Лето моего детства.
Двенадцать слов о лете.
Вон из города -
Несколько улиц с двухэтажными белыми и желтыми домиками, проспект Ленина с резными каменными балконами да вазонами на сталинских домах, и сонное стадо сереньких пятиэтажек, неказистых, с вкраплениями фиолетовой плитки, шестнадцатиэтажек и девятиэтажек, кое-где перемежающихся «коробками» из выцветшего красноватого кирпича. Асфальт, весь в заплатках и колеях, с лужами-морями в одних и тех же дворах после дождя. Скучный, безликий город, названый в честь завода, где в России - еще царской - впервые для производства стали воспользовались электричеством.
Осенью и зимой скуку выгоняли - столько было интересных кружков, клубов и ансамблей, конкурсов и концертов в домах и дворцах творчества, в школах музыкальных и обыкновенных.
Но стоило начаться лету, как в Электростали становилось невыносимо: в парочке рукотворных прудов вода для купания слишком грязная, лес - болотистый и чересчур маленький (почти сразу переходил в кладбище), а воздух был пыльным и душным.
Я очень жалела тех детей, что днями напролет играли в скучном дворе. Меня эта участь не постигала - родители делали все, чтобы вывезти меня из города в чистое и красивое место.
В мои пять лет мы с мамой провели все лето в селе Бабино под Дивеево; в шесть - в городке Уржуме на реке Уржумке (под Вяткой); в семь - меня сдали на попечение друзьям из Троицка; а в восемь - в восемь мы впервые с родителями оказались в Звенигороде. Туда недавно переехала знакомая семья; папа и мама там были врачами, и в честь того городские власти выделили им в Звенигороде пустующий участок под строительство дома. И дальше шесть прекрасных лет, ЛЕТОМ, родители снимали там дачу.
Звенигород!
Зимой, наоборот, в городке было скучновато: слишком провинциальными и доморощенными были школы и кружки, слишком скудным казался мне выбор занятий. Зато летом была благодать: леса, поля, холмы, чистая речка, старинная церковь и монастырь, центр города (за ним был спальный район), а через мост - Посад, весь из деревянных и кирпичных одноэтажных домов, изб и коттеджей-хором, с высокими деревьями вдоль дороги, и курицами у деревянных заборчиков.
На Посаде мы дачу и снимали. Верандочку и комнату в небольшом зеленом домике. Вход и кухня были общими с хозяйкой, Елизаветой Алексеевной; а между ее спальней и комнатой, где располагалась я - не было двери, только занавеска. По этой причине дача была дешевле остальных (где хозяева и дачники существовали совершенно автономно), а родители потихоньку шутили, что скидка у нас - за тяжелый нрав одинокой женщины.
Иногда мы приезжали туда на пару дней весной: Елизавета Алексеевна выделяла нам две-три грядки в своем огороде, где мама сажала мокровку, лук, свеклу (Как же я не любила потом эти грядки пропалывать!).
Лето же начиналось именно с переезда на дачу, в первых числах июня. И конец его знаменовал переезд обратно в Электросталь, 2-3, а то и 4 сентября, когда небольшой грузовичок увозил нас вместе со скарбом из райского места.
На свежем воздухе.
Это был мамин девиз - дышать свежим воздухом, гулять на свежем воздухе, читать на свежем воздухе, играть на свежем воздухе. Только не в комнате, не на веранде, не в доме у друзей. «Идите на улицу!», «Не сидите в духоте», и «Пойди читать на скамейку». Скамейка, кстати, была хороша: покрашена она была в темно-зеленый холодный цвет и стояла меж двумя большими липами так, что вид открывался на кусты пионов и резные наличники дома, и справа, совсем рядом, была калитка - чтобы не пропустить ни одного гостя.
В Звенигороде жила моя лучшая подружка Маша. Ее родители (те самые врачи) медленно обустраивали участок. Установили на нем готовый летний домик и принялись за строительство большого, двухэтажного дома. Стройка стала для нас излюбленным местом игр.
В горах песка из котлована мы строили города, из сероватой глины лепили всяких фигурок и сушили их потом на солнце.
