Революция и контрреволюция -или еще о правом мышлении
Прочитал вчера в ленте интересный материал - статья госпожи Татьяны Воеводиной, посвященная 1990 годам. Причем самое интересное в нем было даже не описание указанного периода - а то, как четко там сформулировано отношение «девяностника» к процессам социальной динамики. (Да и вообще, все «девяностническое» миропредставление.) Можно даже сказать, «гимн поколения», прекрасно объясняющий многие, кажущиеся на первый взгляд странными, особенности нашего общества. Например, его крайне низкий «протестный уровень» - о чем, впрочем, будет сказано несколько позднее. Или, скажем, тот факт, что современный (постсоветский) социум оказался потрясающе инертным - в плане невозможности разрешения стоящих перед ним проблем. Впрочем,
нетрудно догадаться, что и первое, и второе тесно связаны друг с другом - но об этом будет так же сказано позднее.
Пока же стоит отметить, что в данном тексте проводится крайне популярная среди наших современников идея о том, что 1991 год представлял собой «революцию». И не просто «революцию», а революцию, крайне удачную для страны. Да, именно так: несмотря на то, что автор поста постоянно подчеркивает то, какими тяжелыми и трагичными были эти годы, общий настрой в приведенном материале оказывается противоположным. Например, в том смысле, что неявно там утверждается, что произошедшие после 1991 года изменения были фактически бескровными - пресловутых «тех, кто грабил и убивал», а так же сам был убит, успокоившись под роскошными надгробиями на кладбищах, было немного. То есть - пострадавшими от «демократической революции» объявляются только бандиты. Всем же остальным было, может быть, тяжело (но и это не факт по мнению автора статьи), но, по крайней мере, безопасно.
В то время, как те же русскоязычные жители Чеченской республики - которые фактически пережили резню в 1991-2000 годах, тут не вспоминаются. (Да и вообще, указанная «война» как-то прошла мимо автора данной статьи.) Наверное, тут речь идет все же о поколении. Поскольку ровесники Воеводиной к этому времени уже вышли из призывного возраста, а значит - тема «Чечни» в ее окружении не возникала. Равно, как не возникала тема иных «межнациональных конфликтов», охвативших после развала СССР многие его регионы. Ну да: армяне воевали с азербайджанцами, грузины с абхазами, молдаване - с приднестровцами, а таджики - друг с другом. (Сюда можно еще отнести и нынешний конфликт на Украине, поскольку он так же вызван «десоветизацией».) Но жителей Центральной России все это действительно не касалось.
Так же, как не касались и замерзающие северные поселки, из которых людям пришлось бежать так же, как и из «горячек точек» в южных республиках. Все это было где-то «вовне», и не принималось близко к сердцу. Особенно это относится к обитателям города Москва, который после 1993 года оказался в крайне выгодном положении по сравнению со всей остальной страной. Как говориться, страдания людей, защищавших «Белый дом», хоть как-то оказались оправданы. В том смысле, что власть действительно испугалась хотя бы столичных выступлений - и решила хотя бы в столице сделать жизнь полегче. Поэтому «средний москвич» где-то с 1994 года действительно мог говорить об улучшении жизни. (Помню бодрые статейки из «Комсомольской правды» или «Аргументов и фактов» за 1996-1998 годы, где говорилось о том, как жизнь улучшается, как можно ездить в Европу, ну и т.д., и т.п. В провинции это читалось, как репортажи из иного государства.)
* * *
Впрочем, тут мы довольно далеко уходим от поставленной темы. Поэтому вернемся к описанной концепции представлений о 1991 годе, как «революции» , и еще раз отметим, что это сравнение неоднократно приводит к совершенно ожидаемому выводу. А именно - к идее о том, что по сравнению с 1917 годом, то, что произошло в 1991 году, может рассматриваться, как удача для нашей страны. В том смысле, что и проблем от этого было меньше, и крови практически не пролилось, да и вообще, все, кто был достоин - получили свое. Правда, при этом возникает вопрос о том - за чей счет получили - однако в приведенном посте он, разумеется, не рассматривается. Равно, как не рассматривается и тот факт, что через 28 лет после 1917 году наша страна не просто достигла показателей 1913 года (именно 1913, поскольку сравнивать с началом 1917 никому даже не приходит в голову), но и значительно превзошла их. Например, по производству продукции в обрабатывающей промышленности к 1938 году в СССР удалось превзойти 1913 год по более, чем в 6 раз. (Источник - статистический справочник «Социалистическое строительство Союза ССР (1933-1938 гг)» )
По продукции сельского хозяйства прирост был, конечно, скромнее - «всего» в 1,6 раз, однако по сравнению с тем, насколько выросло производство сейчас по сравнению с 1991 годом, и он выглядит очень прилично. Ну, а самое главное: за указанный период произошло значительное снижение уровня смертности населения с дореволюционных 30-35 промилле до 20 промилле. И хотя основной эффект от проводимой в это время политики проявится несколько позднее - в начале 1960 годов, когда смертность в стране станет ниже, нежели в большинстве развитых стран (7,5 промилле), однако даже указанное изменение выглядит крайне значительно. (Средняя продолжительность жизни с 1913 года по 1938 год выросла с 30 лет до 55 лет.)
