Trauermarsch
Снег замел пороги и дороги,
Снег ложится и не надо слов.
А по телевизору - "Итоги",
На экране бравый Киселев.
Он привычный гость в любой квартире,
И, хотите вы того иль нет,
Вам расскажут, что творится в мире,
И уж, перво-наперво, в стране.
Что народ, уставший от обманов,
Демократам завтра скажет "нет",
И народу мил теперь Зюганов
И его партийный комитет.
И что Ельцин посетил студентов,
Добиваясь только одного,
Чтобы, выбирая президента,
Помнили студенты про него.
И что Явлинский лаялся с Гайдаром,
Явной беспринципностью греша,
И что сказал об этом в кулуарах
Жириновский, добрая душа.
И параграф, в обсужденьи коего,
Снова встал парламент на дыбы.
И рабочий путь Егора Строева -
Человека непростой судьбы.
И парад закончив идиотский,
Складывая папки и спеша,
На прощанье фраза: "Умер Бродский,
Cердце. Похоронят в США".
(Андрей Макаревич, «Памяти Бродского»)
Четырнадцать лет назад, в ночь с 27 на 28 января 1996 года не на Васильевском острове, но в Нью-Йорке от инфаркта умер Иосиф Бродский. Похоронили его, конечно, ни в каких не в США, а в Венеции.
«28 января 1996 года после обеда в своей пражской квартире я лежал на диване и слушал музыку. В тот день - Седьмую Малера. Во время четвертой части, Nachtmusik, Ноктюрна - тут помню мельчайшие детали - в комнату вошла жена и что-то страшно сказала. Огромный по-малеровски оркестр - это был Нью-Йоркский филармонический под управлением Бернстайна - гремел, и я ничего не услышал. Но - понял. Но - понимать не захотел. Однако нажал кнопку "пауза" на чёрной коробочке, и второй возглас жены, старавшейся перекрыть музыку, раздался воплем в полной тишине: "Иосиф умер!"
Так Малер, чья симфония за 88 лет до того дебютировала в Праге, вернулся в этот город и с помощью Бернстайна, записавшего Седьмую в Нью-Йорке в те дни, когда Бродский грузил навоз в Норинской, приглушил ноктюрном нью-йоркскую новость. Важное в жизни рифмуется куда чаще, чем хотелось бы.»
(Пётр Вайль, «Гений Места»)
Вот так.
Снег ложится и не надо слов.
А по телевизору - "Итоги",
На экране бравый Киселев.
Он привычный гость в любой квартире,
И, хотите вы того иль нет,
Вам расскажут, что творится в мире,
И уж, перво-наперво, в стране.
Что народ, уставший от обманов,
Демократам завтра скажет "нет",
И народу мил теперь Зюганов
И его партийный комитет.
И что Ельцин посетил студентов,
Добиваясь только одного,
Чтобы, выбирая президента,
Помнили студенты про него.
И что Явлинский лаялся с Гайдаром,
Явной беспринципностью греша,
И что сказал об этом в кулуарах
Жириновский, добрая душа.
И параграф, в обсужденьи коего,
Снова встал парламент на дыбы.
И рабочий путь Егора Строева -
Человека непростой судьбы.
И парад закончив идиотский,
Складывая папки и спеша,
На прощанье фраза: "Умер Бродский,
Cердце. Похоронят в США".
(Андрей Макаревич, «Памяти Бродского»)
Четырнадцать лет назад, в ночь с 27 на 28 января 1996 года не на Васильевском острове, но в Нью-Йорке от инфаркта умер Иосиф Бродский. Похоронили его, конечно, ни в каких не в США, а в Венеции.
«28 января 1996 года после обеда в своей пражской квартире я лежал на диване и слушал музыку. В тот день - Седьмую Малера. Во время четвертой части, Nachtmusik, Ноктюрна - тут помню мельчайшие детали - в комнату вошла жена и что-то страшно сказала. Огромный по-малеровски оркестр - это был Нью-Йоркский филармонический под управлением Бернстайна - гремел, и я ничего не услышал. Но - понял. Но - понимать не захотел. Однако нажал кнопку "пауза" на чёрной коробочке, и второй возглас жены, старавшейся перекрыть музыку, раздался воплем в полной тишине: "Иосиф умер!"
Так Малер, чья симфония за 88 лет до того дебютировала в Праге, вернулся в этот город и с помощью Бернстайна, записавшего Седьмую в Нью-Йорке в те дни, когда Бродский грузил навоз в Норинской, приглушил ноктюрном нью-йоркскую новость. Важное в жизни рифмуется куда чаще, чем хотелось бы.»
(Пётр Вайль, «Гений Места»)
Вот так.