Сталин и Ефремов - или еще об месте сталинизма в истории
Глубоко уважаемый товарищ Алекс Дракон, комментируя прошлый пост - где призывалось рассматривать сталинское время исключительно в историческом аспекте - подал мне прекрасную идею. А именно, в качестве ответа на цитату из Яны Завацкой о том, что - «…применять для оценки чего-либо этику, которая неадекватна данному явлению - это либо манипуляция, либо просто глупость.» - он написал следующее.
«Очень верное замечание. Надо обратиться к мнению современников. И чьё мнение будем считать референтным? Иван Антонович Ефремов сойдёт?»
Идея очень хорошая. Разумеется, Алекса подразумевалось то, что великий советский палеонтолог и фантаст отрицательно относился к Сталину. Спорит тут не о чем, поскольку достоверно известно, что Иван Антонович никогда не был «сталинистом». (Более того, он даже членом ВКП(б) никогда не был.) И уже конечно, нет никакого секрета в том, что для Ефремова любые «Великие вожди» являлись не просто неприемлемым, но и однозначно антикоммунистическим явлением. Особенно хорошо это можно увидеть, прочитав недавно изданную переписку Ефремова - правда, основная масса писем там относится уже к послесталинским временам. Свой же ранний архив - вместе с дневниками - Иван Антонович, как известно, уничтожил в 1937 году, в связи с тем, что арестовано было несколько человек из его ближайшего окружения. И хотя самого ученого данная чаша миновала, тем не менее, легко догадаться о том, что он чувствовал в то время - и как относился к происходящим событиям. Так что вряд ли кто будет относить Ефремова к почитателям Иосифа Виссарионовича.
Тем не менее, именно у него есть и свидетельства совершенно иного отношения к данной эпохе. Свидетельства, если честно, намного более серьезные, нежели все письма и слова, сказанные знакомым. Это -творчество писателя, начиная с «Рассказов о необыкновенном» и включая такую важную вещь, как «Туманность Андромеды». Подобное может показаться странным - особенно если не читать указанных рассказов, а сразу переходить к великим романам о далеком будущем. (Хотя нет - остается еще «Лезвие бритвы», написанное о настоящем - но к нему надо обращаться отдельно. )Пока же скажем - для тех, кто знает Ивана Антоновича Ефремова исключительно по «Туманности», ну и, может быть, «Часу быка» - что писать он начал задолго до того, как стал писателем. (Как не парадоксально это звучит.) А именно - в далеком 1942 году, когда, после напряженных геологических изысканий по Уралу, тяжело заболел и попал в больницу. Тогда, на время лишенный возможности активно действовать, писатель и начал создавать тот «свой мир», который впоследствии и развился в то, что можно назвать «ефремовским будущим».
* * *
А начиналось это будущее в настоящем - имеется в виду, в настоящем Ивана Антоновича. В Советском Союзе 1920-1950 годов, который великий палеонтолог, а в то время просто молодой ученый, несколько раз пересек в своих многочисленных экспедициях. Был он в Средней Азии, был в Сибири, а уж Среднюю Полосу буквально излазил, занимаясь раскопками доисторической фауны. Причем, можно легко догадаться, что эти самые раскопки и экспедиции могли происходить только в самом тесном контакте с окружающей действительности: ученым необходимо было нанимать рабочих, транспорт, приобретать стройматериалы, продукты и т.д. С какими только людьми не приходилось общаться Ивану Антоновичу в своей деятельности - начиная с академиков и заканчивая освободившимися заключенными. Более того - он буквально «посещал» несколько исторических эпох: скажем, в сибирских экспедициях ему приходилось буквально жить среди т.н. «коренных народов», а затем - участвовать в событиях, связанных с мировой научной деятельностью. (К примеру, в организации Международного Геологического конгресса в Москве 1937 года.)
То есть - Ефремов прекрасно видел советскую жизнь «сталинского периода» во всем ее многообразии, включая самые неприглядные ее черты. И именно она стала основанием для его творчества - вначале реалистического, а затем - и фантастического, поскольку герои ранних произведений брались так же «отсюда», из окружающей писателя реальности. И все эти геологи, военные, моряки, летчики, ученые - те образы, которые кажутся нам сейчас гипертрофированно «романтизированными» - для него были живыми людьми, с которыми он жил бок о бок. (Да и жизнь самого Ефремова могла бы стать основанием для такого приключенческого романа, в достоверность которого нам поверить было бы невозможным.) И уже на этом богатом «материале» ученый и писатель смог выявить тот самый процесс, который впоследствии был назван им «Восхождением из Инферно». То есть - преодоление людьми окружающей «мерзости бытия», выстраивание ими намного более справедливого и чистого мира.
Кстати, данное предствление довольно интересно - поскольку обыкновенно принято считать совершенно обратное. А именно - то, что реально справедливый и чистый мир может существовать, только как «статичный объект», защищенный от любых внешних поползновений. В противном случае он будет разрушен. Подобная концепция идет еще с древности, со времен господства идей о «Золотом Веке», но и в наше время она оказывается довольно популярной. (Кстати, знаменитая идея «России, которую мы потеряли» - во многом, происходит именно отсюда.) Впрочем, причина господства указанной модели понятна. Дело в том, что именно так, разлагающе, воздействует на пресловутую «мораль» классовое общество - особенно в его высшей, капиталистической форме. То есть, человек, попадая из мест, где еще сильно доклассовое, «общинное» представление о мире туда, где господствует эксплуатация, неизбежно начинал вести себя намного более эгоистично. Поэтому пресловутые «большие города» и «цивилизация» уже к концу XIX века стали практически синонимом слова «безнравственность».
