Индия, вторая половина двадцатого дня
Предыдущий пост об этом
Внезапно пришел доктор и сказал, что меня ждет Танмай. Вот уж на что я не рассчитывала совершенно. Я схватила телефон, чтобы записать на диктофон беседу, и пошла скорее к нему в приемную. Громко сказано, это просто маленькая комнатка с символами и знаками, с его камушками-ракушками и чудовищным кондеем, который я сразу попросила отключить.
Танмай поздоровался, задал дежурные вопросы, я дежурно ответила, попросила говорить с мной медленно, ведь эта встреча шла уже без переводчика. И тут он спросил, может ли он проверить, действительно ли мне так хорошо в конце пребывания в ашраме, как я говорю. Не просто спросил, повторил свою просьбу дважды. Да, конечно, наверное я для того и пришла. Танмай взял в руки свои камни.
Я смотрела во все глаза. Система, его система. Тут надо понимать, что систему проникновения логичным образом постичь невозможно. Но если попасть в тот же Поток, можно уловить что-то, что потом обернется неназванными знаниями и может быть использовано: с моими камнями я могу делать так, так и так. Мне дано взаимодействовать с энергиями, и я максимально включилась. Доктор Танмай пересыпал камни в руках, двигал их горсткой по столу и молился, закрыв глаза. Долго, что-то очень долго. Я посмотрела на врача, который сидел рядом, но он был преисполнен уважения к молитве и на мой вопросительный взгляд не ответил. Наконец, Танмай рассыпал камушки-ракушки по столу, разложил их на кучки, что-то пересчитал, поднял на меня глаза и покачал головой.
- Нет.
Я смотрела напряженно. На него, на второго врача. Врач на Танмая, на меня. А Танмай повторил это:
«Нет. Я не успел. Мне не хватило времени».
Теперь он смотрел на меня, и мне казалось, что он видит и вчерашнюю таблетку мелатонина, и сегодняшнюю, и все мои мытарства по ночам, с которыми, и в самом деле, местной медицине справиться не удалось.
Дальше он заговорил. Он назвал меня королевой и что-то опять про благословение, я слово не поняла. Bear ведь медведь? Меня называли снежной королевой - недавно, астрологи. Снежной королевой наоборот - снова недавно, в комментариях, и это потому, что я таю в холоде, взмокаю тем сильнее, чем холоднее, и меня уже перетряхиает не только от зимы, а даже от вида зимних картин. Но при чем тут медведь, я не поняла, чтобы не пропустить, слушала дальше. Танмай перечислил мне, что я умею и чем пользуюсь, помогая людям, но после этих перечислений спрашивал, повторяя, одно и то же: «Почему? Почему в тебе столько грусти?», потом по-другому: «Это делает твой мозг, твой мозг делает твою печаль. Почему? У тебя же все хорошо».
Он сказал, что ему нужна была бы еще хотя бы неделя, но он понимает, что я остаться не могу. Нет, я не могла, не хотела, я уже собралась, у меня планы. Я всего этого не говорила, но он все равно слышал. Он спросил, буду ли я пить его препараты полгода, обещаю ли. Конечно же, я обещала. «Приезжай через полгода снова, мы должны это сделать, мы должны это довести до конца. Вот тебе мой номер телефона, пиши мне каждый месяц о том, что с твоим здоровьем происходит, пиши мне обо всем, что ты чувствуешь, и приезжай».
- Зимой?
- Нет, осенью. Ровно через полгода.
