Луиза против всех или скандал в Саксонском семействе
Принцесса Луиза Тосканская (она же эрцгерцогиня Луиза Австрийская) известна немногим, между тем, она была, своего рода, принцессой Дианой начала XX века.
Она родилась в семье Великого герцога Тосканского Фердинанда IV и его второй супруги Алисы Бурбон-Пармской. Луиза была вторым ребенком в семье, а всего у герцога Тосканского было 10 детей от второго брака и 1 дочь от первого. Когда родилась Луиза, то по легенде повитуха, принимавшая ее, сказала: "Этой девочке суждено носить корону, но в будущем ее ждут несчастья, и бесчисленные горести станут ее участью".
Герцогская семья жила в Зальцбурге в старинном дворце, который Луиза описывала в мрачных тонах: "В моем детстве дворец был самым печальным и мрачным из всех мыслимых мест. Да, он отличался внушительными размерами, но жить в нем было неудобно. Кроме того, ни внутри, ни снаружи дворец не мог считаться произведением искусства. И содержали его не так, как надлежало; вследствие плохого ухода дворец быстро ветшал. В некоторых комнатах когда-то дорогие обои висели сырыми бесцветными клочьями - их так и не заменяли. Ходили мрачные слухи, что в этом тоскливом месте совершались тайные убийства; помню, как мы боялись в детстве, когда нам рассказывали, что картины в Большой галерее по ночам оживают и давно умершие принцы и принцессы выходят из рам и бродят из комнаты в комнату".
Луиза Тосканская в детстве
Во дворце помимо герцогской семьи жило 75 слуг, в основном - итальянцы. Отец Луизы был очень близок к венскому двору, дружил и часто охотился с кронпринцем Рудольфом, так что совершенно неудивительно, что жизнь маленьких тосканских принцев и принцесс с раннего детства подчинялась строгому протоколу, против которого Луиза очень часто бунтовала. Впоследствии она вспоминала о своем воспитании: "Я часто задаюсь вопросом, имеет ли широкая публика хоть малейшее представление о том, что на самом деле означает «воспитание принца». Как жизнь христианина должна служить постоянным приготовлением к жизни вечной, так и жизнь молодых принцев и принцесс служит постоянным приготовлением к их будущему высокому посту. В тот день, когда расставались с нашими нянями, мы прощались и с детством; нас передавали гувернанткам и гувернерам, которые должны были привить нам образцовые манеры. Мы ничего не должны были подвергать сомнению; в идеале нам следовало стать просто мыслящими автоматами. Как мне надоело слушать: «Не садитесь таким образом в карету» или «ваше императорское высочество, если вы хотите стать королевой, никогда не входите в комнату так, как вы… учитесь хладнокровию». Всегда было одно и то же; нас воспитывали не для самих себя, но для того, чтобы мы жили на глазах у всего мира; наши молодые жизни приносили в жертву положению. Нам не полагалось обладать ярко выраженной индивидуальностью или демонстрировать эмоции.
Люди хоть сколько-нибудь разумные наверняка понимают, насколько ужасна такая жизнь для несчастных обладателей темперамента. Для меня, как, наверное, и для многих Габсбургов, подобные тесные рамки и муштра стали настоящей пыткой. Зато другие отпрыски августейших фамилий, начисто лишенные воображения, относятся ко всему, что им вдалбливают, совершенно равнодушно. Некоторые мои кузины вполне довольны своими отвратительными мужьями, которых им подобрали родители. Их - по крайней мере внешне - устраивает монотонное существование. В каком-то смысле такая жизнь во многом предпочтительнее скандалов и постоянного давления, каким подвергаются те, кто пытается вырваться за пределы дворца и обрести дорогу к свободе. Мы с утра до ночи слышали: «Что скажет народ? Что подумает народ?» Спустя какое-то время мы приучились относиться к народу как к своего рода фетишу, который следует ублажать любой ценой. А если кто-то в сердцах бросал: «Ну и черт с ним, с народом!» - ему напоминали о том, какая участь ждала тех представителей королевских семей, которые осмелились не принимать народ всерьез. Мне всегда напоминали об ужасной участи красавицы Марии-Антуанетты. Моя гувернантка упорно твердила: если бы Мария-Антуанетта не наряжалась крестьянкой, ее не казнили бы на гильотине. Вместе с тем мне всегда ставили в пример послушание Марии-Луизы. Ее поведение считалось поистине достойным принцессы. Если бы она не повиновалась императору Австрии и поехала в ссылку к Наполеону, ее ждало бы весьма безотрадное будущее, и Лонгвуд оказался бы далеко не таким приятным, как Парма. Благодаря же тому, что Мария-Луиза послушала родственников, она получила титул герцогини Пармской, у нее было много денег, бесчисленные туалеты, а на ее последующие морганатические браки с плебеями смотрели сквозь пальцы... Поделиться своими мыслями я могла лишь с отцом, но даже он, при всей широте своих взглядов, был немного borne традицией. Помню, когда я попросила у него разрешения брать уроки игры на скрипке, он ответил: «Нет, принцессе неприлично играть на скрипке». К счастью, я с детства была немного осведомлена о том, какая скука царит при других дворах. Начиная с четырнадцати лет я обязана была присутствовать на парадных ужинах, где меня намеренно сажали рядом с самыми неинтересными гостями, чтобы я училась искусству вести светскую беседу - важный навык для любого представителя королевской семьи."
