Быль о розовом драконе (1)
- Левее бери, левее!.. Да не туда!.. Выше, говорю, выше!.. Да чтоб тебя вурдалак покусал, куда ты прёшь?!!
Старший королевский прораб суетился и делал вид, будто выполняет самую ответственную работу на всей стройке. Еще бы! - сам король пожаловал. Это, знаете ли… мало ли чего… Это чревато! Подсуетиться нам не трудно, а вид руководителя за работой, это и бревну приятно, не говоря уж о высоком начальстве. Так что, чего уж… Постараемся…
Старания прораба возымели действие: после очередного рывка бревно, которое влекли пять дюжих сервов, выскочило из колеи и под гулкий ропот работников сползло вниз по склону. Гравитация восторжествовала.
Брукс, королевский казначей и министр по денежным базарам, поморщился, пропуская мимо ушей витиеватые словоизлияния прораба, и склонился к венценосной голове Его Величества:
- Витёк, пахан Пиволийска, взял под свою крышу хутора Селийск и Рычиолли, что в пятидесяти верстах к юго-западу от Краселя, - сообщил он. - Бригаду Бешеного Джека, который ходит под Витьком, видели около Усть-Переволокитска. Ваше Величество, Витёк явно зарывается. Прикажите обломать?
Министр слегка волновался, изображая самого осведомленного человека в Краселе. Ещё бы, именно за это его и держали на столь ответственной должности. А не справишься, не поспеешь вовремя с нужным докладом - пиши пропало, будешь пасти свиней под сенью Красельских стен… Каковой вариант, впрочем, остаётся всегда.
- Не спеши, Брукс, - последовал ответ. - Всему своё время. Обломаем и Витька, и Веселого Роджера, чем и подтвердим нашу королевскую волю. Вот обнесём Красель стеной, нечего будет опасаться вурдалаков. А там и до паханов доберёмся. Скажи-ка лучше, где отец Кимлик? Нам непременно нужно с ним поговорить.
Его Величество король Касии Францижек (в будущем - Францижек Основатель) сосредоточенно нахмурил брови, демонстрируя напряжённую работу мысли, и слегка нарочито махнул рукой, отсылая Брукса. Потом напустил на себя серьёзный вид и стал прохаживаться по валу. Пускай все видят - король непрестанно печётся о благе своего домена. Иначе зачем нужен король? Не будешь метать молнии глазами, не будешь являть народу свой царственный лик - и можешь попрощаться с короной. А не хочется…
А вокруг, между тем, шёл одиннадцатый год от Рождения. И, пожалуй, только слабоумный мог назвать эти годы лёгкими. Представте себе несколько тысяч взрослых людей, внезапно очнувшихся у опушки незнакомого леса без малейших признаков воспоминаний о том, кто они, где пребывают, почему не знают друг друга, что делать, и в чём смысл бытия. Представили? Правда, кошмар? Люди, которые вынуждены вспоминать названия самых простых вещей. Люди, которые хватают первый подвернувшийся сук, чтобы почувствовать себя защищёнными. Люди, которые в ужасе смотрят на свои руки, крича во всеуслышанье: «О великий дху, почему у меня белая кожа?!», «Матерь божья, где моя кредитная карточка?», «Господь мой… как тебя там… где мой парик?», и - «Вашу…, кто взял мой сапог? Убью!» И от ужаса беспамятства, от безуспешных попыток вспомнить, что такое парик и зачем нужен кредит (а ведь всё это кажется таким родным), хочется схватить ближнего за горло и долго, с наслаждением бить головой оземь. Чем многие, кстати, и занялись. А когда чувство пьянящей безнаказанности и вседозволенности вкупе с изначальным фатализмом перестаёт доставлять наслаждение, люди оставляют в покое себе подобных и опускаются в отчаянии на землю, нелепо, по-звериному зализывая раны.