Вместе с моей печалью мы удалились, правда, печаль на этот раз была невесома. Я включила диктофон переслушала запись, проверила, не пропустила ли чего-нибудь. На этот раз я расслышала. Не медведь. "Bearing " , там было "queen bearing the blessing". В общем, я осталась в растерянности и какой-то подвешенности. Ведь в самые неудачные дни тут у меня было несколько приливов, но они были совсем легкими, не тот ад, который в Москве. И последние дня три их не было совсем. У меня сделалось прекрасное пищеварение, не болело вообще ничего, что в почти семьдесят с моими операциями нонсенс, удушья исчезли, кашель исцелился. Только вот сон не наладился, но я же не сон лечить приезжала, а именно эти выбросы жара, этот бесконечный пот, как будто я огнедышащий дракон с вмонтированным в него же огнетушителем в виде брандспойта, который срабатывает на меня же в ответ на каждый выброс огня.
«Я не смог».
Я вздохнула, все еще придерживая свою надежду: может быть, все-таки, я вернусь, и ладно, приливы будут, но меньше и слабее, и может я смогу еще приехать, и Танмай доведет начатое до конца. Сможет. Это же теперь дело чести для него.
Пришли девочки, принесли манго. Пришли собаки, все три, впервые ломились в номер, не хотели уходить, а они тут в помещения не просачиваются. Я отдала им для них же унесенный из столовой блин и подумала, что, если вернусь, привезу им собачьих консервов, чтобы угощать понемногу. Маленький белозубый кобелек набрасывался на блин, который я приносила ему, съедал сразу, а его мама вздыхала и отворачивалась. Я ее понимала.
В самый последний момент мне выдали мешок с травяными таблетками четырех видов и чаями двух сортов, которые я пообещала Танмаю съесть и выпить за полгода, и я все оплатила. Они ничего не весят, таблетки, но еле влезли в чемодан. Чемоданов два, один большой, другой маленький я еще купила тут, веса в них не много, и - за мной пришла машина. Никакой печали, никакого рвения - ни в одну из сторон, кроме той же растерянности - я как будто в покое и легком тумане шла по стеклянному мосту, который, к тому же, слегка покачивался подо мной. Монетки в море я никогда не бросала, разве что в стихах, и у меня действительно есть об этом стихотворение. Вернее, оно о двух книгах, которые мне посчастливилось купить тогда, когда книги только-только стали появляться, я читала, не отрываясь и везде, а эти были ошеломительные - о Цветаевой как о человеке. О ее разрушительной любви. И тех обломках, которые в душах других людей после нее оставались, и это не стихи, а именно жизнь, поступь. Мое же стихотворение было о моем отпуске и терпеливом дочитывании той книги, с которой я в этот город приехала, об оттягивание наслаждения, которое я предвкушала. и наконец о празднике откровения - прочтении первой книги и раскрытии второй - уже перед отъездом.
«…Оно откликнется,-
Дождаться, выдержать,
Мне надо - свыкнуться,
Подарку - вылежать.
Свершенья, знаете,
Уж так все создано,
Хранятся в памяти
Минуты поздние,
Но совершеннее
Минуты ранние,
Что - до свершения
От - обещания».
«Ни слова. Кто виной?
И гулко хор: "Она!"...
Вон дождь, и тот - спиной.
Прогулка сорвана.
Два дня. Трубите сбор.
С опережением.
Я - в лавку. К Вам, сеньор.
За продолжением»
Продолжения, купленного так же случайно:
Она - Марина, в тот далекий год, прочитав о судьбе, я ее отвергла и навсегда усвоила, что цена таланта оправдана только тогда, когда он, как минимум, не разрушает.
Последние строки в этом, до конца мне одной понятном стихотворении, такие:
Вернусь. И чья вина,
Что так назначено...
Две книги - вот цена.
И не оплачена.
А в том, что я с тобой,
Какие доводы.
Уже звучал "отбой".
Не надо проводов.
И что-то завтра ждет?
(И к книге мысленно).
А дождь пускай идет,
Идет бес-численно.
Когда-нибудь на вер-
Теле отчаянья
К тебе вернусь на смерть,
Вот - обещание!
Ну хочешь, час назначь.
Вернусь ВСЕМ СТАДОМ,- вся!
Меня встречая, плачь.