По бетонным блокам для фундамента мы прокладывали маршруты для пластмассовых прыгающих лягушек и втроем (с младшим Машиным братом Ильей) устраивали захватывающие соревнования лягушек-путешествениц.
Среди штабелей кирпича мы выкладывали кирпичные же дорожки, между двумя штабелями устроили домик с крышей из палок и сена, а потом рисовали карту участка: чтобы легко было спрятаться от врага.
Домики мы возводили еще несколько раз - между забором и единственным деревом на участке - старой ивой. Самым «кайфом» было сварить на костре гречку, или запечь картошку, обильно сдобрить все кетчупом, забраться с друзьями в домик и, по очереди передавая друг другу котелок, пытаться захватить ложкой побольше еды… и всю ее прожевать до следующего раунда. А каждый прохожий считал своим долгом пожелать нам приятного аппетита (забор-то был редким и все было видно).
Из дощечек и щепок мы пытались выстругать корабли, населяли их проволочными человечками и киндерсюрпризными существами, а потом устраивали морские бои в бассейне у богатых соседей: Илья с двумя мальчишками соседей против наc с Машей - и мы, конечно, проигрывали.
Пасти козу - набившее оскомину словосочетание. Коза, кажется, Белка, была у Машиных родителей. А необходимость ее пасти частенько определяла наши игры и занятия. Коза эта была красавицей в пестрой шубке, да еще и с серьгами из ушей. Увы, сколь она была красива, столь же глупа и ленива. Стоило нам углубиться в чтение или рисование, как она с интересом и аппетитом начинала жевать бумагу. Как только мы начинали играть в бадминтон или мяч, как она предпринимала отчаянные попытки сжевать воланчик. Чтобы заставить ее обратить внимание на траву, приходилось рвать траву руками и самим скармливать ее козе!
Иногда мы шли пасти ее на холмах, что спускались плавными круглыми боками к реке. И наперегонки с козой лакомились полевой земляникой. Нужно было ползти по холму, лучше всего снизу вверх, проводя рукой по листьям и перебирая травинки, чтобы найти крупные, сочные ягодки, крепко-крепко ухватившиеся на плодоножку. А потом, добравшись до самого верха, можно было лечь на бок, и стремительно скатиться под горку - аж дух захватывало.
Москва-река в тех краях еще чистая. Мы ходили купаться на один и тот же пляж. Маленькая заводь под песчаным обрывчиком, где вечно находились любители сделать запруду и пустить из нее водопад. Ровный луг с мелкой зеленой травкой - идеальная площадка для игры в кружок в волейбол: чтобы разогреться перед купанием (мамино требование) и для согрева после него. А еще можно было совершать заплывы по течению. Маленький - до очередного заливчика за глубокой «черной дырой». И большой - предварительно проделав небольшой путь назад до спуска в воду.
Прямо напротив пляжа, на холме на другом берегу реки стоял Саввино-Сторожевский монастырь. Обыкновенно по воскресеньям мы ходили в церковь на городке в центр города, для которой Андрей Рублев когда то написал Нерукотворного Спаса. Но в день преподобного Саввы полагалось идти монастырь, для чего пешком нужно было проделать огромный крюк: от дома до моста, через мост, и обратно по другой стороне до монастыря. Но иногда, если стояла хорошая погода, мы утром переходили реку вброд и быстренько, по прямой, добирались до монастыря. Каждый раз это было немножко страшно и очень приятно.
Но даже со всеми вышеперечисленными приятностями лето не было бы таким насыщенным, каким оно становилось благодаря летнему лагерю от Московской школы «Ковчег». Эта экспериментальная школа, где вместе учатся дети обычные и дети с разными отклонениями, где учителя не кричат на детей и стол директора стоит прямо в коридоре, устраивала не менее экспериментальный лагерь. Школа арендовала один из флигелей на огромной полузапущенной территории бывшего пионерлагеря. Отдыхать туда приезжали и учителя этой школы, и ученики, и их родители. Нам повезло - мы познакомились с ковчежцами и целые дни проводили в лагере, участвуя во всех мероприятиях.
На школьном автобусе мы ездили на экскурсии (например, на Бородинское поле и в Новый Иерусалим).
