Экспедиции: зачем нужен этот язык?
Сам факт существования какого-нибудь бесписьменного языка с несколькими сотнями носителей ставит такой вопрос.
И его задают не только практичные посторонние, циничные политики, пофигистичные обыватели - список можно продолжить в самых разных выражениях, политкорректных и не очень. И даже не ученые-лингвисты: ученые вообще в курсе, что фундаментальная наука в принципе никому не нужна :)) Самое важное во всем этом то, что такой вопрос задают говорящие на этом языке люди, тот самый малый народ.
Проблема возникает, когда они в результате регулярных контактов с более крупным (и зачастую прогрессивным) соседним народом осваивают язык последнего. И этот новый, широко распространенный язык, постепенно замещает их прежний, родной почти во всех сферах - и в первую очередь в тех, где надо много общаться с чужими. Образование, работа (и в первую очередь - работа связанная с приличным заработком и карьерой), торговля, любые разъезды - во всем этом "выигрывают" те, кто знает язык, понятный большинству. Для всех народов России таким языком оказывается русский.
Кроме этого "мягкого" дрейфа в сторону двуязычия, переход ускоряется обычно и тем, что людей намеренно переучивают на доминирующий язык. Такое переучивание сперва кажется благом - это же образование, широта представлений о мире, контакты... пока не узнаешь, как оно осуществляется на деле. Как? - Запретами на любое употребление малого языка в общественных местах, по возможности - запретами на его употребление дома, в последнем убежище всех таких языков. Проще всего запретить детям говорить в школе - пусть учат русский! Затем можно "настоятельно порекомендовать" родителям этих детей говорить только по-русски дома: иначе "детям будет сложнее учиться". Большинство родителей в советское время следовали этим рекомендациям, стремясь сделать как лучше для своих детей… Затем можно с имперским снобизмом возмущаться, если кто-то станет говорить на малом языке на улице, в транспорте и т.д. - это же невежливо, пусть говорят так, чтобы всем было понятно! А если не создавать письменности, не выпускать периодики и литературы - то все "письменные" сферы употребления по определению будут захвачены доминирующим языком.
Результаты этого жесткого переучивания мы и наблюдаем сейчас. Люди боятся говорить на своем языке; они считают, что это неприлично и невежливо; они считают, что их язык "некрасивый"; они не говорят на этом языке со своими детьми - но уже совершенно не помнят, почему так поступают! Действия остались, причины полузабыты… И они задают себе вопрос: кому и зачем он нужен, этот язык?
Рациональные ответы на этот вопрос сводятся к одному: никому и низачем. Это язык узок, коммуникативно неэффективен, мало полезен социально… Но есть один совершенно нерациональный ответ, который редко озвучивается, но зато периодически вновь и вновь находится разными людьми из этих народов. Не всеми, только одиночками; никогда - в молодости, чаще всего - после тридцати или ещё позже.
Язык для них перестает быть функциональным средством коммуникации - он превращается в "национальное достояние", если только можно ещё использовать это опошленное политиками слово. Он начинает казаться почти тайным знанием, древним волшебством, искусством вроде музыки… и он становится достоянием стариков, как и многие "магические" традиции и представления. Именно поэтому старики становятся информантами - это их сакральная культурная область, далекая от прагматичной реальности молодых. Язык также становится этническим маркером, позволяющим вспомнить и показать, что мы - ещё не они, у нас есть что-то свое, особенное, отличающееся. И самые чуткие к таким вещам люди обращаются к языку, вспоминая - часто целенаправленно - полузабытые слова, фольклор… все то, что не удалось спрятать окончательно при насильственном переучивании. Некоторые не осознают этого процесса, говоря потом "на меня после тридцати прямо что-то нашло, все вспоминаться стало". Некоторые же в состоянии неплохо разобраться в происходящем, и они становятся иногда последовательными "коллекционерами" языка, собирая и, возможно, записывая для себя самый разный языковой материал: бессистемно, но увлеченно.