Прощаясь - радуйся».
07.1990
«Многие познания умножают скорбь», говорил Екклесиаст, и это насчет моей грусти, которой так много, и которой так удивлялся Танмай. Если ты знаешь помыслы тех, кто тебя окружает, будешь ты весел? А человек - сам себе Ноев ковчег, это насчет стада. Вы находили в себе черты братьев наших «меньших»? Проказницу-мартышку, осла, козла, и тра-та-та-та мишку? Хорошо, когда человек может быть честен с собой. Только тогда он свободен. И я вспоминала это стихотворение и себя, свое- тогда-стадо, которое в те годы внутри меня было готово, чтобы войти в Ковчег и стать, наконец, единым целым с ним и собой. Но я давно свободна от юношеского максимализма, и все мои обещания, данные "в молодые наши лета"(с) свой вес для меня утратили.
Вот снова фотографии дороги, некоторые из них интересные. Постоянные мотоциклисты, подрезания, гудки, гудки, в последний момент выруливание, выравнивание. Я приехала в Индию без страховки от чего бы то ни было, и ни разу на эту тему не обеспокоилась. Все водители без исключения, если успевали заметить меня, улыбались - так же светло и откыто, как ашраме.
Интересные реки мы проезжали - синие, сильные. Над реками запах свежей рыбы, возможно, мы проезжали рыболовецкие хозяйства, а на побережье океана даже рядом с рыбой никакого запаха не я не ощущала.
Машина шла до Манголуру почти два часа, наконец началась гористая местность. Я так люблю горы, ландшафт напомнил мне Израиль и мою отгоревшую любовь. Я сидела вполоборота к окну и слушала Индию, а в глубине моей души всеми боками медленно поворачивались базовые пласты устоев, мнений, традиций.
«Где все подстрочное -
В оборках платьице,
Решенья срочного
Никто не хватится,
Где небо млечное
На крови маточной,
Где ЕСЬМ, где вечное.
Ну все. Достаточно».
Продолжение.
Внезапно пришел доктор и сказал, что меня ждет Танмай. Вот уж на что я не рассчитывала совершенно. Я схватила телефон, чтобы записать на диктофон беседу, и пошла скорее к нему в приемную. Громко сказано, это просто маленькая комнатка с символами и знаками, с его камушками-ракушками и чудовищным кондеем, который я сразу попросила отключить.
Танмай поздоровался, задал дежурные вопросы, я дежурно ответила, попросила говорить с мной медленно, ведь эта встреча шла уже без переводчика. И тут он спросил, может ли он проверить, действительно ли мне так хорошо в конце пребывания в ашраме, как я говорю. Не просто спросил, повторил свою просьбу дважды. Да, конечно, наверное я для того и пришла. Танмай взял в руки свои камни.
Я смотрела во все глаза. Система, его система. Тут надо понимать, что систему проникновения логичным образом постичь невозможно. Но если попасть в тот же Поток, можно уловить что-то, что потом обернется неназванными знаниями и может быть использовано: с моими камнями я могу делать так, так и так. Мне дано взаимодействовать с энергиями, и я максимально включилась. Доктор Танмай пересыпал камни в руках, двигал их горсткой по столу и молился, закрыв глаза. Долго, что-то очень долго. Я посмотрела на врача, который сидел рядом, но он был преисполнен уважения к молитве и на мой вопросительный взгляд не ответил. Наконец, Танмай рассыпал камушки-ракушки по столу, разложил их на кучки, что-то пересчитал, поднял на меня глаза и покачал головой.
- Нет.
Я смотрела напряженно. На него, на второго врача. Врач на Танмая, на меня. А Танмай повторил это:
«Нет. Я не успел. Мне не хватило времени».
Теперь он смотрел на меня, и мне казалось, что он видит и вчерашнюю таблетку мелатонина, и сегодняшнюю, и все мои мытарства по ночам, с которыми, и в самом деле, местной медицине справиться не удалось.