Веселой гурьбой ходили за грибами, а потом вместе со всеми ели вкуснейший грибной суп.
Среди серых от старости деревянных скульптур - божков и коньков в древне-славянском стиле - мы участвовали в съемке фильма про Крещение Руси (мне даже довелось исполнить роль княгини Ольги).
Целыми часами мы играли с настольный теннис (единственный стол стоял в вестибюле лагеря). Один-на-один, два-на-два, в солнышко; с ровесниками и взрослыми, с новичками и профи, много-много партий подряд.
В дождливые дни мы усаживались за широкие столы и рисовали, лепили, мастерили кукол под руководством умелых и талантливых взрослых.
И чуть ли не каждую неделю устраивались вечера. То со спектаклем, который дети поставили и отрепетировали всего за один день; то танцы под «живую музыку» преподавателей музыки. Иногда поводом служил чей-нибудь день рожденья, а иногда концерт устраивали просто так. Кто-то пел, музыканты из ансамбля старинной музыки «Мадригал» играли дуэты и трио на скрипке, гитаре и блок-флейте, девочка-даун изумительно читала стихотворения в прозе Тургенева, а мы с Машей дуэтом выводили простенькие старинные мелодии на блок-флейтах.
Блок-флейта.
В звенигородской жизни два занятия придавали ритм течению дней и недель. Каждое воскресенье мы шли в церковь на службу. Каждый день я доставала ноты и минут пятнадцать-двадцать разучивала на блок-флейте старинные, мелодии Вивальди, Баха и Моцарта. Каждый день вдвоем с Машей мы разучивали очередной дуэт. Почти каждый день мы приходили в лагерь и по очереди, а потом вместе, занимались с Юлианом Антониовичем Грамши, уже пожилым сыном Антонио Грамши (то был известный итальянский коммунист, погибший в тюрьме при Муссолини). Юлиан Антониович когда-то окончил консерваторию по классу гобоя, а теперь учил маленьких ковчежцев игре на блок-флейте, старинном прообразе флейты.
Об этом узнала мама в тот же день, что он первый раз провел в Звенигороде. И воспользовавшись удачным моментом, попросила его со мной позаниматься. Так - благодаря счастливому стечению обстоятельств и маминой сообразительности - исполнилась моя давняя мечта научиться играть на маленьком инструменте.
Юлиан Антониович подарил мне одну из своих флейт, беленькую пластмассовую Yamahu, и дал отксерить итальянский учебник для начинающих, с доброй сотней этюдов и пьесок. Спустя пару лет мы расширили репертуар с помощью его сына Антона, тоже прекрасного флейтиста: тот поделился с нами нотами английских народных песен. А еще позже благодаря ему же у меня оказалась подшивка кельтских напевов.
Постепенно на мундштуке флейточки появились надкусы (я не всегда правильно держала флейту); наши дуэты с Машей звучали все глаже; и до сих пор я могу наизусть сыграть несколько мелодий.
В Звенигороде же началось мое увлечение рисованием. Первый натюрморт, первый пейзаж, первые наброски с натуры (Маши и козы) - первый пленэр. Начало моей маленькой традиции - обязательного рисования летом в поездках.
Неужто уже набралось все двенадцать пунтков? А что же море? В 12 я провела в Евпатории с друзьями целых полтора месяца, научилась нырять и прыгать с вышки; в 14 мы поехали туда же с родителями. И с тех пор я часто бываю на море. Или велосипед? Одно время мы не слезали с велосипедов, исследуя улицы и переулки Посада. Занятия иностранными языками? Английские книжки я читала для удовольствия, а вот французские заставляла по часу в день читать мама. А в Евпатории я сама заступила на место учителя и в игровой форме занималась английским с детьми знакомых. А как же быть с черничными пирожками, которые мы жарили с мамой по рецепту из «Академии домашних волшебников»? А вишня? Мой любимый фрукт, которым мы лакомились наперегонки с папой, без которого лето не казалось летом…
Эта фотография - как квинтэссенция тех счастливых и беззаботных звенигородских лет.
Я, Маша, коза Белка, моя племянница Ира, яркое солнце, голубое небо, поле с густой травой, свежесть после купания.
