Миф о тоталитаризме и его источники 2
Итак, как было сказано в прошлом посте, пресловутое «ограничение прав личности» не является определяющим признаком мифического «тоталитаризма». Скорее, наоборот - это самое ограничение может быть рассмотрено, как базовый принцип самой «человеческой цивилизации», или, точнее, того, что принято сейчас подразумевать под подобными словами. А именно - общества, построенного на классовом делении, при котором некая небольшая «верхушка» может всецело распоряжаться волей всех остальных. Так было в древних восточных деспотиях и рабовладельческих империях, так было в феодальных королевствах-царствах, так было в буржуазных государствах периода «классического капитализма». На этом фоне пресловутый фашизм - с его всесилием государственного насилия - если чем и выглядит, так это наиболее чистой реализацией данного «исторического принципа». Не более того.
Но если дело обстоит так, то откуда тогда взялся указанный миф о «тоталитаризме», как ужасном «мире страданий», который накрыл Россию, превратив ее в странное место, где все ходят строем и не могут иметь собственного мнения? На самом деле тут никакого секрета нет - генезис этого представления хорошо известен, однако, на первый взгляд, он выглядит довольно необычно и парадоксально. А именно: появления идеи «тоталитаризма» связано как раз с тем, что именно в советском обществе указанное выше классовое отчуждение впервые в истории начало преодолеваться. В том числе и в виде снижения уровня насилия над личностью. Разумеется, о полном завершении данного процесса тут речи не было - все же явление, которое определяло ход истории в течение тысяч лет, не могло быть отменено в одночасье. Но по сравнению с тем, что было на данной территории раньше, прогресс в указанном плане был огромный.
* * *
Однако - в полном соответствии с диалетичностью мира - это самое снижение уровня отчуждения для большинства сопровождалось… ростом его для того самого «классового меньшинства», что еще недавно выступало хозяевами положения. Причем, не только для самих «бывших» - т.е., недавних хозяев и властителей - но и для тех, кто пришел им на смену. (В смысле - занял т.н. «руководящие места» во вновь созданной государственной системе.) Впрочем, о последней категории мы поговорим отдельно, тут же хочется еще раз указать на то, насколько катастрофичной для «владеющего меньшинства» стало указанное выше изменение. Ведь еще недавно можно было сказать, что эти люди обладают практически неограниченной волей - и вдруг эта воля оказалась существенно обрезана.
Причем, это касалось не только знатной аристократии Российской Империи - коя еще недавно по своим возможностям (в плане использования иных личностей в своих целях) мало отличалась от упомянутых выше рабовладельческих или феодальных властителей далекого прошлого - но и более «мелких» бенефициаров подобного положения. К коим можно было отнести значительную часть т.н. «образованных сословий» - сиречь, представителей умственного труда. Которые в дореволюционное время имели определенные возможности в плане «побыть властителями», пускай и в ничтожных пределах. Ну да, из той же классической литературы можно прекрасно увидеть, что даже служащие «небольших чинов» пользовались, например, трудом прислуги. (Последняя в Российской Империи получала крайне ничтожную плату, поэтому была доступна самым мелким клеркам.) Или, скажем, трудом тех же поденных рабочих…
В любом случае, эти люди могли позволить «не обслуживать себя». Не варить еду, не чистить-штопать-гладить одежду, не ходить на рынок - ну и т.д., и т.п. Кроме того, чудовищная бедность сельского населения позволяла иметь очень низкие цены на продовольствие - которые так поражали приезжих из иных государств, и одновременно позволяли даже самым «бедным» представителям правящих классов питаться на уровне западных богачей. (Скажем, та же осетрина, икра, баранина или телятина присутствовали на столе даже мелких служащих. А уж о том, что творилось в праздники, лучше не говорить.) Однако преимущество указанной категории состояло не только в этом.
Дело в том, что «образованные» и «темные» люди по разному воспринимались государственным аппаратом. В том смысле, что последний гораздо мягче относился к действиям «господ», нежели к простолюдинам - в том числе и в «репрессивном смысле». Например, получить «телесные наказания» в виде «тычка в зубы» от городового или удара плеткой от казака человеку в «простонародной одежде» было обычным делом - в то время, как «культурные люди» были защищены от этого со времен Екатерины II. (И это даже не затрагивая того, что телесные наказания для «третьего сословия» в России были отменены только в 1904 году.) То же самое можно сказать и об практике «административного ареста» и «административной высылки», которые по отношению к «низшим» применялись повсеместно. В то время, как с представителями «высших сословий», вступивших в конфликт с государством, дело, как правило, разрешалось через систему правосудия.