Луиза с сестрой в костюмах времен Марии-Антуанетты
Слушая наставления гувернанток, Луиза понимала, что ей никогда не удастся стать такой же правильной и послушной принцессой, какой была Мария-Луиза и образ казненной французской королевы был ей ближе. Кстати, имена Мария и Антуанетта присутствовали и в длинном списке имен, которые получила Луиза при крещении: Луиза Антуанетта Мария Терезия Жозефа Иоанна Леопольдина Каролина Фердинанда Алиса Эрнестина. Да и впоследствии уже повзрослевшая Луиза будет примерять на себя образ Марии-Антуанетты и наряжаться в ее стиле для костюмированных балов.
В течении восьми лет у Луизы не было сестер, она очень сдружилась с братьями и была настоящим enfant terrible, при чем шалила гораздо чаще, чем все братья вместе взятые. Об одном из таких происшествий в детской Луиза писала:
"Однажды я особенно расшалилась, и в наказание мне запретили идти на урок плавания. Наказание было поистине суровым, потому что я очень любила плавать. В тот день гувернантка повела нас с братьями на прогулку к небольшому озерцу в окрестностях Зальцбурга, любимому летнему месту свиданий зальцбургских щеголей. По озеру плавали многочисленные прогулочные катера и яхты; нас тоже ждал небольшой катер. Моя гувернантка медленно уселась на свое место; со стороны мы тоже выглядели самыми благовоспитанными на свете детьми из королевской семьи. Народ смотрел на нас во все глаза; наверное, именно поэтому мой брат Леопольд прошептал мне на ухо: «Давай что-нибудь сделаем!» На меня снизошло вдохновение. Повернувшись к гувернантке, я попросила:
- Пожалуйста, разрешите мне искупаться!
- Что, ваше императорское высочество?! Нет… это совершенно невозможно!
Тогда я спросила:
- Можно я прыгну в воду?
Братья прыснули в кулаки.
- Нет.
Не тратя больше времени, я прыгнула в воду прямо из катера, в одежде, и принялась плавать вперед и назад, к ужасу зрителей на берегу и к яростному неодобрению моей достойной гувернантки, которая завизжала: «Вылезайте, нехорошая девочка!» - и тут же принялась распекать моих довольных братьев.
Впрочем, мне удалось выбраться из воды без происшествий, и я вернулась во дворец мокрая, но непобежденная. Поднимаясь по парадной мраморной лестнице, я встретила брата императора, эрцгерцога Людвига-Виктора. Он окинул меня изумленным взглядом и расхохотался.
- Признавайся, Луиза, - сказал он, - чем ты занималась?
- Принимала ванну, - ответила я.
- Похоже на то, - ответил он, оглядывая меня с головы до ног, с моей мокрой одежды на ступени натекли лужи. - И мне кажется, - продолжал он, - что ты всегда будешь поступать по-своему! - Добродушно похлопав меня по мокрому плечу, он зашагал дальше".
