Об иллюминатах-11
(продолжение)
II.
Об иллюминатстве литературном.
О книгaх.
Полный каталог книг русских, разобранный со вниманием, представляет весь поток иллюминатства, литературу нашу наводнившего от Вольтерова Кандида до Мартына Задеки. В нем можно разделить погодно, как бы полосы различных периодов духа времени, многовидных форм иллюминатства, искавшего действовать на разные состояния нашей Империи.
В актах министерства просвещения должно находиться представление казанского попечителя (1824 или 1825 года) с полною фальсификациею всех вредных и опасных русских книг.
О журналах.
Надобно только прочесть классические рассуждения о сем предмете ораторов французской камеры, когда шло дело об установлении цензуры, чтобы проникнуться убеждением, что журналы и газеты успешнее всего действуют на умы и, помощью самых косвенных внушений, простого сближения некоторых происшествий, приличной обстоятельствам исторической выписки, молчания о чем-нибудь всех занимающем, руководят общественное мнение.
Мы видели, в последнюю французскую революцию, силу газетчиков.
У нас дух их особенно приметен ныне, по молчанию их о таких предметах, о коих, в настоящих обстоятельствах, им бы непременно говорить надобно; и, действительно, какая материя может быть обильнее для дарования, для всех родов красноречия и поэзии, как не защита святого дела законности, особливо когда самые лица, о коих должна идти речь, по высоким их характерам, по великим, именно в сем деле, подвигам, предоставляют образцы столь изящные?-Пред какою Медузою окаменели наши авторы и журналисты?-Каким трудом благороднейшим займутся они для пользы отечества?
Негодование на них в сем случае приводит на мысль слово Наполеона о Сиесе: «Молчание этого человека есть заговор ».
Об иллюминатстве народном.
28-го февраля 1831 г. Ревель.
Неоднократно испытал я на себе, как, после многолетнего и пристального изучения России, на четырех, почти противоположных, концах ее, обманчива и увлекательна в сем отношении оптика Петербургская. Наружное сходство всего, что там видишь, с тем, что видал в других государствах, так совершенно, что весьма легко привыкаешь думать, что это Россия, и обман сей не прежде, как в Москве рассевается совершенно.-Сравнение Петербурга с Россиею так же справедливо, как сравнение гвардии с заштатной командой уездного города.
Но в замену сего недостатка, наружной образованности, добрый и верный Богу и Царю народ наш отделен по счастью от Европы, как медною стеной,-верою, языком, климатом, пищею, и всеми своими обычаями и привычками.-Как ни старались сделать его, в иллюминатском смысле, европейским-прошло более полувека и сие не удалось.-Провидение как бы сберегает на что-то сей новоизбранный свой Израиль, подобно древнему, невредимым, посреди отпадающих от него и мятущихся народов. -Но, не осмеливаясь проникать в недоступные судьбы Божии, мы обязаны видеть предмет сей в его человеческих только отношениях: политики и благоустройства, и потому я приступлю к обозрению его с одной сей точки зрения.
Добрый народ наш портят:
1) мелкое и вновь облагораживаемое чинами дворянство; 2) низких классов, отставные и выбрасываемые из служб военной и гражданской, чиновники и 3) расколы.
Мелкое и вновь облагораживаемое дворянство, владея из 11 мил. крепостных крестьян, по крайней мере, половиною и держа при себе несоразмерное число дворовых людей, портит народ, колебля его веру, по близкой к нему, в деревнях, жизни, примером своего неуважения к ее уставам и обрядам, то есть, видя себя в сем отношении, как насмотрелись в высших состояниях, a дворовые люди, слепо ему подражая, доводят соблазн сей и до крестьян, en faisant devant eux les esprits forts.
Сверх того, все то, что дурного и возмутительного знает сей мелкий класс дворянства, по наслышке и из чтения довольно обильных для сего на нашем языке книг, рассказывает в обыкновенном разговоре за столом, при множестве, обыкновенно стоящих тут, слуг, по-русски, и распространяет тем самые вредные понятия о религии и правительстве, весьма неумышленно и даже не заботясь о том, что проповедует, таким образом, против самого себя.
Между тем домашняя челядь сия, утесняемая дурным ее содержанием, и разными притязаниями к ней, и жестокостью, и самым гнусным развратом некоторых владельцев, ищет улучшить состояние свое хитростью, обманами, кражею и, совершенно теряя от того последнюю нравственность (что можно видеть из многих уголовных дел, как мне то случалось), составляет развратнейший класс, по крайней мере, около двух миллионов.
