Вопросы культа. Причем, похоже, личности
Сегодняшний подкаст на ЪFM^
В Петербурге в воскресенье вспоминали прорыв блокады 18 января 1943 года. Дмитрий Губин считает, что с историей блокады Ленинграда теперь навсегда связана и история разгрома телеканала «Дождь».
История с журналистским вопросом «Нужно ли было сдать Ленинград, чтобы сохранить жизни горожан?» почти стоил жизни самому «Дождю». Отключение от кабельных сетей стало большим ударом по каналу, финансовая положение которого оставляло желать лучшего. Сейчас у «Дождя» нет даже постоянного офиса, это канал-изгнанник. Однако вопрос о сдаче Ленинграда - это не вопрос нарушенной профессиональной этики или оскорбленных чувств блокадников. Это вопрос о двух типах сознания - религиозном и научном. И это вопрос о том, какое сознание сегодня побеждает в России.
Религиозный тип сознания нередко дает эволюционные преимущества: когда воин верит, что его ведет в бой Богородица, его не пугает смерть. Но этот же тип сознания содержит запрет на сомнение, поскольку сомнение трактуется как богохульство. В этом непримиримое противоречие религии и науки. Ученый, задумавшийся о возможности (или невозможности) партеногенеза у девы Марии, может положить начало открытиям в биологии, генетике, медицине. Но с точки зрения церкви он - богохульник.
Точно так же обстоит дело и с историей, когда она начинает выполнять религиозные функции: укреплять соборность и веру в Отечество, заставлять приносить жертвы на его алтарь. Я хорошо помню, как в своей советской школе спросил военрука, с упоением рассказывавшего о кинетической энергии пулеметной пули, - не является ли тогда подвиг Александра Матросова самоубийством? Ведь тщедушного детдомовского подростка, бросившегося на дот, пулеметной очередью просто бы разрубило и отбросило, и атаке это помочь не могло.
Я был тут же обвинен в ереси антисоветчины и в покушении на святыню. Вера в советский миф победила науку. Во время войны, кстати, эта вера убила четыре сотни человек - тех, кто, не рассуждая, повторил самоубийство Матросова.
Вопрос телеканала «Дождь» о блокаде оказался провокационным, то есть провоцирующем общество на поиск истины. Его яростное обсуждение открыло многим глаза на исторический факт: даже если бы Ленинград сдали нацистам, они бы капитуляцию не приняли. Немцы вообще не собирались брать Ленинград, у них для этого не было сил. Они даже били не особо прицельно, за три года не уничтожив ни одного моста. Уцелел даже военный Кировский завод. Они просто ждали, когда город вымрет сам. И подвиг ленинградцев был не в сопротивлении, как нас уверяли, а в том, чтобы остаться человеком перед лицом смерти.
Журналист обязан задавать самые неприятные вопросы, несмотря на дату, когда они задаются, и на чувства людей, которые этими вопросами задеваются, - хотя бы потому, что верующих задевает все, что не совпадает с их верой. Да, такова наша профессия. Но она служит истине. А если мы заботимся о датах и чувствах, то начинаем служить культу.
Причем, боюсь, не религиозному, а попросту культу личности.
В Петербурге в воскресенье вспоминали прорыв блокады 18 января 1943 года. Дмитрий Губин считает, что с историей блокады Ленинграда теперь навсегда связана и история разгрома телеканала «Дождь».
История с журналистским вопросом «Нужно ли было сдать Ленинград, чтобы сохранить жизни горожан?» почти стоил жизни самому «Дождю». Отключение от кабельных сетей стало большим ударом по каналу, финансовая положение которого оставляло желать лучшего. Сейчас у «Дождя» нет даже постоянного офиса, это канал-изгнанник. Однако вопрос о сдаче Ленинграда - это не вопрос нарушенной профессиональной этики или оскорбленных чувств блокадников. Это вопрос о двух типах сознания - религиозном и научном. И это вопрос о том, какое сознание сегодня побеждает в России.
Религиозный тип сознания нередко дает эволюционные преимущества: когда воин верит, что его ведет в бой Богородица, его не пугает смерть. Но этот же тип сознания содержит запрет на сомнение, поскольку сомнение трактуется как богохульство. В этом непримиримое противоречие религии и науки. Ученый, задумавшийся о возможности (или невозможности) партеногенеза у девы Марии, может положить начало открытиям в биологии, генетике, медицине. Но с точки зрения церкви он - богохульник.
Точно так же обстоит дело и с историей, когда она начинает выполнять религиозные функции: укреплять соборность и веру в Отечество, заставлять приносить жертвы на его алтарь. Я хорошо помню, как в своей советской школе спросил военрука, с упоением рассказывавшего о кинетической энергии пулеметной пули, - не является ли тогда подвиг Александра Матросова самоубийством? Ведь тщедушного детдомовского подростка, бросившегося на дот, пулеметной очередью просто бы разрубило и отбросило, и атаке это помочь не могло.
Я был тут же обвинен в ереси антисоветчины и в покушении на святыню. Вера в советский миф победила науку. Во время войны, кстати, эта вера убила четыре сотни человек - тех, кто, не рассуждая, повторил самоубийство Матросова.
Вопрос телеканала «Дождь» о блокаде оказался провокационным, то есть провоцирующем общество на поиск истины. Его яростное обсуждение открыло многим глаза на исторический факт: даже если бы Ленинград сдали нацистам, они бы капитуляцию не приняли. Немцы вообще не собирались брать Ленинград, у них для этого не было сил. Они даже били не особо прицельно, за три года не уничтожив ни одного моста. Уцелел даже военный Кировский завод. Они просто ждали, когда город вымрет сам. И подвиг ленинградцев был не в сопротивлении, как нас уверяли, а в том, чтобы остаться человеком перед лицом смерти.
Журналист обязан задавать самые неприятные вопросы, несмотря на дату, когда они задаются, и на чувства людей, которые этими вопросами задеваются, - хотя бы потому, что верующих задевает все, что не совпадает с их верой. Да, такова наша профессия. Но она служит истине. А если мы заботимся о датах и чувствах, то начинаем служить культу.
Причем, боюсь, не религиозному, а попросту культу личности.