Лосев против Бахтина... и современной России

Nov 03, 2009 22:38

Детектив с Бахтиным, Андроповым и Перестройкой продолжается: на борьбу с Бахтиным выходит Лосев (незря я так много его книжек-кирпичей прочитал, а и ту самую букинистическую "Эстетику Возрождения"), Пинский и С.С. Аверинцев. Highly recommended.

Сергей Кургинян

КРИЗИС И ДРУГИЕ

Что обнажила политическая аналитика? Во-первых, существование транснационального консервативного субъекта (в первом приближении - антихрущевского, антикеннедевского и т.д.). Во-вторых, сопряженность с этим субъектом того, что привычно называется либеральным (фронда Пастернака, ее поддержка Страдой, фигура Фельтринелли и пр.).

Но, может быть, речь идет всего лишь о ситуативном сговоре? В рамках которого советские здоровые консерваторы договорились с западными (да хоть бы и "реакционными"!) силами, решили общую задачу - и "разбежались"?

Если так - мы ломимся в открытую дверь.

Другое дело - если речь идет не о ситуативном, а о стратегическом и даже метафизическом сговоре. Сговоре советских (далеко не здорóво-консервативных!) элит с чем-то столь же сомнительным на Западе. Что ж, тогда (и, кстати, только тогда) мы и впрямь выходим на финишную прямую. Ибо такой субъект в принципе "рассосаться" не может. И вполне допустимо предположение, согласно которому он и одну перестройку соорудил, и другую намеревается соорудить, и катастрофу общемировую (она же кризис) сооружает.

Ну, так здоровое или нездоровое "взаимодействие"? Ситуативное "снюхивание" или стратегический (а также метафизический) альянс? Ответить на этот вопрос можно, лишь дополнив политический анализ - иными. Анализом фундаментальных культурных конфликтов. А также конфликтов метафизических.

Поклонники Кожинова справедливо утверждают, что такие люди, как Бахтин (а также Кожинов, ваш покорный слуга etc), - это, прежде всего, "творцы культуры", то бишь "создатели текстов". А уже потом - специгроки, члены метафизических орденов и так далее. Что ж, начнем с текстов. Один из них - книга Бахтина "Творчество Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Ренессанса" (Москва, "Художественная литература", 1965). Другой...

Михаил Бахтин, Мартин Бубер, прочие последователи Вильгельма Дильтея солидарны в том, что ПОНИМАНИЕ "логоса" (то есть ЧУВСТВЕННОЕ проникновение в суть оного) возможно лишь в присутствии "другого".

Есть ли у книги Бахтина как текста - соразмерный ей "другой текст"? И есть ли у Бахтина как личности, создавшей этот текст, - "другой" в качестве личности, создавшей альтернативный текст?

Таким "другим" Бахтина, конечно же, является Лосев. А текстом, альтернативным книге Михаила Михайловича, - книга Алексея Федоровича "Эстетика Возрождения" (Москва, "Мысль", 1978).

В.Кожинов говорит об этой лосевской книге: "Едва ли где-либо в мире, кроме России, пятидесятитысячный тираж философского трактата, подобного этому лосевскому, мог бы быстро исчезнуть с прилавков книжных магазинов. И это - еще один ответ на вопрос, была ли духовная жизнь в России во всячески третируемые сегодня десятилетия ее истории". ("Была ли духовная жизнь?", "Москва", #12, 1997).

Но накаленная духовная жизнь - это сумма духовных страстей, не правда ли? Каких страстей? Одной из таких страстей, коль скоро мы обсуждаем вышеназванную книгу Лосева, безусловно, является сосредоточенная духовная и даже метафизическая НЕНАВИСТЬ Лосева к Рабле. И к Бахтину как апологету Рабле. Да, тут речь идет именно о метафизической ненависти! Тут мы вправе (перефразировав известное выражение) утверждать: "Только метафизика, и ничего личного!"

Личное... Е.А.Тахо-Годи - племянница второй жены Лосева А.А.Тахо-Годи. Она, как и Аза Алибековна, - крупный специалист по Лосеву. Е.А.Тахо-Годи утверждает, что "Лосев и Бахтин никогда не встречались лично - ни в 20-е гг., ни много лет спустя: уже после переселения Бахтина в Москву из Саранска. В.Н.Турбин пытался организовать эту встречу, но она так и не состоялась". ("Художественный мир прозы А.Ф.Лосева", Москва, "Большая Российская энциклопедия", 2007).