Именно последние (и предпоследние) - это те информанты, которых больше всего ищет исследователей. Они могут говорить и они хотят говорить. Они зачастую ОЧЕНЬ хотят говорить…
И его задают не только практичные посторонние, циничные политики, пофигистичные обыватели - список можно продолжить в самых разных выражениях, политкорректных и не очень. И даже не ученые-лингвисты: ученые вообще в курсе, что фундаментальная наука в принципе никому не нужна :)) Самое важное во всем этом то, что такой вопрос задают говорящие на этом языке люди, тот самый малый народ.
Проблема возникает, когда они в результате регулярных контактов с более крупным (и зачастую прогрессивным) соседним народом осваивают язык последнего. И этот новый, широко распространенный язык, постепенно замещает их прежний, родной почти во всех сферах - и в первую очередь в тех, где надо много общаться с чужими. Образование, работа (и в первую очередь - работа связанная с приличным заработком и карьерой), торговля, любые разъезды - во всем этом "выигрывают" те, кто знает язык, понятный большинству. Для всех народов России таким языком оказывается русский.
Кроме этого "мягкого" дрейфа в сторону двуязычия, переход ускоряется обычно и тем, что людей намеренно переучивают на доминирующий язык. Такое переучивание сперва кажется благом - это же образование, широта представлений о мире, контакты... пока не узнаешь, как оно осуществляется на деле. Как? - Запретами на любое употребление малого языка в общественных местах, по возможности - запретами на его употребление дома, в последнем убежище всех таких языков. Проще всего запретить детям говорить в школе - пусть учат русский! Затем можно "настоятельно порекомендовать" родителям этих детей говорить только по-русски дома: иначе "детям будет сложнее учиться". Большинство родителей в советское время следовали этим рекомендациям, стремясь сделать как лучше для своих детей… Затем можно с имперским снобизмом возмущаться, если кто-то станет говорить на малом языке на улице, в транспорте и т.д. - это же невежливо, пусть говорят так, чтобы всем было понятно! А если не создавать письменности, не выпускать периодики и литературы - то все "письменные" сферы употребления по определению будут захвачены доминирующим языком.
Результаты этого жесткого переучивания мы и наблюдаем сейчас. Люди боятся говорить на своем языке; они считают, что это неприлично и невежливо; они считают, что их язык "некрасивый"; они не говорят на этом языке со своими детьми - но уже совершенно не помнят, почему так поступают! Действия остались, причины полузабыты… И они задают себе вопрос: кому и зачем он нужен, этот язык?
Рациональные ответы на этот вопрос сводятся к одному: никому и низачем. Это язык узок, коммуникативно неэффективен, мало полезен социально… Но есть один совершенно нерациональный ответ, который редко озвучивается, но зато периодически вновь и вновь находится разными людьми из этих народов. Не всеми, только одиночками; никогда - в молодости, чаще всего - после тридцати или ещё позже.
Язык для них перестает быть функциональным средством коммуникации - он превращается в "национальное достояние", если только можно ещё использовать это опошленное политиками слово. Он начинает казаться почти тайным знанием, древним волшебством, искусством вроде музыки… и он становится достоянием стариков, как и многие "магические" традиции и представления. Именно поэтому старики становятся информантами - это их сакральная культурная область, далекая от прагматичной реальности молодых. Язык также становится этническим маркером, позволяющим вспомнить и показать, что мы - ещё не они, у нас есть что-то свое, особенное, отличающееся. И самые чуткие к таким вещам люди обращаются к языку, вспоминая - часто целенаправленно - полузабытые слова, фольклор… все то, что не удалось спрятать окончательно при насильственном переучивании. Некоторые не осознают этого процесса, говоря потом "на меня после тридцати прямо что-то нашло, все вспоминаться стало". Некоторые же в состоянии неплохо разобраться в происходящем, и они становятся иногда последовательными "коллекционерами" языка, собирая и, возможно, записывая для себя самый разный языковой материал: бессистемно, но увлеченно.
Именно последние (и предпоследние) - это те информанты, которых больше всего ищет исследователей. Они могут говорить и они хотят говорить. Они зачастую ОЧЕНЬ хотят говорить…