Принцесса росла, скучала во дворце и периодически устраивала от скуки более или менее серьезные выходки. Ее слишком живому характеру было тесно и душно в рамках, установленных для принцесс: "Человеку со стороны трудно себе представить, насколько бедными на события были мои детство и отрочество. Сам Зальцбург - скучный городок, но во сто крат скучнее была жизнь во дворце. Всякая светская литература запрещалась; мы не видели никаких газет, кроме католических; нам не позволяли посещать художественные выставки, а на концерты или в театр нас вывозили очень редко. В сущности, мы жили как в монастыре; сходство с монашеской обителью усугублялось постоянным присутствием священнослужителей в наших покоях, а наши коллекции четок и молитвенников сделали бы честь какому-нибудь церковному музею".
Но и было в ее детстве и кое-что интересное. Например визиты венценосных особ в Зальцбург:
"Время от времени в Зальцбург приезжали с визитами члены августейшей семьи. Помню кронпринца Рудольфа Австрийского и его невесту, принцессу Стефанию Бельгийскую, которые приехали навестить эрцгерцога Франца-Карла. Их сопровождали Леопольд, король Бельгии, и принцесса Клементина. В то время Клементина была маленькой девочкой; помню, меня восхитило ее красиво вышитое платье, повязанное розовым кушаком, и длинные темно-русые волосы, которые ниспадали ей на плечи. Для Зальцбурга то был довольно торжественный визит, и в замке царило большое волнение, а вечером устроили салют. Кроме того, я видела королеву Португалии Амелию, когда она проезжала через Зальцбург вместе со своей матерью, графиней Парижской. Я восхищалась ею от всего своего юного сердца, потому что она показалась мне очень милой и очаровательной; в своем сшитом на заказ дорожном костюме она выглядела настоящей красавицей. Посещал Зальцбург и персидский шах, и он произвел на меня огромное впечатление, когда верхом скакал по улицам на белом коне с гривой, выкрашенной в красный цвет, а слуга держал над ним большой зонтик. Персы оказались весьма нечистоплотны в своих привычках. Они резали животных и жарили их целиком на мозаичном мраморном полу; все очень радовались, когда визит окончился". Но наибольшее впечатление произвела на Луизу Императрица Елизавета. Их, вероятно, роднили бунтарские настроения и склонность к чудачествам и выходкам: "Мы часто ездили в Хофбург, где однажды я мельком увидела императрицу Елизавету. Она плавно шла по коридору и напоминала красивое привидение. Она всегда странно привлекала меня; возможно, нас сближало своего рода сходство между ее прошлыми и моими будущими несчастьями".
Луизу рано начал занимать вопрос замужества, как и любая принцесса, она должна была выйти замуж не по собственной приходи, но исключительно в интересах своей династии. И в 16 лет герцогиня Алиса начала активно рассматривать претендентов на руку своей старшей дочери. Первым оказался Педро Саксен-Кобург-Готский, который даже понравился Луизе, но выйти за него ей было не суждено: "У императрицы Бразилии, моей двоюродной бабушки, имелся племянник, дом Педру, и она решила, что он станет самым подходящим мужем для меня. Она поделилась своими замыслами с мамой, которая, не теряя времени, повезла меня в Баден-Баден, где тогда проживали императрица и дом Педру. Я понятия не имела, зачем мы приехали с визитом к двоюродной бабушке, но мне все время казалось, что меня подвергают тщательному осмотру. Более того, братья дразнили меня: скоро окажется, что меня уже продали неизвестному мужу. Намеки братьев приводили меня в ярость. Дом Педру показался мне довольно славным юношей, хотя мы не осуществили матримониальных надежд наших родственников. Он относился ко мне просто как к забавной девочке; мы с ним почти все время вместе шалили в парке. Бедный дом Педру! Через три года после нашего знакомства он сошел с ума и теперь содержится под присмотром в каком-то австрийском замке".
Еще одного претендента на руку Луизы отвергла ее мать, относившаяся с антипатией к Кобургским принцам:
"Зимой 1891 года я отправилась с папой с визитом в Вену; родные хотели, чтобы там я вновь встретилась с Фердинандом Болгарским. Мы с ним познакомились за несколько лет до того на одном из семейных ужинов. Тогда меня, четырнадцатилетнюю девочку, посадили за столом между Фердинандом и его братом, Филиппом Кобургским. Весь вечер два принца не обращали на меня никакого внимания и переговаривались друг с другом поверх моей головы. Они беседовали на венгерском языке, который я прекрасно понимала. Их разговор в основном состоял из «послеобеденных историй» и весьма фривольных отчетов об их разнообразных любовных интрижках - подобные темы совершенно не годятся для детских ушей. Почти до самого конца ужина я сидела молча, но под конец, повернувшись к Фердинанду, бегло произнесла по-венгерски:
- Вам не кажется, что довольно неблагоразумно рассказывать о своих интрижках на иностранном языке, не убедившись предварительно, что ваша соседка ничего не понимает?