Но, не встречаясь лично, - Лосев и Бахтин тесно соприкасались по многим направлениям. Вот некоторые из них.

#1 - то, что касается характера политических злоключений. И Лосев, и Бахтин в 20-е годы проходили по "правым" ("белым", "православным") делам.

#2 - то, что касается круга общих знакомых. Лосев был хорошо знаком с А.Мейером, который, наряду с Бахтиным, был арестован по делу "Воскресенья". И сам Лосев, и его первая жена Валентина Михайловна были в прекрасных отношениях со второй женой А.Мейера К.Половцевой, проходившей по тому же делу "Воскресенья". Да и вообще... Есть круг Бахтина. Есть круг Лосева. Эти круги совсем не чужды друг другу. Кожинов в интервью газете "Завтра" (от 25.04.2000), говорит: "Самое интересное заключается в том, что многие люди, которые через меня были связаны с Бахтиным, они были связаны и с Лосевым..." Вот-вот...

#3 - то, что касается интеллектуальных и духовных интересов. Почему А.Ф.Лосев так яростно реагирует на Рабле и Бахтина в своей книге "Эстетика Возрождения"? Потому что они с Бахтиным погружены в исследование одной - по сути своей - мировоззренческой проблематики.

#4 - то, что касается, так сказать, "духовно-политической" сферы. В самом деле, Кожинов говорит о Бахтине как своем "черносотенном", антисемитском гуру. Но он же в статье "Была ли духовная жизнь?" говорит о том, что и Лосева преследовали за "черносотенство". Все мы знаем, что Лосев уж никак не относился к тому, что Байгушев и его присные называют "еврейской партией"! Он был монахом, исихастом, человеком накаленно-православных и в этом смысле стопроцентно консервативных убеждений.

А значит, его духовная ненависть к Рабле (и Бахтину как апологету Рабле) - ну никак не может быть названа "ИХ" ненавистью к великому русскому антисемиту Бахтину и к его французскому собрату Рабле. Как ни вертись, сколько ни лукавь - подобное не пройдет! Кожинов, понимая это, в упомянутом интервью 2000 года говорит: "Кстати, имейте в виду, что Бахтин и Лосев достаточно сложно относились друг к другу. Бахтин считал Лосева в первую очередь историком эстетики, а не самобытным мыслителем. И к тому же, они имели достаточно драматическую связь через знаменитую пианистку Юдину... У нее было что-то вроде романа с Лосевым и, по-моему, с Бахтиным тоже".

Что там было с великой пианисткой - вопрос отдельный. И Лосев, и Бахтин состояли с нею в длительной переписке - к вопросу о том, насколько тесно соприкасались эти два человека. Всё остальное - на совести Кожинова! "Вроде роман...", "по-моему, с Бахтиным тоже..." - фи! Хочешь обвинить православного монаха Лосева в том, что романчик с пианисткой завел - хотя бы не говори "вроде". Исполняется сие - с очевидной целью. Надо скрыть (как от своих поклонников, так и от читателей вообще) убийственную для Кожинова и Бахтина позицию консерватора Лосева в вопросе о Рабле: "Да какая там позиция! Пианистку не поделили!".

Пианистку?

Отдельная часть книги Лосева посвящена разложению эстетики Ренессанса в литературе XV-XVI веков. В одной из глав этой части целый раздел посвящен Франсуа Рабле. Упомянут и Бахтин. Впрочем, о Рабле написано так, что Бахтиным больше, Бахтиным меньше...

Лосев обращает внимание читателя на то, что Рабле, проведя четырнадцать лет в францисканском монастыре и еще четыре года в бенедиктинском, до конца жизни оставался священником. И утверждает, что сутью личности этого двурушника является "неразборчивое отношение к жизни". Лосев говорит также о спецаспекте двурушничества. О том, что Рабле, "будучи критиком церковной жизни, поддерживал дружескую связь с кардиналом дю Белле, причем связь эта, по-видимому, была довольно глубокой и граничила с настоящей дружбой".

Принадлежит ли данная лосевская констатация к разряду аллюзий? Имел ли Лосев в виду, говоря о связи Рабле с кардиналом дю Белле, связь Бахтина с Андроповым? Этого мы никогда не узнаем.

