Шесть ножей в спину альтернативной истории. Продолжение
Итак, пойдем дальше «вглубь» советской истории в поисках тех самых «ключевых точек», в которых - по мнению «исторических волюнтаристов» - она свернула «не туда». И перейдем к одному из самых значимых - по крайней мере, для прокоммунистически настроенных граждан - моменту. А именно - к 1956 году, XX съезду и знаменитому докладу Хрущева «О культе личности и его последствиях», который запустил известный процесс, названный впоследствии «десталинизацией». Данная «десталинизация», согласно господствующим сейчас представлениям, оказала существенное воздействие на советское общество.
Причем, это признается и ее противниками, и ее сторонниками. Для сторонников - к каковым, например, можно отнести пресловутых «шестидесятников» - она значила «снятие морока» и «возвращение к справедливости». (Под которой последние подразумевали реабилитацию «незаконно репрессированных» при Сталине.) Для противников - охаивание советской истории и разрушение самой коммунистической идеи. В том смысле, что признание того, что в СССР могут быть такие «монстры», как «кровавый тиран» (коим предстал Сталин в докладе Хрущева), полностью обесценивало само представление о социализме, как о высшем типе общества.
Впоследствии, во время «второй десталинизации», наступившей в конце 1980 годов, и первое, и второе «толкования» «десталинизации» разрослись до огромных пределов. (Особенно первое.) Собственно, именно тогда и были сформированы основы т.н. «антисталинского дискурса» - особой системы взглядов, в рамках которой все существующие проблемы СССР происходят из особенностей правления Иосифа Виссарионовича. Дескать, сделал он что-то такое, после чего нормальная жизнь в стране оказалась невозможной. Под «чем-то таким» подразумевали то коллективизацию, якобы убившую (!) сельское хозяйство в стране, то пресловутые «репрессии 1937 года», уничтожившие всех (!) порядочных и талантливых людей, то, наконец, проигрыш (!) войны в 1941 году. (Именно проигрыш - считалось, что «Сталин поверил Гитлеру и к войне не готовился», поэтому Вермахт разбил Красную Армию решительным ударом и загнал ее остатки к Москве. И только после этого народ сам по себе (!) смог собраться - и с огромными силами разгромить захватчиков.)
В любом случае, главной причиной необычайного роста популярности «антисталинизма» выступило именно то, что он должен был объяснять все существующие проблемы. Начиная от дефицита колбасы в магазинах: это потому, что колхозы, а не свободные фермеры. И вплоть до личных неудач антисталинистов в повышении по службе: это потому, что Сталин привел «наверх» быдло, которое ненавидит «порядочного человека» и всячески ставит ему палки в колеса. Ну, и как забавный «кульбит истории»: именно на основании данного «здания антисталинизма» - только путем его полного обращения - было возведено почти полностью подобное ему «контрздание сталинизма». В свою очередь, возникшее тогда, когда стало понятным, что чем сильнее идет охаивание Сталина - тем хуже становится жизнь. (Т.е., и для данного процесса основанием стало именно ухудшение текущей ситуации.)
* * *
Впрочем, все это относится к совершенно иной эпохе, которую от 1956 года отделяет, как минимум, тридцать лет - и которую тут рассматривать нет смысла. Тогда же, в середине 1950, указанные выше соображения оказались абсолютно неактуальными - в том смысле, что большая часть советских людей не считала себя чем-то обиженными и обделенными. Разумеется, были и те, кого реально «обидели»: например, путем помещения в пресловутый ГУЛАГ - но они составляли крайнее меньшинство. (Порядка 1,5% населения страны к 1953 году, причем большая часть из них были обычные уголовники.) Что же касается остальных, то для них вся эта «репрессивная тема» находилась на периферии сознания - для среднего человека гораздо более важным было, например, ежегодное снижение цен в последние годы правления Сталина. (Кстати, это самое снижение цен было, наверное, единственным фактом о данном времени, который вспоминали до самой перестройки.)