Мои слова ошеломили Фердинанда. Я же поспешила его успокоить:
- Не волнуйтесь, я никому вас не выдам!
После такого замечания оба брата расхохотались, а Филипп воскликнул:
- Браво! Она чудесная девочка, давай с ней подружимся!
- Нет ничего полезнее, - парировала я, - чем дружить с человеком, которого вы боитесь.
Фердинанд смерил меня оценивающим взглядом и многозначительно заметил, обращаясь к Филиппу:
- Не знал, что в Зальцбурге выращивают такие красивые цветочки!
После того случая он всегда называл меня «Ma petite cousine polyglotte» и всегда живо интересовался моими делами. Всякий раз, как он и его мать, принцесса Клементина, приезжали в Зальцбург, Фердинанд не упускал случая перекинуться со мной несколькими словами..."
"Возможно, я не отказалась бы стать княгиней Болгарии. Фердинанд был красив, богат и довольно занятен в общении" - писала Луиза, но из трех претендентов на ее руку она отдала предпочтение Саксонскому принцу Фридриху-Августу, возможно, на свою беду: "Принцу Фридриху-Августу было всего двадцать один год; в своем синем с золотом мундире он выглядел настоящим красавцем и был очень галантным. Мы несколько раз танцевали вместе; помню, когда он положил свой кивер на кресло, я сказала ему:
- Какая красивая ваза для моего котильонного букета! Я поставлю туда цветы.
Так я и сделала; постепенно кивер заполнился букетами! Я решила, что Фридрих-Август - само обаяние".
Луиза и Фридрих-Август Саксонский
Отказав Фердинанду Болгарскому, Луиза приняла предложение Фридриха-Августа Саксонского и видела свою будущую жизнь с ним в самых радужных тонах: "Мне казалось, что волноваться не о чем. Мой жених молод, красив и предан мне. Пусть даже он немного застенчив и неуклюж, эти недостатки легко исправимы, потому что они убедительно доказывали, что у Фридриха-Августа нет «романов» на стороне и мне не придется сталкиваться с призраками прошлого или выслушивать в высшей степени цветистые рассказы о его интрижках с актрисами и тому подобное".
Получив согласие родителей и Императора на брак, а так же традиционное приданое в 100 тысяч флоринов, которое получали все эрцгерцогини, Луиза с нетерпением ждала своей свадьбы назначенной на 21 ноября и, по ее словам, чувствовала себя принцессой из «Тысячи и одной ночи».
И вот торжественный день настал: "21 ноября я проснулась рано и, как все женщины, принялась гадать, удачен ли день для моей свадьбы. Увы! Утро было туманным; шел проливной дождь, и я испытала своего рода суеверный ужас, который, впрочем, быстро испарился из-за треволнений, связанных с процессом одевания.
Мое свадебное платье было красивым и уникальным нарядом - материя, из которой его сшили, в прошлом составляла часть приданого принцессы Анны Саксонской. После смерти моей сводной сестры Марии-Антуанетты нам достались ее драгоценности и кружева. Кроме того, каждая из нас получила по набору на придворное платье ее матери. Материя, которая досталась мне, была такой красивой, что я всегда мечтала выйти замуж в платье из этой ткани.
Мое свадебное платье было сшито из старинного белого муара и украшено золотыми розами и листьями; на идеально простом корсаже сделали квадратный вырез, какой носят все невесты из королевской семьи. Длинный шлейф, украшенный розовыми венками, был очень тяжелым. Налет времени придал ткани красивый оттенок, и, когда я двигалась, создавалось полное впечатление, что розы мерцают и переливаются. Волосы мне завили и увенчали миртовым венком; позади венка на меня надели диадему из бриллиантовых колосьев, мамин подарок. Из-под диадемы на голову ниспадала складками отороченная кружевами тюлевая вуаль. Как только мой туалет был завершен, мы выстроились в процессию и отправились в имперскую часовню Хофбурга. Помещения, через которые я следовала, были переполнены людьми; наш проход охраняли солдаты. Мой шлейф нес маленький паж, одетый в красный с золотом мундир; интересно, помнит ли граф Харрах, как он тогда устал? Мы дошли до парадной лестницы, когда я случайно оглянулась и увидела, что паж густо покраснел и вот-вот расплачется. Несение шлейфа оказалось непосильной задачей для такого маленького мальчика. Мне стало его так жаль, что я остановилась и, мягко высвободив шлейф, набросила его себе на руку. Такой поступок, конечно, умалял мое достоинство, но мне невыносимо было видеть страдания ребенка... На Фридрихе-Августе была форма австрийских драгун (полка короля Саксонии), которая восхитительно ему шла; когда он с нежностью посмотрел на меня добрыми голубыми глазами, мне показалось, что я в самом деле очень счастлива".