Но то, что связь между Рабле и кардиналом дю Белле носила спецслужбистский характер, - общеизвестно. Рабле по своей второй профессии был разведчиком, работавшим и на дю Белле, и на более высоких особ. Что? "Вы не спецуху обсуждайте, а ТВОРЧЕСТВО"? Всенепременно-с.

Лосев выделяет четыре стороны ТВОРЧЕСТВА Франсуа Рабле. Перед тем, как разобрать каждую из этих сторон, он подчеркивает, что творчество Рабле интересно лишь в плане понимания природы РАЗЛОЖЕНИЯ Возрождения. А вовсе не в плане понимания природы Возрождения КАК ТАКОВОГО.

Проблема соотношения природы разложения как такового с природой того, что этим разложением охвачено, - это ведь творческая проблема? Конечно, одно дело - разложение античности. А другое дело - разложение средневековья. И, тем не менее, античность отличается от средневековья больше, чем разложение античности - от разложения средневековья. Перефразировав Толстого, можно сказать, что культуры (цивилизации, формации, другие социальные системы) живут по-разному. Но разлагаются - в чем-то поразительно сходно.

Это сходство между разложением очень разных систем имеет прямое отношение и к творчеству Франсуа Рабле, и к анализу этого творчества Бахтиным. Бахтин как раз и любуется тем, как нечто разлагается. А также выясняет, как нечто может быть разложено.

Бахтина не специфика системы интересует, а технология, с помощью которой систему можно разложить. Бахтин учится у Франсуа Рабле высокому искусству разлагать системы. И - сам учит этому искусству Андропова и его коллег. Которые по определению могут заниматься разложением только одной системы - советской, коммунистической. Других систем, предоставляющих им себя для подобного занятия, у них нет. Ведь не разложению же капиталистической системы учатся они у Бахтина! Полно, Бахтин преподает им уроки раблезианства, имеющие важное значение лишь в случае, если надо разлагать системы, основанные на той или иной идеологической монополии (монологические системы, то бишь). Капиталистическая система - основана на другом. И не у Бахтина надо учиться ее разложению! Доколе можно ваньку-то валять?! Двадцать пять лет "валяют". Самим-то не надоело?

Итак, искусство разложения идеологических монополий - вот что интересует Бахтина у Рабле. А значит, и кураторов Бахтина тоже.

Спросят: "А почему собственно, не разлагать-то их, эти самые идеологические монополии? Вам так нравится жить в условиях инквизиции или идеологического диктата КПСС?"

Ну сколько раз можно повторять, что не надо путать божий дар с яичницей, а разложение идеологических монополий с разложением Идеальности как почвы, на которой произрастают ВСЕ возможные идеалы! Не верите мне? Почитайте Лосева: "Первое, на что нужно обратить внимание, - это картина Телемского аббатства, нарисованная Рабле в первой книге его романа "Гаргантюа и Пантагрюэль" и выставляемая им, насколько можно судить, в качестве идеала человеческого общежития. Это аббатство построено в виде прямой противоположности монастырским порядкам".

Главное - это принцип "прямой противоположности"! Он же - шиворот-навыворот. Он же - карнавализация. Одно дело критиковать монастырскую (или советскую, или любую другую) систему. Другое дело - строить новую систему (систему ли?) по принципу "шиворот-навыворот": "советская система - это антисистема, а значит, всё, что в ней есть, надо заменить на прямую противоположность", "монастырь - антисистема, с ним так работаем"... Что значит - заменить на противоположное "ВСЁ, что в системе ЕСТЬ"? Например, в системе ЕСТЬ запрет на каннибализм. Его тоже надо заменять на противоположное?

Слово Лосеву: "Если в монастырях кроме молитвы требовался еще и труд, то здесь не требовалось ни молитвы, ни труда. И если в монастырях требовалось исполнение строгого устава, то здесь устав сводился только к одной заповеди: делай, что хочешь".

Этих "если" - "до и больше". Обратив внимание читателя на роскошность места, в котором используется принцип "если" ("Здания, парки, библиотеки, жилые помещения были устроены согласно самому изысканному вкусу"), Лосев задает убийственный вопрос.

