ВОЗНИКНОВЕНИЕ УТОПИЧЕСКОГО СОЦИАЛИЗМА В РОССИИ.
П.Я. Мирошниченко
Часть 2.
СОЦИАЛЬНОЕ СОЗНАНИЕ ТРУДЯЩИХСЯ
В связи с ленинским высказыванием о том, что и стихийный бунт рабочих таил зачатки сознательности [2, т. 6, с. 29-30], Б. Ф. Поршнев отмечал, что даже самый стихийный бунт крестьянства заключал в себе семена атеизма и материализма (в том смысле, что бунтующие своими действиями отрицали устои "социальной программы" христианства: веру в божественность существующих порядков, покорность господам, презрение к материальным условиям жизни), идеи революции, отрицания крепостнической собственности, стремление к такому строю, который покончил бы с эксплуатацией и где вся власть перешла бы к народу [111, с. 217-225]. Б. Ф. Поршнев имеет при этом, в виду психологию восставших. Что же касается "мирных" периодов жизни крепостного люда, то бросается в глаза противоречивость его сознания: сочетание рассудка с предрассудками, элементов революционности и поразительной косности. И все же антифеодальная монолитность крестьянства, сходство условий жизни позволяют предположить наличие органической связи некоторых компонентов его социального сознания. Нельзя ли воссоздать интересующие нас психические комплексы последнего? Для этого, очевидно, необходимо изучить массовое сознание угнетенных, поскольку в борьбе с помещиками участвовала "вся масса крестьян" [2, т. 7, с. 194]. Как уже было сказано, глубокое понимание характера классовой борьбы народных масс невозможно без учета повсеместно усиливавшегося сопротивления требованиям феодалов. Чтобы ответить на вопрос, правомерно ли в этом видеть хотя бы зачаточную форму борьбы, необходимо изучить то, как в сознании самих масс взаимоотношения с феодалами в процессе производства были связаны с их протестом.
Слабая изученность истории духовной жизни народных масс объясняется главным образом скудостью исторических источников. Темные, безграмотные крестьяне не могли записывать свои мысли. Поэтому для изучения данного вопроса значительную ценность представляет фольклор, и прежде всего те его жанры, в которых в наибольшей степени могли отразиться реальные общественные интересы трудящихся. Речь идет об эпосе, исторических песнях и в особенности о пословицах и поговорках.
Чтобы лучше оценить значение паремиографии (так в фольклористике называют записи пословиц и поговорок) для выяснения затронутых в работе проблем, следует иметь в виду своеобразие миросозерцания народных масс эпохи феодализма, а также те функции, которые выполняли пословицы и поговорки в их жизни. В то время над сознанием не только народных масс, но и господствующих классов довлел опыт предков. В традициях, старине видели обоснование и порядков землевладения, и феодальных повинностей, и вообще взаимоотношений между людьми. Народные пословицы и поговорки являлись наиболее полным и всесторонним выражением и закреплением в устной форме тех традиций, которыми руководствовались массы в решении своих вопросов. В .И. Даль- глубокий знаток фольклора - видел в пословицах и поговорках своеобразную энциклопедию народной жизни, порожденную ею и необходимую для нее. Все, что было важно для его мирского и семейного быта, "народ - в этом можете быть уверены - разглядел и обсудил его кругом и со всех сторон, составил об этом устные приговоры свои... А чего нет в приговорах этих, то и в насущности до народа не доходило" [21, с. 29]. Так же, по существу, оценивает народные пословицы и советская фольклористика [120, с. 119; 140, с. 313, 314, 317].
Изучению сознания народных масс на материале паремиографии в период кризиса крепостничества благоприятствует то, что именно в 30-50-х годах XIX в. создаются научные, достаточно полные собрания русских, белорусских и украинских пословиц и поговорок, бытовавших в народе.