На этом фоне забавно будет сравнить все это с тем, что принесла «бескровная революция» 1991 года. В том смысле, что сравнивать по росту промышленного производства тут просто смешно - поскольку достичь показателей 1990 года в большей части отраслей так и не удалось. Ну, а в «демографическом плане» тот же прирост продолжительности жизни выглядит значительным только на фоне тех самых 1990 годов, которые (пускай скрыто) так нравятся автору приводимого поста. Причем, напомню, что 1913 год от 1938 отделяют фактически две большие войны - Первая Мировая и Гражданская. Которые не могли не привести к росту смертности и разрушениям, однако не смогли повлиять на «восходящий тренд», возникший после 1917 года. (Впрочем, о Гражданской войне будет сказано отдельно - поскольку она крайне важна в данном контексте. А точнее - важны заблуждения по ее поводу.)
* * *
В итоге оказывается, что фактические общие потери от «бархатной революции» 1991 года оказываются выше, нежели от Революции 1917 года, кажущейся госпоже Воеводиной «кровавой». И в экономическом, и в «человеческом» плане. Другое дело, что эти самые потери оказываются крайне «размытыми» и по территории - скажем, те же конфликты в Чечне, Таджикистане, Карабахе или Приднестровье никогда не соприкасались, создавая иллюзию общего «покоя». И по времени - в том смысле, что основная масса разрушений приходится на процессы т.н. «ускоренной деградации». (В то время, как в начале века они были сконцентрированы в 1917-1920 годах.) Причем, относится это и к материальным ценностям - кои банально разворовывались, «утилизировались» вплоть до самого последнего времени. И к людским жизням - которые так же фактически «утилизировались» через низкий уровень жизни и полную потерю смысла существования. (Что выражалось через рост смертности в 1990-первую половину 2000 годов.) Однако поскольку «единомоментного умирания» не происходило, то этот процесс не рассматривался - и не рассматривается сейчас - как трагедия.
Впрочем, были у 1991 года и реальные преимущества. Состоящие в том, что практически все большие социальные системы сумели пережить указанный процесс «революции». Это относится и к здравоохранению - упадок которого начался лишь в самое последнее время. И к образованию, и к коммунальному хозяйству, и к определенной части высокотехнологичной промышленности. Все это смогло пережить «рыночные реформу» - пускай и не без потерь - и обеспечить современное существование России, как индустриальной державы. Разумеется, сравнивать данный момент с 1917 годом смешно - поскольку тогда ситуация была противоположной. В том смысле, что никаких социальных систем подобного уровня в Российской Империи просто не существовало, и поэтому большевикам пришлось создавать их фактически с нуля. (Точнее сказать - с «выращенного» в дореволюционной интеллигентской среде «локуса», который смог развиться только после Революции.)
Указанный момент очень важен для понимания того, что же помогло России пережить «рыночное безумие». (И продолжает помогать до сих пор.) В том смысле, что именно данные системы обеспечили очень высокую стабильность общества, не сравнимую с той, что имелась в 1917 году. Да, именно так: вопреки обывательским представлениям, традиционное общество начала ХХ века оказалось менее устойчивым к «ударам судьбы», нежели индустриальное общество конца указанного столетия. В том смысле, что, например, оно сумело не допустить наступления массовых эпидемий - вроде тифа и холеры, кои в начале века и унесли подавляющее число «жертв революции». То же самое относится практически ко всему: слабая «индустриальная часть» Российской Империи с потрясающей легкостью практически рассыпалась под ударами кризиса 1917 года, а мощная «индустриальная система» Советского Союза смогла пережить варварскую «демокритизацию и приватизацию», и продолжает поддерживать существование нашей страны по сей день.