"...На какие же средства, - спрашивает он, - будет существовать такого рода райское блаженство и кто же будет трудиться? С неимоверной откровенностью Рабле заявляет, что это аббатство существует на королевские дотации, что около каждой красавицы существуют здесь всякие горничные и гардеробщицы. Кроме того, около самого аббатства целый городок прислужников, которые снабжают жителей этого аббатства не только всем необходимым, но и всем максимально красивым. В этом городке живут ювелиры, гранильщики, вышивальщики, портные, золотошвеи, бархатники, ткачи. И опять спрашивается: кто же доставляет материалы, необходимые для всех этих работников, и кто доставляет им все необходимое для материального существования? На все такого рода вопросы Рабле дает невинный и очень милый ответ: все это попросту содержится за счет государства".

Оценивая "милый ответ Рабле", Лосев говорит о его телемской утопии следующее: "...такая утопия не могла быть осуществлена без планомерно проводимой системы рабства. <...> Получается, что утопический социализм аббатства Телем есть социализм дармоедов и тунеядцев, вырастающий на рабовладельчески-феодальных отношениях".

От себя добавлю, что телемская утопия Рабле очень приглянулась бы нашим новорусским олигархам. И что в каком-то смысле ее-то и воплотили в жизнь политические деяния Горбачева и Ельцина, они же "перестройка". Не знаю, в какой мере данная утопия была созвучна сердцу аскетичного Андропова. Но ведь и Александр Яковлев, архитектор перестройки "а-ля Рабле", тоже не был гедонистом! Впрочем, не будем забегать вперед. И продолжим цитирование Лосева, который выделяет в творчестве Рабле не одну, а четыре стороны. Лосев далее пишет:

"Второе, что бросается в глаза не только литературоведу, но и историку эстетики (и последнему даже больше всего), - это чрезвычайное снижение героических идеалов Ренессанса. Что бы мы ни думали о Ренессансе, это прежде всего есть эпоха высокого героизма, или, как мы обыкновенно выражаемся, титанизма. Ренессанс мыслит человека во всяком случае как мощного героя, благородного, самоуглубленного и наполненного мечтами о высочайших идеалах. Совершенно противоположную картину рисует нам знаменитый роман Рабле, где вместо героя выступает деклассированная богема, если не просто шпана, вполне ничтожная и по своему внутреннему настроению, и по своему внешнему поведению".

Как вам нравится термин "деклассированная богема, если не просто шпана"? Этот тип героя разве не позаимствован нынешней эпохой у Рабле? И разве не понимали Кожинов, восхищавшийся Бахтиным, и Бахтин, восхищавшийся Рабле, какого именно героя воспевает Рабле? И чем практически может обернуться политизация такого воспевания?

Политизация? Да! Ведь именно на том снижении идеалов, которое Лосев считает второй стороной творчества Рабле, основана перестройка. Осуществленная ею "десталинизация" (вторичная по отношению к хрущевской и окончательная) проблематизирует наличие высокого героизма вообще. Сколько понаписали по этому поводу "перестройщики"! Какие усилия были ими затрачены на то, чтобы сокрушить под видом "борьбы со сталинщиной" любой высокий героизм! Какому только поношению не подвергались герои, неповинные ни в каких репрессиях и гонениях на инакомыслящих! Чем та же Зоя Космодемьянская не классический идеал героизма в духе... ну, я не знаю... Жанны д`Арк или христианской мученицы? Но ведь и Жанну д`Арк, и христианских мучеников Рабле-то и низвергал с пьедестала! Это понимает и осуждает Лосев. Но Бахтин это понимает не хуже Лосева и - восхваляет.

А Кожинов? Он не понимает суть сказанного Лосевым? Понимает! Он не понимает, к какому лагерю относится Лосев, не понимает, что (если использовать их с Байгушевым "понятийный подход") Лосев - "отнюдь не Пинский"? Прекрасно он это понимает! Прекрасно понимает и то, что лосевские оценки сразу проблематизируют здоровый консерватизм Бахтина (здоров ли в духовном смысле консервативно-антисемитский гуру "русской партии", влюбленный в ультрагедониста и ультралиберала Рабле?). Раз так, то проблематизирован и здоровый консерватизм яростных поклонников Бахтина, включая Кожинова. А также - здоровый консерватизм самой этой "русской партии". А также... впрочем, не будем забегать вперед.