Сей класс есть совершенная чума народа, ибо под именем управителей, дворецких, приказчиков и конторщиков, управляет большими его массами.
Дворовые люди точно так, в малом виде, имеют свое влияние на деревни и волости, как двор на столицы.
Отставные грамотные офицеры, солдаты и приказные, часто из службы, только с аттестатами, выгнанные, волнуют умы крестьян, пишут им жалобы и просьбы и образуют из них, так называемых, в некоторых губерниях, не знаю почему, капитанов, а в других, мироедов, которые не только служат земской полицией для незаконных ее сборов, но и затевают, для удобнейшего обирания крестьян, непрестанно новые дела, собирают деньги на хождение за ними в Москве и в Петербурге и оттуда, по своим видам, пишут к ним самые нелепые известия. Этот класс держит простой народ в том заблуждении, что до Бога высоко, а до царя далеко и что правосудия никак найти нельзя иначе, как за деньги.
Переходящие из сего класса отставных из одной губернии в другую очень вредны; ибо сверх окрадывания народа, на счет которого они живут, могут они быть употреблены, как сильное орудие к его волнению, самыми нелепыми слухами. Я видел пример тому в 1824 г. Вдруг в нескольких из внутренних губерний пронесся слух, от каких-то прохожих, что крестьяне вызываются, указом, к переселению на реку Дарью, где стоит серебряный столб, с надписью: вольность. Тысячи помещичьих крестьян из губерний Пензенской, Симбирской, Саратовской и прочих забрали жен и детей и, бросив все свое имущество, пошли к границам Бухарии. Я видел своими глазами, объезжая Казанский учебный округ, сие неслыханное и шумное переселение, преследование ушедших военными командами и возвращение их большими толпами, изнуренными усталостью, голодом и стужею. He знаю, было ли обращено должное внимание на источняк сего вaжного, по моему мнению, происшествия; но мне тогда по рассмотрению его на самых местах, по расспросам y разных губернаторов и по разговору с переселявшимися, показалось оно какою-то пробою народных волнений, в национальном вкусе испытанной, и по несчастью я не ошибся-оно предвещало бурю.
Происшествие сие показывает, каким образом иллюминатское общество, овладев высшими классами помощью средств, в предшествовавших записках мною изложенных, может, не дожидаясь систематического развращения нашей народной массы, средствами самыми легкими и дешевыми двигать ее для занятия правительства и войск в нужную ему пору, например, во время рекрутского набора, когда он к спеху надобен, совсем иными приемами, нежели мятутся им другие народы. Слово вольница заменяет y нас конституцию. Нелепая вера в разных самозванцев и даже Пугачева изъясняет удобство сих волнений.
В сем же смысле рaсколы заслуживают особенное внимание, ибо они:
1-е. Состоят из огромной массы крестьян, ведомых самыми из них бойкими и коварными в ненависти к господствующей церкви и к правительству, с нею нераздельному и которого высокие особы наравне со всеми прочими несторианцами представляются в ее понятиях слугами антихриста и погаными.
2-е. Враждебное церкви и правительству сие царство, в империи образовавшееся (его полагают в 3 миллиона), имеет центральное свое управление и главных начальников в Екатеринбурге, в Перми, в Оренбурге и Сибири и действует распространением своих скитов (огромнейших и богатых монастырей) на такие губернии, где надзор наименее пристален, a подкуп удобнее. Имея огромные капиталы в своих руках, ибо завладело уже многими ветвями торговли и особенно поставками и подрядами, в коих имеет случай лакомить чиновников правительства, оно держит постоянных агентов в Петербурге, кои в том месте, которому дела раскольничьи вверены, выхаживают общие в их пользу постановления и отвращают все для них невыгодное. Из общих постановлений приведу несколько примеров.
1-е. Внезапное отделение дел раскольничьих, из Синода, к министерству внутренних дел.
Сие распоряжение было весьма важно для раскольников, ибо министерство, предположив даже его и неподверженным их влиянию (за что я не поручусь), не может ни знать так хорошо их учения, ни предупреждать всех уловок и поползновений их к распространению своих обществ, как знает и может то делать духовная власть. Сверх того министерство действует в их делах по различным мнениям и убеждению; а Синод по правилу постоянному, по долгу и званию.