Важное преимущество паремиографии - отражение сознания трудящихся во всей его противоречивости. Не излагая сколько-нибудь обстоятельно примененную в данной работе методику использования фольклорных источников, заметим основное: во-первых, объектом исследования были все пословицы и поговорки, относящиеся к сюжетам и мотивам, необходимым для темы, и, во-вторых, паремиографический материал интерпретировался в свете марксистско-ленинского учения о базисе и надстройке на фоне уже изученных советской историографией процессов хозяйственной, социально-экономической, политической и духовной жизни трудящихся в связи со всеми другими доступными материалами. Ключом к пониманию социального сознания масс, и, прежде всего, тех его сторон, в которых находила свое отражение классовая борьба, является изучение представлений трудящихся о справедливости человеческих отношений [112, с. 310-311; 131, с. 155]. Правда - справедливость была главным лозунгом борьбы угнетенных уже со времен Киевской Руси.
Изучая представление масс о правде, мы выбирали, прежде всего, те пословицы и поговорки, в которых прямо говорится о ней. Вместе с тем, поскольку речь идет о крестьянском мироощущении, то естественно, что автор пытался раскрыть комплекс представлений о социальной гармонии с помощью тех пословиц и поговорок, которые содержат отношение народа к земле, труду, собственности, "миру", феодалу, властям, попу, царю, богу, отечеству.
На основании имеющихся материалов можно судить о том, что представления о правде возникли еще в условиях генезиса феодальных отношений и были порождением хозяйственного быта сельской общины и социальных противоречий, в которых та развивалась [112, с. 310-311].
Еще со времен глубокой старины понятие правды в сознании народных масс имело двойственное содержание - это, говоря современным языком, истина и справедливость. Что касается справедливости, интересующей нас в первую очередь, то можно заметить, что она обосновывалась тремя безусловными авторитетами сознания масс эпохи феодализма: старины, разума и бога (авторитет царя логически, с точки зрения масс, вытекал из авторитета бога, будучи одновременно реально-историческим подтверждением его). "Правда старше старосты" [21, с. 197], "Правда давнейша, як ми" [18, с. 3251, "Нового не запроводжай, старини держись" [33, с. 15; 18, с. 312]. В то же время трудящиеся связывали свою правду с разумом: "Правда- свет разума" [21, с. 195]. Вопрос о соотношении авторитета разума с авторитетом бога не возникал в сознании угнетенных (пословицы о мудрости как "страхе божьем" явно церковного происхождения). Вместе с тем правда народных масс всегда и безусловно освящалась всевышним: "Бог правду любит" [21, с. 188; 34, с. 8], "Вся неправда от лукавого" [21, с. 195].
Понимание крестьянством правды как истины и справедливости, а также обоснование ее стариной, разумом и богом позволяют лучше представить своеобразие миросозерцания трудящихся той эпохи. Разумеется, с современной точки зрения крестьянин знал очень немного, но эти знания включали все, от чего зависела его жизнь - от явлений космических до вопросов интимных отношений. Осознавалась прямая зависимость "хлебушка" на столе от "солнышка" в небе, картина окружающего мира была цельным комплексом представлений, объединяемых разумом и верой. Эта вера помогала объяснить все.
Определяющим фактором жизни крестьянина была природа, поэтому правда - это прежде всего истина природных явлений. Зима сменяется весной, дети рождаются, а старики умирают. Такова истина. Умирая, старики оставляют созданное ими добро и все "отечество" детям. Это правда-истина и в то же время - справедливость. Для крестьянина той эпохи наследование "отечества" детьми было таким же законом природы, как смерть и рождение. А высшую санкцию естественного течения событий видели в боге: "Бог правду любит". В несправедливости видели нарушение божественного порядка. В справедливость верили как в безусловную необходимость, столь же естественную, как необходимость пахать и сеять.