Подчеркнем лишь, что при наличии такого текста Лосева - Кожинову крыть нечем. Остается недоговаривать и низводить духовный конфликт к "любовному треугольнику".

Возвращаясь к Лосеву, с сожалением опускаю сочные эпитеты, которыми он награждает Панурга. А также - адресации Лосева к Дживелегову. И многое другое. Пусть читатель сам почитает "Эстетику Возрождения". И убедится в том, что восхваления Рабле Панурга - это, по сути, возведение на пьедестал нашего новорусского "хорька", разнузданного, гедонистического, циничного, вульгарного. Я же вынужден перейти к ознакомлению читателя с тем, что Лосев называет третьей стороной творчества Франсуа Рабле. Лосев пишет:

"Дело в том, что материализм подлинного Ренессанса всегда глубоко идеен и земное самоутверждение человеческой личности в подлинном Ренессансе отнюдь не теряет своих возвышенных черт, наоборот, делает его не только идейным, но и красивым и, как мы хорошо знаем, даже артистическим. У Рабле с неподражаемой выразительностью подана как раз безыдейная, пустая, бессодержательная и далекая от всякого артистизма телесность. Вернее даже будет сказать, что здесь мы находим не просто отсутствие всяких идей в изображении телесного мира человека, а, наоборот, имеем целое множество разного рода идей, но идеи эти - скверные, порочные, разрушающие всякую человечность, постыдные, безобразные, а порою даже просто мерзкие и беспринципно-нахальные. Историки литературы часто весьма спешат со своим термином "реализм" и рассматривают эту сторону творчества Рабле как прогресс мирового реализма. На самом же деле о реализме здесь можно говорить только в очень узком и чисто формальном смысле слова, в том смысле, что в реализме Рабле было нечто новое. Да, в этом смысле Рабле чрезвычайно прогрессивен; те пакости, о которых он с таким смаком повествует, действительно целиком отсутствовали в предыдущей литературе. Но мы, однако, никак не можем понимать реализм столь формалистически. А если брать реализм Рабле во всем его содержании, то перед нами возникает чрезвычайно гадкая и отвратительная эстетика, которая, конечно, имеет свою собственную логику, но логика эта отвратительна. Мы позволим себе привести из этой области только самое небольшое количество примеров. Часть этих примеров мы берем из известной книги М.М.Бахтина о Рабле, однако нисколько не связывая себя с теоретико-литературными построениями этого исследователя, которые часто представляются нам весьма спорными и иной раз неимоверно преувеличенными".

Ну, вот Лосев уже и напрямую говорит о Бахтине, который воспевает Рабле и его эстетику Низа. Основанную на том, что Низ должен стать Верхом и, ставши оным, породить воспевание чрева и только чрева (с приветом от перестройки!). Лосев пишет:

"Огромную роль у Рабле играют мотивы разинутого рта, глотания, сосания, обжирания, пищеварения и вообще животного акта еды, пьянства, чрезмерного роста тел, их совокупления и беременности, разверзшегося лона, физиологических актов отправления. Героями отдельных эпизодов романа прямо являются кишки, требуха, колбасы и т.д. Так, образ жаркого на вертеле является ведущим в турецком эпизоде Пантагрюэля, пиром и обжорством кончаются все вообще многочисленные войны Гаргантюа и Пантагрюэля. Из разверзшегося лона рожающей матери Пантагрюэля выезжает обоз с солеными закусками. 2-я книга начинается эпизодом убоя скота и обжорства беременной матери Гаргантюа Гаргамеллы, которая объелась кишками, в результате чего у нее самой выпала прямая кишка и ребенок, вылезший через ухо, сразу же заорал на весь мир: "Лакать! Лакать! Лакать!"

Ну, чем не Куршевель-то? Жрать, лакать, трахаться - и ничего больше! Лосев обращает внимание и на культ желудка у Рабле ("В 4-й книге дается прославление Гастера (желудка), превозносимого как изобретателя и творца всей человеческой культуры"), и на его эстетику безобразия ("Рассказывая о происхождении рода гигантов, потомком которых является Пантагрюэль, Рабле изображает чудовищно громадные горбы, носы, уши, зубы, волосы, ноги"), и на апологетику сексуальности в духе постмодернистского порно ("невероятной величины половые члены (своим фалом они могут шесть раз обернуться вокруг своего тела)"), и на многое другое. Например, на то, что для уничтожения Идеальности как таковой эту Идеальность нужно не только унизить, подчинив материальности, но и обгадить. Причем в буквальном смысле этого слова. Лосев пишет:

"Исключительное место занимают всюду испражнения. Так, в конце 4-й книги Панург, наклавший от страха в штаны и затем оправившийся, дает 15 синонимов кала, в передаче которых русский переводчик Н.Любимов проявил незаурядное мастерство и изобретательность.

