Кора, у него маленький. Пошли лучше к гуронам. Алиса.
Победа светских кандидатов на выборах в Ливии и значительное отставание от них исламистов могут показаться странными. Победившие революционеры, отчаянно режущие головы своим противникам с воплями "Аллах акбар", вроде как должны были осознать себя правоверными, пребывавшими в мороке чуждых идей и столь же единодушно проголосовать за тех, кто укажет им светлый путь под знаменем Пророка. Ан нет, случился какой-то системный сбой. Исламисты, уже предвкушавшие свою безоговорочную победу, оказались неприятно удивлены итогами выборов - казалось бы, чего этим бедуинам еще надо-то?
Однако ничего странного на самом деле не произошло. Как правило, даже самый ревностный неофит чисто в бытовом плане вполне рационален и полагается не на божественную помощь, а на свои собственные силы. Потомки практичных бедуинов воспользовались лозунгами ислама для того, чтобы решить сугубо конкретную задачу - перераспределить в свою пользу несправедливо принадлежащее кому-то другому. У кого-то перераспределить получилось, у кого-то - нет. Кто-то вообще стал нищим по итогам революции. Тем не менее, этот этап перераспределения завершился - и надобность в фанатизме отпала. Пришло время приземленных решений.
Мне всё это несколько напоминает ситуацию в Чечне. Десанты ваххабитов, сброшенные из Саудовской Аравии, Катара, Иордании, поначалу были приятно удивлены ревностным отношением чеченцев к их идеям. Комсомольские секретари, агрономы и завклубами сбрасывали с себя коммунистическую липкую паутину и с радостью окунались в откровения, которые несли с собой бородатые миссионеры, потрясающие Кораном и АК. Однако спустя весьма короткое время махровый интернационализм ваххабитского учения пришел в коренное противоречие с чисто бытовым национализмом чеченцев, живущих в жестком традиционном укладе, ориентированном на преданность не сколько абстрактной идее, сколько своему клану.
В итоге не прошло и десяти лет, и чеченцы точно с таким же воодушевлением, как приняли ваххабитов, теперь преследуют и истребляют их на своей территории. Особенно усердствуют в этом знатные тейпы, на собственной шкуре испытавшие, что бывает, когда вдруг их незыблемое положение в общей иерархии ставится под сомнение безродными выскочками из незнатных, а то и вообще инородных кланов.
К аналогиям всегда нужно относиться с осторожностью, однако определенное сходство с Ливией наблюдается. Ливийские бедуины и их городские потомки продолжают психологически жить в традиционном укладе, в котором всемирное братство всех правоверных - весьма абстрактное и далёкое понятие по сравнению с клановыми и племенныи интересами. Их интересуют вполне конкретные и приземленные проблемы, и поэтому чисто инстинктивно значительная часть ливийцев ближе к языческому пониманию мироустройства, хотя ислам пришел на их землю уже очень давно.
Проблема заключается в том, что шесть миллионов ливийцев для либеральной экономики - избыточное число. Относительно беспроблемно такое количество людей на территории Ливии могут проживать лишь при патерналистской политике государства, при его всесторонней помощи. Что есть либерализм в его диком первобытном виде - ливийцам еще только предстоит узнать. Как и в России, им придется перейти к пониманию, что без существенной убыли населения царство свободы не построить. Поэтому через год-два-пять, вкусив всех прелестей, ливицы неизбежно вновь будут поставлены перед фактом, что мир несправедлив, и его надо бы немного улучшить. И вот тогда идеи исламистов вновь окажутся востребованными - на какое-то время.