Забытая трагедия УИТЛиК УНКВД Ленинградской области 1942 г.
Комплексный анализ ситуации в ГУЛАГе в 1941-1945гг, с учетом максимально широкого спектра факторов будет, я надеюсь, проведен мною подробно в других обобщающих статьях(пока я более детально затрагивал ситуацию в пенитенциарной системе СССР в начале 1930-х годов, впереди еще середина и конец 1930-х, 1941-1945 гг. и послевоенный ГУЛАГ).
В данной заметке я бы хотел осветить, казалось бы, частный сюжет и опубликовать движение «лагерного населения» по сводным данным Санитарного отдела ГУЛАГа в УИТЛК УНКВД(Управления лагеря и колоний) УНКВД Ленинградской области за 1942г с небольшим комментарием. Все документы публикуются в сети впервые.
Насколько мне известно, в научном мире практически никто еще пока не занимался изучением санитарного состояния в УИТЛК УНКВД Ленинградской области 1942 г, а также тюрем ГТУ(главного тюремного управления) НКВД СССР, расположенных в городе. Публикация первичных документов со статистикой смертности позволяет проследить динамику коэффициентов по месяцам в пенитенциарной системе области и делает картину «блокадной» катастрофы более полной.
В бесконечном море нечеловеческих лишений и страданий свободного населения Северной столицы за 900 дней блокады судьба относительно небольшого количества заключенных УИТЛК Ленобласти и тюрем ГТУ НКВД СССР, возможно, кому-то покажется недостойным внимания.
Но, по моему твердому убеждению, важна память о всех жертвах блокады, в том числе и о сгинувших тысячах заключенных УИТЛК Ленинградской области, о которых еще пока подробно никто не писал.
Ведь далеко не все погибшие были уголовниками или ворами. Так, например, 2 февраля 1942 г. в отделении психиатрии больницы тюрьмы «Кресты» умер поэт Даниил Хармс.
В годы войны из-за экономии на лагерном снабжении, институциональных особенностей самой системы и ряда других субъективных и объективных факторов, все тяготы и испытания, выпавшие на волю гражданского тылового населения, в ГУЛАГе преломлялись во много раз страшнее. Эта трагедия до сих пор еще не отрефлексирована в общественном сознании. Во многих лагерях и колониях смертность в 1941-1943гг. была в десятки раз выше, чем у сопоставимой половозрастной когорты на воле.
И если в глубоком тылу попадались лагеря с 30-50% среднегодовой смертностью, то в уникальных в плохом смысле демографических условиях Ленинградской области, где люди умирали на улицах, эта универсальная гулаговская закономерность приобрела совсем чудовищные формы.
Несмотря на свой относительно небольшой масштаб в абсолютных цифрах, особенно по контрасту с жуткой повседневностью «свободного» блокадного Ленинграда, трагедия 1942 г. в пенитенциарной системе Ленобласти является беспрецедентной для любых лагерных главков и управлений за всю истории советской системы исполнения наказаний именно в аспекте относительных показателей.
Д.и.н. М.Н. Фролов приводит следующие данные о смертности свободного населения в Ленинграде в 1942г:«В 1942 году общая смертность в период блокады достигла исключительной высоты - 389,8 смертей на тысячу населения. Даже самый тяжелый в истории Ленинграда (Петрограда) 1919 год дал смертность 77,1 на тысячу населения. Ленинградский коэффициент смертности в 1942 году был в 13 раз больше коэффициента смертности в тыловых районах Советского Союза. Нельзя не согласиться с мнением Н.Ю. Черепениной, что эти цифры «позволяют говорить не о просто демографической катастрофе, а о ленинградском апокалипсисе».
В пояснительной записке к проекту федерального закона
"О внесении изменений в Федеральный закон "О ветеранах" и Федерального закона "О государственном пенсионном обеспечении в Российской Федерации" приводятся похожие данные : «К осени 1942 года основная масса жителей, особенно дети и старики, были эвакуированы, что привело к некоторому снижению смертности в городе, в 1942 году - 360 на 1000 жителей».
Попытаемся сопоставить этот коэффициент со смертностью заключенных Управления лагеря и колоний УНКВД Ленобласти за 1942 г. Вот подробное движение лагерного населения по месяцам.