Большую роль у Рабле играют также забрасывание калом, обливание мочой и потопление в моче. Гаргантюа обливает своей мочой надоевших ему любопытных парижан, которые тонут в количестве 260418 человек; Пантагрюэль затопляет мочой лагерь Анарха; кобыла Гаргантюа также затопляет в своей моче войско врага".

Разбирая все варианты "фекализации" мира и человека, Лосев знакомит читателя с оценкой, которую Гюго дал Рабле: "Недаром Гюго говорил, что у Рабле "весь человек становится экскрементом" (totus homo fit excrementum)".

Лосева еще можно попытаться обвинить в религиозной чопорности. Но Гюго-то в этом никак нельзя обвинить! Между тем, оценка Гюго, приводимая Лосевым, - невероятно важна с политической точки зрения. Ибо суть нашей перестройки (только ли нашей?) в том и состоит, чтобы всего человека (именно всего до конца) превратить в экскремент. "Русский орден" - разделяет это намерение Рабле и его апологетов? Он (а точнее, то, что кроется за данной омерзительно-фальшивой маской) хочет, чтобы весь русский человек стал экскрементом? Что ж, тогда он серьезно продвинулся к желанной цели! И если транснациональный субъект, который прячется под столь же фальшивой маской консервативности, хочет, чтобы экскрементом стал человек как таковой, - то он тоже существенно преуспел.

А вдруг стратегия и метафизика, объединяющая наших и зарубежных поборников трансформации мира, именно таковы? Вдруг речь и впрямь идет о дегуманизации, имеющей окончательной целью превращение человека в экскремент?

Для начала установим, что Лосев - весьма подробен в своем разборе раблезианской дегуманизации мира, очень напоминающей по сути своей дегуманизацию постмодернистскую. Лосев пишет:

"...Совершенно необозримы материалы, относящиеся к той области, которую М.М.Бахтин называет материально-телесным низом. Брюхо, утроба, кишки, зад, детородные органы упоминаются и описываются здесь в огромном количестве со всеми возможными подробностями и преувеличениями, с неимоверным смакованием и упоением. Зад у Рабле - это "обратное лицо или лицо наизнанку".

Как мы видим, Лосев снова ссылается на Бахтина. И, завершая разбор третьей стороны творчества Рабле, пишет в явной полемике с Бахтиным и его поклонниками: "Итак, реализм Рабле есть эстетический апофеоз всякой гадости и пакости. И если вам угодно считать такой реализм передовым, пожалуйста, считайте".

Скажу от себя нечто сходное: "Если вам угодно считать передовой стратегией "русского ордена" и прочих структур - стратегию превращения человека в экскремент, пожалуйста, считайте! Но только скажите об этом во всеуслышанье! И объявите - опять же во всеуслышанье - врагом своим Лосева".

В 20-е годы Лосев пострадал от советской власти, являясь ее принципиальным противником. Не исключаю, что он и впоследствии очень сложно относился к советской власти. Возможно, он ее ненавидел. Но - как мы видим из текста, написанного человеком в возрасте, когда не лукавят, - Лосев не согласился проклясть в угоду этой ненависти то высокое, что было в несимпатичных ему эпохах - как в советской, так и в иных. Ведь Лосеву, мягко говоря, не слишком симпатичен высокий идеал Ренессанса (титанический, богоборческий). Но несимпатичное высокое ему дороже, чем низкое. И он не соглашается на союз с низким даже для сокрушения чуждого ему высокого! Он понимает, чем в принципе высокое отличается от низкого. И он в этом вопросе - бескомпромиссен.

Вот что такое классическая консервативная позиция! Сколь угодно антисоветская, "белая"! Эта позиция заслуживает уважения. А только уважение может быть в основе диалога людей с разными идеалами. Но как прикажете вести диалог с поклонником Рабле? И с поклонниками поклонника Рабле? Извините! Сатанизм - это не консерватизм.