Однако, во время свадьбы не обошлось без дурных предзнаменований: "Три эрцгерцога, стоявшие близко ко мне, пришли в такое нетерпение, что, желая найти другой выход из часовни, нечаянно наступили на мой шлейф. Заметив это, мой деверь, эрцгерцог Отто, довольно испуганно спросил у меня:
- Известно ли вам старинное габсбургское суеверие? Согласно ему, любой, кто наступит невесте на шлейф, в том же году умрет.
- Что ж, сейчас ноябрь, так что им придется поторопиться, - ответила я, стараясь замять случившееся. Однако от меня не укрылось, что происшествие по-настоящему расстроило Отто: с нами, Габсбургами, и без того часто происходят сверхъестественные вещи.
К сожалению, старинное суеверие сбылось. Через две недели после моей свадьбы умерли эрцгерцоги Сигизмунд и Эрнест, а в конце декабря к ним присоединился третий, эрцгерцог Карл-Людвиг."
Луиза и Фридрих-Август в день свадьбы
В целом, семейная жизнь новоиспеченной наследной принцессы началась за здравие. Луиза, казалось, бы делала то, что от нее требовалось: вышла замуж за принца, менее чем через два года после свадьбы, в январе 1893 года подарила Саксонии наследника - принца Георга, а в последний день того же года родила еще одного принца - Фридриха-Кристиана. Всего в браке с 1893 по 1902 года родилось 3 принца и 4 принцессы, одна из которых умерла в младенчестве, остальные же дети дожили до сознательного возраста. "В милых детях я обрела счастье, о котором мечтала. Я очень гордилась детьми и радовалась, когда ими восхищались люди, стоящие в дверях своих домов. К народу Саксонии я не испытываю ничего, кроме любви и благодарности. Саксонцы приветствовали меня в первый день приезда в Дрезден; думаю, с тех пор я сохранила свое место в их сердцах. Они разделяли со мной радость и горе, и нам никогда не препятствовали стены дворца. Больше любого другого я ценю титул, которым оделили меня подданные: «наша Луиза». ". Эта популярность в народе сыграла впоследствии против Луизы - все остальные члены династии не были популярными, более того, зачастую служили мишенью для насмешек у своих подданных.
Впрочем, неприятности начались с неожиданного, а именно с велосипедов: "Всерьез мои неприятности начались в то время, когда дрезденским обществом овладело велосипедное помешательство. Мне очень захотелось научиться ездить, и я спросила мужа, не против ли он того, что я буду брать уроки езды на велосипеде. Он отнесся к моей просьбе весьма благосклонно, и я договорилась о частных уроках, на которых меня, разумеется, всегда сопровождала фрейлина.
Первое время я искренне наслаждалась, но моя радость оказалась недолгой. Как-то меня срочно вызвали к себе король Альберт и королева Карола. Они приняли меня нарочито холодно, и королева недовольным тоном произнесла:
- Луиза, я слышала, что вы учитесь кататься на велосипеде.
- Да, так и есть, - ответила я.
- Думаю, Луиза, вам следует знать, - сказал король, - что велосипед - неподходящая забава для принцессы.
- Да, - вторила ему королева Карола, - и даже если бы дело обстояло иначе, прежде чем брать уроки, вам следовало бы спросить моего позволения.
- Я получила разрешение мужа, - холодно ответила я, - и сочла, что этого вполне достаточно.
- Разрешение Фридриха-Августа значения не имеет, - возразила королева. - Очевидно, вы забыли правила этикета. Прошу не забывать, что королева здесь я, а вы обязаны спрашивать моего разрешения во всех делах.