И тогда приходит голод. Сначала беспокойно осматриваются женщины, потом и герои недавней схватки с удивлением чувствуют, что - депрессия депрессией, а у желудка свой взгляд на мир, и не согласиться с ним трудно. И поневоле приходится вставать, заставлять себя говорить с человеком, у которого под глазом лиловеет поставленный тобой фингал, и идти с ним в лес всё глубже, и искать, смотреть, и двигаться всё дальше, дальше… Череда бесконечных открытий, событий, невнятных мелочей завлекает тебя, и ты уже не думаешь, а делаешь, всё реже вспоминая кошмар того, первого часа; руки сами вспоминают то, чего не помнит голова, ноги сами несут тебя, и лишь глаза бессознательно пытаются ухватить, запомнить, не забыть, чтобы это, не дай бог, не повторилось снова… Словам привычным не находится значения. Но постепенно привыкаешь к страху, к миру, начиненному живыми, а не иллюзорными кошмарами, навроде вурдалаков, пащенков и триггеров; привыкаешь к удивлению от нахожденья странных схоронок со спрятанными в них неясно, кем, зачем и для чего мотыгами, лопатами и топорами, тёслами и плугами, одеждой и зерном, сеном и дровами, голодным, но не отощавшим скотом и лошадьми; привыкаешь к тоске от неспособности понять этот мир, который с каждым днём всё явственней оказывается не тем, привычным тебе… Ведь это все - не главное. Вопрос в другом: ты выжил? Если да, честь тебе и хвала, борись дальше и, может, неопределенность отпустит тебя. Если нет, то вообще странно, что ты читаешь эти строки. Уйди отсюда, привидениям не место среди честных людей…
Но мы отвлеклись.
Короче говоря, народ, прозвавший себя не то «касийцами», не то «косийцами», не то и вовсе - «косяками», выжил. Да ещё так выжил, что соседям стало несладко.
В чем немалая была заслуга их короля Францижека.
С момента пробуждения Францижек чувствовал в себе предначертание Божье - стать королем. И чувство сие переполняло его так, что уже к исходу первой недели толпа в двадцать-тридцать дюжих мужиков провозгласила его на весь лагерь Божьей милостью Королем, а себя - его, Господней волей, верной дружиной. В тот же вечер неудачливый конкурент Божьим же промыслом отправился в мир иной (совсем иной), и Францижек мог считать себя полноправным правителем.
Божье провидение не покидало его и в дальнейшем. Лишь только первый голод заявил о себе, как тотчас закрома, предусмотрительно заполненные добровольно сданным верными касийцами зерном, привили двум соседним деревням безграничную любовь к королевской власти. Один же хутор, в недобрый час отринувший глас истины, вскоре исчез из памяти народа вместе со своими обитателями.
Ну, а победу в первой войне с полчищами Тьмухи, иначе, как вмешательством небес объяснить и вовсе было невозможно. Разве что, сыграл свою роль незаурядный талант стратега, вдруг проявившийся у короля, пославшего отряд конников отвлечь вражеские войска фланговыми ударами и увести его от Краселя, где сам Францижек в это время спешно собирал ополчение. А то, что в ходе отвлекающего манёвра полчища врагов прошлись огнём по хуторам, перешедшим под крышу соседского пахана Витька, наверное, объяснялось простым стечением обстоятельств. Кто потом вспоминал о таких мелочах?.. Все возносили хвалу удачливому и благочестивому королю, ведущему Касию к величию и процветанию, очистившему страну от чудищ на долгие годы, и утвердившему её границы. И глядя на его уверенное, решительное лицо, никто отныне более не сомневался именно в таком будущем.
Да, Францижек явно чувствовал в себе Божье предначертание, но вот беда, он плохо представлял себе, кто такой Бог. Для этого королю и был нужен отец Кимлик.
