продолжали свою контрреволюционную террористическую деятельность». и т.д.
Речь тов. Крыленко на процессе была опубликована в газете «Труд», в которой он сообщал, что по предыдущему делу была разгромлена террористическая организация Шелковой-Любарской, но как теперь выяснилось не до конца разгромлена.
Паисий Иванович Шелков был из крестьян. Он был выпускником Московского коммерческого института (ныне - РЭУ им. Г.В. Плеханова), потом быстро стал известным деятелем в области коммерческого образования, являлся соучредителем ряда коммерческих учебных заведений, вел занятия по бухгалтерии и коммерческим вычислениям. В 1913 г. П.И. Шелков вернулся в Московский коммерческий институт в качестве преподавателя. Он выделялся среди деятелей образования своими демократическими убеждениями. В 1918-1919 гг. П.И. Шелков являлся членом коллегии Наркомпроса, а в 1921- 1922 гг. - начальником отдела социально-экономического образования Главпрофобра. Реорганизовав и переименовав Александровское коммерческое училище, П.И. Шелков фактически спас его. Как уже было сказано, он был ректором этого учебного заведения.
Паисий Иванович Шелков, не дожидаясь, пока за ним придут чекисты, повесился.
По этому делу в качестве свидетелей привлекались Анна Ивановна Любарская и Привезенцева Зоя Ивановна, которые на Соловках отбывали срок по делу об убийстве Шапошникова. Обе были этапированы в Москву.
Излишне говорить о том, что после трехлетнего сидения в концлагере Любарская давала показания, составленные ОГПУ, и не могла сказать ни одного слова от себя в защиту истины, в защиту своих родственников.
А вот зато Зоя Ивановна Привезенцева высказалась…
Муж, Зои Ивановны, Привезенцев Владимир Алексеевич, 30 лет, из крестьян, был инженером. Он дружил с Паисием Ивановичем Шелковым. Зоя Привезенцева, 24 лет, домохозяйка, мнила себя поэтессой, певицей, актрисой. Она часто у себя дома устраивала литературные вечеринки, на которые приглашались студенты того самого техникума, ректором которого был П.И. Шелков. Привезенцев говорил, что он всегда гонял этих «щенков», заставая их у жены, когда приходил с работы.
30 июля 1929 года, Кемперпункт:
«Недалеко от меня в колонне стоял с вещами инженер Привезенцев. Он был вне себя, и мы все очень боялись, что он что-нибудь сделает непоправимое в нарушение лагерного распорядка, навлечет на себя, а косвенно и на нас никому не нужные репрессии. Он, зная, что его жену как получившую срок в десять лет ни под каким видом не оставят на материке, а обязательно должны отправить на Соловки, после долгих просьб и унижений перед лагерным начальством добился того, что и его включили в список этапа идущего на Соловки, хотя он как пятилетник должен был остаться на материке с назначением, как инженер, на руководящую должность на производстве. На такое ухудшение своей судьбы в лагере Привезенцев пошел исключительно, чтоб не расставаться со своей женой, считая, что, находясь в одном лагере, он все же сможет хотя бы морально поддержать ее, а его присутствие умерит аппетит начальства в отношении его жены. Ужас его положения оказался в том, что его включили в этап, и он уже стоял под конвоем, а жену его не включили, оставив для утех начальства. Видя только троих наших «одноделок», не видя среди них своей жены, от тщетно пытался спросить их о причине отсутствия ее. Конвой не давал ему говорить, дамы молчали, боясь навлечь на себя гнев решительной командирши. Всем нам очень было его жаль, что мы могли бесправные сделать?
Через две недели Привезенцеву привезли в этапе на Соловки»
Д.С. Лихачев в воспоминаниях о театре на Соловках писал о Зое Привезенцевой, что она «была хорошенькая певица, певшая романсы на слова Есенина (помню - «Никогда я не был на Босфоре…») и нещадно изменявшая мужу, работавшему в Кремле и пытавшемуся из ревности покончить с собой в одной из рот».
Зою Ивановну никто за язык не тянул, но она стучала на своего мужа, который ради нее пошел на ухудшение своей участи, пошел за ней на остров, чтобы быть рядом, поддерживать ее.
Из протокола допроса З.И. Привезенцевой 23 марта 1932 года: «… я зачастую имела беседы на политические темы с Привезенцевым Владимиром Алексеевичем, как до своего замужества с ним, так и после. В этих беседах он выявил свое лицо как человек контр [революционно] настроенный и далеко не разделяющий политики советской власти. После того когда я по делу Демократического союза была осуждена и прибыла в концентрационный лагерь, я там столкнулась со своим мужем Привезенцевым. Он долгое время меня ругал за то, что я на следствии говорила по существу дела Демократического союза. Он говорил, что я должна была придерживаться тактики отрицания и ничего не говорить, что могло бы компрометировать кого бы то ни было. Особенно он обрушился на меня за то, что я рассказала на следствии про него и про то, что он был посвящен в это дело и читал брошюру «Как и для чего мы должны бороться с большевиками» Мне известно, что Привезенцев бывал на квартире у проф. Промышленно-экономического института Шелкова. Заходил к нему он неоднократно. Как часто происходили эти встречи, я не знаю.
Привезенцев отзывался о Шелкове исключительно с хорошей стороны. Для какой цели Привезенцев бывал у Шелкова на квартире, я не знаю. Он мне об этом ничего не говорил. Привезенцев, узнав в лагере о том, что Шелков покончил жизнь самоубийством, очень сожалел об этом».
Через два года, 25.10.1934, Зою Ивановну освободили из Белбалтлага. Пять лет ей скостили. Интересно, что Владимира Алексеевича Привезенцева по делу Васильева-Штерна в 1932 году в качестве свидетеля не привлекали.
Но продолжу дальше о Любарских. Анна Ивановна Любарская была включена во второй соловецкий этап и расстреляна в 8.12.1937 г. вероятно в районе лодейнопольского концлагеря.
Любарский Всеволод Александрович, будучи комиссаром польского города Гдыни, застрелился за несколько дней до нападения Германии на Польшу в 1939 году. Об этом было сообщено в советских газетах. При этом советские газеты не преминули напомнить, что его родственники занимались контрреволюционной террористической и шпионской деятельностью на территории СССР.
Любарский Василий Георгиевич по приговору судебной коллегии Приморского края по ст. 58-10, ч. 2 осужден к расстрелу. Приговор приведен в исполнение 30.12.1941 г.
Владимир Алексеевич Привезенцев (1900 - 1977) Кафедра ФТЭМК
Доктор технических наук (1950), профессор Владимир Алексеевич Привезенцев работал в МЭИ с 1934 г. Сначала - ассистентом, затем доцентом и профессором. Возглавлял кафедру ФТЭМК с 1970 г. по 1975 г.
Кавалер 4-х орденов: 1-го ордена Трудового Красного Знамени, 3-х орденов Знак почета. Заслуженный деятель науки и техники РСФСР с 1970 г. Лауреат государственной премии СССР.
Разработал новые технологии производства обмоточных проводов с применением стекловолокнистой изоляции, разработал технологии эмалирования лаком "Винифлекс", что позволило организовать производство эмалированных проводов для работы при повышенных температурах (1930 - 1940 г.г.); автор многих учебников по кабельной технике.
Судьба играет человеком.