Вон из города -
Несколько улиц с двухэтажными белыми и желтыми домиками, проспект Ленина с резными каменными балконами да вазонами на сталинских домах, и сонное стадо сереньких пятиэтажек, неказистых, с вкраплениями фиолетовой плитки, шестнадцатиэтажек и девятиэтажек, кое-где перемежающихся «коробками» из выцветшего красноватого кирпича. Асфальт, весь в заплатках и колеях, с лужами-морями в одних и тех же дворах после дождя. Скучный, безликий город, названый в честь завода, где в России - еще царской - впервые для производства стали воспользовались электричеством.
Осенью и зимой скуку выгоняли - столько было интересных кружков, клубов и ансамблей, конкурсов и концертов в домах и дворцах творчества, в школах музыкальных и обыкновенных.
Но стоило начаться лету, как в Электростали становилось невыносимо: в парочке рукотворных прудов вода для купания слишком грязная, лес - болотистый и чересчур маленький (почти сразу переходил в кладбище), а воздух был пыльным и душным.
Я очень жалела тех детей, что днями напролет играли в скучном дворе. Меня эта участь не постигала - родители делали все, чтобы вывезти меня из города в чистое и красивое место.
В мои пять лет мы с мамой провели все лето в селе Бабино под Дивеево; в шесть - в городке Уржуме на реке Уржумке (под Вяткой); в семь - меня сдали на попечение друзьям из Троицка; а в восемь - в восемь мы впервые с родителями оказались в Звенигороде. Туда недавно переехала знакомая семья; папа и мама там были врачами, и в честь того городские власти выделили им в Звенигороде пустующий участок под строительство дома. И дальше шесть прекрасных лет, ЛЕТОМ, родители снимали там дачу.
Звенигород!
Зимой, наоборот, в городке было скучновато: слишком провинциальными и доморощенными были школы и кружки, слишком скудным казался мне выбор занятий. Зато летом была благодать: леса, поля, холмы, чистая речка, старинная церковь и монастырь, центр города (за ним был спальный район), а через мост - Посад, весь из деревянных и кирпичных одноэтажных домов, изб и коттеджей-хором, с высокими деревьями вдоль дороги, и курицами у деревянных заборчиков.
На Посаде мы дачу и снимали. Верандочку и комнату в небольшом зеленом домике. Вход и кухня были общими с хозяйкой, Елизаветой Алексеевной; а между ее спальней и комнатой, где располагалась я - не было двери, только занавеска. По этой причине дача была дешевле остальных (где хозяева и дачники существовали совершенно автономно), а родители потихоньку шутили, что скидка у нас - за тяжелый нрав одинокой женщины.
Иногда мы приезжали туда на пару дней весной: Елизавета Алексеевна выделяла нам две-три грядки в своем огороде, где мама сажала мокровку, лук, свеклу (Как же я не любила потом эти грядки пропалывать!).
Лето же начиналось именно с переезда на дачу, в первых числах июня. И конец его знаменовал переезд обратно в Электросталь, 2-3, а то и 4 сентября, когда небольшой грузовичок увозил нас вместе со скарбом из райского места.
На свежем воздухе.
Это был мамин девиз - дышать свежим воздухом, гулять на свежем воздухе, читать на свежем воздухе, играть на свежем воздухе. Только не в комнате, не на веранде, не в доме у друзей. «Идите на улицу!», «Не сидите в духоте», и «Пойди читать на скамейку». Скамейка, кстати, была хороша: покрашена она была в темно-зеленый холодный цвет и стояла меж двумя большими липами так, что вид открывался на кусты пионов и резные наличники дома, и справа, совсем рядом, была калитка - чтобы не пропустить ни одного гостя.
В Звенигороде жила моя лучшая подружка Маша. Ее родители (те самые врачи) медленно обустраивали участок. Установили на нем готовый летний домик и принялись за строительство большого, двухэтажного дома. Стройка стала для нас излюбленным местом игр.
В горах песка из котлована мы строили города, из сероватой глины лепили всяких фигурок и сушили их потом на солнце.