Из сего произошел великий вред, ибо как скоро дела раскольничьи сделались чуждыми духовной высшей власти, то и власть епархиальная от них отстранилась; а они дерзость новых к себе обращений тем с большим успехом усилили, что мелкие местные полиции y них до такой степени на откупу, что не только надзора за ними нет, но и высшее правительство лишено всякого положительного сведения о сем опасном для него народном иллюминатстве. И от того теперь все строжайшие его секретные предписания, в рассуждении не только обуздания расколов, но и сведения о числе и роде их, равно как о числе лиц их составляющих, приходя окончательно к низшим полицейским исполнителям, кои давно ими закуплены, или остаются без действия, или оканчиваются составлением самых поверхностных и часто лживых донесений, кои без сличения их с сведениями положительными духовных начальств, знающих поименно всех чуждающихся церкви и врагов ее, остаются без поверки и потому составляют совершенно обманчивое основание для общих заключений верховной власти.
Между тем вспомнить надобно, что духовные заблуждения черни не могут не вводить ее и в самые грубые заблуждения политические. Нужно вспомнить бунты раскольников против Петра Великого, бунты запорожцев, Пугачева, выпущенного из тюрьмы казанской раскольниками и, наконец, в недавнем времени (1824 г.) казака Котельникова, который, имея сто тысяч сектаторов, готовых на Дону поднять по слову его оружие, будучи в руках правительства, в кабинете графа Аракчеева, заставил замолчать митрополита, оспорив его коварством и пылкостью своего ума; умел обмануть своим лицемерием всех, говоривших с ним духовных, сыграл обращение к церкви, так ловко перейдя чрез все строгие искусы духовной власти, что награжден щедро от государя и, будучи послан обращать своих единомышленников, между тем как самыми умными и чувствительными письмами усыплял высшее правительство, распространял свою ересь, воспаляя отчасу сильнее умы своей дружины, доколе снова не был взят и заключен в монастырь. Чего не может сделать и предпринять подобная голова? Чего не могли бы сделать с подобными средствами иллюминаты, ежели бы они их знали? Я потому привел в пример сего Котельникова, что был почти очевидным свидетелем всего о нем дела и, что он, действительно, есть феномен, в сем роде классический, ибо, соединяя с умом необычайно быстрым глубокие познания, кои почерпнул он в одной из книг, нашими духовными иллюминатами изданных (Ястребцова), он прошел далее на сем учении, основал свою секту и, прельстив ею множество людей, сверх духовной весьма замысловатой теории, осмелился угрожать высших правительственных и духовных лиц, его допрашивавших, сверхъестественными своими силами так решительно, что привел их, как меня уверяли, в трепет. В деле о нем все сии обстоятельства должны находиться. Оно, кажется, производилось в Собственной канцелярии его величества.
В царствование либеральных y нас идей, при начале текущего столетия, был послан сенатор Лопухин (Ив. Вл. описанный мною иллюминат) по какому-то делу духоборцев, которое должно находиться в министерстве внутренних дел, и великие им оказал по единомыслию услуги.
Во время духовного у нас иллюминатства Попов был известным покровителем раскольников и особливо духоборцев, русских квакеров.
Во времена сии много выходило тайных и публичных повелений, потворствующих расколам; но меня уверяли, я сам не читал, что данный на имя Ланжерона указ, едва ли не по министерству духовных дел о раскольниках, есть самое примечательное в сем роде постановление. Здесь должно указать и то, которое запрещает духовному начальству преследовать беглых к раскольникам священников, кои после того открыто служат в церквах их, в самых местопребываниях архиереев той господствующей церкви, которой алтари они бросили и священные обеты попрали.
Я укажу нынешнего тверского архиепископа Амвросия, как самого по уму знающего в сем деле; a по сердцу и правилам самого удаленного от всякого рода гонений за веру.
Обер-прокурор Синода, князь Мещерский, весьма хорошо знает сию часть и весь исторический ее ход, во времена мною указанные, ежели, устранив дворские опасения природной робости, захочет или, лучше сказать, решится говорить искренно.
Раскольники наши, сверх политической и неизбежной от них опасности, обращают на себя внимание и потому, что скиты и монастыри их служат убежищем всем людям беспаспортным и даже беглым преступникам. Многие из богатейших их фабрикантов делают из заведений своих притон сего рода людям; a полиции, живущие y них на жаловании, не только о сем не доносят, но даже предваряют их, когда то нужно, для осторожности.
