"Захотелось отрубить себе руку, которая голосовала за Януковича"©
Оригинал взят у twower в "Захотелось отрубить себе руку, которая голосовала за Януковича"©
Один год жизни из фейсбука оператора ТВ, а затем бойца 79-й аэромобильной бригады:
Из рассказа документалиста, проводившего в октябре съемки в Донецком аэропорту:
*****
Закончился очередной бой, еще постреливали с обеих сторон, но уже по затухающей. Саперы недавно взорвали лестничный пролет между вторым и третьим этажами, не очень рассчитав заряд пластида, и пыль от взрыва еще долго висела в воздухе.
Кто-то из командиров крикнул: "Раненые есть?"
Тишина. Никто не откликнулся - хорошо.
Еще крик: "Раненые есть!?" Тишина.
Тревога "а вдруг кого-то задело", быстро таяла - бой закончился, и в ближайшие час-два вряд ли начнется.
И тут крик: "Есть раненые... Есть раненые!"
Сразу волнение и суета вступают в свои права. Кто-то бежит за помощью, кто-то кричит: "Сколько? Тяжелые?"
Я хватаю камеру и, включая ее на ходу, бегу на голос. Как назло, опять начинают стрелять, поэтому не добегаю до переднего края и приседаю возле колонны, метров за десять от раненого.
Возле него суетятся человек пять-шесть, значит, моя помощь не нужна.
Боец рядом со мной, увидев видеокамеру, шипит, как мне кажется, с ненавистью:
"Иди... иди отсюда... иди... со своей камерой. Уйди, убьют".
Я продолжаю снимать, не обращая внимания: стандартная ситуация, не в первый раз отсылают, и пока нет явной агрессии, я не отсылаю в ответ.
Видно плохо, в терминале темно и пыльно. Двое бегут за носилками, возле раненого остаются четверо, что-то долго возятся, но все-таки поднимают его и несут к медику.
Пробегают возле меня, кто-то из них кричит мне - слышу, чувствую по голосу: я для него как предатель - "Снимаешь?!.. Да помог бы лучше..."
Я хватаю раненого за ногу. Кто-то рядом со мной кричит: "Прикрывай!" - и боец, возле которого мы пробегаем, пускает длинную очередь из пулемета. Мы, уже не пригибаясь, бежим к доктору.
В который раз я понял, что жизнь не помещается в рамки кино: у меня не было возможности выбирать ракурсы, и нельзя было не помочь раненому, поэтому я просто повернул работающую камеру и снимал нашу пробежку.
Мы принесли его в комнату, где все пьют чай, положили на пол, и я понял, почему так долго возились возле него бойцы.
У него не было обеих рук, и на обрубки нужно было наложить жгут. Потом я увидел, что одна рука все-таки есть, но она лежала рядом, почти оторванная от тела, и когда ее привязывали к туловищу бинтом, было понятно, что руку все равно отрежут.
Узнали, что раненого зовут Терещенко, и что он, кажется, из той же 79 бригады.
Он лежал на полу, был в сознании, и спросил:
- Я никого не подвел?
- Ты никого не подвел, ты никого не подвел. Все будет хорошо, все будет хорошо.
- Рукам больно...
- Потерпи, потерпи. Все будет хорошо, все будет хорошо.
Вот эти повторы, как будто говорили с ребенком, поразили больше всего.
Привели еще одного раненого - тяжелая контузия, потом еще одного, тоже с тяжелой контузией, он лежал на полу и говорил, что хочет плакать. Рядом сидел боец, держал его за руку и говорил:
- Поплачь, поплачь, легче будет.
В это время Терещенко кололи очередную порцию обезболивающих, бинтовали обрубок левой руки, и привязывали то, что осталось от правой, к туловищу.
Вчетвером мы понесли его к броневику.
Опять началась пальба из автоматов и гранатометов - целились, скорее всего, по БТР-у.
Водитель занервничал или что-то напутал и отъехал на несколько метров в сторону. Сразу полдесятка человек дружным криком вернули его на место.
Так получилось, что Терещенко нужно было загружать в машину мне и еще кому-то, лишние люди просто мешали. Тот, кто был внутри БТР, не понял, что нужно помочь, или просто растерялся, и мы замешкались у открытого люка.
Вокруг стреляют, кто-то кричит: быстрее, быстрее, быстрее.
И тут случилось то, что как-то связало меня и Терещенко.
Он был в сознании, понял, что задержка, и стал помогать мне, как мог.
Рук у него не было и ногами он отталкивался от борта, чтоб просто упасть головой вниз в нутро машины.
Кто-то поддержал его изнутри за плечи, я закинул его ноги внутрь, кто-то рядом захлопнул дверцу.