* * *
То есть - субъективно и «хронолокально» 1991 год был действительно пережит много «легче», нежили год 1917. Но объективно и исторически этот процесс оказался гораздо более разрушительным, нежели то, что произошло в начале ХХ века. В том смысле, что если 1917 год может рассматриваться, как период, открывающий новую эпоху и в жизни нашей страны, и в жизни всего мира, то 1991-2000, по существу, не может рассматриваться иначе, как… продолжение того жестокого кризиса, в который попала наша страна на указанный период. Да, именно так - на социодинамическом уровне ни к каким резким изменениям в векторе социального движения эта дата (и последующие за ней события) не привели. Точнее сказать - они стали периодом «выявления» неких фундаментальных процессов, происходящих в глубинах социальных структур. (И в этом плане действительно имеют смысл в плане рассмотрения - например, именно после 1991 года можно вести речь о возникновении «зомби-экономики» или «имитационной науки».) Но в «генетическом плане» данная дата «пуста» - ничего нового в ней не зародилось.
Поэтому считать ее «революцией» можно очень и очень условно. А точнее - невозможно никак, поскольку появившееся после данного момента общество можно рассматривать исключительно, как крайне ухудшенный вариант общества советского, «советизированного» при рассмотрении в мировом масштабе. Все же «вновь появившееся» с поразительной стабильностью оказывается неким вариантом «социального паразитизма» - могущим порой удивить и даже восхищать, однако при этом совершенно не жизнеспособным в самостоятельном плане. (Т.е., без имеющейся «советизированной» основы.) В подобном случае случившееся действительно стоит считать контрреволюцией- тем более, что для позднесоветских (к коим относится Воеводина) это слово несет исключительно положительную коннотацию.
Правда, до полноценной «реставрации» данные изменения так и не дошли - и дойти не могут. Поскольку указанный процесс будет означать отказ от достигнутого в «советизированное» время уровня развития производительных сил. И, как следствие, от мощи государственного силового аппарата. (Проще говоря современной армии.) Что, разумеется, не приемлемо для нынешних «хозяев» - поскольку их тогда с легкостью сожрут конкуренты. Поэтому «движение к демократии» неминуемо должно было «зависнуть» - что мы и наблюдаем в настоящее время. Однако стоит понимать, что подобное «зависание» не может быть вечным, и значит…
Ну, а о том, что это значит, будет сказано уже в следующей части.
нетрудно догадаться, что и первое, и второе тесно связаны друг с другом - но об этом будет так же сказано позднее.
Пока же стоит отметить, что в данном тексте проводится крайне популярная среди наших современников идея о том, что 1991 год представлял собой «революцию». И не просто «революцию», а революцию, крайне удачную для страны. Да, именно так: несмотря на то, что автор поста постоянно подчеркивает то, какими тяжелыми и трагичными были эти годы, общий настрой в приведенном материале оказывается противоположным. Например, в том смысле, что неявно там утверждается, что произошедшие после 1991 года изменения были фактически бескровными - пресловутых «тех, кто грабил и убивал», а так же сам был убит, успокоившись под роскошными надгробиями на кладбищах, было немного. То есть - пострадавшими от «демократической революции» объявляются только бандиты. Всем же остальным было, может быть, тяжело (но и это не факт по мнению автора статьи), но, по крайней мере, безопасно.
В то время, как те же русскоязычные жители Чеченской республики - которые фактически пережили резню в 1991-2000 годах, тут не вспоминаются. (Да и вообще, указанная «война» как-то прошла мимо автора данной статьи.) Наверное, тут речь идет все же о поколении. Поскольку ровесники Воеводиной к этому времени уже вышли из призывного возраста, а значит - тема «Чечни» в ее окружении не возникала. Равно, как не возникала тема иных «межнациональных конфликтов», охвативших после развала СССР многие его регионы. Ну да: армяне воевали с азербайджанцами, грузины с абхазами, молдаване - с приднестровцами, а таджики - друг с другом. (Сюда можно еще отнести и нынешний конфликт на Украине, поскольку он так же вызван «десоветизацией».) Но жителей Центральной России все это действительно не касалось.