Дальше он заговорил. Он назвал меня королевой и что-то опять про благословение, я слово не поняла. Bear ведь медведь? Меня называли снежной королевой - недавно, астрологи. Снежной королевой наоборот - снова недавно, в комментариях, и это потому, что я таю в холоде, взмокаю тем сильнее, чем холоднее, и меня уже перетряхиает не только от зимы, а даже от вида зимних картин. Но при чем тут медведь, я не поняла, чтобы не пропустить, слушала дальше. Танмай перечислил мне, что я умею и чем пользуюсь, помогая людям, но после этих перечислений спрашивал, повторяя, одно и то же: «Почему? Почему в тебе столько грусти?», потом по-другому: «Это делает твой мозг, твой мозг делает твою печаль. Почему? У тебя же все хорошо».
Он сказал, что ему нужна была бы еще хотя бы неделя, но он понимает, что я остаться не могу. Нет, я не могла, не хотела, я уже собралась, у меня планы. Я всего этого не говорила, но он все равно слышал. Он спросил, буду ли я пить его препараты полгода, обещаю ли. Конечно же, я обещала. «Приезжай через полгода снова, мы должны это сделать, мы должны это довести до конца. Вот тебе мой номер телефона, пиши мне каждый месяц о том, что с твоим здоровьем происходит, пиши мне обо всем, что ты чувствуешь, и приезжай».
- Зимой?
- Нет, осенью. Ровно через полгода.
Вместе с моей печалью мы удалились, правда, печаль на этот раз была невесома. Я включила диктофон переслушала запись, проверила, не пропустила ли чего-нибудь. На этот раз я расслышала. Не медведь. "Bearing " , там было "queen bearing the blessing". В общем, я осталась в растерянности и какой-то подвешенности. Ведь в самые неудачные дни тут у меня было несколько приливов, но они были совсем легкими, не тот ад, который в Москве. И последние дня три их не было совсем. У меня сделалось прекрасное пищеварение, не болело вообще ничего, что в почти семьдесят с моими операциями нонсенс, удушья исчезли, кашель исцелился. Только вот сон не наладился, но я же не сон лечить приезжала, а именно эти выбросы жара, этот бесконечный пот, как будто я огнедышащий дракон с вмонтированным в него же огнетушителем в виде брандспойта, который срабатывает на меня же в ответ на каждый выброс огня.
«Я не смог».
Я вздохнула, все еще придерживая свою надежду: может быть, все-таки, я вернусь, и ладно, приливы будут, но меньше и слабее, и может я смогу еще приехать, и Танмай доведет начатое до конца. Сможет. Это же теперь дело чести для него.
Пришли девочки, принесли манго. Пришли собаки, все три, впервые ломились в номер, не хотели уходить, а они тут в помещения не просачиваются. Я отдала им для них же унесенный из столовой блин и подумала, что, если вернусь, привезу им собачьих консервов, чтобы угощать понемногу. Маленький белозубый кобелек набрасывался на блин, который я приносила ему, съедал сразу, а его мама вздыхала и отворачивалась. Я ее понимала.
В самый последний момент мне выдали мешок с травяными таблетками четырех видов и чаями двух сортов, которые я пообещала Танмаю съесть и выпить за полгода, и я все оплатила. Они ничего не весят, таблетки, но еле влезли в чемодан. Чемоданов два, один большой, другой маленький я еще купила тут, веса в них не много, и - за мной пришла машина. Никакой печали, никакого рвения - ни в одну из сторон, кроме той же растерянности - я как будто в покое и легком тумане шла по стеклянному мосту, который, к тому же, слегка покачивался подо мной. Монетки в море я никогда не бросала, разве что в стихах, и у меня действительно есть об этом стихотворение. Вернее, оно о двух книгах, которые мне посчастливилось купить тогда, когда книги только-только стали появляться, я читала, не отрываясь и везде, а эти были ошеломительные - о Цветаевой как о человеке. О ее разрушительной любви. И тех обломках, которые в душах других людей после нее оставались, и это не стихи, а именно жизнь, поступь. Мое же стихотворение было о моем отпуске и терпеливом дочитывании той книги, с которой я в этот город приехала, об оттягивание наслаждения, которое я предвкушала. и наконец о празднике откровения - прочтении первой книги и раскрытии второй - уже перед отъездом.