Именно поэтому первая «десталинизация» для своего времени оказалась гораздо менее значимой, нежели ее «реплика», созданная через тридцать лет. Ну да - с высоких трибун сказали (а по сути, и не сказали, т.к., доклад Хрущева был секретным - поэтому были только намеки), что великий вождь оказался не вождем, а «кровавым тираном». Ну и что? Впервые, что ли. Вон за три года до этого неподкупным нарком НКВД, а потом зам председателя совета Министров СССР, великий борец с врагами и член Бюро Президиума ЦК КПСС, маршал Советского Союза Лаврентий Павлович Берия оказался британским шпионом. Выше из доверия, так сказать - и за это был расстрелян. А еще раньше вообще, целая «серия» наркомов и маршалов оказалась подобными шпионами и заговорщиками…
В общем, можно сказать, что вплоть до 1980 годов никакой особой деструкции от «разоблачения культа личности» и «узнавании ужасной правды» в стране не было. Ну да, пресловутые «шестидесятники» - т.е., представители т.н. «творческой интеллигенции» - были возмущены «творившемся при Сталине беспределе». (Кстати, насколько тут реально было возмущение «открывшимися фактами», а насколько просто извечное недовольство «творческих» государством - это еще тот вопрос.) Но, т.к., особого спроса на «ненависть к тирану» не было - то они это самое возмущение тщательно скрывали.
Впрочем, и с указанной ненавистью тут все очень неоднозначно: как уже не раз говорилось, «десталинизация» была начата Хрущевым исключительно в рамках его политической борьбы с другими претендентами на власть в стране. Поэтому именно он стал основным «заказчиком» всей антисталинской писанины, которая начала было распространяться по стране. (Вроде Солженицына и других авторов, публиковавшихся в «Новом мире».) И разумеется, советские писатели подобную особенность «усекли» очень быстро. (Тут надо сказать, что писатели «индустриальной эпохи» довольно сильно отличаются от писателей доиндустриальных именно тем, что обязаны «быстро усекать» - поскольку для этого они и существуют. ) Наверное, многие из них надеялись, что тут можно долго будет «кормиться» и собирать лавры. Но нет - уже после 1957 года, когда основная задача «десталинизации» была выполнена, эту тему начали открыто «задвигать». Что и привело к основной обиде в тонких литераторских душах. (Как же: уже думали о том, что станут «заслуженными» и лауреатами, дырки на пиджаках под ордена вертели - а оказалось, что облом. Никому больше «разоблачение кровавого тирана» не нужно.) Так что, вполне возможно, что весь «антисталинизм» творческой интеллигенции базировался тогда исключительно на указанном желании. (И именно из-за случившегося потом «облома» эти «властители умов» и затаили теперь уже реальную обиду на Советскую власть.)
* * *
Впрочем, это все лирика. Поскольку настоящая история страны творилась вовсе не в литературных журналах. И даже не на высоких трибунах, где одни политические деятели поносили других политических деятелей для того, чтобы справиться с третьими политическими деятелями. Нет, настоящая история творилась на заводах и стройках, в лабораториях и институтах, в портах и на полях - там, где создавалась экономическая основа существования СССР. Те самые производительные силы, которые, по сути, и определяют производственные отношения - т.е., ядро, базис любого общества. На самом деле, конечно, и производственные отношения определяют производительные силы, но они в данный момент не менялись. Даже с учетом уже помянутой отмены артелей - что является единственным, более-менее значимым «экономическим актом» процесса «десталинизации». (Поскольку артели, при всей своей значимости в плане создания ассортимента, давали не более 5% ВНП.)
А вот изменение уровня производительных сил в данный период шло очень и очень интенсивно - так как экономика страны, как уже говорилось, испытывала с это время переход к массовому индустриальному производству. Кстати, удивительно, но для многих наших современников этот самый переход является совершенно неизвестным - скажем, разница между заводом 1930 (и даже 1910 годов) и заводом 1960 - 1970 мало кого интересует. Хотя это был всего лишь чуть менее значимый процесс, нежели сам процесс индустриализации страны. Скажем, именно в это время происходило внедрение государственных стандартов - тех самых ГОСТов, которые так привычны нам, но которые впервые появились лишь в 1940 годах. (Работа по стандартизации шла еще с 1930, но, понятное дело, до войны стандартизацией были охвачены лишь некоторые области.) А ведь «гостизация» - это только один из процессов перехода к массовому производству, производству с высоким уровнем разделения труда (в том числе, и между предприятиями) и особым типом технологического обеспечения.