Неведомо, насколько правы те, кто говорят о мире, в котором выживает сильнейший. По всей вероятности, Касия к таким мирам не принадлежала, иначе преподобного отца Кимлика затоптали бы в первый же день. Выглядел он жалко - щуплый, невысокий, сутулый, с глазами навыкате, нечастые волосы прилипли к голове с явным намереньем срастись с кожей. «Килька в томатном соусе» - как прозвал его один остряк из тех, кто вскоре болтался на центральной городской виселице, возведённой чаяньями законнейшего из королей. И никому бы он не был нужен, такой хилый и невзрачный, да только в вечер после первой охоты, когда усталые люди сидели у костров, а в воздухе, вместе с сажей и храпом висел безответный вопрос: «А что же дальше?», первым после долгого безмолвия открыл рот ни кто иной, как Кимлик…
А потом было уже поздно что-то возражать - он стал пророком.
Впрочем, на такой ход дел отец Кимлик вовсе не жаловался. В мире королей, сервов, вурдалаков и крутых братанов он засел прочно и надёжно, как заржавевший гвоздь в гнилой колоде… или что-то в этом роде. Ведь какая это сладость, при всём честном народе объяснять тайны мироздания, которые только что открылись твоему мысленному взору. Какой неудержимый соблазн - творить законы этого мира и знать, что ты прав. Что может сравниться с безмолвием внимающей аудитории, пусть даже эта самая аудитория и состоит из недалёких разумом крестьян? Вот отец Кимлик и стал нести сей тяжкий крест.
Хотя, если быть честным, даже в миру нечувственных идей жизнь не всегда была благосклонна к о. Кимлику. Например, когда он решил заняться государственным устройством, сиречь политикой, и в назидание прочел народу многочасовую проповедь о необходимости в державе двух столпов власти, а именно - короля и духовного пастыря, народ сконфуженно помолчал, а потом устами какого-то старосты ответствовал: мол нам, серым, вашу заумь не понять, хотите строить - стройте, только что бы это ни было, на двух опорах оно не удержится, обязательно рухнет. В итоге современная научная мысль в лице о. Кимлика признала проблему политического обустройства слишком сложной для его покамест неокрепших сил, и принялась за чудовищ помельче и попонятней.
А точней - за порожденья Тьмухи.
Именно тогда он и придумал этот термин, всеобъемлющий и грозный. Теоретическая подоплека этого его творения была на диво проста: мы живём в мире, ежесекундно сражающемся с Тьмухой. Всё зло, весь страх и ужас проистекают от неё, нигде себя не обнаруживающей, но всякий раз напоминаюшей о себе своими чудовищными проявленьями. А так как люди есмь орудие Господа в сей битве, то следует им, ради пущей эффективности труда, изничтожать всё, что осмеливается поднимать голову выше людских башмаков не абы как, а строго по уставу, под руководством Его Преосвященства Кимлика.
Ну и, разумеется, Короля.
Практически же это вылилось в толстенный, наскоро переплетённый пергаментный том, где были перечислены две сотни птиц, зверей и рыб, которым суждено попасть в костры по чисто кулинарной надобности, а также триста пятьдесят чудовищ - порождений злобной Тьмухи, которым в этих же кострах надлежит искупить грех своего существования. После утверждения Францижеком обоих списков (в чём достопочтенный о. Кимлик не сомневался) премудрость эту предстояло донести до масс, так что внутренне скромняга-пастырь уже готовил себя к тяжкой битве за победу над невежеством, и предвкушал очередные лавры.
С результатами этого труда отец Кимлик и спешил сейчас к Францижеку.
- А, отец Кимлик. Очень кстати. Мне нужен ваш совет, - Францижек искоса взглянул на прибывшего патера и продолжил ревизию возводимой стены.
- Весь к услугам Вашего Величества, - отец Кимлик поправил выскальзывающую из-под мышки громаду своего сочинения и приготовился внимать.