Человек, большую услугу оказавший разным самым вредным их сектам, около Москвы, есть Витберг, бывший архитектором при сооружении большого храма на Воробьевых горах. Будучи давнишним масоном и как строитель здания совершенно символического в смысле духовного иллюминатства, он был весьма сильно покровительствуем и потому, под видом особой для сего строения комиссии, действовал полномочно, особливо в приискании тех недвижимых имений, кои должно было купить для сей церкви. Он, по просьбам и подкупу раскольников, скупал целые их волости и так явно для укрытия их от полиции губернской и даже некоторых от присужденных уже наказаний по уголовному суду, что дела, производившиеся о них в Уголовной Палате, были, вопреки нашим законам, отданы вместо Сената, куда поступить долженствовали, на заключение члена сей строительной комиссии, московского тогда архиепископа, и по мнению его вершились весьма снисходительно (я помню одно подобное дело по Владимирской губернии, его и прочие, ему подобные, можно найти в бумагах сей комиссии).
Евреи имеют также свои опасные ереси. Они так ожесточены и упорны против христианства потому особенно, что вместо чтения, как в положительной их религии требуется, подлинных книг Закона Божия, они никогда их не читают и читать их не могут, ибо:
1) Классического еврейского языка не знают, точно так, как народ нынешней Греции не знает языка Илиады.
2) Древние их раввины, толкованиями своими на всю Библию, исказили смысл, так ясных о Христе пророчеств, ложными преданиями своих каббалистов и разными магическими толкованиями. Для ученых составили они два талмуда: «Вавилонский» и «Иерусалимский». Новейшие раввины и нынешние учители народа, пользуясь неизвестностью еврейского языка, издают, под видом книг молитвенных, разные возмутительные против народов и правительств христианских, особенно изъясняя, как меня уверял один знаток в сем языке, что обманывать христиан и вредить им есть дело богоугодное.
Книги сии, вывозимые и выписываемые без должного рассмотрения из-заграницы, наводняют те наши губернии, кои населены жидами, и потому образуют и у них иллюминатство особенного характера.
(окончание следует)
II.
Об иллюминатстве литературном.
О книгaх.
Полный каталог книг русских, разобранный со вниманием, представляет весь поток иллюминатства, литературу нашу наводнившего от Вольтерова Кандида до Мартына Задеки. В нем можно разделить погодно, как бы полосы различных периодов духа времени, многовидных форм иллюминатства, искавшего действовать на разные состояния нашей Империи.
В актах министерства просвещения должно находиться представление казанского попечителя (1824 или 1825 года) с полною фальсификациею всех вредных и опасных русских книг.
О журналах.
Надобно только прочесть классические рассуждения о сем предмете ораторов французской камеры, когда шло дело об установлении цензуры, чтобы проникнуться убеждением, что журналы и газеты успешнее всего действуют на умы и, помощью самых косвенных внушений, простого сближения некоторых происшествий, приличной обстоятельствам исторической выписки, молчания о чем-нибудь всех занимающем, руководят общественное мнение.
Мы видели, в последнюю французскую революцию, силу газетчиков.
У нас дух их особенно приметен ныне, по молчанию их о таких предметах, о коих, в настоящих обстоятельствах, им бы непременно говорить надобно; и, действительно, какая материя может быть обильнее для дарования, для всех родов красноречия и поэзии, как не защита святого дела законности, особливо когда самые лица, о коих должна идти речь, по высоким их характерам, по великим, именно в сем деле, подвигам, предоставляют образцы столь изящные?-Пред какою Медузою окаменели наши авторы и журналисты?-Каким трудом благороднейшим займутся они для пользы отечества?
Негодование на них в сем случае приводит на мысль слово Наполеона о Сиесе: «Молчание этого человека есть заговор ».
Об иллюминатстве народном.
28-го февраля 1831 г. Ревель.
Неоднократно испытал я на себе, как, после многолетнего и пристального изучения России, на четырех, почти противоположных, концах ее, обманчива и увлекательна в сем отношении оптика Петербургская. Наружное сходство всего, что там видишь, с тем, что видал в других государствах, так совершенно, что весьма легко привыкаешь думать, что это Россия, и обман сей не прежде, как в Москве рассевается совершенно.-Сравнение Петербурга с Россиею так же справедливо, как сравнение гвардии с заштатной командой уездного города.