Таблица 1.
Cоставлено по : ГА РФ.Ф.9414.Оп.1с.Д.2784.Л.22-25.
Итак, в УИТЛК Ленобласти за 1942г. умерло 137,2% от среднесписочной cреднегодовой численности заключенных . Иначе говоря, интенсивность гибели людей в данном пенитенциарном учреждении была так велика, что в течение нескольких месяцев контингент Управления лагеря и колоний вымер полностью и успел «обновиться» за счет новых пополнений, которые все равно продолжали умирать с исключительной быстротой. Тем не менее, общий коэффициент смертности был все равно в разы выше, чем чудовищная смертность на воле.
Эта совершенно жуткая арифметика позволяет, в первом приближении, судить о феномене забытой трагедии Ленинградского УИТЛК 1942 г.
Диаграмма 1.
Причем в данном случае довольно сложно сделать поправку на «смещенную» половозрастную когорту в «свободном населении»: мне пока не удалось найти коэффициентов смертности для 20-40 летних мужчин по Ленобласти, однако, очевидно, что разница межу смертностью в заключении и аналогичных возрастов на свободе была еще большей.
При анализе помесячных данных обращает на себя совершенно беспрецедентная тяжесть кризиса зимой 1942 г. , когда в январе погибло 33% всех лагерников УИТЛК, а в феврале 24%.
Постепенно смертность в УИТЛК снижается к осени 1942 г., пока, наконец, не достигает отметки в 3-6%.
В данных немного настораживает одинаковая среднесписочная численность заключенных УИТЛК Ленобласти за март и апрель 1942 г., что вполне вероятно могло быть вызвано элементарной ошибкой врача САНО, заполнявшего ведомость. За время работы в архивах я неоднократно сталкивался с очень небрежными расчетами и арифметическими ошибками в выкладках центрального управления ГУЛАГа. Квалификация работников даже центрального управления оставляла желать лучшего, не говоря уже о врачах на местах.
ГА РФ.Ф.9414.Оп.1с.Д.2784.Л.22-25.
Фактором, затрудняющим анализ данных, является отсутствие информации о точной дислокации отдельных лагерных пунктов и колоний УИТЛК по Ленобласти. Очевидно, что какая-то их часть, возможно, располагалась на довольно большом расстоянии от Ленинграда. Например, доподлинно известно, что Гдовский ИТЛ был образован в 1940 году на базе существовавшего ОЛПа УИТЛК УНКВД Ленинградской обл на станции Сланцы в 179 км от города. Где располагались отдельные учреждения после начала блокады и спешной эвакуации, остается только догадываться, поэтому правильнее было бы скорее сопоставлять смертность в УИТЛК с уровнем смертности по всей Ленобласти, хотя в любом случае очевидна чудовищная диспропорция.
Поскольку нам недоступен массив данных из документооборота УИТЛК, делать однозначные выводы о конкретных причинах такой смертности преждевременно. Хотя, учитывая ситуацию с ресурсами в осажденном городе и тяжелейшее положение свободного населения, на мой взгляд, разумно предположить, что на определенном этапе заключенных в целях экономии просто перестали кормить, но продолжали, исходя из системной особенности ГУЛАГа(обязательная эксплуатация подневольного труда) выгонять на какие-то работы. Такая ситуация была характерна даже для лагерей инвалидов.
В условиях абсолютного голода это означало гибель.
Возможно, играли роль какие-то иные усугубляющие ситуацию факторы: эпидемии инфекционных болезней(тиф, дизентерия) из-за переполнения и поступление в места заключения уже истощенного контингента с воли, а также некомпетентность и жестокость лагерной или тюремной администрации, как это было, например, при эвакуации части заключенных из Ленинградской области в Вологду [1].
В любом случае конкретные причины смертности еще нуждаются в более подробном и тщательном исследовании на материалах архива УИТЛК.
При такой феноменальной смертности мне неизвестны мемуары ни одного лагерника пережившего 1942г. в УИТЛиК Ленобласти.
Но сохранились уникальные мемуары одного из заключенных, пережившего 1942 г. в ленинградской тюрьме(данные по тюремной смертности мною будут выложены чуть позже), там санитарная ситуация была благополучнее, хотя все равно очень тяжелой. Ими я бы хотел закончить эту заметку.