- Через неделю стены Краселя будут надёжно защищать моих людей и мою казну. Пора подумать о дальнейшем укреплении государства, как назначено мне Господом. Пиволийский Паханат, ведомый нечестивым Витьком, давно заслужил кару за противление Господней воле. Своим отказом прибыть с войском на поле битвы против порождений Тьмухи он навлек проклятье на свою страну, и снять его может только наше заступничество.
- Совершенно верно, Ваше Величество. Мы не можем допустить, чтобы проклятье лежало на столь плодородных землях. Донести святое слово до жителей Паханата - наш долг.
- Воистину это так. Мы не можем этого допустить, - Францижек чётко оградил себя от обобщений. - Но понимает ли это наш народ? Вам, отец Кимлик, легче донести до ушей моих подданных сии истины, посему Мы повелеваем вам убедить неразумных в необходимости священной войны. В добрый путь, пастырь.
- Как будет угодно Вашему Величеству, - и отец Кимлик, не склоняя головы, благодаря привилегиям своего сана и ревматизму, направился к часовне, дабы подготовиться к проповеди.
И тут появился Он. Розовый Дракон.
Кажется, ещё мгновение назад его не было, а вот уже один рабочий, выпустив доску из рук, уставился в небеса, за ним второй, третий… Нельзя сказать, что существо, прорезавшееся на покрытом облачками небе, отличалось неземной красой. Полет его, скорее, протекал с грацией летучей мыши, да и сам внешний вид никак не укладывался в каноны красоты, во всяком случае, с точки зрения сервов, разглядывающих его подбрюшье. С другой стороны, никаких признаков злокозненности или угрозы в поведении дракона также не просматривалось. Но что-то загадочное в его кружении заставляло людей не отрываясь следить за полетом.
Первым в этой ситуации опомнился Францижек… Нет, по правде, первым был министр по денежным базарам Брукс, который, едва взглянув на небо, бросился перепрятывать казну, но поскольку этого никто не заметил, да и героического в этом поступке было мало, то все решили, что первым опомнился король. Он взмахнул рукой, подзывая начальника караула, и приказал расставить по валу лучников. Родное бряцанье оружия мгновенно вывело народ из философских размышлений, и вскоре над полем повис приглушённый ропот.
Отец Кимлик следил за пируэтами дракона с лёгким отупением в голове и лихорадочно пытался припомнить, к какому виду монстров следует приписать летающую тушу длиной в десять шагов столь необычной раскраски, но упорно сбивался на мотив песенки о трёх повешенных мошенниках, что наводило на неутешительные выводы. Дракон ни под одно описание не попадал и в рамки теории монстроведенья принципиально не укладывался. В расстроенных чувствах отец Кимлик выронил свою книгу, подумав при этом: «Господь всеблагой, гибнет дело всей моей жизни!»
А дракон, кажется, издевался над людьми. Он совершил пару кругов на уровне верхушек сосен, произраставших неподалеку, потом, как специально, продефилировал перед ожидающими приказа лучниками, представив на всеобщее обозрение свой левый, покрытый коричневыми пятнышками бок, и, не дождавшись реакции, презрительно дрыгнул хвостом, и улетел вдогонку заходящему солнцу.
Народ опомнился скоро. Забурлил, обсуждая небывалое проишествие. Наверняка на бирже слухов, буде такая существовала, к закату длина дракона оценивалась бы шагов в тридцать, не меньше. О зубах даже и речи нет - без сомнения, их описание уже сопровождалось упоминанием тех жирных барашков, которые приходились дракону на один укус.
О работе все, естественно забыли, отчего Францижек, окинув горделивым оком своих подданных, не то чтобы разъярился, но брови его непроизвольно сошлись в одну линию. Дальнейших метаморфоз королевского лика прорабы не рискнули дожидаться и принялись подгонять работников, каждый в меру своих поэтических способностей. Стройка снова стронулась с мертвой точки, но особого рвения на лицах не наблюдалось, поскольку языки приобрели явные магнетические свойства и непреодолимо тянули своих хозяев друг к другу.