Я не видел, как отъехал БТР, потому что уже бежал по терминалу, понимая, что пока стоит броневик, он закрывает меня от пуль и осколков.
В комнате за столом, возле которого лежал Терещенко, уже пили чай и говорили нем. Говорили, что бой, в котором его ранили, начался, потому что очередной транспорт не уехал сразу, а остался на полчаса - водитель пошел искать по этажам плазменный телевизор, хотел привезти домой трофей. По стоящему БТР-у начали прицельно стрелять.
*****
Из фейсбука журналиста 11 канала:
*****
У него обожженное взрывом, покрытое свежезапекшейся кровью лицо. Наверное любая мимика болезненна, но он умудряется выглядеть смущенным. Наверное, потому что не привык, что к нему в очереди стоят все телеканалы, ведь он - киборг из донецкого аэропорта. Хотя какой к черту киборг - изломанный взрывом человек с двумя культями вместо рук. Правая рука обрублена у самого плеча, а левая - чуть ниже локтя. Я смотрю на проступающие пятна крови под бинтами и мне дурно становится от контраста с его же фото на фейсбуке, где он с автоматом в каске и бронежилете. "Саша, - представляется он и не весело улыбается, - ваш коллега в прошлом, на ICTV в Николаеве оператором был и на уличном ТВ работал".
Пока я перевариваю шок от обрубков вместо рук и на автомате задаю вопросы, у меня из головы не выходит вопрос: почему при таких страшных травмах Саша улыбается. Оказывается у него праздник - он будет видеть обоими глазами! Правый глаз был практически уничтожен. Радужная оболочка, зрачок, сетчатка - все было однородным месивом. Фактически половины глаза не было. Я не знаю уж как, но врачам-офтальмологам из больницы Мечникова удалось восстановить его и в день нашей встречи Саша уже начал видеть правым глазом. На десятке внутренних швов внутри глаза еще не прошло воспаление, но глаз уже видит не только расплывчатые пятна и для Саши - это праздник, несмотря на две культи.
Саше всего 45 лет. В армию попал добровольцем. У него 18-летний сын-студент. И Саша решил, что пойдет служить сам, потому что не правильно на чужом горбу выезжать. 25 лет назад Саша служил в советском стройбате и автомат видел только на картинках и в кино. А тут в августе попал в армию, а в октябре вызвался добровольцем на ротацию в аэропорт, чтобы заменить погибших сослуживцев, которые сгорели в танке заживо. А там, в аэропорту, бойцы семь дней в неделю по 24 часа постоянно в бронежилетах и касках, не выпускают оружие из рук потому что атаки идут почти бесконечно, с любой стороны и в любое время суток. Нет ни графика, ни договоренностей. Сашу как раз должны были менять, прошла неделя почти беспрерывного боя и уже приехала смена. Но началась очередная атака и боевики прорвались в глубь нового терминала. Четыре часа дня, но в железобетонной громадине в это время уже темно. Никакой защиты нет и всего четверо военных. Когда рядом упала граната, брошенная кем-то из боевиков, Саша, который и трех месяцев не прослужил, бросился ее отбрасывать. Успел только взять ее и взрыв, который он прикрыл собой.
Был ли в очках? Нет, в этот момент не был. Не успел надеть. Поэтому получил страшную рану глаза. Его отбивали с боем, вытаскивали и несли на автоматах. Потом там же, под огнем перетянули жгутами раны иначе истек бы кровью за считанные минуты. Вывезли в Пески, потом вертолетом в Днепропетровск. «Я в жизни не мог представить, что за мою жизнь будут биться, как львы, что меня с того света будут тянуть столько людей», - говорит он. И глаза у него блестят от накатившего. И, возможно, вот это всеобщее стремление спасти его, не считаясь ни опасностью, ни с расходами - вот именно это дает ему силы и уверенность, что все будет хорошо. А у меня комок в горле - я вижу обрубки вместо рук. Саша, Саша, дай Бог не потерять этот запал, который в тебе горит. Но я слишком хорошо знаю, что бывает потом, когда остынут страсти и государство начнет прикидывать сколько, кому и что оно должно.
Саша Терещенко живет мыслью, что на одну руку ему смогут сделать функциональный протез, что он сможет как-то что-то им делать. А может, может и на вторую получится - надеется он. Только стоит все очень-очень дорого. Сколько именно - еще неизвестно. Но это могут быть десятки тысяч евро.