Социальная правда народных пословиц и поговорок периода кризиса крепостничества направлена против бар, богатеев и власть имущих: "Не в силе бог, а в правде" [21, с. 35], "Хто не звик правди поважати, той завжди ласий панувати" [33, с. 25], "Пани правдою кепкують, проте ж в світі панують" [там же], "Где суд, там и неправда"[21, с 172], "Когда деньги говорят, правда молчит" [21, с. 513]. Поэтому "Правда по миру ходит" [21, с. 199], "Правда ходит в лаптях, а неправда в кривых сапогах" [49, с. 337]. Совсем не встречаются пословицы и поговорки периода кризиса крепостничества, в которых правда отражала бы интересы бар, чиновников и богачей.
Основой жизни в представлениях крестьян была "мать-сыра земля", напоенная влагой и рождающая "жито" [21, с. 291; 34, с. 49]. Но "мать-сыра земля" кормит, если ее возделать трудом: "Не поле родит, а нивка" [21, с. 905]. Если проанализировать все пословицы и поговорки, выражающие крестьянское отношение к труду, то можно заметить, что в некоторых случаях они прямо противоположны по своему содержанию. В большей части из них труд - главное условие благополучия, богатства: "Праця робить багача" [18, с. 325], "Як робиш, то й матимеш" [33, с 193], "Кто рано встает, тому бог подает" [21, с. 508; 34, с. 177; 33, с. 219; 18, с. 285], "Поживешь счастливо, паши не лениво" [21, с. 56]. Прямо с этим связаны пословицы, осуждающие лень и лентяев. Но встречаются некоторые пословицы иного характера: "Дело не медведь, в лес не уйдет" [21, с. 502], "Дай боже, шоб пилось та їлось, а робота і на ум не йшла" [33, с. 51], "День в день, а топор в пень, смотрю не на работу, а на солнышко" [21, с. 503].
Столь различное отношение к труду может объясняться лишь историческим положением крестьянства: в первой группе пословиц речь идет, скорее всего, о работе на себя, а во второй - на барина: "Там ся ліниво працює, де пожитку не чує" [18, с 341], "На себя работа не барщина" [21, с. 513], "Барской работы не переработаешь" [21, с. 502; 33, с. 28]. Но дело не только в работе на барина. Ограбление крестьян крепостниками усиливалось по мере развития товарно-денежных и капиталистических отношений. Жизнь все больше убеждала крестьян, что богатство создается вовсе не собственным трудом. Оказывалось, что "деньга деньгу родит" [21, с. 158; 33, с. 32]. Отсюда пессимистический вывод: "От крестьянской работы не будешь богат, а будешь горбат" [21, с. 719].
Первичное и преобладающее в традиционном патриархальном сознании крестьянства представление о том, что собственный труд создает богатство, уважение к такому труду было органически связано с уважением к созданной им собственности: "Щоб лиха не знати, треба своїм плугом, та на своїм полі орати" [33, с. ЗО], "Живи всяк своим, добром да своим горбом!" [21, с. 625], "Хазяїна і бог любить" [33, с. 197].
В паремиографии рассматриваемого периода не встречается отрицание частной трудовой собственности. Уважение к ней проявлялось и в отношении к чужому достоянию: "Хто чужого не жаліє, той і свого не має" [33, с. 276], "На чужий коровай очей не роззівляй, а свій май" [48, с. 15; 33, с. 188; 21, с. 187; 34, с. 90], "Чужое добро впрок не идет" [21, с. 134; 22, с. 134; 33, с. 222]. Это соответствовало историческому положению патриархального крестьянина как неотделимой части целого - "мира". Интересы и права земледельца, порожденные его владением - пахотной землей, сенокосами, рыбными ловлями, неразрывно переплетались с интересами и правами соседа, всего "мира". Это и порождало сознание единства внутри соседской общины.