Францижек ушёл с вала нахмуренный и молчаливый. То чувство, что все десять лет без единой осечки вело его к владычеству, било тревогу. Всё предвещало трудные времена для королевского престижа. Проходя мимо остолбеневшего от разочарования и холодного ветра Кимлика, он коротко взмахнул рукой, и тот без лишних слов поспешил за королем. Францижек начал издалека:
- По всему видно, Господь в этом году благоволит к удачливым правителям в их начинаниях.
Лысина отца Кимлика слегка вспотела и заблестела в свете факелов. Они стояли в стольном зале самого большого красельского здания - огромной, вознесенной на столбах бревенчатой избы, принадлежащей Францижеку. То, что их было лишь двое, ничего хорошего не предвещало, как и все в этот день.
- Господь воистину дарит милостью своей государей…
- Так вот, мнение Господа сегодня меня не интересует, - резко прервал о. Кимлика король. Святой отец приглушенно крякнул, услыхав такое богохульство - видать, Францижек находился в крайнем раздражении, и перечить ему не стоило. - А интересует меня то, что завтра люди могут усомниться в мощи владыки, который бездеятельно терпит летающих крыс в своём небе.
Кимлик хотел было напомнить, что небо - вотчина Господня, но почему-то передумал.
- Ты говорил, что закончил труд о монстрах, с описанием их вредоносности, - внезапно сменил тему Францижек. - Что может сказать эта книга о драконе?
- Боюсь, что ничего, - запинаясь, пробормотал отец Кимлик. - С драконами, этими тварями, противными человеческой природе и воле небес, современная наука еще не сталкивалась.
- Уже столкнулась, - король был резок, как никогда. - И, опасаюсь, что вскоре кое-кому придется сталкиваться с ним нос к носу достаточно часто. Мне надо, чтобы уже завтра каждый мой подданный знал, зачем дракон объявился в Касии и как это повлияет на отношения с Паханатом. Иди.
От Государя Кимлик вышел вовсе не напуганный - в мире высокой политики страх прорезается исключительно за миг до смерти - но всерьёз обеспокоенный. Если король решился приказывать духовному владыке Краселя и окрестных хуторов, что тому надлежит делать, значит, настроен он решительно, и противиться ему пока не стоит. Вдобавок, уязвлённое самолюбие ученого тоже подсказывало, что с драконом следует разобраться немедленно. Поэтому всю ночь отец Кимлик просидел над своей речью, и к утру она была готова.
Против обыкновения народ на проповедь согнали не по окончании работ, а прямо с утра. Аудитория практически сразу разделилась на два лагеря: те, чья очередь работать на стройке была сегодня, горячо поддерживали просветительские побуждения монарха, другие же, которых ждала собственная работа, робко замечали, что знания лучше усваиваются к вечеру. Впрочем, с появлением за кафедрой святого отца все разногласия стушевались.
Отец Кимлик был краток, но пламенен. Наука сделала гигантский шаг в своём развитии, перейдя от операций чисто описательных к экстраполятивным выводам на основе выявленных закономерностей. Как следует из «Анимали эт монструм энциклопедиума», твари небесные отныне делятся на угодных Господу, как то: голубки, ласточки, вороны и прочие, - и на порождений злобной Тьмухи, Господу, естественно, неугодных, каковыми являются летучие мыши, нетопыри, вампиры, и прочие, им подобные. Легко заметить, что отличительным признаком является наличие у тварей кожистых крыльев. Итак, приложив принцип экстраполяции к Розовому Дракону, кожистокрылость коего не подлежит сомнению, мы неизбежно приходим к выводу, что вышеозначенный дракон является порождением злобного колдовства и явился в наши земли, чтобы нести несчислимые беды несчастным касийцам в союзе с богомерзким паханом Пиволийска, чей купец недавно наводил порчу на Красельские товары. Поэтому великому касийскому народу следует обратить все свои помыслы на благочестивую войну с Паханатом, в которой победа, без сомнения, будет за всеблагостивейшим королём Францижеком, а Розового Дракона, буде он рискнёт ещё раз показаться в наших землях, несомненно ждёт кара Божья и людская.