«Тяжелые черные тучи. Пахнущий порохом снег. Темные окна домов. Черный цвет всех оттенков. От дымно-серого до жирной сажи, Цвет вселенского бедствия и гибели. Лишь метроном, звучащий по радио, напоминает, что кто-то где-то еще жив. Что жизнь еще теплится в измученном теле города.
Разрыв снаряда на площади Труда. Прямое попадание в вагон трамвая. Жертвы...
Скорбными ручейками стекаются к специальным постам саночки с мумиями погибших от голода. Качающиеся от слабости закутанные фигуры медленно тянут по скрипучему снегу свой жертвенный груз. Они исполняют последний долг живых перед мертвыми.
Тяжело переваливается на ухабах крытая брезентом машина. В ней тоже трупы. Это тела погибших в тюрьмах Ленинграда сограждан. Потому что жизнь учреждения на Литейном идет обычным порядком. Ни обстрел, ни близкий фронт ей не помеха. Без простоев и осечек работает чудовищный механизм репрессивной машины.
...Поворот ключа в замке, звучит всегда сопровождающая его мелодия. В дверях одной из камер и Крестов возникает надзиратель. Раздается брошенное отрывисто:
- Фамилия, статья, срок!
Говорю медленно:
- Заключенный Щапов, 58-10, 5 лет ИТЛ.
А в дверях уже стоит белый полушубок в звании старшины. Он цедит с белорусским акцентом:
- Щапов, на выход с вещами!
Так с третьего этажа перебираюсь на первый. Камера номер шесть. Кроме меня там еще двое заключенных, Павлик Дмитриев и Саша, фамилии не помню. Они немногословны:
- Тебе повезло.
- Как это?
- Тут все умирают от голода. Мы (жест в сторону сокамерника) за две пайки хлеба вытаскиваем трупы во двор и грузим на машину. Потом этот белорусс увозит их.
- Куда?
Павлик пожимает плечами.
Утро следующего дня. После мелодии, звучавшей при повороте ключа в замочной скважине, овчинный полушубок дает мне расписаться в подписке о неразглашении.
- Тебе отводится второй, третий и четвертый этажи, - сообщает он, когда бумага подписана. - Будешь смотреть по камерам, и кто мертвый - вытаскивать во двор и грузить на машину. За это получишь две пайки.
Значит, у меня будет 375 граммов хлеба! Так ведь это же жизнь!.. А мне только 22 года!..
...Я приступил к своим новым обязанностям 16 октября 1941 года. И продолжалась эта "работа" вплоть до 2 февраля 1942 года.
В камере пребывало обычно по 6-8-10 человек. Умирали ежедневно от одного до трех. Так что в день приходилось выносить от 25 до 40 трупов. Выходных у нас не было, как не было их у смерти.
Охранник, открывая дверь очередной камеры, как правило, знал, кто готов на выход.
- Вот этот, этот и этот, - тыкал он пальцем. Ему почти не случалось ошибаться.
Я брал иссохшее тело за костлявую руку, вскидывал на плечо и где на себе, где волоком тащил во двор. Там раздевал догола (так предписывалось), затем втаскивал на машину.
Одежда мертвецов изнутри была покрыта шевелящейся коркой вшей. Какие-либо бирки или пометки отсутствовали. Эти люди оставались никем не учтенными. Но их смерть спасала обреченных вроде меня. Двумя своими пайками они завещали мне жить.
Подавляющее большинство трупов было в военной форме. Чинов их установить я не мог, так как знаки различия были сорваны. В их лица я не смотрел» [2].
[1] См. Докладная записка военного прокурора А. Н. Резанова, направленная 7 декабря 1941 года председателю Вологодского комитета обороны П. Т. Комарову. (ВОАНПИ. - Ф. 2522. - Оп. 3. - Д. 80. - Л. 103). Опубликовано: Конасов В.Б. На стыке фронта и тыла: Материалы к вуз. спецкурсу и шк. факультативу "Вологод. обл. в годы Великой Отеч. войны"/ Судаков. - Вологда: Б/и, 1999.