Крестьянин-одиночка вне общины бессилен: "Адзін і у кашы ня спор" [57, с. 1; 33, с. 119], "Веревка крепка с повивкою, а человек с помочью" [21,.с. 778], "Як роблять укупі, то не болить у пупі" [33, с. 210]. Сплоченность общины была необходима и в борьбе с враждебными социальными силами: "В согласном стаде волк не страшен" [21, с. 778; 33, с. 210], "Самолюб никому не люб" [21, с. 618]. Поэтому так важен сосед: "Нема більшої біди над лихі сусіди" [18, с. 305], "Не купи двора, купи соседа" [21, с. 772], "Близкий сосед лучше дальней родни" [там же]. Герой украинской народной думы, погибая в бурном море, дает обет: в случае спасения отца и мать почитать, старшего брата, как отца, уважать, а к близким соседям относиться, как к родным братьям [24, с. 129-130, 133].
Материальная взаимозависимость мирян, естественно, порождала соответствующие представления о безусловной важности совести: "Душа всего дороже" [21, с. 304], "С совестью не разминуться" [21, с. 306].
Сплоченный мир могуч и мудр: "Мир велик человек" [21, с. 404], мир не уступит и феодалу - "Що громада скаже, то й пан не поможе" [33, с. 209; 18, с. 235]. Мир сильнее местных властей: "Як тільки плюне - войта затопить" [18, с. 252]. И даже народный герой Устим Кармалюк, отправляясь за справедливостью, кланяется "всей громаде" [30, с. 689]. "Что мир порядил, то бог рассудил", поскольку "Глас народа - глас божий" [21, с. 404; 33, с. 210].
Вместе с тем паремиография 30-50-х годов XIX в. наглядно отражает нарастание критического отношения к миру, рождение индивидуализма: "Всякий за себе дбає" [33, с. 180], "Что мне до других, был бы я сыт" [21, с. 613], "Своя рубашка к телу ближе" [21, с. 609; 33, с. 189]..Представления о мудрости и могуществе мира сменялись иными: "Силен как вода, а глуп как дитя" [21, с. 406; 48, с. 225].
Соотношение столь противоположных оценок общинного коллективизма объясняется историей крестьянства той эпохи. Усиление феодального гнета, сочетавшегося с развитием товарно-денежных отношений, упадок традиционного натурального крестьянского хозяйства, тесно связанного с соседской общиной, обогащение одиночек, главным образом за счет мира, обусловливали разложение его. Характеризуя эволюцию пореформенного села, В. И. Ленин писал, что "индивидуализм сделался основой экономических отношений... между крестьянами" [2, т. 1, с. 263]. Такое развитие крестьянского сознания обозначилось еще до реформы.
Сознание крестьянина было ограничено пределами мира [1, т. 19, с 405], и понимание правды порождалось, прежде всего, жизнью общины. Поэтому представления крестьян о труде, собственности, отношениях, порожденных жизнью общины, образуют первичный комплекс представлений масс о справедливости.
В освещении внутриобщинных и личностных отношений правда трудящихся зачастую поражает богатством, глубиной, точностью и тонкостью не только чувств, но и мыслей. Этот комплекс норм человеческих взаимоотношений и составляет основу народного, крестьянского гуманизма, выражение того первобытного, инстинктивного демократизма крестьянства, о котором писал В. И. Ленин [2, т. 9, с. 357].
Главные интересы крестьян сосредоточивались в общине, но история властно втягивала их в сферу политических взаимоотношений с феодалом, феодальным государством, церковью, с соседними народами, завоевателями-поработителями. Политическую жизнь трудящиеся понимали исходя из своей правды, но этот вторичный комплекс представлений о ней гораздо сложнее и противоречивее.
Посягательства иноземных завоевателей на крестьянскую землю и волю приводили к тому, что весь первичный комплекс правды трудящихся порождал такой могучий фактор истории, как народный патриотизм - чувство любви к родной земле, к своему народу. Пословицы хорошо выразили природные чувства патриотизма: "Мила та сторона, где пупок резан" [21, с. 324]. Эти мысли отличаются глубоким чувством и задушевностью: "У сваім краі, як у раі" [34, с. 20], "С родной сторонки и ворона мила" [21, с. 324; 33, с. 182], "На чужой стороне и весна не красна" [21, с. 325]. И даже если на родине плохо, то все равно лучше, чем на чужбине: "За морем веселье, да чужое, а у нас горе, да свое" [там же]. Впечатляющими призывами к защите отечества были украинские и белорусские народные песни с их высоким представлением о славе не только отдельных героев, но и народа, защищавшего свою землю [52, с. 55-56; 14, , с. 183].
