«Сказки старого Вильнюса II», Макс Фрай
Продолжение отличных историй (мат остался)...
«- А что я, собственно, нарушил?
- Правила транстопографической миграции в ходе субъективного восприятия негативных онейрологических образов, - бодро отрапортовала юная служительница закона. И добавила: - Если говорить человеческим языком, вы задержаны за контрабанду кошмаров.»
Вот это очень кой-кого напоминает:
«- Ты в прошлый раз говорил маме, что ты не волшебник. И был такой грустный. А теперь будешь волшебник, потому что я сделала для тебя волшебную палочку на шесть чуд.
...
Сохраняя серьезность, поблагодарил племянницу, спрятал блестящую палочку во внутренний карман.
- Только не забудь, когда шесть раз поколдуешь, чуды закончатся, - предупредила Элька. - Ты не плачь тогда!»
Любопытные мысли в наличии:
«Искусство началось, когда закончилась магия. Я это наверняка сто раз уже говорил - тебе и всем остальным. Idе́e fixe всей моей жизни. Прежде рисовали только шаманы, и каждый рисунок был действием, исполненным силы и совершенно конкретного смысла. Нарисованный олень, пронзенный нарисованной стрелой, сулил скорую гибель живому зверю и обильную пищу всем заинтересованным лицам. Нарисованный дух-помощник внимательно выслушивал просьбы и начинал чесать репу, прикидывая, как их исполнить. Нарисованный путь в Нижний Мир после нескольких ударов бубна становился широкой тропой, протоптанной ногами сотен предшественников. Нам давным-давно пора возвращаться обратно, девочка. Домой. Я имею в виду, к истокам. Нас там ждут. Рисунок должен снова стать магическим действием, и если это случится не при моей жизни, буду сам виноват, старый дурак, слишком долго тянул, думал, готовился. А чего тут думать? Какая разница, с чего начинать? Вот сейчас, как только ты вошла, я понял: да хоть с рыб. Нарисуем сто рыб мелом на улицах города. То есть ты нарисуешь. Для меня. Решено?»
Язык традиционно прекрасен, но фрагмент тоже с личной отсылкой:
«За соседним столиком сидят мальчишки. Одни, без взрослых. Старший, впрочем, уже может с некоторой натяжкой считаться подростком, на вид ему лет двенадцать-тринадцать. Младшему примерно пять-шесть, и выглядит он как типичное горе луковое, вихрастая личинка антихриста, такие обаятельные детские физиономии хороши в мультфильмах, в жизни же они скорее настораживают.»
Юмор хорош:
«- ... Ну и в один прекрасный день мама потребовала, чтобы я навел порядок в своей комнате. Или, дескать, она сделает это сама, по своему разумению.
- Ох уж эти мамы.
- Да не говори. Однако ее можно понять, еще немного, и там наверняка самозародились бы какие-нибудь новые формы жизни. Не факт, что белковой. А мама не была готова к спонтанным контактам с иным разумом.»
Есть вот лишь нюанс: у героев нет детей. Никогда. Незачем?
«- А что я, собственно, нарушил?
- Правила транстопографической миграции в ходе субъективного восприятия негативных онейрологических образов, - бодро отрапортовала юная служительница закона. И добавила: - Если говорить человеческим языком, вы задержаны за контрабанду кошмаров.»
Вот это очень кой-кого напоминает:
«- Ты в прошлый раз говорил маме, что ты не волшебник. И был такой грустный. А теперь будешь волшебник, потому что я сделала для тебя волшебную палочку на шесть чуд.
...
Сохраняя серьезность, поблагодарил племянницу, спрятал блестящую палочку во внутренний карман.
- Только не забудь, когда шесть раз поколдуешь, чуды закончатся, - предупредила Элька. - Ты не плачь тогда!»
Любопытные мысли в наличии:
«Искусство началось, когда закончилась магия. Я это наверняка сто раз уже говорил - тебе и всем остальным. Idе́e fixe всей моей жизни. Прежде рисовали только шаманы, и каждый рисунок был действием, исполненным силы и совершенно конкретного смысла. Нарисованный олень, пронзенный нарисованной стрелой, сулил скорую гибель живому зверю и обильную пищу всем заинтересованным лицам. Нарисованный дух-помощник внимательно выслушивал просьбы и начинал чесать репу, прикидывая, как их исполнить. Нарисованный путь в Нижний Мир после нескольких ударов бубна становился широкой тропой, протоптанной ногами сотен предшественников. Нам давным-давно пора возвращаться обратно, девочка. Домой. Я имею в виду, к истокам. Нас там ждут. Рисунок должен снова стать магическим действием, и если это случится не при моей жизни, буду сам виноват, старый дурак, слишком долго тянул, думал, готовился. А чего тут думать? Какая разница, с чего начинать? Вот сейчас, как только ты вошла, я понял: да хоть с рыб. Нарисуем сто рыб мелом на улицах города. То есть ты нарисуешь. Для меня. Решено?»
Язык традиционно прекрасен, но фрагмент тоже с личной отсылкой:
«За соседним столиком сидят мальчишки. Одни, без взрослых. Старший, впрочем, уже может с некоторой натяжкой считаться подростком, на вид ему лет двенадцать-тринадцать. Младшему примерно пять-шесть, и выглядит он как типичное горе луковое, вихрастая личинка антихриста, такие обаятельные детские физиономии хороши в мультфильмах, в жизни же они скорее настораживают.»
Юмор хорош:
«- ... Ну и в один прекрасный день мама потребовала, чтобы я навел порядок в своей комнате. Или, дескать, она сделает это сама, по своему разумению.
- Ох уж эти мамы.
- Да не говори. Однако ее можно понять, еще немного, и там наверняка самозародились бы какие-нибудь новые формы жизни. Не факт, что белковой. А мама не была готова к спонтанным контактам с иным разумом.»
Есть вот лишь нюанс: у героев нет детей. Никогда. Незачем?