Однако, как можно догадаться, это было связано вовсе не с «городами», а с устройством общества. Поэтому-то Ефремов, живя в обществе, отличающемся от классового, и мог наблюдать обратный процесс - который и стал основанием для зародившейся у него «модели движения» человечества к лучшему. Именно поэтому он и создал свой мир, в котором отметил обратное - относительно «классической приключенческой литературы» движение: не к собственно выгоде, а к обретению общего счастья. А в дальнейшей эта самая модель стала основанием для создания самого главного его творения - представления о будущем «Мира Туманности Андромеды». Да, герои «Туманности» - как уже не раз отмечалось - казались многим из современников романа «невозможными»: слишком «хорошими» они были, слишком сильно казалось их поведение отличающимся от поведения «обычных людей». (Особенно это характерно было для литературных критиков и вообще, разного рода связанных с Союзом Писателей лиц.) Однако в реальности эти самые «люди будущего» восходили именно к советским людям «сталинской эпохи», которых Ефремов видел вокруг, и которых начал описывать еще в своих рассказах.
Правда, к «людям литературы» - а равно, к любым иным местам, ориентированным скорее на получение «государственных плюшек», нежели на изменение мира - эти самые ефремовские герои действительно не имели ни малейшего отношения. Но подобная особенность показывает исключительно проблему указанных «плюшкополучателей» - а вовсе не проблему ефремовского творчества. Кстати, именно поэтому роман (так же, как и рассказы) был полностью принят «народом» - теми самыми советскими гражданами, которые не видели в нем ничего особо «картонного» и извращенного. Так что, «литературной среде» пришлось, скрепя сердце, признать Ефремова достойным писателем - и до самого конца считаться с его «весом», даже несмотря на «несерьезность жанра», в котором он работал.
* * *
Впрочем, о подобном явлении надо писать отдельно. Тут же стоит, возвратившись к исходной теме, отметить только то, что именно через ефремовское творчество можно очень хорошо увидеть особенности «сталинского времени», а равно - и его роль в истории. А именно - понять ту самую особенность указанного «мира», о которой я писал в прошлой теме. То, что - несмотря на все мерзости, творимые и «наверху», и «внизу» - это было время снижения уровня Инферно, время развития негэнтропийных, протокоммунистических отношений, время, когда люди становились лучше. И да - Сталин мог вести себя, как последняя сволочь, более того, как последняя сволочь могли вести себя разного рода «начальники» на самых различных уровнях - но сути указанного процесса это не отменяло. Равно как не отменяла его, скажем, та же преступная и околопреступная среда - воры и убийцы в СССР существовали, равно как существовала и пресловутая шпана - но не они определяли ход советской жизни. Более того - чем дальше шло развитие, тем меньше становился ареал этой самой «черной» и «серой зоны» советской жизни, тем более актуальным становилась совершенно иные ее стороны. Собственно, пока этот процесс шел - можно было говорить о Советской проекте, как о реальности. А значит - понимать, что вся мерзость бытия, которая существует вокруг, является временной, и вскоре будет сменена чем-то другим.
Именно поэтому и писал Иван Антонович Ефремов в это время свои светлые рассказы, а затем - и прекрасные романы о коммунистическом будущем. (Правда, это уже во время правления «преемника» Сталина, но суть от этого не меняется.) И это несмотря на то, что ему пришлось в свое время сжечь свой архив и серьезно опасаться ареста. Но писатель твердо знал - что все это не есть торжество антикоммунизма, и вскоре сменится иной эпохой. (Что и случилось.) А вот когда указанная тенденция изменилась - был написан пророческий «Час быка», где показан совершенно иной путь движения общества. Кстати, забавно - но основными проблемами будущего мира, способными привести к «Часу быка», писатель считал вовсе не «прямое наступление» той или иной диктатуры. Нет, таковым ему виделось иное - знаменитый приход «шаловливых мальчиков», должный привести к лихим - простите, «веселым» - «девяностым». («Веселые девяностые» - это одно из названий времени перед Первой Мировой войной, когда безответственные и эгоистические действия людей привели к однозначной катастрофе. Тут забавно, конечно, насколько точным оказался этот образ - в плане точного совпадения времени не только с прошлым, но и с будущим.)
А уж затем, в ответ на указанное «веселье» и «шалости», и должна была прийти та самая страшная диктатура. (И никак иначе.) Впрочем, рассмотрение данного социодинамического момента будет уже отходом от поставленной темы, поэтому тут можно сказать только то, что данная особенность достаточно интересна и важна как для понимания исторической социодинамики, так и для футурологического прогнозирования. Что же касается «сталинской диктатуры», то относительно нее на основании всего вышеприведенного следует еще раз сказать самое то же, что было сказано в прошлой теме. А именно, то, что эта самая «диктатура», в любом случае, оказалась на порядки менее важной в историческом аспекте, нежели иные, упомянутые выше, особенности «сталинского времени». И поэтому, несмотря на многие крайне инфернальные моменты, в целом советское общество 1920-1950 годом оказалось именно негэнтрапийным, восходящим. (И «самоотменяющим» данную «диктатуру» на определенном уровне развития.) В отличие от иных «общественных типов», в которых - за внешнем «гуманистическом лоском» - может скрываться мощнейший механизм «инфернирования», неизбежно приводящий в будущем к страданиям и разрушениям.
Но рассмотрение их, понятное дело, уже совершенно иная тема…