В различных исторических условиях патриотизм осознается массами по-разному. В отечественной истории он нередко проявлялся в борьбе против иноплеменных завоевателей. Но сущностью патриотизма трудящихся была защита родной матери-земли от притязаний сил, чуждых связанному с землей-кормилицей крестьянскому миру. Главной такой силой были феодалы. Их посягательства на землю и труд крестьянина выступали не в столь откровенной форме, как у иноплеменных завоевателей. К этому следует добавить, что бояре, помещики зачастую возглавляли борьбу против захватчиков-чужаков. Права феодалов освящались авторитетом религии и "хозяина" земли русской - царя. И все же посягательства феодалов на землю и труд в корне противоречили представлениям трудящихся о справедливости.
Вытекающий из первичного комплекса правды патриотизм трудящихся, независимо от степени осознания этого массами, в своей сущности был родствен их протесту против "своих" господ и всей системы крепостного гнета, представленной государственным аппаратом с чиновниками, армией, церковью.
Понятие "земля" на языке крестьянства всегда выступало как антитеза феодальной собственности, оно объединяло трудящихся в борьбе с угнетателями,- заключал Б. Ф. Поршнев [111, с. 310].
Угнетенные понимали, что имущество, богатство феодала создано крестьянским трудом: "Крестьянскими мозолями и бары сыто живут" [21, с. 718; 33, с. 27], "Коли б не хлоп, не віл, не було б панів" [33, с. 25; 18, с. 276], "Неволя волю одевает" [21, с. 828].
В фольклоре подчеркивались принудительный характер работы на барина и жесточайшая эксплуатация крепостного труда. В украинской народной песне на упрек попа крестьяне отвечают, что им некогда и помолиться:
Од неділі до неділі гонять молотити
Чоловіки молотити, жінки кужіль прясти,
Малі діти до тютюну, у папуші класті [30, с 722].
Гнет разорял крестьянина. "А вже наша Постолівка,- пелось в украинской народной песне,- обросла вербами, котрі мали по шість волів, то пішли з торбами" [52, с. 210].. И в русской народной песне говорилось о крепостной неволе: "Пропали наши головы за боярами, за ворами" [46, с. 414]. На языке господствующего класса слово "вор" означало не только похитителя чужой собственности, но и всякого мятежника против господствовавших порядков. Для протестующего же народа "воры" - бояре, феодалы, посягающие на имущество и труд крестьянина.
Паремиография отражает осознание массами не только противостояния бар и мужиков, но и определенную сплоченность внутри обоих лагерей: "Барин за барина, мужик за мужика" [21, с. 510; 33, с. 182].
Подобное осмысление крестьянством своих взаимоотношений с помещиками было связано с чувством ненависти к барину. Паремиографический материал позволяет уловить связь этой ненависти с примитивным народным гуманизмом трудящихся. Украинская поговорка противопоставляла барство человечности: "Чи пани, чи люди?" [33, с. 25], "Панів, як псів" [там же], "Што пан, то собака" [34, с. 189], "Скоромничают бары да собаки" [21, с. 42]. Поэтому "Хвали рожь в стогу, а барина в гробу" [21, с. 715; 33, с. 28]. Помещичьи имения - это проклятые гнезда врагов [30, с. 696]. Украинские крестьяне пели: "Ой, дай боже дощ, аби не мороз на панове сіно, щоб попелом сіло, на панів овес, щоб погнив увесь!" [52, с 236].