Скажут: "Вот Вы уже сразу и "сатанизм"! Вам лишь бы противника ущучить, обвинив его огульно во всех смертных грехах".

С ответом на это обвинение - подожду. Завершу анализ лосевских построений. Лосев называет четвертой стороной творчества Рабле - "проблему смеха". Он пишет: "Нам представляется, что советское литературоведение очень много сделало для выяснения характера этого смеха у Рабле, причем особенно много потрудился в этом отношении Л.Е.Пинский. Именно этот исследователь убедительно доказал, что смех у Рабле вовсе не есть какая-нибудь сатира на те или иные язвы личной и общественной жизни, он направлен вовсе не на исправление пороков жизни, а, наоборот, имеет некоторого рода вполне самостоятельное и самодовлеющее значение".

Как мы видим, Пинский для Лосева является союзником в деле борьбы с раблезианством и апологетами Рабле. Идеалы у Пинского и Лосева (а также у Гюго и Лосева, у Гюго и Пинского) - разные. Но борьба за Идеальность позволяет преодолеть различие в идеалах. Вот то, что можно назвать уроком на любые времена, смутные же - в первую очередь.

Лосев пишет: "Л.Е.Пинский подошел к весьма глубокой стороне раблезианского смеха, хотя, как нам кажется, даже и этот крупный исследователь не поставил последней точки в той характеристике смеха у Рабле, которую можно было бы счесть окончательной. Комический предмет у Рабле не просто противоречив. Необходимо обратить внимание на то, что ясно и самому Л.Е.Пинскому, но только не формулировано им с окончательной четкостью. Дело в том, что такого рода смех не просто относится к противоречивому предмету, но, кроме того, он еще имеет для Рабле и вполне самодовлеющее значение: он его успокаивает, он излечивает все горе его жизни, он делает его независимым от объективного зла жизни, он дает ему последнее утешение, и тем самым он узаконивает всю эту комическую предметность, считает ее нормальной и естественной, он совершенно далек от всяких вопросов преодоления зла в жизни. И нужно поставить последнюю точку в этой характеристике, которая заключается в том, что в результате такого смеха Рабле становится рад этому жизненному злу, т.е. он не только его узаконивает, но еще и считает своей последней радостью и утешением. Только при этом условии эстетическая характеристика раблезианского смеха получает свое окончательное завершение. Это, мы бы сказали, вполне сатанинский смех. И реализм Рабле в этом смысле есть сатанизм".

Вот Лосев и договорил до конца. И тут одно из двух.

Либо наш консервативный лагерь (все эти "русские ордена" и прочее) должны принять оценку Лосева. И назвать Бахтина - апологетом сатанизма. А всех поклонников Бахтина - поклонниками апологета сатанизма.

Либо... Либо этот лагерь должен пренебречь мнением Лосева. И - восславить не только Бахтина, но и Рабле.

А что еще вы предлагаете? Не пренебречь мнением Лосева, а... В постмодернистском духе прославлять и Лосева, проклинающего Рабле, и Бахтина, прославляющего Рабле?

Но Лосев не огульно поносит Рабле, а дает очень аргументированный разбор исследуемого феномена. Наших консерваторов он не убеждает - и ради Бога. Меня же он убеждает абсолютно - то есть и интеллектуально, и ценностно. И я твердо верю, что не только меня.

Кроме того, доколе можно делать вид, что все это касается лишь литературоведения, эстетики, философии? Речь идет о политике! Бахтин ведь не только исторического Рабле восхваляет, хотя и такое восхваление отнюдь не безупречно как в моральном, так и в политическом смысле слова. Бахтин превращает раблезианство в универсальную технологию, в технологию на все времена. Недаром тот же Пинский упрекает Бахтина в неисторичности применяемого им метода.

Пинский-то упрекает... А Бахтин и его поклонники смеются над этими упреками тем самым смехом, который описали и Пинский, и Лосев, и... И - в момент, когда этот смех уже стал воплощенной "мистерией перестройки", - всегда чуравшийся политики Сергей Сергеевич Аверинцев.

православие, коммунизм, метафизика, христианство, социализм, Кургинян, chapiteau, разведсообщество, католицизм, СССР, социальный инжиниринг, литература

Previous post Next post
Up