Но в замену сего недостатка, наружной образованности, добрый и верный Богу и Царю народ наш отделен по счастью от Европы, как медною стеной,-верою, языком, климатом, пищею, и всеми своими обычаями и привычками.-Как ни старались сделать его, в иллюминатском смысле, европейским-прошло более полувека и сие не удалось.-Провидение как бы сберегает на что-то сей новоизбранный свой Израиль, подобно древнему, невредимым, посреди отпадающих от него и мятущихся народов. -Но, не осмеливаясь проникать в недоступные судьбы Божии, мы обязаны видеть предмет сей в его человеческих только отношениях: политики и благоустройства, и потому я приступлю к обозрению его с одной сей точки зрения.
Добрый народ наш портят:
1) мелкое и вновь облагораживаемое чинами дворянство; 2) низких классов, отставные и выбрасываемые из служб военной и гражданской, чиновники и 3) расколы.
Мелкое и вновь облагораживаемое дворянство, владея из 11 мил. крепостных крестьян, по крайней мере, половиною и держа при себе несоразмерное число дворовых людей, портит народ, колебля его веру, по близкой к нему, в деревнях, жизни, примером своего неуважения к ее уставам и обрядам, то есть, видя себя в сем отношении, как насмотрелись в высших состояниях, a дворовые люди, слепо ему подражая, доводят соблазн сей и до крестьян, en faisant devant eux les esprits forts.
Сверх того, все то, что дурного и возмутительного знает сей мелкий класс дворянства, по наслышке и из чтения довольно обильных для сего на нашем языке книг, рассказывает в обыкновенном разговоре за столом, при множестве, обыкновенно стоящих тут, слуг, по-русски, и распространяет тем самые вредные понятия о религии и правительстве, весьма неумышленно и даже не заботясь о том, что проповедует, таким образом, против самого себя.
Между тем домашняя челядь сия, утесняемая дурным ее содержанием, и разными притязаниями к ней, и жестокостью, и самым гнусным развратом некоторых владельцев, ищет улучшить состояние свое хитростью, обманами, кражею и, совершенно теряя от того последнюю нравственность (что можно видеть из многих уголовных дел, как мне то случалось), составляет развратнейший класс, по крайней мере, около двух миллионов.
Сей класс есть совершенная чума народа, ибо под именем управителей, дворецких, приказчиков и конторщиков, управляет большими его массами.
Дворовые люди точно так, в малом виде, имеют свое влияние на деревни и волости, как двор на столицы.
Отставные грамотные офицеры, солдаты и приказные, часто из службы, только с аттестатами, выгнанные, волнуют умы крестьян, пишут им жалобы и просьбы и образуют из них, так называемых, в некоторых губерниях, не знаю почему, капитанов, а в других, мироедов, которые не только служат земской полицией для незаконных ее сборов, но и затевают, для удобнейшего обирания крестьян, непрестанно новые дела, собирают деньги на хождение за ними в Москве и в Петербурге и оттуда, по своим видам, пишут к ним самые нелепые известия. Этот класс держит простой народ в том заблуждении, что до Бога высоко, а до царя далеко и что правосудия никак найти нельзя иначе, как за деньги.
Переходящие из сего класса отставных из одной губернии в другую очень вредны; ибо сверх окрадывания народа, на счет которого они живут, могут они быть употреблены, как сильное орудие к его волнению, самыми нелепыми слухами. Я видел пример тому в 1824 г. Вдруг в нескольких из внутренних губерний пронесся слух, от каких-то прохожих, что крестьяне вызываются, указом, к переселению на реку Дарью, где стоит серебряный столб, с надписью: вольность. Тысячи помещичьих крестьян из губерний Пензенской, Симбирской, Саратовской и прочих забрали жен и детей и, бросив все свое имущество, пошли к границам Бухарии. Я видел своими глазами, объезжая Казанский учебный округ, сие неслыханное и шумное переселение, преследование ушедших военными командами и возвращение их большими толпами, изнуренными усталостью, голодом и стужею. He знаю, было ли обращено должное внимание на источняк сего вaжного, по моему мнению, происшествия; но мне тогда по рассмотрению его на самых местах, по расспросам y разных губернаторов и по разговору с переселявшимися, показалось оно какою-то пробою народных волнений, в национальном вкусе испытанной, и по несчастью я не ошибся-оно предвещало бурю.
