Война. Гражданские. Записки очевидца.
Оригинал взят у nata_land в Война. Оккупация. Воспоминания мамы.
С Днем Победы, друзья! В эту ее годовщину я расскажу не о дедах-фронтовиках, а членах моей семьи, прошедших войну по-другому, но кому, я считаю, было не менее трудно и страшно, о тех, для кого приход наших войск означал жизнь, спасение.
Семьи моих бабушек-дедушек со стороны мамы были глубоко верующими. Благодаря вере дедушка и бабушка встретились. Благодаря ей же, я считаю, члены семьи и уцелели во время войны. Почти все. Моя прабабушка Ярiна (Ирина), еще до революции пешком совершила паломничество в Иерусалим. По семейному преданию, она и отмолила своих потомков на несколько поколений вперед. И не только мужчин, уходивших на фронт в самое пекло, но и свою будущую правнучку - мою маму.
В 1941 году маме исполнился годик. Жили они тогда в Мурманске, дед Саша служил корабельным механиком на северном ВМФ. В июне, за несколько дней до начала войны, несколько военных моряков отправили своих женщин и детей из сурового северного края на благословенную родину, в украинское село Паланка - набираться солнца и здоровья. Война застала отпускниц посреди дороги. А так как Мурманск был моментально объявлен закрытым городом, обратно женщин не пустили, велели следовать согласно билетам на Украину. Поэтому еще через небольшое время семьи военных моряков поневоле оказались на оккупированной территории. Память моей мамы на удивление много сохранила о тех годах. Она помнит даже заполошный стук в окно, темной летней ночью, помнит, как ее, завернутую в одеяло, бегом несут куда-то, зажимая рот рукой, уговаривая не плакать. Это воспоминания про страшную ночь, когда расстреляны были две другие семьи военных моряков. Женщин с малыми детьми. А бабушку и прабабушку - жену и тещу военного моряка Александра Кирилловича Полищука, уроженца Паланки, успели предупредить. Дело решали минуты. Босиком, в одних ночных рубашках, завернув мою маленькую маму в одеяло, они выскочили из хаты, и убежали куда-то в поля, спрятались в стогах. А потом родные на телеге, все в том же сене, вывезли их из Паланки в Умань.
Когда я была маленькая - мама часто рассказывала мне запомнившиеся ей яркие эпизоды оккупационного житья-бытья. В Умани им помогли устроиться верующие. Собрали для них какую-то одежду и немного денег, помогли с жильем - крохотной комнаткой без мебели, в которой мама с прабабушкой спали на перине, постеленной прямо на пол. Прабабушке помогли устроиться работать на мельнице. А соседями по дому у них были немецкие офицеры. У одного был денщик-итальянец.
Прабабушка - русская женщина, сибирячка, дворянка, говорила теперь в быту только по-украински - сказался ужас от расстрела друзей с детьми. Но она хорошо знала немецкий и итальянский. Дореволюционное образование во-первых, поездка в Италию в юности во-вторых. Знания прабабушки и наличие репрессированных советской властью родных спасли мою маленькую маму в первый раз.
Сама она помнила следующее. Как голодная выбралась из своей комнатушки, где ей было строго-настрого наказано сидеть тихо, почуяв необыкновенно вкусные запахи. Увидела огромную комнату, а посередине огромный стол, заставленный едой. Было ей около 2-х лет. Как завороженная доковыляла до стола и что-то с него ручонкой потянула. В этот момент ввалились огромные, одетые в черную форму люди. Один заорал что-то, больно схватил ее, как щенка за шиворот, и швырнул через всю комнату. Так мощно, что маленькое тельце ребенка в полете открыло собой створки двойных деревянных дверей и пролетев насквозь маленькую комнату ударилось о стену так сильно, что мама не могла вздохнуть. А офицер, крича что-то ,уже рвал застежку кобуры, доставая пистолет.
И тут между фашистом и маленькой мамой встала неизвестно откуда прибежавшая бабушка. Она встала прямая, как струна, и громко и яростно говорила что-то по-немецки. Фашист замолчал, потом махнул рукой и сел за стол, а прабабушка подхватила маму на руки и унесла на кухню. Маму потом долго лечили как и чем могли. У нее были сильные ушибы, кровоподтеки и, по всей видимости, сотрясение мозга
Прабабушка потом рассказывала маме, что кричала фашисту что-то вроде того, что напишет самому Гитлеру от том, как его офицеры уничтожают последних потомков старинных дворянских родов. И, как ни странно, эта откровенная нелепица подействовала, мерзавец притих и даже потом был вежлив, насколько позволяли обстоятельства. Хотя кто ему мешал пристрелить заодно и женщину?
А итальянец-денщик там, на кухне, плакал потом, прощения у бабушки просил за "этих скотов", ругал Гитлера и одновременно жарил тому самому офицеру яичницу. Жарил, ругался по итальянски, плакал и СМОРКАЛСЯ в эту яичницу, желая офицеру сдохнуть. Как он сморкался в яичницу- мама тоже помнит.