Возмутившись, я сказала, что мой отец позволял моим сестрам кататься на велосипеде, а то, что он считал правильным, наверняка таковым и является. Все мои доводы были выслушаны с высокомерным презрением, и я ушла в вихре гнева и раненой гордости. Придя к себе, я излила душу Фридриху-Августу. Добрый по натуре, он всегда стремился со всеми ладить. Я сделала вид, что уступила, и не стала продолжать уроки.
Несмотря на то, что уроки были прекращены, слухи о том, что принцесса продолжает кататься на велосипеде все еще циркулировали по дворцу. И конец этому был положен только тогда, когда королева Карола узнала, что германский император позволяет своей сестре ездить на велосипеде по Берлину! Этого было достаточно, чтобы позволить Луизе кататья на велосипеде в Дрездене. Все разрешилось, но эта, почти анекдотическая ситуация с велосипедом стала началом травли.
Несмотря на то, что Луиза вышла замуж по любви и понравилась народу, ее отношения со свекром и золовкой были хуже некуда. К 1902 году разлад между Луизой и Саксонским двором был уже настолько очевиден, что она покинула Саксонию, оставив своих 5 детей и будучи в ожидании младшей дочери. В том, что это произошло Луиза обвиняла инспектора королевского двора и по совместительству - интригана Георга фон Мецша и фрейлину фрау фон Фрицш. Эта фрау, по словам Луизы, не только шпионила за ней и распускала лживые слухи, но и подражала ей, стараясь копировать ее наряды и прически, так что один из сыновей кронпринцессы однажды принял фрау фон Фритцш за свою мать.
Дети Луизы и Фридриха-Августа Саксонских
К 1902 году по Дрездену, а затем и по всей Европе поползли слухи о том, что саксонская принцесса завела роман с наставником своих сыновей. Вот как об этом пишет Луиза:
"Кризис наступил в ноябре 1902 года. Однажды утром фрау фон Фрицш вошла ко мне в гостиную и, к моему крайнему изумлению, посмела сделать замечание по поводу моего дружеского интереса к наставнику моих сыновей. Хотя я считаю себя разумной и всегда прислушиваюсь к добрым советам, наглость этой женщины превзошла все мыслимые пределы. Она сочла себя вправе, на основании дружбы с моим свекром, критиковать меня! Возмутившись, я потребовала, чтобы она повторила свои обвинения в присутствии моего мужа и сказала ему, что я якобы флиртовала с господином Жироном.
Фрау фон Фрицш ломала руки и рыдала, умоляя, чтобы я не заставляла ее все повторять Фридриху-Августу. Затем она побежала к моему свекру, а я разыскала мужа и, разрыдавшись, попросила увезти меня из Саксонии. Тогда он еще не оправился после перелома ноги, и мои мольбы стали для него настоящим потрясением.
- Поедем в Египет! - молила я. - С тобой я почувствую себя в безопасности и успокоюсь. Только ты можешь меня спасти. Умоляю, прошу тебя оградить меня от тех, кто пытается меня погубить!
Но все было тщетно. Муж просто сказал, что я принимаю все слишком близко к сердцу и истерична в силу моего положения. Он уверял, что не может покинуть Дрезден из-за состояния здоровья его отца. Если я в самом деле так хочу, мы можем отправиться в путешествие позже.
- Позже, - рыдала я, - может быть слишком поздно, Фридрих!"
Поездка в Египет так и не состоялась. Слухи о романе Луизы с гувернером никак не подтвердились - и принцесса и месье Жирон упорно отрицали сплетни, более того, месье Жирон был настолько оскорблен, что тотчас же решил покинуть место и уехать из Дрездена. Видя, что эта тактика не работает, фрау фон Фритцш стала распускать сплетни иного характера, пытаясь выставить Луизу душевнобольной. Накачанный сплетнями фрау фон Фрицш, король Георг Саксонский вызвал Луизу для серьезного разговора, состоявшего в обвинениях в ее адрес:
"- Луиза, мне более невыносимо иметь вас своей невесткой. Ваши взгляды и презрение к традициям нашего двора убедили меня в том, что вы совершенно не соответствуете моим представлениям об идеальной королеве Саксонии. Вы не нравитесь мне лично, никогда не нравились, и… одним словом, я намерен вас удалить. Жалею лишь о том, - продолжал он, - что нелепые современные законы не позволяют мне заключить вас в тюрьму пожизненно или, лучше того, сделать так, чтобы вы исчезли и никто не знал бы вашей судьбы. Вы выполнили свое предназначение, то есть произвели на свет принцев, которые продолжат наш род. Поэтому мне вы больше не нужны. Сейчас, Луиза, я скажу вам то, что думал о вас всегда. Вы безумны, а причиной вашего душевного состояния стали глубоко укоренившиеся в вас странности Бурбонов-Габсбургов. К счастью, в наши дни безумцам предоставляют все условия. Поэтому, моя бедная Луиза, я лично позабочусь о том, чтобы вас оградили от последствий ваших поступков".