[2] Цит.по Щапов Д. И. У Невского лесопарка; Флаг над Крестами // Уроки гнева и любви : Сб. воспоминаний о годах репрессий (20-е - 80-е гг.) : Наст. вып. сб. посвящён репрессиям во время блокады Ленинграда / сост. и ред. Т. В. Тигонен. - Л., 1991. - Вып. 3. - С. 72-75.
В данной заметке я бы хотел осветить, казалось бы, частный сюжет и опубликовать движение «лагерного населения» по сводным данным Санитарного отдела ГУЛАГа в УИТЛК УНКВД(Управления лагеря и колоний) УНКВД Ленинградской области за 1942г с небольшим комментарием. Все документы публикуются в сети впервые.
Насколько мне известно, в научном мире практически никто еще пока не занимался изучением санитарного состояния в УИТЛК УНКВД Ленинградской области 1942 г, а также тюрем ГТУ(главного тюремного управления) НКВД СССР, расположенных в городе. Публикация первичных документов со статистикой смертности позволяет проследить динамику коэффициентов по месяцам в пенитенциарной системе области и делает картину «блокадной» катастрофы более полной.
В бесконечном море нечеловеческих лишений и страданий свободного населения Северной столицы за 900 дней блокады судьба относительно небольшого количества заключенных УИТЛК Ленобласти и тюрем ГТУ НКВД СССР, возможно, кому-то покажется недостойным внимания.
Но, по моему твердому убеждению, важна память о всех жертвах блокады, в том числе и о сгинувших тысячах заключенных УИТЛК Ленинградской области, о которых еще пока подробно никто не писал.
Ведь далеко не все погибшие были уголовниками или ворами. Так, например, 2 февраля 1942 г. в отделении психиатрии больницы тюрьмы «Кресты» умер поэт Даниил Хармс.
В годы войны из-за экономии на лагерном снабжении, институциональных особенностей самой системы и ряда других субъективных и объективных факторов, все тяготы и испытания, выпавшие на волю гражданского тылового населения, в ГУЛАГе преломлялись во много раз страшнее. Эта трагедия до сих пор еще не отрефлексирована в общественном сознании. Во многих лагерях и колониях смертность в 1941-1943гг. была в десятки раз выше, чем у сопоставимой половозрастной когорты на воле.
И если в глубоком тылу попадались лагеря с 30-50% среднегодовой смертностью, то в уникальных в плохом смысле демографических условиях Ленинградской области, где люди умирали на улицах, эта универсальная гулаговская закономерность приобрела совсем чудовищные формы.
Несмотря на свой относительно небольшой масштаб в абсолютных цифрах, особенно по контрасту с жуткой повседневностью «свободного» блокадного Ленинграда, трагедия 1942 г. в пенитенциарной системе Ленобласти является беспрецедентной для любых лагерных главков и управлений за всю истории советской системы исполнения наказаний именно в аспекте относительных показателей.
Д.и.н. М.Н. Фролов приводит следующие данные о смертности свободного населения в Ленинграде в 1942г:«В 1942 году общая смертность в период блокады достигла исключительной высоты - 389,8 смертей на тысячу населения. Даже самый тяжелый в истории Ленинграда (Петрограда) 1919 год дал смертность 77,1 на тысячу населения. Ленинградский коэффициент смертности в 1942 году был в 13 раз больше коэффициента смертности в тыловых районах Советского Союза. Нельзя не согласиться с мнением Н.Ю. Черепениной, что эти цифры «позволяют говорить не о просто демографической катастрофе, а о ленинградском апокалипсисе».
В пояснительной записке к проекту федерального закона
"О внесении изменений в Федеральный закон "О ветеранах" и Федерального закона "О государственном пенсионном обеспечении в Российской Федерации" приводятся похожие данные : «К осени 1942 года основная масса жителей, особенно дети и старики, были эвакуированы, что привело к некоторому снижению смертности в городе, в 1942 году - 360 на 1000 жителей».
Попытаемся сопоставить этот коэффициент со смертностью заключенных Управления лагеря и колоний УНКВД Ленобласти за 1942 г. Вот подробное движение лагерного населения по месяцам.
Таблица 1.
Cоставлено по : ГА РФ.Ф.9414.Оп.1с.Д.2784.Л.22-25.