* * *
Собственно, именно отсюда проистекают и буколические картины «дореволюционной жизни», в которой, якобы, даже политические преступления проходили через суды присяжных. (Кои по своей природной мягкости как правило, давали слабину пресловутым «бунтарям», в то время, как - по мнению наших современников - нужно было их вешать пачками на столбах…) В то время, как в реальности любые серьезные выступления против существующего порядка подавлялись крайне жестко - например, против крестьянских бунтов еще задолго до Столыпина с его «галстуками» было принято применять воинские команды. Которые, разумеется, были вооружены отнюдь не резиновыми дубинками и даже не резиновыми пулями. О способности же тех же казаков перешибать ударом плети хребет теленку было известно не менее широко, равно как и о том, что последние не церемонятся ни с женщинами, ни с детьми. (Что поделаешь: традиционное общество - оно такое. В том смысле, что последние две категории тут вообще не имеют ценности.)
То есть, можно сказать, что до 1917 года человеческое меньшинство - то, что имело богатство и привилегии, а так же вытекающие отсюда возможности, вроде образования - действительно жило более свободно и безопасно по сравнению с последующими временами. Но происходило это исключительно за счет подавленного и нищего положения меньшинства, которое, собственно, и платило за свободу своей «элиты». Платило не только деньгами и трудом, но и собственной волей и даже жизнями. Причем, происходило это, понятное дело, не только на территории нашей страны - собственно, Россия приведена тут в качестве примера только потому, что речь идет о СССР. Поскольку примерно то же самое было характерно для всего остального мира. (Например, у уже неоднократно поминаемого Джека Лондона события «Железной Пяты» разворачиваются в США.) В том смысле, что по всему миру низы общества воспринимались исключительно, как «говорящие орудия», имеющие ценность только в качестве инструмента для удовлетворения потребностей «высших».
И поэтому - когда указанное положение во время Великой Пролетарской Революции было сломано, когда массы ворвались в мировую политику в качестве самостоятельной силы, имеющей собственные, отличные от «элитарных», цели - это вызвало настоящий шок. Поскольку возможности «высших» действительно упали: теперь они были вынуждены не просто учитывать интересы пролетариев, но даже, порой, подчиняться их (пролетариев) желаниям! Тогда подобное изменение получило название «Восстания масс», и породило массу апокалипсических прогнозов у тогдашних «аналитиков». Ну, и разумеется, популярный в искусстве образ «жестокого ХХ века», который - якобы - безжалостно перемалывал людские судьбы, проистекает так же из данной особенности. В том смысле, что «творческие люди», лишенные привычного «кокона» из почти бесплатного труда и крови простолюдинов, разумеется, почувствовали себя довольно неуютно. Именно на этом основании и вызрел миф о
росте «государственного насилия» - который, понятное дело, наиболее актуальным оказался в той стране, где разрушение данного «кокона» было максимальным.
* * *
Именно тут и лежит основание для появления образа пресловутого «тоталитаризма» -иначе говоря, общества, в котором государственный аппарат старается максимально подчинить себе каждого индивида. Поскольку сам факт того, что теперь «баре» вынуждены хоть в какой-то мере сносить унижения, схожие (на самом же деле - много меньшие) с унижением «темного большинства», выглядел катастрофой. Особенно подобный момент поразил т.н. «творческую интеллигенцию», коя до этого в известной степени пользовалась указанным выше преимуществом. То есть - могла позволить значительно нарушать имеющиеся нормы, начиная с пьянства и дебошей и заканчивая пресловутым фрондерством. (На последнее, как правило, смотрели сквозь пальцы - разумеется, если эта фронда не вызывала никаких последствий. Если вызывала, то, понятное дело, отношение менялось - см. судьбу тех же народовольцев и эсеров - но это, понятное дело, уже иной разговор.)
Вот это-то «снижение градиента» - т.е., исчезновение «государственного» пиитета перед «благородными и чистыми» - и было воспринято, как «создание системы государственного подавления». Причем, не только «у нас», поскольку восприятие постреволюционного времени, как периода «роста контроля и насилия», как уже говорилось, является интернациональным. Равно, как интернациональным является и реакция на все это со стороны «мыслящей», а главное, пишущей публики, которая вдруг увидела, что начищенные (слугами) ботинки, умение мыть руки и правильно спрягать глаголы - ну и т.п. вещи - больше не являются надежной защитой от «контактов» с госрепрессивным аппаратом. Что, собственно, и стало основанием для выработки указанного выше «тоталитарного мифа».