Происшествие сие показывает, каким образом иллюминатское общество, овладев высшими классами помощью средств, в предшествовавших записках мною изложенных, может, не дожидаясь систематического развращения нашей народной массы, средствами самыми легкими и дешевыми двигать ее для занятия правительства и войск в нужную ему пору, например, во время рекрутского набора, когда он к спеху надобен, совсем иными приемами, нежели мятутся им другие народы. Слово вольница заменяет y нас конституцию. Нелепая вера в разных самозванцев и даже Пугачева изъясняет удобство сих волнений.
В сем же смысле рaсколы заслуживают особенное внимание, ибо они:
1-е. Состоят из огромной массы крестьян, ведомых самыми из них бойкими и коварными в ненависти к господствующей церкви и к правительству, с нею нераздельному и которого высокие особы наравне со всеми прочими несторианцами представляются в ее понятиях слугами антихриста и погаными.
2-е. Враждебное церкви и правительству сие царство, в империи образовавшееся (его полагают в 3 миллиона), имеет центральное свое управление и главных начальников в Екатеринбурге, в Перми, в Оренбурге и Сибири и действует распространением своих скитов (огромнейших и богатых монастырей) на такие губернии, где надзор наименее пристален, a подкуп удобнее. Имея огромные капиталы в своих руках, ибо завладело уже многими ветвями торговли и особенно поставками и подрядами, в коих имеет случай лакомить чиновников правительства, оно держит постоянных агентов в Петербурге, кои в том месте, которому дела раскольничьи вверены, выхаживают общие в их пользу постановления и отвращают все для них невыгодное. Из общих постановлений приведу несколько примеров.
1-е. Внезапное отделение дел раскольничьих, из Синода, к министерству внутренних дел.
Сие распоряжение было весьма важно для раскольников, ибо министерство, предположив даже его и неподверженным их влиянию (за что я не поручусь), не может ни знать так хорошо их учения, ни предупреждать всех уловок и поползновений их к распространению своих обществ, как знает и может то делать духовная власть. Сверх того министерство действует в их делах по различным мнениям и убеждению; а Синод по правилу постоянному, по долгу и званию.
Из сего произошел великий вред, ибо как скоро дела раскольничьи сделались чуждыми духовной высшей власти, то и власть епархиальная от них отстранилась; а они дерзость новых к себе обращений тем с большим успехом усилили, что мелкие местные полиции y них до такой степени на откупу, что не только надзора за ними нет, но и высшее правительство лишено всякого положительного сведения о сем опасном для него народном иллюминатстве. И от того теперь все строжайшие его секретные предписания, в рассуждении не только обуздания расколов, но и сведения о числе и роде их, равно как о числе лиц их составляющих, приходя окончательно к низшим полицейским исполнителям, кои давно ими закуплены, или остаются без действия, или оканчиваются составлением самых поверхностных и часто лживых донесений, кои без сличения их с сведениями положительными духовных начальств, знающих поименно всех чуждающихся церкви и врагов ее, остаются без поверки и потому составляют совершенно обманчивое основание для общих заключений верховной власти.
Между тем вспомнить надобно, что духовные заблуждения черни не могут не вводить ее и в самые грубые заблуждения политические. Нужно вспомнить бунты раскольников против Петра Великого, бунты запорожцев, Пугачева, выпущенного из тюрьмы казанской раскольниками и, наконец, в недавнем времени (1824 г.) казака Котельникова, который, имея сто тысяч сектаторов, готовых на Дону поднять по слову его оружие, будучи в руках правительства, в кабинете графа Аракчеева, заставил замолчать митрополита, оспорив его коварством и пылкостью своего ума; умел обмануть своим лицемерием всех, говоривших с ним духовных, сыграл обращение к церкви, так ловко перейдя чрез все строгие искусы духовной власти, что награжден щедро от государя и, будучи послан обращать своих единомышленников, между тем как самыми умными и чувствительными письмами усыплял высшее правительство, распространял свою ересь, воспаляя отчасу сильнее умы своей дружины, доколе снова не был взят и заключен в монастырь. Чего не может сделать и предпринять подобная голова? Чего не могли бы сделать с подобными средствами иллюминаты, ежели бы они их знали? Я потому привел в пример сего Котельникова, что был почти очевидным свидетелем всего о нем дела и, что он, действительно, есть феномен, в сем роде классический, ибо, соединяя с умом необычайно быстрым глубокие познания, кои почерпнул он в одной из книг, нашими духовными иллюминатами изданных (Ястребцова), он прошел далее на сем учении, основал свою секту и, прельстив ею множество людей, сверх духовной весьма замысловатой теории, осмелился угрожать высших правительственных и духовных лиц, его допрашивавших, сверхъестественными своими силами так решительно, что привел их, как меня уверяли, в трепет. В деле о нем все сии обстоятельства должны находиться. Оно, кажется, производилось в Собственной канцелярии его величества.