По бетонным блокам для фундамента мы прокладывали маршруты для пластмассовых прыгающих лягушек и втроем (с младшим Машиным братом Ильей) устраивали захватывающие соревнования лягушек-путешествениц.
Среди штабелей кирпича мы выкладывали кирпичные же дорожки, между двумя штабелями устроили домик с крышей из палок и сена, а потом рисовали карту участка: чтобы легко было спрятаться от врага.
Домики мы возводили еще несколько раз - между забором и единственным деревом на участке - старой ивой. Самым «кайфом» было сварить на костре гречку, или запечь картошку, обильно сдобрить все кетчупом, забраться с друзьями в домик и, по очереди передавая друг другу котелок, пытаться захватить ложкой побольше еды… и всю ее прожевать до следующего раунда. А каждый прохожий считал своим долгом пожелать нам приятного аппетита (забор-то был редким и все было видно).
Из дощечек и щепок мы пытались выстругать корабли, населяли их проволочными человечками и киндерсюрпризными существами, а потом устраивали морские бои в бассейне у богатых соседей: Илья с двумя мальчишками соседей против наc с Машей - и мы, конечно, проигрывали.
Пасти козу - набившее оскомину словосочетание. Коза, кажется, Белка, была у Машиных родителей. А необходимость ее пасти частенько определяла наши игры и занятия. Коза эта была красавицей в пестрой шубке, да еще и с серьгами из ушей. Увы, сколь она была красива, столь же глупа и ленива. Стоило нам углубиться в чтение или рисование, как она с интересом и аппетитом начинала жевать бумагу. Как только мы начинали играть в бадминтон или мяч, как она предпринимала отчаянные попытки сжевать воланчик. Чтобы заставить ее обратить внимание на траву, приходилось рвать траву руками и самим скармливать ее козе!
Иногда мы шли пасти ее на холмах, что спускались плавными круглыми боками к реке. И наперегонки с козой лакомились полевой земляникой. Нужно было ползти по холму, лучше всего снизу вверх, проводя рукой по листьям и перебирая травинки, чтобы найти крупные, сочные ягодки, крепко-крепко ухватившиеся на плодоножку. А потом, добравшись до самого верха, можно было лечь на бок, и стремительно скатиться под горку - аж дух захватывало.
Москва-река в тех краях еще чистая. Мы ходили купаться на один и тот же пляж. Маленькая заводь под песчаным обрывчиком, где вечно находились любители сделать запруду и пустить из нее водопад. Ровный луг с мелкой зеленой травкой - идеальная площадка для игры в кружок в волейбол: чтобы разогреться перед купанием (мамино требование) и для согрева после него. А еще можно было совершать заплывы по течению. Маленький - до очередного заливчика за глубокой «черной дырой». И большой - предварительно проделав небольшой путь назад до спуска в воду.
Прямо напротив пляжа, на холме на другом берегу реки стоял Саввино-Сторожевский монастырь. Обыкновенно по воскресеньям мы ходили в церковь на городке в центр города, для которой Андрей Рублев когда то написал Нерукотворного Спаса. Но в день преподобного Саввы полагалось идти монастырь, для чего пешком нужно было проделать огромный крюк: от дома до моста, через мост, и обратно по другой стороне до монастыря. Но иногда, если стояла хорошая погода, мы утром переходили реку вброд и быстренько, по прямой, добирались до монастыря. Каждый раз это было немножко страшно и очень приятно.
Но даже со всеми вышеперечисленными приятностями лето не было бы таким насыщенным, каким оно становилось благодаря летнему лагерю от Московской школы «Ковчег». Эта экспериментальная школа, где вместе учатся дети обычные и дети с разными отклонениями, где учителя не кричат на детей и стол директора стоит прямо в коридоре, устраивала не менее экспериментальный лагерь. Школа арендовала один из флигелей на огромной полузапущенной территории бывшего пионерлагеря. Отдыхать туда приезжали и учителя этой школы, и ученики, и их родители. Нам повезло - мы познакомились с ковчежцами и целые дни проводили в лагере, участвуя во всех мероприятиях.
На школьном автобусе мы ездили на экскурсии (например, на Бородинское поле и в Новый Иерусалим).