Естественно, против такого Розовый Дракон устоять не мог. Он тотчас же появился вновь, неожиданно и непонятно откуда, но не стал дразнить стрелков своей парящей тушей, а, сделав один круг, приземлился неподалеку от толпы. На сей раз лучники оказались на высоте. Неизвестно, кого они охраняли в этот день: сервов от вурдалаков, или короля от сервов, но их расторопность свидетельствовала о наличии на этот счёт четких и однозначных приказов. Уже через минуту лучники стояли меж толпою и драконом плотной двойной цепью, а стрелы лежали на тетивах.
Тут люди, пожалуй, впервые смогли подробно рассмотреть дракона. Как уже отмечалось ранее, в длину тот был десять шагов, и имел нежно-розовую кожу, по бокам и спине обильно украшенную серо-зелёными пятнышками и разводами. Сидел он по-кошачьи, на задних лапах, осторожно обметая землю толстым, лысым и, по-видимому, гибким хвостом. Крылья у дракона были небольшие и тощие - кожа, натянутая на лонжероны костей. Голова его, величиной с бочонок вельского вина, смахивала на собачью: заострённый нос, добродушно приоткрытая пасть с двумя рядами мощных зубов, мясистый нераздвоенный язык подергивается в такт дыханию, уши как два лопуха свисают по бокам, а широко посаженные глаза смотрят на толпу с неприкрытым любопытством.
Народ безмолвствовал, и тишину нарушало лишь назойливое сопение дракона. Контакт явно не налаживался, пауза затягивалась, но тут с инициативным предложением выскочил неизвестно каким образом пробравшийся через всю толпу отец Кимлик.
- Что вы стоите?! Стреляйте! Это порождение Тьмухи! Стреляйте же!
Лучники неуверенно посмотрели на своего капитана, и тот, опомнившись, отдал приказ. Зазвенели высушенные воловьи жилы, и стрелы понеслись вперёд. В ответ Розовый Дракон шумно фыркнул, и то ли от силы его дыхания, то ли по какой иной причине оперённая смерть не задела громадное тело. Лучники сконфуженно переглянулись, виновато посмотрели на опешившего капитана и без команды наложили на луки новые стрелы. Дракон снова весело засопел.
- Что вы делаете?! Дети барсука! Косорукие порождения скунса! Зелёные осцилотли! Вы что, не можете попасть в этого розового пса?!
«Тварь небесная», «порождение Тьмухи», «летающая крыса» и «розовый пёс» с любопытством втянул воздух ноздрями, принюхиваясь к прыгающему перед ним представителю вида Homo vulgaris в сером одеянии. Отец Кимлик бросил мимолётный взгляд на желтоватые клыки, изящно ограждавшие с боков трепещущий язык, и поспешно ретировался за спины охранников.
Второй команды «Залп!» капитан не отдал.
Народу надоело безмолвствовать, и он внезапно начал проникаться классовой сознательностью. По толпе, подобно токам Фуко, начали циркулировать различные идеи, отчего оная толпа стала бурлить. Капитан скрежетал зубами: дракон вёл себя наиподлейшим образом - _он ничего не делал_, не давая повода исполнить ни один из полученных приказов! А ещё офицер злился оттого, что его ум опытного охотника, привыкшего, что каждое живое существо следует своему Долгу: воин - Долгу перед королем, зверь - Долгу перед жизнью, - никак не мог предсказать, что же сделает сейчас дракон, ведущий себя совершенно необъяснимо.
Дракон тем временем, зевнув, скользнул взглядом по взятым на изготовку лукам, внимательно взглянул на капитана, причмокнул пару раз, потом вдруг подскочил, взмахнул крыльями и улетел. Ни единая стрела не понеслась ему вслед.
(далі буде)