Итак, в УИТЛК Ленобласти за 1942г. умерло 137,2% от среднесписочной cреднегодовой численности заключенных . Иначе говоря, интенсивность гибели людей в данном пенитенциарном учреждении была так велика, что в течение нескольких месяцев контингент Управления лагеря и колоний вымер полностью и успел «обновиться» за счет новых пополнений, которые все равно продолжали умирать с исключительной быстротой. Тем не менее, общий коэффициент смертности был все равно в разы выше, чем чудовищная смертность на воле.
Эта совершенно жуткая арифметика позволяет, в первом приближении, судить о феномене забытой трагедии Ленинградского УИТЛК 1942 г.
Диаграмма 1.
Причем в данном случае довольно сложно сделать поправку на «смещенную» половозрастную когорту в «свободном населении»: мне пока не удалось найти коэффициентов смертности для 20-40 летних мужчин по Ленобласти, однако, очевидно, что разница межу смертностью в заключении и аналогичных возрастов на свободе была еще большей.
При анализе помесячных данных обращает на себя совершенно беспрецедентная тяжесть кризиса зимой 1942 г. , когда в январе погибло 33% всех лагерников УИТЛК, а в феврале 24%.
Постепенно смертность в УИТЛК снижается к осени 1942 г., пока, наконец, не достигает отметки в 3-6%.
В данных немного настораживает одинаковая среднесписочная численность заключенных УИТЛК Ленобласти за март и апрель 1942 г., что вполне вероятно могло быть вызвано элементарной ошибкой врача САНО, заполнявшего ведомость. За время работы в архивах я неоднократно сталкивался с очень небрежными расчетами и арифметическими ошибками в выкладках центрального управления ГУЛАГа. Квалификация работников даже центрального управления оставляла желать лучшего, не говоря уже о врачах на местах.
ГА РФ.Ф.9414.Оп.1с.Д.2784.Л.22-25.
Фактором, затрудняющим анализ данных, является отсутствие информации о точной дислокации отдельных лагерных пунктов и колоний УИТЛК по Ленобласти. Очевидно, что какая-то их часть, возможно, располагалась на довольно большом расстоянии от Ленинграда. Например, доподлинно известно, что Гдовский ИТЛ был образован в 1940 году на базе существовавшего ОЛПа УИТЛК УНКВД Ленинградской обл на станции Сланцы в 179 км от города. Где располагались отдельные учреждения после начала блокады и спешной эвакуации, остается только догадываться, поэтому правильнее было бы скорее сопоставлять смертность в УИТЛК с уровнем смертности по всей Ленобласти, хотя в любом случае очевидна чудовищная диспропорция.
Поскольку нам недоступен массив данных из документооборота УИТЛК, делать однозначные выводы о конкретных причинах такой смертности преждевременно. Хотя, учитывая ситуацию с ресурсами в осажденном городе и тяжелейшее положение свободного населения, на мой взгляд, разумно предположить, что на определенном этапе заключенных в целях экономии просто перестали кормить, но продолжали, исходя из системной особенности ГУЛАГа(обязательная эксплуатация подневольного труда) выгонять на какие-то работы. Такая ситуация была характерна даже для лагерей инвалидов.
В условиях абсолютного голода это означало гибель.
Возможно, играли роль какие-то иные усугубляющие ситуацию факторы: эпидемии инфекционных болезней(тиф, дизентерия) из-за переполнения и поступление в места заключения уже истощенного контингента с воли, а также некомпетентность и жестокость лагерной или тюремной администрации, как это было, например, при эвакуации части заключенных из Ленинградской области в Вологду [1].
В любом случае конкретные причины смертности еще нуждаются в более подробном и тщательном исследовании на материалах архива УИТЛК.
При такой феноменальной смертности мне неизвестны мемуары ни одного лагерника пережившего 1942г. в УИТЛиК Ленобласти.
Но сохранились уникальные мемуары одного из заключенных, пережившего 1942 г. в ленинградской тюрьме(данные по тюремной смертности мною будут выложены чуть позже), там санитарная ситуация была благополучнее, хотя все равно очень тяжелой. Ими я бы хотел закончить эту заметку.
«Тяжелые черные тучи. Пахнущий порохом снег. Темные окна домов. Черный цвет всех оттенков. От дымно-серого до жирной сажи, Цвет вселенского бедствия и гибели. Лишь метроном, звучащий по радио, напоминает, что кто-то где-то еще жив. Что жизнь еще теплится в измученном теле города.