Веселой гурьбой ходили за грибами, а потом вместе со всеми ели вкуснейший грибной суп.
Среди серых от старости деревянных скульптур - божков и коньков в древне-славянском стиле - мы участвовали в съемке фильма про Крещение Руси (мне даже довелось исполнить роль княгини Ольги).
Целыми часами мы играли с настольный теннис (единственный стол стоял в вестибюле лагеря). Один-на-один, два-на-два, в солнышко; с ровесниками и взрослыми, с новичками и профи, много-много партий подряд.
В дождливые дни мы усаживались за широкие столы и рисовали, лепили, мастерили кукол под руководством умелых и талантливых взрослых.
И чуть ли не каждую неделю устраивались вечера. То со спектаклем, который дети поставили и отрепетировали всего за один день; то танцы под «живую музыку» преподавателей музыки. Иногда поводом служил чей-нибудь день рожденья, а иногда концерт устраивали просто так. Кто-то пел, музыканты из ансамбля старинной музыки «Мадригал» играли дуэты и трио на скрипке, гитаре и блок-флейте, девочка-даун изумительно читала стихотворения в прозе Тургенева, а мы с Машей дуэтом выводили простенькие старинные мелодии на блок-флейтах.
Блок-флейта.
В звенигородской жизни два занятия придавали ритм течению дней и недель. Каждое воскресенье мы шли в церковь на службу. Каждый день я доставала ноты и минут пятнадцать-двадцать разучивала на блок-флейте старинные, мелодии Вивальди, Баха и Моцарта. Каждый день вдвоем с Машей мы разучивали очередной дуэт. Почти каждый день мы приходили в лагерь и по очереди, а потом вместе, занимались с Юлианом Антониовичем Грамши, уже пожилым сыном Антонио Грамши (то был известный итальянский коммунист, погибший в тюрьме при Муссолини). Юлиан Антониович когда-то окончил консерваторию по классу гобоя, а теперь учил маленьких ковчежцев игре на блок-флейте, старинном прообразе флейты.
Об этом узнала мама в тот же день, что он первый раз провел в Звенигороде. И воспользовавшись удачным моментом, попросила его со мной позаниматься. Так - благодаря счастливому стечению обстоятельств и маминой сообразительности - исполнилась моя давняя мечта научиться играть на маленьком инструменте.
Юлиан Антониович подарил мне одну из своих флейт, беленькую пластмассовую Yamahu, и дал отксерить итальянский учебник для начинающих, с доброй сотней этюдов и пьесок. Спустя пару лет мы расширили репертуар с помощью его сына Антона, тоже прекрасного флейтиста: тот поделился с нами нотами английских народных песен. А еще позже благодаря ему же у меня оказалась подшивка кельтских напевов.
Постепенно на мундштуке флейточки появились надкусы (я не всегда правильно держала флейту); наши дуэты с Машей звучали все глаже; и до сих пор я могу наизусть сыграть несколько мелодий.
В Звенигороде же началось мое увлечение рисованием. Первый натюрморт, первый пейзаж, первые наброски с натуры (Маши и козы) - первый пленэр. Начало моей маленькой традиции - обязательного рисования летом в поездках.
Неужто уже набралось все двенадцать пунтков? А что же море? В 12 я провела в Евпатории с друзьями целых полтора месяца, научилась нырять и прыгать с вышки; в 14 мы поехали туда же с родителями. И с тех пор я часто бываю на море. Или велосипед? Одно время мы не слезали с велосипедов, исследуя улицы и переулки Посада. Занятия иностранными языками? Английские книжки я читала для удовольствия, а вот французские заставляла по часу в день читать мама. А в Евпатории я сама заступила на место учителя и в игровой форме занималась английским с детьми знакомых. А как же быть с черничными пирожками, которые мы жарили с мамой по рецепту из «Академии домашних волшебников»? А вишня? Мой любимый фрукт, которым мы лакомились наперегонки с папой, без которого лето не казалось летом…
Эта фотография - как квинтэссенция тех счастливых и беззаботных звенигородских лет.
Я, Маша, коза Белка, моя племянница Ира, яркое солнце, голубое небо, поле с густой травой, свежесть после купания.