Результатом данного процесса является серьезное удешевления единицы продукции и значительное улучшение ее качества. (А точнее, не столько улучшение - сколько «стабилизация», в результате чего можно выпускать миллионы изделий, практически не отличающихся друг от друга.) Но за подобное достижение пришлось, разумеется платить. Платить резким повышение стоимости капиталовложений - массовое производство невозможно устроить в небольшой мастерской. Платить необходимостью в значительных людских ресурсах - поскольку для больших заводов, понятное дело, нужно много людей. (Собственно, именно поэтому в 1950 годах начался резкий рост городов вообще - до этого росли лишь столицы или новые производственные центры. Но с данного времени любое промышленное производство стало требовать людей - обходиться мастерскими с 100-200 рабочих стало невозможным.) Платить низкой гибкостью - в наиболее совершенных производствах для смены номенклатуры продукции приходится полностью менять все оборудование. Наконец - платить резким ростом отчуждения, поскольку именно в массовом производстве рабочий превращается в чистую «производственную функцию», должную выполнять свои обязанности в соответствии с технологической картой, а любые изменения должны рассматриваться, как минимум, на уровне технолога цеха.
Надо ли говорить, что именно данный процесс и привел к тем переменам, которые принято соотносить с «отказом от сталинской модели». В том числе - и к переменам неблагоприятным, таким, как возникновение дефицита рабочих рук на селе и в областях, не относящихся с стратегическим. Или, скажем, к падению ассортимента производимой продукции. Или с существенным падением гибкости экономики, при которой возникновение тех или иных дефицитов оказалось трудно компенсировать. (Ранее это делали уже помянутые артели - да и государственным предприятиям было несложно быстро переналадить свое производство.) Наконец, к значительному падению уровня «низовой инициативы», в условиях жесткого диктата технологических карт все более превращающейся в чисто ритуальные действия.
* * *
Но альтернативы данному пути, разумеется, не было - без перехода к массовому производству было невозможно осуществлять военно-техническое противостояние с Западом. Т.е., именно этот путь на имеющемся уровне технологий позволяло получить нужны качества изделий, а главное, очень нужную стабильность продукции. И - что не менее важно - обеспечить экономическую (производственную) мощь, нужную для поддержание пресловутой «технологической пирамиды» индустриального мира. Где на вершине такие важные вещи, как баллистические ракеты, системы ПВО и ПРО, реактивная авиация, а в основании - сотни и тысячи необходимых для создания всего этого технологий. В общем, никакого ревизионизма, никакого волюнтаризма и прочих мифических сущностей - одно лишь чистое развитие производительных сил. (В расширенном, конечно, варианте - т.е., с учетом науки, НИОКР, образования, коие на данном этапе развития оказывались не менее важными в плане современного производства, нежели станки или иное оборудования.)
Но, собственно, именно поэтому выйти за пределы указанного пути было очень и очень сложно. Разумеется, сейчас можно сказать, что разумнее было бы гораздо меньше уделать внимания пресловутому «научно-техническому» противостоянию со странами Запада. (Тем более, что реально опасность нападения была много ниже, нежели было принято тогда считать.) И не стараться сравниться с этими странами по количеству, а главное - по качеству - имеющихся вооружений. Тем более, что - как показывает «постзнание» - это не смогло спасти СССР, рухнувшего впоследствии под грузом внутренних проблем. Но это, разумеется, банальный «чит» - в тех условиях предположить что-то подобное было просто невозможно. И ни один руководитель никогда и нигде не согласился бы с идеей, что следует чуть «притормозить» развитие для того, чтобы сохранить условную «гармонию».
Так что избежать «десталинизации» было невозможно. Ни «символической», т.е., охаивания образа Сталина, превращения его в «кровавого тирана» - что автоматически вытекала из логики аппаратной борьбы и необходимости укрепления власти Хрущевым. (Поскольку любого, кто не был бы готов принести на алтарь борьбы за власть все принципы, просто «сожрали» бы. Как, фактически произошло с чуть более принципиальным Маленковым.) Ни «экономической» - т.е., изменения сложившегося в конце 1940 годов типа советской экономики на иной, основанный на массовом производстве, тип. Поскольку и то, и другое определялось самим ходом советской - да и мировой - истории.