*****
Вчерашние съемки возвращения в родной город:
Глаз на месте, зрение обещают, что будет возвращаться постепенно. С руками - надо ещё комиссии все попроходить, в Харькове заключение, что я нуждаюсь в протезировании… Вопрос движется, но насколько это быстро? Просто ещё не позаживали руки
http://youtu.be/pMh2ItxrMv4
Один год жизни из фейсбука оператора ТВ, а затем бойца 79-й аэромобильной бригады:
Из рассказа документалиста, проводившего в октябре съемки в Донецком аэропорту:
*****
Закончился очередной бой, еще постреливали с обеих сторон, но уже по затухающей. Саперы недавно взорвали лестничный пролет между вторым и третьим этажами, не очень рассчитав заряд пластида, и пыль от взрыва еще долго висела в воздухе.
Кто-то из командиров крикнул: "Раненые есть?"
Тишина. Никто не откликнулся - хорошо.
Еще крик: "Раненые есть!?" Тишина.
Тревога "а вдруг кого-то задело", быстро таяла - бой закончился, и в ближайшие час-два вряд ли начнется.
И тут крик: "Есть раненые... Есть раненые!"
Сразу волнение и суета вступают в свои права. Кто-то бежит за помощью, кто-то кричит: "Сколько? Тяжелые?"
Я хватаю камеру и, включая ее на ходу, бегу на голос. Как назло, опять начинают стрелять, поэтому не добегаю до переднего края и приседаю возле колонны, метров за десять от раненого.
Возле него суетятся человек пять-шесть, значит, моя помощь не нужна.
Боец рядом со мной, увидев видеокамеру, шипит, как мне кажется, с ненавистью:
"Иди... иди отсюда... иди... со своей камерой. Уйди, убьют".
Я продолжаю снимать, не обращая внимания: стандартная ситуация, не в первый раз отсылают, и пока нет явной агрессии, я не отсылаю в ответ.
Видно плохо, в терминале темно и пыльно. Двое бегут за носилками, возле раненого остаются четверо, что-то долго возятся, но все-таки поднимают его и несут к медику.
Пробегают возле меня, кто-то из них кричит мне - слышу, чувствую по голосу: я для него как предатель - "Снимаешь?!.. Да помог бы лучше..."
Я хватаю раненого за ногу. Кто-то рядом со мной кричит: "Прикрывай!" - и боец, возле которого мы пробегаем, пускает длинную очередь из пулемета. Мы, уже не пригибаясь, бежим к доктору.
В который раз я понял, что жизнь не помещается в рамки кино: у меня не было возможности выбирать ракурсы, и нельзя было не помочь раненому, поэтому я просто повернул работающую камеру и снимал нашу пробежку.
Мы принесли его в комнату, где все пьют чай, положили на пол, и я понял, почему так долго возились возле него бойцы.
У него не было обеих рук, и на обрубки нужно было наложить жгут. Потом я увидел, что одна рука все-таки есть, но она лежала рядом, почти оторванная от тела, и когда ее привязывали к туловищу бинтом, было понятно, что руку все равно отрежут.
Узнали, что раненого зовут Терещенко, и что он, кажется, из той же 79 бригады.
Он лежал на полу, был в сознании, и спросил:
- Я никого не подвел?
- Ты никого не подвел, ты никого не подвел. Все будет хорошо, все будет хорошо.
- Рукам больно...
- Потерпи, потерпи. Все будет хорошо, все будет хорошо.
Вот эти повторы, как будто говорили с ребенком, поразили больше всего.
Привели еще одного раненого - тяжелая контузия, потом еще одного, тоже с тяжелой контузией, он лежал на полу и говорил, что хочет плакать. Рядом сидел боец, держал его за руку и говорил:
- Поплачь, поплачь, легче будет.
В это время Терещенко кололи очередную порцию обезболивающих, бинтовали обрубок левой руки, и привязывали то, что осталось от правой, к туловищу.
Вчетвером мы понесли его к броневику.
Опять началась пальба из автоматов и гранатометов - целились, скорее всего, по БТР-у.
Водитель занервничал или что-то напутал и отъехал на несколько метров в сторону. Сразу полдесятка человек дружным криком вернули его на место.
Так получилось, что Терещенко нужно было загружать в машину мне и еще кому-то, лишние люди просто мешали. Тот, кто был внутри БТР, не понял, что нужно помочь, или просто растерялся, и мы замешкались у открытого люка.
Вокруг стреляют, кто-то кричит: быстрее, быстрее, быстрее.
И тут случилось то, что как-то связало меня и Терещенко.
Он был в сознании, понял, что задержка, и стал помогать мне, как мог.
Рук у него не было и ногами он отталкивался от борта, чтоб просто упасть головой вниз в нутро машины.
Кто-то поддержал его изнутри за плечи, я закинул его ноги внутрь, кто-то рядом захлопнул дверцу.
Я не видел, как отъехал БТР, потому что уже бежал по терминалу, понимая, что пока стоит броневик, он закрывает меня от пуль и осколков.