Другое воспоминание - болезнь. Воспаление легких. Мама умирала. От еды отказывалась, да какая там была еда - грубый хлеб да гнилая картошка в лучшем случае. И тогда знакомый врач, из верующих, добыл для мамы лекарство. Какие-то порошки. Горькие. А еще у одной знакомой, где детей было мал-мала-меньше, была чудом сохранившаяся курочка. Ее берегли, прятали от немцев, надеялись, что весной занесётся, яички будут. И вот, когда узнали, что мама умирает, зарубили эту курочку и принесли лапки, крылышко и шейку. Прабабушка сварила маме бульон, который она начала по ложечке есть. Вот и спасли, выходили мою маму теми порошками и сиротским бульоном.
А третье воспоминание... Прабабушка с мамой на рынке. А посреди площади виселица, и на ней человек с табличкой на груди. Бабушка вдруг хватает маму, прижимает к груди и шепчет: "Не смотри". И молится вслух, шепотом, унося ребенка. Это был тот самый доктор, что достал лекарство. А на груди у него была табличка: "Партизан".Это прабабушка потом рассказывала...
...Мама в палисаднике, полулежит в чем-то вроде креслица на солнышке и смотрит на улицу сквозь штакетины забора. А мимо дома идет и едет на телегах толпа людей, конвоируемая фашистами. На одной телеге лежит женщина. У нее роскошные черные волосы, развеваемые ветром. И эти волосы начинают медленно наматываться на колесную ось. Дикий, звериный вопль. Мама тоже кричит. Появляется прабабушка, хватает ее и уносит в дом. Это вели мимо пойманных фашистами цыган и евреев.(((((((
...Снова палисадник. Мама одна. Вдруг вой, грохот, кругом разрывы. Ужас, ребенок цепенеет,не может бежать. И снова появляется прабабушка. Она накрывает маму своим телом...
Когда наши войска вошли в Умань - мама опять умирала. В солнечной Умани ребенок болел цингой! Но в доме остановились советские офицеры. Теперь можно было умолчать о репрессированном прадеде и сказать о действующем отце и зяте - военном моряке. Впрочем, наши офицеры, увидев в каком состоянии находится ребенок, про ее происхождение не расспрашивали, а срочно определили маму в военный госпиталь. Там ребенку спасли жизнь, а еще подарили первую в ее жизни куклу.
На этой фотографии моя юная мама, моя прабабушка, Ефросинья Прокопьевна Бибикова, благодаря которой осталась в живых моя мама, и прадедушка, Федор Демьянович Бибиков. Репрессированный. Выживший. Реабилитированный.
С Днем Победы, друзья! В эту ее годовщину я расскажу не о дедах-фронтовиках, а членах моей семьи, прошедших войну по-другому, но кому, я считаю, было не менее трудно и страшно, о тех, для кого приход наших войск означал жизнь, спасение.
Семьи моих бабушек-дедушек со стороны мамы были глубоко верующими. Благодаря вере дедушка и бабушка встретились. Благодаря ей же, я считаю, члены семьи и уцелели во время войны. Почти все. Моя прабабушка Ярiна (Ирина), еще до революции пешком совершила паломничество в Иерусалим. По семейному преданию, она и отмолила своих потомков на несколько поколений вперед. И не только мужчин, уходивших на фронт в самое пекло, но и свою будущую правнучку - мою маму.
В 1941 году маме исполнился годик. Жили они тогда в Мурманске, дед Саша служил корабельным механиком на северном ВМФ. В июне, за несколько дней до начала войны, несколько военных моряков отправили своих женщин и детей из сурового северного края на благословенную родину, в украинское село Паланка - набираться солнца и здоровья. Война застала отпускниц посреди дороги. А так как Мурманск был моментально объявлен закрытым городом, обратно женщин не пустили, велели следовать согласно билетам на Украину. Поэтому еще через небольшое время семьи военных моряков поневоле оказались на оккупированной территории. Память моей мамы на удивление много сохранила о тех годах. Она помнит даже заполошный стук в окно, темной летней ночью, помнит, как ее, завернутую в одеяло, бегом несут куда-то, зажимая рот рукой, уговаривая не плакать. Это воспоминания про страшную ночь, когда расстреляны были две другие семьи военных моряков. Женщин с малыми детьми. А бабушку и прабабушку - жену и тещу военного моряка Александра Кирилловича Полищука, уроженца Паланки, успели предупредить. Дело решали минуты. Босиком, в одних ночных рубашках, завернув мою маленькую маму в одеяло, они выскочили из хаты, и убежали куда-то в поля, спрятались в стогах. А потом родные на телеге, все в том же сене, вывезли их из Паланки в Умань.
Когда я была маленькая - мама часто рассказывала мне запомнившиеся ей яркие эпизоды оккупационного житья-бытья. В Умани им помогли устроиться верующие. Собрали для них какую-то одежду и немного денег, помогли с жильем - крохотной комнаткой без мебели, в которой мама с прабабушкой спали на перине, постеленной прямо на пол. Прабабушке помогли устроиться работать на мельнице. А соседями по дому у них были немецкие офицеры. У одного был денщик-итальянец.