Так что и условный 1956 год в качестве «точки бифуркации» советской истории отправляется в топку…
Причем, это признается и ее противниками, и ее сторонниками. Для сторонников - к каковым, например, можно отнести пресловутых «шестидесятников» - она значила «снятие морока» и «возвращение к справедливости». (Под которой последние подразумевали реабилитацию «незаконно репрессированных» при Сталине.) Для противников - охаивание советской истории и разрушение самой коммунистической идеи. В том смысле, что признание того, что в СССР могут быть такие «монстры», как «кровавый тиран» (коим предстал Сталин в докладе Хрущева), полностью обесценивало само представление о социализме, как о высшем типе общества.
Впоследствии, во время «второй десталинизации», наступившей в конце 1980 годов, и первое, и второе «толкования» «десталинизации» разрослись до огромных пределов. (Особенно первое.) Собственно, именно тогда и были сформированы основы т.н. «антисталинского дискурса» - особой системы взглядов, в рамках которой все существующие проблемы СССР происходят из особенностей правления Иосифа Виссарионовича. Дескать, сделал он что-то такое, после чего нормальная жизнь в стране оказалась невозможной. Под «чем-то таким» подразумевали то коллективизацию, якобы убившую (!) сельское хозяйство в стране, то пресловутые «репрессии 1937 года», уничтожившие всех (!) порядочных и талантливых людей, то, наконец, проигрыш (!) войны в 1941 году. (Именно проигрыш - считалось, что «Сталин поверил Гитлеру и к войне не готовился», поэтому Вермахт разбил Красную Армию решительным ударом и загнал ее остатки к Москве. И только после этого народ сам по себе (!) смог собраться - и с огромными силами разгромить захватчиков.)
В любом случае, главной причиной необычайного роста популярности «антисталинизма» выступило именно то, что он должен был объяснять все существующие проблемы. Начиная от дефицита колбасы в магазинах: это потому, что колхозы, а не свободные фермеры. И вплоть до личных неудач антисталинистов в повышении по службе: это потому, что Сталин привел «наверх» быдло, которое ненавидит «порядочного человека» и всячески ставит ему палки в колеса. Ну, и как забавный «кульбит истории»: именно на основании данного «здания антисталинизма» - только путем его полного обращения - было возведено почти полностью подобное ему «контрздание сталинизма». В свою очередь, возникшее тогда, когда стало понятным, что чем сильнее идет охаивание Сталина - тем хуже становится жизнь. (Т.е., и для данного процесса основанием стало именно ухудшение текущей ситуации.)
* * *
Впрочем, все это относится к совершенно иной эпохе, которую от 1956 года отделяет, как минимум, тридцать лет - и которую тут рассматривать нет смысла. Тогда же, в середине 1950, указанные выше соображения оказались абсолютно неактуальными - в том смысле, что большая часть советских людей не считала себя чем-то обиженными и обделенными. Разумеется, были и те, кого реально «обидели»: например, путем помещения в пресловутый ГУЛАГ - но они составляли крайнее меньшинство. (Порядка 1,5% населения страны к 1953 году, причем большая часть из них были обычные уголовники.) Что же касается остальных, то для них вся эта «репрессивная тема» находилась на периферии сознания - для среднего человека гораздо более важным было, например, ежегодное снижение цен в последние годы правления Сталина. (Кстати, это самое снижение цен было, наверное, единственным фактом о данном времени, который вспоминали до самой перестройки.)