Но об этом, а равно - о других интересных последствиях данных изменений - будет сказано уже отдельно.
Но если дело обстоит так, то откуда тогда взялся указанный миф о «тоталитаризме», как ужасном «мире страданий», который накрыл Россию, превратив ее в странное место, где все ходят строем и не могут иметь собственного мнения? На самом деле тут никакого секрета нет - генезис этого представления хорошо известен, однако, на первый взгляд, он выглядит довольно необычно и парадоксально. А именно: появления идеи «тоталитаризма» связано как раз с тем, что именно в советском обществе указанное выше классовое отчуждение впервые в истории начало преодолеваться. В том числе и в виде снижения уровня насилия над личностью. Разумеется, о полном завершении данного процесса тут речи не было - все же явление, которое определяло ход истории в течение тысяч лет, не могло быть отменено в одночасье. Но по сравнению с тем, что было на данной территории раньше, прогресс в указанном плане был огромный.
* * *
Однако - в полном соответствии с диалетичностью мира - это самое снижение уровня отчуждения для большинства сопровождалось… ростом его для того самого «классового меньшинства», что еще недавно выступало хозяевами положения. Причем, не только для самих «бывших» - т.е., недавних хозяев и властителей - но и для тех, кто пришел им на смену. (В смысле - занял т.н. «руководящие места» во вновь созданной государственной системе.) Впрочем, о последней категории мы поговорим отдельно, тут же хочется еще раз указать на то, насколько катастрофичной для «владеющего меньшинства» стало указанное выше изменение. Ведь еще недавно можно было сказать, что эти люди обладают практически неограниченной волей - и вдруг эта воля оказалась существенно обрезана.
Причем, это касалось не только знатной аристократии Российской Империи - коя еще недавно по своим возможностям (в плане использования иных личностей в своих целях) мало отличалась от упомянутых выше рабовладельческих или феодальных властителей далекого прошлого - но и более «мелких» бенефициаров подобного положения. К коим можно было отнести значительную часть т.н. «образованных сословий» - сиречь, представителей умственного труда. Которые в дореволюционное время имели определенные возможности в плане «побыть властителями», пускай и в ничтожных пределах. Ну да, из той же классической литературы можно прекрасно увидеть, что даже служащие «небольших чинов» пользовались, например, трудом прислуги. (Последняя в Российской Империи получала крайне ничтожную плату, поэтому была доступна самым мелким клеркам.) Или, скажем, трудом тех же поденных рабочих…
В любом случае, эти люди могли позволить «не обслуживать себя». Не варить еду, не чистить-штопать-гладить одежду, не ходить на рынок - ну и т.д., и т.п. Кроме того, чудовищная бедность сельского населения позволяла иметь очень низкие цены на продовольствие - которые так поражали приезжих из иных государств, и одновременно позволяли даже самым «бедным» представителям правящих классов питаться на уровне западных богачей. (Скажем, та же осетрина, икра, баранина или телятина присутствовали на столе даже мелких служащих. А уж о том, что творилось в праздники, лучше не говорить.) Однако преимущество указанной категории состояло не только в этом.
Дело в том, что «образованные» и «темные» люди по разному воспринимались государственным аппаратом. В том смысле, что последний гораздо мягче относился к действиям «господ», нежели к простолюдинам - в том числе и в «репрессивном смысле». Например, получить «телесные наказания» в виде «тычка в зубы» от городового или удара плеткой от казака человеку в «простонародной одежде» было обычным делом - в то время, как «культурные люди» были защищены от этого со времен Екатерины II. (И это даже не затрагивая того, что телесные наказания для «третьего сословия» в России были отменены только в 1904 году.) То же самое можно сказать и об практике «административного ареста» и «административной высылки», которые по отношению к «низшим» применялись повсеместно. В то время, как с представителями «высших сословий», вступивших в конфликт с государством, дело, как правило, разрешалось через систему правосудия.