Так же, как не касались и замерзающие северные поселки, из которых людям пришлось бежать так же, как и из «горячек точек» в южных республиках. Все это было где-то «вовне», и не принималось близко к сердцу. Особенно это относится к обитателям города Москва, который после 1993 года оказался в крайне выгодном положении по сравнению со всей остальной страной. Как говориться, страдания людей, защищавших «Белый дом», хоть как-то оказались оправданы. В том смысле, что власть действительно испугалась хотя бы столичных выступлений - и решила хотя бы в столице сделать жизнь полегче. Поэтому «средний москвич» где-то с 1994 года действительно мог говорить об улучшении жизни. (Помню бодрые статейки из «Комсомольской правды» или «Аргументов и фактов» за 1996-1998 годы, где говорилось о том, как жизнь улучшается, как можно ездить в Европу, ну и т.д., и т.п. В провинции это читалось, как репортажи из иного государства.)
* * *
Впрочем, тут мы довольно далеко уходим от поставленной темы. Поэтому вернемся к описанной концепции представлений о 1991 годе, как «революции» , и еще раз отметим, что это сравнение неоднократно приводит к совершенно ожидаемому выводу. А именно - к идее о том, что по сравнению с 1917 годом, то, что произошло в 1991 году, может рассматриваться, как удача для нашей страны. В том смысле, что и проблем от этого было меньше, и крови практически не пролилось, да и вообще, все, кто был достоин - получили свое. Правда, при этом возникает вопрос о том - за чей счет получили - однако в приведенном посте он, разумеется, не рассматривается. Равно, как не рассматривается и тот факт, что через 28 лет после 1917 году наша страна не просто достигла показателей 1913 года (именно 1913, поскольку сравнивать с началом 1917 никому даже не приходит в голову), но и значительно превзошла их. Например, по производству продукции в обрабатывающей промышленности к 1938 году в СССР удалось превзойти 1913 год по более, чем в 6 раз. (Источник - статистический справочник «Социалистическое строительство Союза ССР (1933-1938 гг)» )
По продукции сельского хозяйства прирост был, конечно, скромнее - «всего» в 1,6 раз, однако по сравнению с тем, насколько выросло производство сейчас по сравнению с 1991 годом, и он выглядит очень прилично. Ну, а самое главное: за указанный период произошло значительное снижение уровня смертности населения с дореволюционных 30-35 промилле до 20 промилле. И хотя основной эффект от проводимой в это время политики проявится несколько позднее - в начале 1960 годов, когда смертность в стране станет ниже, нежели в большинстве развитых стран (7,5 промилле), однако даже указанное изменение выглядит крайне значительно. (Средняя продолжительность жизни с 1913 года по 1938 год выросла с 30 лет до 55 лет.)
На этом фоне забавно будет сравнить все это с тем, что принесла «бескровная революция» 1991 года. В том смысле, что сравнивать по росту промышленного производства тут просто смешно - поскольку достичь показателей 1990 года в большей части отраслей так и не удалось. Ну, а в «демографическом плане» тот же прирост продолжительности жизни выглядит значительным только на фоне тех самых 1990 годов, которые (пускай скрыто) так нравятся автору приводимого поста. Причем, напомню, что 1913 год от 1938 отделяют фактически две большие войны - Первая Мировая и Гражданская. Которые не могли не привести к росту смертности и разрушениям, однако не смогли повлиять на «восходящий тренд», возникший после 1917 года. (Впрочем, о Гражданской войне будет сказано отдельно - поскольку она крайне важна в данном контексте. А точнее - важны заблуждения по ее поводу.)
* * *
В итоге оказывается, что фактические общие потери от «бархатной революции» 1991 года оказываются выше, нежели от Революции 1917 года, кажущейся госпоже Воеводиной «кровавой». И в экономическом, и в «человеческом» плане. Другое дело, что эти самые потери оказываются крайне «размытыми» и по территории - скажем, те же конфликты в Чечне, Таджикистане, Карабахе или Приднестровье никогда не соприкасались, создавая иллюзию общего «покоя». И по времени - в том смысле, что основная масса разрушений приходится на процессы т.н. «ускоренной деградации». (В то время, как в начале века они были сконцентрированы в 1917-1920 годах.) Причем, относится это и к материальным ценностям - кои банально разворовывались, «утилизировались» вплоть до самого последнего времени. И к людским жизням - которые так же фактически «утилизировались» через низкий уровень жизни и полную потерю смысла существования. (Что выражалось через рост смертности в 1990-первую половину 2000 годов.) Однако поскольку «единомоментного умирания» не происходило, то этот процесс не рассматривался - и не рассматривается сейчас - как трагедия.