«…Оно откликнется,-
Дождаться, выдержать,
Мне надо - свыкнуться,
Подарку - вылежать.
Свершенья, знаете,
Уж так все создано,
Хранятся в памяти
Минуты поздние,
Но совершеннее
Минуты ранние,
Что - до свершения
От - обещания».
«Ни слова. Кто виной?
И гулко хор: "Она!"...
Вон дождь, и тот - спиной.
Прогулка сорвана.
Два дня. Трубите сбор.
С опережением.
Я - в лавку. К Вам, сеньор.
За продолжением»
Продолжения, купленного так же случайно:
Она - Марина, в тот далекий год, прочитав о судьбе, я ее отвергла и навсегда усвоила, что цена таланта оправдана только тогда, когда он, как минимум, не разрушает.
Последние строки в этом, до конца мне одной понятном стихотворении, такие:
Вернусь. И чья вина,
Что так назначено...
Две книги - вот цена.
И не оплачена.
А в том, что я с тобой,
Какие доводы.
Уже звучал "отбой".
Не надо проводов.
И что-то завтра ждет?
(И к книге мысленно).
А дождь пускай идет,
Идет бес-численно.
Когда-нибудь на вер-
Теле отчаянья
К тебе вернусь на смерть,
Вот - обещание!
Ну хочешь, час назначь.
Вернусь ВСЕМ СТАДОМ,- вся!
Меня встречая, плачь.
Прощаясь - радуйся».
07.1990
«Многие познания умножают скорбь», говорил Екклесиаст, и это насчет моей грусти, которой так много, и которой так удивлялся Танмай. Если ты знаешь помыслы тех, кто тебя окружает, будешь ты весел? А человек - сам себе Ноев ковчег, это насчет стада. Вы находили в себе черты братьев наших «меньших»? Проказницу-мартышку, осла, козла, и тра-та-та-та мишку? Хорошо, когда человек может быть честен с собой. Только тогда он свободен. И я вспоминала это стихотворение и себя, свое- тогда-стадо, которое в те годы внутри меня было готово, чтобы войти в Ковчег и стать, наконец, единым целым с ним и собой. Но я давно свободна от юношеского максимализма, и все мои обещания, данные "в молодые наши лета"(с) свой вес для меня утратили.
Вот снова фотографии дороги, некоторые из них интересные. Постоянные мотоциклисты, подрезания, гудки, гудки, в последний момент выруливание, выравнивание. Я приехала в Индию без страховки от чего бы то ни было, и ни разу на эту тему не обеспокоилась. Все водители без исключения, если успевали заметить меня, улыбались - так же светло и откыто, как ашраме.
Интересные реки мы проезжали - синие, сильные. Над реками запах свежей рыбы, возможно, мы проезжали рыболовецкие хозяйства, а на побережье океана даже рядом с рыбой никакого запаха не я не ощущала.
Машина шла до Манголуру почти два часа, наконец началась гористая местность. Я так люблю горы, ландшафт напомнил мне Израиль и мою отгоревшую любовь. Я сидела вполоборота к окну и слушала Индию, а в глубине моей души всеми боками медленно поворачивались базовые пласты устоев, мнений, традиций.
«Где все подстрочное -
В оборках платьице,
Решенья срочного
Никто не хватится,
Где небо млечное
На крови маточной,
Где ЕСЬМ, где вечное.
Ну все. Достаточно».
Продолжение.