* * *
Собственно, именно отсюда проистекают и буколические картины «дореволюционной жизни», в которой, якобы, даже политические преступления проходили через суды присяжных. (Кои по своей природной мягкости как правило, давали слабину пресловутым «бунтарям», в то время, как - по мнению наших современников - нужно было их вешать пачками на столбах…) В то время, как в реальности любые серьезные выступления против существующего порядка подавлялись крайне жестко - например, против крестьянских бунтов еще задолго до Столыпина с его «галстуками» было принято применять воинские команды. Которые, разумеется, были вооружены отнюдь не резиновыми дубинками и даже не резиновыми пулями. О способности же тех же казаков перешибать ударом плети хребет теленку было известно не менее широко, равно как и о том, что последние не церемонятся ни с женщинами, ни с детьми. (Что поделаешь: традиционное общество - оно такое. В том смысле, что последние две категории тут вообще не имеют ценности.)
То есть, можно сказать, что до 1917 года человеческое меньшинство - то, что имело богатство и привилегии, а так же вытекающие отсюда возможности, вроде образования - действительно жило более свободно и безопасно по сравнению с последующими временами. Но происходило это исключительно за счет подавленного и нищего положения меньшинства, которое, собственно, и платило за свободу своей «элиты». Платило не только деньгами и трудом, но и собственной волей и даже жизнями. Причем, происходило это, понятное дело, не только на территории нашей страны - собственно, Россия приведена тут в качестве примера только потому, что речь идет о СССР. Поскольку примерно то же самое было характерно для всего остального мира. (Например, у уже неоднократно поминаемого Джека Лондона события «Железной Пяты» разворачиваются в США.) В том смысле, что по всему миру низы общества воспринимались исключительно, как «говорящие орудия», имеющие ценность только в качестве инструмента для удовлетворения потребностей «высших».
И поэтому - когда указанное положение во время Великой Пролетарской Революции было сломано, когда массы ворвались в мировую политику в качестве самостоятельной силы, имеющей собственные, отличные от «элитарных», цели - это вызвало настоящий шок. Поскольку возможности «высших» действительно упали: теперь они были вынуждены не просто учитывать интересы пролетариев, но даже, порой, подчиняться их (пролетариев) желаниям! Тогда подобное изменение получило название «Восстания масс», и породило массу апокалипсических прогнозов у тогдашних «аналитиков». Ну, и разумеется, популярный в искусстве образ «жестокого ХХ века», который - якобы - безжалостно перемалывал людские судьбы, проистекает так же из данной особенности. В том смысле, что «творческие люди», лишенные привычного «кокона» из почти бесплатного труда и крови простолюдинов, разумеется, почувствовали себя довольно неуютно. Именно на этом основании и вызрел миф о
росте «государственного насилия» - который, понятное дело, наиболее актуальным оказался в той стране, где разрушение данного «кокона» было максимальным.
* * *
Именно тут и лежит основание для появления образа пресловутого «тоталитаризма» -иначе говоря, общества, в котором государственный аппарат старается максимально подчинить себе каждого индивида. Поскольку сам факт того, что теперь «баре» вынуждены хоть в какой-то мере сносить унижения, схожие (на самом же деле - много меньшие) с унижением «темного большинства», выглядел катастрофой. Особенно подобный момент поразил т.н. «творческую интеллигенцию», коя до этого в известной степени пользовалась указанным выше преимуществом. То есть - могла позволить значительно нарушать имеющиеся нормы, начиная с пьянства и дебошей и заканчивая пресловутым фрондерством. (На последнее, как правило, смотрели сквозь пальцы - разумеется, если эта фронда не вызывала никаких последствий. Если вызывала, то, понятное дело, отношение менялось - см. судьбу тех же народовольцев и эсеров - но это, понятное дело, уже иной разговор.)
Вот это-то «снижение градиента» - т.е., исчезновение «государственного» пиитета перед «благородными и чистыми» - и было воспринято, как «создание системы государственного подавления». Причем, не только «у нас», поскольку восприятие постреволюционного времени, как периода «роста контроля и насилия», как уже говорилось, является интернациональным. Равно, как интернациональным является и реакция на все это со стороны «мыслящей», а главное, пишущей публики, которая вдруг увидела, что начищенные (слугами) ботинки, умение мыть руки и правильно спрягать глаголы - ну и т.п. вещи - больше не являются надежной защитой от «контактов» с госрепрессивным аппаратом. Что, собственно, и стало основанием для выработки указанного выше «тоталитарного мифа».
Но об этом, а равно - о других интересных последствиях данных изменений - будет сказано уже отдельно.