Именно поэтому первая «десталинизация» для своего времени оказалась гораздо менее значимой, нежели ее «реплика», созданная через тридцать лет. Ну да - с высоких трибун сказали (а по сути, и не сказали, т.к., доклад Хрущева был секретным - поэтому были только намеки), что великий вождь оказался не вождем, а «кровавым тираном». Ну и что? Впервые, что ли. Вон за три года до этого неподкупным нарком НКВД, а потом зам председателя совета Министров СССР, великий борец с врагами и член Бюро Президиума ЦК КПСС, маршал Советского Союза Лаврентий Павлович Берия оказался британским шпионом. Выше из доверия, так сказать - и за это был расстрелян. А еще раньше вообще, целая «серия» наркомов и маршалов оказалась подобными шпионами и заговорщиками…
В общем, можно сказать, что вплоть до 1980 годов никакой особой деструкции от «разоблачения культа личности» и «узнавании ужасной правды» в стране не было. Ну да, пресловутые «шестидесятники» - т.е., представители т.н. «творческой интеллигенции» - были возмущены «творившемся при Сталине беспределе». (Кстати, насколько тут реально было возмущение «открывшимися фактами», а насколько просто извечное недовольство «творческих» государством - это еще тот вопрос.) Но, т.к., особого спроса на «ненависть к тирану» не было - то они это самое возмущение тщательно скрывали.
Впрочем, и с указанной ненавистью тут все очень неоднозначно: как уже не раз говорилось, «десталинизация» была начата Хрущевым исключительно в рамках его политической борьбы с другими претендентами на власть в стране. Поэтому именно он стал основным «заказчиком» всей антисталинской писанины, которая начала было распространяться по стране. (Вроде Солженицына и других авторов, публиковавшихся в «Новом мире».) И разумеется, советские писатели подобную особенность «усекли» очень быстро. (Тут надо сказать, что писатели «индустриальной эпохи» довольно сильно отличаются от писателей доиндустриальных именно тем, что обязаны «быстро усекать» - поскольку для этого они и существуют. ) Наверное, многие из них надеялись, что тут можно долго будет «кормиться» и собирать лавры. Но нет - уже после 1957 года, когда основная задача «десталинизации» была выполнена, эту тему начали открыто «задвигать». Что и привело к основной обиде в тонких литераторских душах. (Как же: уже думали о том, что станут «заслуженными» и лауреатами, дырки на пиджаках под ордена вертели - а оказалось, что облом. Никому больше «разоблачение кровавого тирана» не нужно.) Так что, вполне возможно, что весь «антисталинизм» творческой интеллигенции базировался тогда исключительно на указанном желании. (И именно из-за случившегося потом «облома» эти «властители умов» и затаили теперь уже реальную обиду на Советскую власть.)
* * *
Впрочем, это все лирика. Поскольку настоящая история страны творилась вовсе не в литературных журналах. И даже не на высоких трибунах, где одни политические деятели поносили других политических деятелей для того, чтобы справиться с третьими политическими деятелями. Нет, настоящая история творилась на заводах и стройках, в лабораториях и институтах, в портах и на полях - там, где создавалась экономическая основа существования СССР. Те самые производительные силы, которые, по сути, и определяют производственные отношения - т.е., ядро, базис любого общества. На самом деле, конечно, и производственные отношения определяют производительные силы, но они в данный момент не менялись. Даже с учетом уже помянутой отмены артелей - что является единственным, более-менее значимым «экономическим актом» процесса «десталинизации». (Поскольку артели, при всей своей значимости в плане создания ассортимента, давали не более 5% ВНП.)
А вот изменение уровня производительных сил в данный период шло очень и очень интенсивно - так как экономика страны, как уже говорилось, испытывала с это время переход к массовому индустриальному производству. Кстати, удивительно, но для многих наших современников этот самый переход является совершенно неизвестным - скажем, разница между заводом 1930 (и даже 1910 годов) и заводом 1960 - 1970 мало кого интересует. Хотя это был всего лишь чуть менее значимый процесс, нежели сам процесс индустриализации страны. Скажем, именно в это время происходило внедрение государственных стандартов - тех самых ГОСТов, которые так привычны нам, но которые впервые появились лишь в 1940 годах. (Работа по стандартизации шла еще с 1930, но, понятное дело, до войны стандартизацией были охвачены лишь некоторые области.) А ведь «гостизация» - это только один из процессов перехода к массовому производству, производству с высоким уровнем разделения труда (в том числе, и между предприятиями) и особым типом технологического обеспечения.