Прабабушка - русская женщина, сибирячка, дворянка, говорила теперь в быту только по-украински - сказался ужас от расстрела друзей с детьми. Но она хорошо знала немецкий и итальянский. Дореволюционное образование во-первых, поездка в Италию в юности во-вторых. Знания прабабушки и наличие репрессированных советской властью родных спасли мою маленькую маму в первый раз.
Сама она помнила следующее. Как голодная выбралась из своей комнатушки, где ей было строго-настрого наказано сидеть тихо, почуяв необыкновенно вкусные запахи. Увидела огромную комнату, а посередине огромный стол, заставленный едой. Было ей около 2-х лет. Как завороженная доковыляла до стола и что-то с него ручонкой потянула. В этот момент ввалились огромные, одетые в черную форму люди. Один заорал что-то, больно схватил ее, как щенка за шиворот, и швырнул через всю комнату. Так мощно, что маленькое тельце ребенка в полете открыло собой створки двойных деревянных дверей и пролетев насквозь маленькую комнату ударилось о стену так сильно, что мама не могла вздохнуть. А офицер, крича что-то ,уже рвал застежку кобуры, доставая пистолет.
И тут между фашистом и маленькой мамой встала неизвестно откуда прибежавшая бабушка. Она встала прямая, как струна, и громко и яростно говорила что-то по-немецки. Фашист замолчал, потом махнул рукой и сел за стол, а прабабушка подхватила маму на руки и унесла на кухню. Маму потом долго лечили как и чем могли. У нее были сильные ушибы, кровоподтеки и, по всей видимости, сотрясение мозга
Прабабушка потом рассказывала маме, что кричала фашисту что-то вроде того, что напишет самому Гитлеру от том, как его офицеры уничтожают последних потомков старинных дворянских родов. И, как ни странно, эта откровенная нелепица подействовала, мерзавец притих и даже потом был вежлив, насколько позволяли обстоятельства. Хотя кто ему мешал пристрелить заодно и женщину?
А итальянец-денщик там, на кухне, плакал потом, прощения у бабушки просил за "этих скотов", ругал Гитлера и одновременно жарил тому самому офицеру яичницу. Жарил, ругался по итальянски, плакал и СМОРКАЛСЯ в эту яичницу, желая офицеру сдохнуть. Как он сморкался в яичницу- мама тоже помнит.
Другое воспоминание - болезнь. Воспаление легких. Мама умирала. От еды отказывалась, да какая там была еда - грубый хлеб да гнилая картошка в лучшем случае. И тогда знакомый врач, из верующих, добыл для мамы лекарство. Какие-то порошки. Горькие. А еще у одной знакомой, где детей было мал-мала-меньше, была чудом сохранившаяся курочка. Ее берегли, прятали от немцев, надеялись, что весной занесётся, яички будут. И вот, когда узнали, что мама умирает, зарубили эту курочку и принесли лапки, крылышко и шейку. Прабабушка сварила маме бульон, который она начала по ложечке есть. Вот и спасли, выходили мою маму теми порошками и сиротским бульоном.
А третье воспоминание... Прабабушка с мамой на рынке. А посреди площади виселица, и на ней человек с табличкой на груди. Бабушка вдруг хватает маму, прижимает к груди и шепчет: "Не смотри". И молится вслух, шепотом, унося ребенка. Это был тот самый доктор, что достал лекарство. А на груди у него была табличка: "Партизан".Это прабабушка потом рассказывала...
...Мама в палисаднике, полулежит в чем-то вроде креслица на солнышке и смотрит на улицу сквозь штакетины забора. А мимо дома идет и едет на телегах толпа людей, конвоируемая фашистами. На одной телеге лежит женщина. У нее роскошные черные волосы, развеваемые ветром. И эти волосы начинают медленно наматываться на колесную ось. Дикий, звериный вопль. Мама тоже кричит. Появляется прабабушка, хватает ее и уносит в дом. Это вели мимо пойманных фашистами цыган и евреев.(((((((
...Снова палисадник. Мама одна. Вдруг вой, грохот, кругом разрывы. Ужас, ребенок цепенеет,не может бежать. И снова появляется прабабушка. Она накрывает маму своим телом...
Когда наши войска вошли в Умань - мама опять умирала. В солнечной Умани ребенок болел цингой! Но в доме остановились советские офицеры. Теперь можно было умолчать о репрессированном прадеде и сказать о действующем отце и зяте - военном моряке. Впрочем, наши офицеры, увидев в каком состоянии находится ребенок, про ее происхождение не расспрашивали, а срочно определили маму в военный госпиталь. Там ребенку спасли жизнь, а еще подарили первую в ее жизни куклу.
На этой фотографии моя юная мама, моя прабабушка, Ефросинья Прокопьевна Бибикова, благодаря которой осталась в живых моя мама, и прадедушка, Федор Демьянович Бибиков. Репрессированный. Выживший. Реабилитированный.