В комнате за столом, возле которого лежал Терещенко, уже пили чай и говорили нем. Говорили, что бой, в котором его ранили, начался, потому что очередной транспорт не уехал сразу, а остался на полчаса - водитель пошел искать по этажам плазменный телевизор, хотел привезти домой трофей. По стоящему БТР-у начали прицельно стрелять.
*****
Из фейсбука журналиста 11 канала:
*****
У него обожженное взрывом, покрытое свежезапекшейся кровью лицо. Наверное любая мимика болезненна, но он умудряется выглядеть смущенным. Наверное, потому что не привык, что к нему в очереди стоят все телеканалы, ведь он - киборг из донецкого аэропорта. Хотя какой к черту киборг - изломанный взрывом человек с двумя культями вместо рук. Правая рука обрублена у самого плеча, а левая - чуть ниже локтя. Я смотрю на проступающие пятна крови под бинтами и мне дурно становится от контраста с его же фото на фейсбуке, где он с автоматом в каске и бронежилете. "Саша, - представляется он и не весело улыбается, - ваш коллега в прошлом, на ICTV в Николаеве оператором был и на уличном ТВ работал".
Пока я перевариваю шок от обрубков вместо рук и на автомате задаю вопросы, у меня из головы не выходит вопрос: почему при таких страшных травмах Саша улыбается. Оказывается у него праздник - он будет видеть обоими глазами! Правый глаз был практически уничтожен. Радужная оболочка, зрачок, сетчатка - все было однородным месивом. Фактически половины глаза не было. Я не знаю уж как, но врачам-офтальмологам из больницы Мечникова удалось восстановить его и в день нашей встречи Саша уже начал видеть правым глазом. На десятке внутренних швов внутри глаза еще не прошло воспаление, но глаз уже видит не только расплывчатые пятна и для Саши - это праздник, несмотря на две культи.
Саше всего 45 лет. В армию попал добровольцем. У него 18-летний сын-студент. И Саша решил, что пойдет служить сам, потому что не правильно на чужом горбу выезжать. 25 лет назад Саша служил в советском стройбате и автомат видел только на картинках и в кино. А тут в августе попал в армию, а в октябре вызвался добровольцем на ротацию в аэропорт, чтобы заменить погибших сослуживцев, которые сгорели в танке заживо. А там, в аэропорту, бойцы семь дней в неделю по 24 часа постоянно в бронежилетах и касках, не выпускают оружие из рук потому что атаки идут почти бесконечно, с любой стороны и в любое время суток. Нет ни графика, ни договоренностей. Сашу как раз должны были менять, прошла неделя почти беспрерывного боя и уже приехала смена. Но началась очередная атака и боевики прорвались в глубь нового терминала. Четыре часа дня, но в железобетонной громадине в это время уже темно. Никакой защиты нет и всего четверо военных. Когда рядом упала граната, брошенная кем-то из боевиков, Саша, который и трех месяцев не прослужил, бросился ее отбрасывать. Успел только взять ее и взрыв, который он прикрыл собой.
Был ли в очках? Нет, в этот момент не был. Не успел надеть. Поэтому получил страшную рану глаза. Его отбивали с боем, вытаскивали и несли на автоматах. Потом там же, под огнем перетянули жгутами раны иначе истек бы кровью за считанные минуты. Вывезли в Пески, потом вертолетом в Днепропетровск. «Я в жизни не мог представить, что за мою жизнь будут биться, как львы, что меня с того света будут тянуть столько людей», - говорит он. И глаза у него блестят от накатившего. И, возможно, вот это всеобщее стремление спасти его, не считаясь ни опасностью, ни с расходами - вот именно это дает ему силы и уверенность, что все будет хорошо. А у меня комок в горле - я вижу обрубки вместо рук. Саша, Саша, дай Бог не потерять этот запал, который в тебе горит. Но я слишком хорошо знаю, что бывает потом, когда остынут страсти и государство начнет прикидывать сколько, кому и что оно должно.
Саша Терещенко живет мыслью, что на одну руку ему смогут сделать функциональный протез, что он сможет как-то что-то им делать. А может, может и на вторую получится - надеется он. Только стоит все очень-очень дорого. Сколько именно - еще неизвестно. Но это могут быть десятки тысяч евро.
*****
Вчерашние съемки возвращения в родной город:
Глаз на месте, зрение обещают, что будет возвращаться постепенно. С руками - надо ещё комиссии все попроходить, в Харькове заключение, что я нуждаюсь в протезировании… Вопрос движется, но насколько это быстро? Просто ещё не позаживали руки
http://youtu.be/pMh2ItxrMv4
Click to view