Понимая, что ее ожидает перспектива быть запертой в лечебнице, Луиза приняла решение бежать из Дрездена.
"Ломая руки, я представляла, насколько буду беспомощна, как только меня поместят в лечебницу для душевнобольных, и с дрожью вспоминала несчастных принцесс, которых приговаривали к тому, что я приравниваю к похоронам заживо. Одним из главных страхов в моей жизни всегда был страх безумия и заключения в сумасшедшем доме, как бы его ни называли - «домом покоя», «уединенным замком» или «частным санаторием». Габсбургов всегда возмущало любое ограничение свободы, и весь мой дух восставал против той участи, какую мне уготовили. Что же я могла сделать? Я долго думала, и в конце концов в моей голове возникло слово: «Побег». Я знала, что в Дрездене дни моей личной свободы сочтены, а любое обращение к мужу окажется бесполезным, если не хуже. Для меня не оставалось иного выхода, кроме бегства. Однако, думая о побеге, я переживала страшные муки, осознав, что мне придется покинуть детей - моих драгоценных малышей. Я живо представила милых Георга и Эрни и моего любимого Тиа. Они останутся без своей мамочки, которая так нежно их любит! Слезы наворачивались на глаза при мысли о моих маленьких девочках; утешало лишь то, что они были еще слишком малы, чтобы долго обо мне горевать.
Дочери Луизы: Маргарета-Карола, Мария-Аликс и Анна-Моника
Меня называют легкомысленной женщиной и бессердечной матерью, которая самым жестоким образом бросила детей. Поскольку же сейчас я рассказываю правду, предоставляю обществу судить, кто проявил большую жестокость - затравленная, преследуемая женщина, которая бежала к свободе, или ее бессовестные враги, оторвавшие ее от мужа, дома и детей? Я знала, что о детях хорошо позаботятся, и думала, что, спустя какое-то время можно будет устроить так, чтобы увидеться с детьми в Зальцбурге или каком-то другом месте, куда без труда можно попасть из Дрездена.
Бегство в одиночку стало для меня еще одним поводом для тревог. О внешнем мире я не знала ничего или почти ничего, а неизвестности всегда страшишься. Я находилась в интересном положении, когда любые волнения нежелательны, и из-за моего физического состояния чувствовала себя нездоровой и физически, и душевно. Обдумывая будущее, я вдруг страшно испугалась. Мой ребенок никогда, ни за что не должен родиться в сумасшедшем доме; его следует любой ценой уберечь от таких ужасных предродовых испытаний! Наверное, это последнее соображение в конце концов заставило меня не ждать более ни секунды. Я обязана была защитить не только себя саму, но и моего еще не рожденного ребенка.
В тот вечер я вела себя так, словно никаких неприятностей не было. Как бы между прочим я сказала: поскольку очень устала, я бы хотела провести несколько дней в Зальцбурге. К моему удивлению, мне никто не возразил; я сразу же написала родителям и предупредила, что намерена нанести им короткий визит. Мне удалось отправить Леопольду долгий подробный отчет обо всем, что произошло. Я написала, что полагаюсь на его обещание мне помочь, если папа откажется предоставить мне приют в Зальцбурге до тех пор, пока все не образуется. После того как я поняла, что в самом деле поеду домой, я жила словно во сне. Как ни странно, в те дни я особенно отчетливо запоминала каждую мелочь в моих покоях. «Посмотри на нас хорошенько, - как будто говорили картины, - потому что, может статься, ты больше нас не увидишь». Знаменитые изумруды мерцали особенно ярко и как будто шептали: «В следующие годы мы будем украшать другую принцессу, но тебя мы запомним». Когда я украдкой пробралась в спальни, чтобы взглянуть на спящих детей, чье-то незримое присутствие как будто следовало за мной и говорило: «Лелей память об этих малышах, несчастная мать, и впоследствии ты утешишься тем, что живешь в их сердцах».
