Легчайшую горсть никому не обидного праха
Так, у Михаила Щербакова есть следующая замечательная композиция:
Сначала, конечно, кажется, что перед нами ещё одна музыкальная иллюстрации к повести А. С. Пушкина «Метель». С вариациями на тему «и если даже - то здесь все строго; тут от порога одна дорога, вокруг на мили дремучий лес; забор высокий, высоковольтка, охраны столько, овчарок столько, что сам бы дьявол не перелез», и тому подобного.
Потом, однако, слушаешь ещё раз и что-то в этой интерпретации представляется неверным. Потому что на сцену выходит ещё одна замечательная песня (точнее, стихотворение, но не суть важно):
Тут тоже при желании можно разглядеть отголоски «пока в ночь не выйдешь, зубами клацая, ни одной машины в такой глуши», но более интересна схожесть сюжетов (вплоть до одинакового зимнего фона) и различие концовок в этих двух песнях.
Речь идёт о двух крайних реакциях, или типах реакции, на трагическое известие, переворачивающее вселенную лирического героя (здесь в обоих случаях в качестве такового выступает неразделённая любовь - хотя во второй песне этого явно не артикулируется). Первый тип - полное изменение субъекта («я ли это еду, нет, другой», а ведь кроме «меня» в песне никого нет, никакого Бурмина). Чапаев сказал бы, что природа света не меняется, и все зависит от субъекта восприятия. Второй же тип полностью противоположен первому - изменение как раз природы всей реальности вокруг, при сохранении субъекта в прежнем статусе («было городом, стало тёмным», но вот «она была тобой и осталась тобой»).
То, что первая реакция мужская, а вторая - женская, мне представляется случайным стечением обстоятельств (хотя можно было бы развить долгую дискуссию об эволюции мужского и женского сознания). Скорее, тут разница между экстравертами и интровертами.
Морали снова нет, разве что можно задаться вопросом, какая из этих реакций более честная и смиренномудрая.
Сначала, конечно, кажется, что перед нами ещё одна музыкальная иллюстрации к повести А. С. Пушкина «Метель». С вариациями на тему «и если даже - то здесь все строго; тут от порога одна дорога, вокруг на мили дремучий лес; забор высокий, высоковольтка, охраны столько, овчарок столько, что сам бы дьявол не перелез», и тому подобного.
Потом, однако, слушаешь ещё раз и что-то в этой интерпретации представляется неверным. Потому что на сцену выходит ещё одна замечательная песня (точнее, стихотворение, но не суть важно):
Тут тоже при желании можно разглядеть отголоски «пока в ночь не выйдешь, зубами клацая, ни одной машины в такой глуши», но более интересна схожесть сюжетов (вплоть до одинакового зимнего фона) и различие концовок в этих двух песнях.
Речь идёт о двух крайних реакциях, или типах реакции, на трагическое известие, переворачивающее вселенную лирического героя (здесь в обоих случаях в качестве такового выступает неразделённая любовь - хотя во второй песне этого явно не артикулируется). Первый тип - полное изменение субъекта («я ли это еду, нет, другой», а ведь кроме «меня» в песне никого нет, никакого Бурмина). Чапаев сказал бы, что природа света не меняется, и все зависит от субъекта восприятия. Второй же тип полностью противоположен первому - изменение как раз природы всей реальности вокруг, при сохранении субъекта в прежнем статусе («было городом, стало тёмным», но вот «она была тобой и осталась тобой»).
То, что первая реакция мужская, а вторая - женская, мне представляется случайным стечением обстоятельств (хотя можно было бы развить долгую дискуссию об эволюции мужского и женского сознания). Скорее, тут разница между экстравертами и интровертами.
Морали снова нет, разве что можно задаться вопросом, какая из этих реакций более честная и смиренномудрая.