Впрочем, были у 1991 года и реальные преимущества. Состоящие в том, что практически все большие социальные системы сумели пережить указанный процесс «революции». Это относится и к здравоохранению - упадок которого начался лишь в самое последнее время. И к образованию, и к коммунальному хозяйству, и к определенной части высокотехнологичной промышленности. Все это смогло пережить «рыночные реформу» - пускай и не без потерь - и обеспечить современное существование России, как индустриальной державы. Разумеется, сравнивать данный момент с 1917 годом смешно - поскольку тогда ситуация была противоположной. В том смысле, что никаких социальных систем подобного уровня в Российской Империи просто не существовало, и поэтому большевикам пришлось создавать их фактически с нуля. (Точнее сказать - с «выращенного» в дореволюционной интеллигентской среде «локуса», который смог развиться только после Революции.)
Указанный момент очень важен для понимания того, что же помогло России пережить «рыночное безумие». (И продолжает помогать до сих пор.) В том смысле, что именно данные системы обеспечили очень высокую стабильность общества, не сравнимую с той, что имелась в 1917 году. Да, именно так: вопреки обывательским представлениям, традиционное общество начала ХХ века оказалось менее устойчивым к «ударам судьбы», нежели индустриальное общество конца указанного столетия. В том смысле, что, например, оно сумело не допустить наступления массовых эпидемий - вроде тифа и холеры, кои в начале века и унесли подавляющее число «жертв революции». То же самое относится практически ко всему: слабая «индустриальная часть» Российской Империи с потрясающей легкостью практически рассыпалась под ударами кризиса 1917 года, а мощная «индустриальная система» Советского Союза смогла пережить варварскую «демокритизацию и приватизацию», и продолжает поддерживать существование нашей страны по сей день.
* * *
То есть - субъективно и «хронолокально» 1991 год был действительно пережит много «легче», нежили год 1917. Но объективно и исторически этот процесс оказался гораздо более разрушительным, нежели то, что произошло в начале ХХ века. В том смысле, что если 1917 год может рассматриваться, как период, открывающий новую эпоху и в жизни нашей страны, и в жизни всего мира, то 1991-2000, по существу, не может рассматриваться иначе, как… продолжение того жестокого кризиса, в который попала наша страна на указанный период. Да, именно так - на социодинамическом уровне ни к каким резким изменениям в векторе социального движения эта дата (и последующие за ней события) не привели. Точнее сказать - они стали периодом «выявления» неких фундаментальных процессов, происходящих в глубинах социальных структур. (И в этом плане действительно имеют смысл в плане рассмотрения - например, именно после 1991 года можно вести речь о возникновении «зомби-экономики» или «имитационной науки».) Но в «генетическом плане» данная дата «пуста» - ничего нового в ней не зародилось.
Поэтому считать ее «революцией» можно очень и очень условно. А точнее - невозможно никак, поскольку появившееся после данного момента общество можно рассматривать исключительно, как крайне ухудшенный вариант общества советского, «советизированного» при рассмотрении в мировом масштабе. Все же «вновь появившееся» с поразительной стабильностью оказывается неким вариантом «социального паразитизма» - могущим порой удивить и даже восхищать, однако при этом совершенно не жизнеспособным в самостоятельном плане. (Т.е., без имеющейся «советизированной» основы.) В подобном случае случившееся действительно стоит считать контрреволюцией- тем более, что для позднесоветских (к коим относится Воеводина) это слово несет исключительно положительную коннотацию.
Правда, до полноценной «реставрации» данные изменения так и не дошли - и дойти не могут. Поскольку указанный процесс будет означать отказ от достигнутого в «советизированное» время уровня развития производительных сил. И, как следствие, от мощи государственного силового аппарата. (Проще говоря современной армии.) Что, разумеется, не приемлемо для нынешних «хозяев» - поскольку их тогда с легкостью сожрут конкуренты. Поэтому «движение к демократии» неминуемо должно было «зависнуть» - что мы и наблюдаем в настоящее время. Однако стоит понимать, что подобное «зависание» не может быть вечным, и значит…
Ну, а о том, что это значит, будет сказано уже в следующей части.