В царствование либеральных y нас идей, при начале текущего столетия, был послан сенатор Лопухин (Ив. Вл. описанный мною иллюминат) по какому-то делу духоборцев, которое должно находиться в министерстве внутренних дел, и великие им оказал по единомыслию услуги.
Во время духовного у нас иллюминатства Попов был известным покровителем раскольников и особливо духоборцев, русских квакеров.
Во времена сии много выходило тайных и публичных повелений, потворствующих расколам; но меня уверяли, я сам не читал, что данный на имя Ланжерона указ, едва ли не по министерству духовных дел о раскольниках, есть самое примечательное в сем роде постановление. Здесь должно указать и то, которое запрещает духовному начальству преследовать беглых к раскольникам священников, кои после того открыто служат в церквах их, в самых местопребываниях архиереев той господствующей церкви, которой алтари они бросили и священные обеты попрали.
Я укажу нынешнего тверского архиепископа Амвросия, как самого по уму знающего в сем деле; a по сердцу и правилам самого удаленного от всякого рода гонений за веру.
Обер-прокурор Синода, князь Мещерский, весьма хорошо знает сию часть и весь исторический ее ход, во времена мною указанные, ежели, устранив дворские опасения природной робости, захочет или, лучше сказать, решится говорить искренно.
Раскольники наши, сверх политической и неизбежной от них опасности, обращают на себя внимание и потому, что скиты и монастыри их служат убежищем всем людям беспаспортным и даже беглым преступникам. Многие из богатейших их фабрикантов делают из заведений своих притон сего рода людям; a полиции, живущие y них на жаловании, не только о сем не доносят, но даже предваряют их, когда то нужно, для осторожности.
Человек, большую услугу оказавший разным самым вредным их сектам, около Москвы, есть Витберг, бывший архитектором при сооружении большого храма на Воробьевых горах. Будучи давнишним масоном и как строитель здания совершенно символического в смысле духовного иллюминатства, он был весьма сильно покровительствуем и потому, под видом особой для сего строения комиссии, действовал полномочно, особливо в приискании тех недвижимых имений, кои должно было купить для сей церкви. Он, по просьбам и подкупу раскольников, скупал целые их волости и так явно для укрытия их от полиции губернской и даже некоторых от присужденных уже наказаний по уголовному суду, что дела, производившиеся о них в Уголовной Палате, были, вопреки нашим законам, отданы вместо Сената, куда поступить долженствовали, на заключение члена сей строительной комиссии, московского тогда архиепископа, и по мнению его вершились весьма снисходительно (я помню одно подобное дело по Владимирской губернии, его и прочие, ему подобные, можно найти в бумагах сей комиссии).
Евреи имеют также свои опасные ереси. Они так ожесточены и упорны против христианства потому особенно, что вместо чтения, как в положительной их религии требуется, подлинных книг Закона Божия, они никогда их не читают и читать их не могут, ибо:
1) Классического еврейского языка не знают, точно так, как народ нынешней Греции не знает языка Илиады.
2) Древние их раввины, толкованиями своими на всю Библию, исказили смысл, так ясных о Христе пророчеств, ложными преданиями своих каббалистов и разными магическими толкованиями. Для ученых составили они два талмуда: «Вавилонский» и «Иерусалимский». Новейшие раввины и нынешние учители народа, пользуясь неизвестностью еврейского языка, издают, под видом книг молитвенных, разные возмутительные против народов и правительств христианских, особенно изъясняя, как меня уверял один знаток в сем языке, что обманывать христиан и вредить им есть дело богоугодное.
Книги сии, вывозимые и выписываемые без должного рассмотрения из-заграницы, наводняют те наши губернии, кои населены жидами, и потому образуют и у них иллюминатство особенного характера.
(окончание следует)