В ту ночь, лежа без сна, разрываемая тревогами, я слушала ровное дыхание мужа. Он спал, не ведая, что принесет завтрашний день. Меня часто одолевало искушение снова обратиться к нему за защитой, но я слишком боялась свекра и потому не смела заговорить.
Наутро, отправляясь на вокзал, чтобы покинуть Дрезден, я испытывала чувство сродни тому, что испытывает эмигрант, который покидает родину; но эмигрант не всегда обязан покидать своих родных и близких. Когда я вошла в купе и поезд отошел от станции, я поняла, что мои дни кронпринцессы Саксонии закончились".
Скандал был оглушительный. Луиза перебралась в Зальцбург, а затем - в Швейцарию. Этот побег, конечно, был очень на руку ее противникам - в прессе упорно раздувались слухи о том, что принцесса уехала из Саксонии вслед за своим любовником - воспитателем ее детей. Состоялось даже некоторое подобие суда, на котором предъявлялись письма, которые Луиза якобы писала Жирону, но, по ее словам, все они были подделаны. Когда заболел один из сыновей Луизы, ей запретили навестить его. Более того, когда она попыталась пробраться в Дрезден, ей не позволили увидеть детей и супруга. Лишь в 1906 году в Мюнхене Луиза снова увидит сыновей. Самая младшая дочь, Моника, появившаяся на свет уже после побега Луизы, все еще оставалась с ней, но король Саксонии продолжал требовать, чтобы девочка приехала в Саксонию и воспитывалась со своими братьями и сестрами. В конце концов Луиза уступила: "Каждый год король просил меня отдать Монику, и всякий раз я умоляла, чтобы мне позволили подержать ее у себя еще немного. Моника была поистине красивым ребенком; она обладала замечательным, солнечным характером и подкупающим обаянием. Мы с ней были неразлучны. Ее общество настолько скрашивало мою жизнь, что я не могла смириться с мыслью о расставании с ней даже на день. Однако ужасное давление в конце концов стало для меня невыносимым. Мне указывали, что моя любовь эгоистична; просили не лишать мою дочь тех преимуществ, которыми она обладает по праву рождения, настаивая, чтобы она разделяла мой несчастный жребий. Я всегда пыталась совершенно беспристрастно относиться к собственным делам и потому всесторонне обдумала вопрос о будущем Моники. Я решила на время отставить в сторону свою материнскую любовь… В конце концов я пришла к выводу: если ей все равно суждено уехать в Саксонию, для нее гораздо лучше ехать, пока она еще маленькая. Тогда никто не сможет упрекнуть меня в том, что я держала ее при себе, пока она не вырастет настолько, что ее можно будет настраивать против родственников. Я не хотела, чтобы дочь когда-нибудь обвиняла меня в том, что я лишила ее принадлежащих ей по праву привилегий. И хотя она, наверное, была со мной очень счастлива, мне показалось, что мой долг - вернуть ее отцу. Могу лишь надеяться, что судьба моей маленькой Моники как принцессы будет счастливее, чем моя собственная участь.
Луиза с младшей дочерью Анной-Моникой
С огромным трудом я разорвала последнюю нить, соединявшую меня с прежней жизнью. Однако я знала: мой муж будет любить Монику, и она, по крайней мере, не будет страдать от недостатка привязанности. Эта мысль облегчила расставание, но милосердное Провидение скрыло то, что готовило для меня будущее. Тогда я еще не знала, что мне больше не позволят увидеться с детьми и что их привязанность ко мне ограничится воспоминаниями детства.".
Впоследствии Луиза еще раз выйдет замуж, но и этот брак, бывший мезальянсом, не принесет ей желанного счастья и продлится совсем недолго. Что касается детей, то с ними ей разрешат видеться, но изредка и только в частном порядке. Все дети очень скучали по матери и сохранили о ней только самые теплые воспоминания. В 1911 году Луиза попытается оправдаться и рассказать о произошедшем - ее воспоминания "My own story" будут пользоваться большой популярностью и даже будут опубликованы типографией Сытина на русском языке в 1912 году. Спустя 100 с лишним лет принцесса Луиза Тосканская, которой так и не довелось стать королевой Саксонии, снова близка русскому читателю, в 2021 году ее мемуары снова были опубликованы в России.