* * *
1
Она звала меня войти в неё,
откуда выхода нет.
а я звал её в пустыню,
откуда выхода нет.
Она заснула в своём раскалённом кресле,
прохладном, как лёд,
а я осязал её раскалённое сердце,
которое никто не берёт.
Она проснулась, и я очнулся,
это был только сон.
Наяву оказалось - живём на улице,
свернувшейся в колесо.
И мы столкнулись сонными лбами
и друг в друга вошли,
а люди ехали за грибами,
срезали нас от земли,
а затем нас вытащили из корзины
и положили на стол.
И она ушла в свои палестины,
а я снова взошёл на столп.
2
Колесом ходит крест и вновь оживёт,
станет наголо и сольётся влёт,
ткёт из лиц жару и разводит мосты,
среди города солнцем ночнее ты.
Сколько боли и сколько тебя - и всё
уравновесит пронзающее колесо,
не измерят ни серпантины дорог,
ни отверстия рук и ног,
а точнее иглы процарапан звук
вкруг по радужке, и замолкает стук
метронома, и листья, скрученные в сердцах,
сдуют капли крови с лица.
Она звала меня войти в неё,
откуда выхода нет.
а я звал её в пустыню,
откуда выхода нет.
Она заснула в своём раскалённом кресле,
прохладном, как лёд,
а я осязал её раскалённое сердце,
которое никто не берёт.
Она проснулась, и я очнулся,
это был только сон.
Наяву оказалось - живём на улице,
свернувшейся в колесо.
И мы столкнулись сонными лбами
и друг в друга вошли,
а люди ехали за грибами,
срезали нас от земли,
а затем нас вытащили из корзины
и положили на стол.
И она ушла в свои палестины,
а я снова взошёл на столп.
2
Колесом ходит крест и вновь оживёт,
станет наголо и сольётся влёт,
ткёт из лиц жару и разводит мосты,
среди города солнцем ночнее ты.
Сколько боли и сколько тебя - и всё
уравновесит пронзающее колесо,
не измерят ни серпантины дорог,
ни отверстия рук и ног,
а точнее иглы процарапан звук
вкруг по радужке, и замолкает стук
метронома, и листья, скрученные в сердцах,
сдуют капли крови с лица.