Результатом данного процесса является серьезное удешевления единицы продукции и значительное улучшение ее качества. (А точнее, не столько улучшение - сколько «стабилизация», в результате чего можно выпускать миллионы изделий, практически не отличающихся друг от друга.) Но за подобное достижение пришлось, разумеется платить. Платить резким повышение стоимости капиталовложений - массовое производство невозможно устроить в небольшой мастерской. Платить необходимостью в значительных людских ресурсах - поскольку для больших заводов, понятное дело, нужно много людей. (Собственно, именно поэтому в 1950 годах начался резкий рост городов вообще - до этого росли лишь столицы или новые производственные центры. Но с данного времени любое промышленное производство стало требовать людей - обходиться мастерскими с 100-200 рабочих стало невозможным.) Платить низкой гибкостью - в наиболее совершенных производствах для смены номенклатуры продукции приходится полностью менять все оборудование. Наконец - платить резким ростом отчуждения, поскольку именно в массовом производстве рабочий превращается в чистую «производственную функцию», должную выполнять свои обязанности в соответствии с технологической картой, а любые изменения должны рассматриваться, как минимум, на уровне технолога цеха.
Надо ли говорить, что именно данный процесс и привел к тем переменам, которые принято соотносить с «отказом от сталинской модели». В том числе - и к переменам неблагоприятным, таким, как возникновение дефицита рабочих рук на селе и в областях, не относящихся с стратегическим. Или, скажем, к падению ассортимента производимой продукции. Или с существенным падением гибкости экономики, при которой возникновение тех или иных дефицитов оказалось трудно компенсировать. (Ранее это делали уже помянутые артели - да и государственным предприятиям было несложно быстро переналадить свое производство.) Наконец, к значительному падению уровня «низовой инициативы», в условиях жесткого диктата технологических карт все более превращающейся в чисто ритуальные действия.
* * *
Но альтернативы данному пути, разумеется, не было - без перехода к массовому производству было невозможно осуществлять военно-техническое противостояние с Западом. Т.е., именно этот путь на имеющемся уровне технологий позволяло получить нужны качества изделий, а главное, очень нужную стабильность продукции. И - что не менее важно - обеспечить экономическую (производственную) мощь, нужную для поддержание пресловутой «технологической пирамиды» индустриального мира. Где на вершине такие важные вещи, как баллистические ракеты, системы ПВО и ПРО, реактивная авиация, а в основании - сотни и тысячи необходимых для создания всего этого технологий. В общем, никакого ревизионизма, никакого волюнтаризма и прочих мифических сущностей - одно лишь чистое развитие производительных сил. (В расширенном, конечно, варианте - т.е., с учетом науки, НИОКР, образования, коие на данном этапе развития оказывались не менее важными в плане современного производства, нежели станки или иное оборудования.)
Но, собственно, именно поэтому выйти за пределы указанного пути было очень и очень сложно. Разумеется, сейчас можно сказать, что разумнее было бы гораздо меньше уделать внимания пресловутому «научно-техническому» противостоянию со странами Запада. (Тем более, что реально опасность нападения была много ниже, нежели было принято тогда считать.) И не стараться сравниться с этими странами по количеству, а главное - по качеству - имеющихся вооружений. Тем более, что - как показывает «постзнание» - это не смогло спасти СССР, рухнувшего впоследствии под грузом внутренних проблем. Но это, разумеется, банальный «чит» - в тех условиях предположить что-то подобное было просто невозможно. И ни один руководитель никогда и нигде не согласился бы с идеей, что следует чуть «притормозить» развитие для того, чтобы сохранить условную «гармонию».
Так что избежать «десталинизации» было невозможно. Ни «символической», т.е., охаивания образа Сталина, превращения его в «кровавого тирана» - что автоматически вытекала из логики аппаратной борьбы и необходимости укрепления власти Хрущевым. (Поскольку любого, кто не был бы готов принести на алтарь борьбы за власть все принципы, просто «сожрали» бы. Как, фактически произошло с чуть более принципиальным Маленковым.) Ни «экономической» - т.е., изменения сложившегося в конце 1940 годов типа советской экономики на иной, основанный на массовом производстве, тип. Поскольку и то, и другое определялось самим ходом советской - да и мировой - истории.
Так что и условный 1956 год в качестве «точки бифуркации» советской истории отправляется в топку…