Разрыв снаряда на площади Труда. Прямое попадание в вагон трамвая. Жертвы...
Скорбными ручейками стекаются к специальным постам саночки с мумиями погибших от голода. Качающиеся от слабости закутанные фигуры медленно тянут по скрипучему снегу свой жертвенный груз. Они исполняют последний долг живых перед мертвыми.
Тяжело переваливается на ухабах крытая брезентом машина. В ней тоже трупы. Это тела погибших в тюрьмах Ленинграда сограждан. Потому что жизнь учреждения на Литейном идет обычным порядком. Ни обстрел, ни близкий фронт ей не помеха. Без простоев и осечек работает чудовищный механизм репрессивной машины.
...Поворот ключа в замке, звучит всегда сопровождающая его мелодия. В дверях одной из камер и Крестов возникает надзиратель. Раздается брошенное отрывисто:
- Фамилия, статья, срок!
Говорю медленно:
- Заключенный Щапов, 58-10, 5 лет ИТЛ.
А в дверях уже стоит белый полушубок в звании старшины. Он цедит с белорусским акцентом:
- Щапов, на выход с вещами!
Так с третьего этажа перебираюсь на первый. Камера номер шесть. Кроме меня там еще двое заключенных, Павлик Дмитриев и Саша, фамилии не помню. Они немногословны:
- Тебе повезло.
- Как это?
- Тут все умирают от голода. Мы (жест в сторону сокамерника) за две пайки хлеба вытаскиваем трупы во двор и грузим на машину. Потом этот белорусс увозит их.
- Куда?
Павлик пожимает плечами.
Утро следующего дня. После мелодии, звучавшей при повороте ключа в замочной скважине, овчинный полушубок дает мне расписаться в подписке о неразглашении.
- Тебе отводится второй, третий и четвертый этажи, - сообщает он, когда бумага подписана. - Будешь смотреть по камерам, и кто мертвый - вытаскивать во двор и грузить на машину. За это получишь две пайки.
Значит, у меня будет 375 граммов хлеба! Так ведь это же жизнь!.. А мне только 22 года!..
...Я приступил к своим новым обязанностям 16 октября 1941 года. И продолжалась эта "работа" вплоть до 2 февраля 1942 года.
В камере пребывало обычно по 6-8-10 человек. Умирали ежедневно от одного до трех. Так что в день приходилось выносить от 25 до 40 трупов. Выходных у нас не было, как не было их у смерти.
Охранник, открывая дверь очередной камеры, как правило, знал, кто готов на выход.
- Вот этот, этот и этот, - тыкал он пальцем. Ему почти не случалось ошибаться.
Я брал иссохшее тело за костлявую руку, вскидывал на плечо и где на себе, где волоком тащил во двор. Там раздевал догола (так предписывалось), затем втаскивал на машину.
Одежда мертвецов изнутри была покрыта шевелящейся коркой вшей. Какие-либо бирки или пометки отсутствовали. Эти люди оставались никем не учтенными. Но их смерть спасала обреченных вроде меня. Двумя своими пайками они завещали мне жить.
Подавляющее большинство трупов было в военной форме. Чинов их установить я не мог, так как знаки различия были сорваны. В их лица я не смотрел» [2].
[1] См. Докладная записка военного прокурора А. Н. Резанова, направленная 7 декабря 1941 года председателю Вологодского комитета обороны П. Т. Комарову. (ВОАНПИ. - Ф. 2522. - Оп. 3. - Д. 80. - Л. 103). Опубликовано: Конасов В.Б. На стыке фронта и тыла: Материалы к вуз. спецкурсу и шк. факультативу "Вологод. обл. в годы Великой Отеч. войны"/ Судаков. - Вологда: Б/и, 1999.
[2] Цит.по Щапов Д. И. У Невского лесопарка; Флаг над Крестами // Уроки гнева и любви : Сб. воспоминаний о годах репрессий (20-е - 80-е гг.) : Наст. вып. сб. посвящён репрессиям во время блокады Ленинграда / сост. и ред. Т. В. Тигонен. - Л., 1991. - Вып. 3. - С. 72-75.