Трудящиеся хорошо видели враждебность чиновников, судейских: "З багатим не судися, а з дужим не борися" [33, с. 27; 34, с. 96], "Закон, что дышло...", "Где суд, там и неправда" [21, с. 172].
Участвуя помимо своей воли в политической жизни, народ сталкивался с царской властью и пытался осмыслить ее характер. Московские государи возглавляли борьбу народа против татар, немцев, шведов, французов. Расширение и углубление гнета были связаны с присвоением феодалами земель, которые ранее считались государственными. Монархи в общегосударственных интересах иногда в некоторой степени ограничивали эти захваты. Свою землю крестьянин осознавал как божью или государеву и, защищая ее от притязаний помещиков, пытался опираться на авторитет московского царя [137, с. 263].
Глеб Успенский справедливо отмечал, что и бессилие крестьянина перед деспотизмом могущественной природы, и опыт патриархального хозяйства, требовавшего сильной власти "большака", учили преклонению перед царской властью [130, с. 35-45]. Поэтому крестьяне связывали с ней поиски справедливости: "Где царь, тут и правда" [21, с. 245]. Такое отношение к монархии отражено и в народных песнях об Иване Грозном, Петре I.
Жизнь все чаще сталкивала народ с попами, церковью и заставляла переосмысливать важнейшие постулаты церковного вероучения. Уже широко распространенная и, казалось бы, лишенная политического значения пословица "До бога высоко, до царя далеко", в сущности, не соответствовала официальной доктрине об абсолютной власти, как бога, так и царя, и тем самым предполагала возможность критики и царских властей и господних пастырей. Отрицание официальной церкви начиналось с осуждения греховности попа, с которым крестьянин сталкивался на каждом шагу: "Попу да вору все впору" [21, с. 707], "Попівські очі, а панська кишеня" (никогда не насытишь.- П. М.) [33, с. 154]. В сознании трудящихся поп часто осмысливался в связи с барином как сила, враждебная народу: "Буде гарно на світі, як попу підсипать, а пана засипать" [33, с. 28]. Белинский в своем знаменитом письме к Гоголю обращал его внимание на широкое распространение в народе недоброжелательности к попу, насмешки над ним. Это характерно и для белорусского, и для украинского фольклора: "Нема дурнішого од попа: люди плачуть, а він співає" [33, с. 4].
Если иметь в виду сферу социальной психологии; то уже здесь можно проследить логическое начало того народного свободомыслия, которое таило атеистические тенденции. "Психологической сутью веры всегда оставалось принятие неких слов без малейшего противодействия" [ПО, с. 27]. От "греховности" попа крестьянский протест мог подняться до критики того, чему он учил: "Близко церкви, да далеко от бога" [21, с. 49]. С этим же связано и проявление критического отношения к церковным "святостям", например к иконе: "Годится - молиться, не годится - горшки накрывать". Белинский напомнил эту пословицу в своем письме к Гоголю, доказывая, что русский народ не столько религиозен, сколько суеверен. В. И. Даль приводит несколько более приемлемый для цензуры вариант [21, с. 78].
Разум угнетенных не умел объяснить мир без бога. Но поскольку бог трудящихся - это гарант справедливости, добра, совести, поскольку "Доброму бог помогает" [21, с. 35], то для человека, живущего по совести, по правде, бог - явление не чуждое, жестокое и тщеславное (в этих нравственных категориях разум трудящихся хорошо разбирался), а свое, разумное и нравственное.
В представлениях народных масс бог выглядел "старым хозяином", отцом-патриархом: "Господь бог старий господар" [18, с. 251; 33, с. 85]. Это хорошо выражено в украинской народной песне: "Сам господь бог за плужком ходить, пресвята діва їстоньки носить" [52, с. 424]. Б. Г. Литвак считает, что крестьянство под "мы" понимало и бога [91, с. 209]. Это не совсем так. Очевидно, у крестьянства имелся "свой" бог, у которого был крестьянский взгляд на добро и зло.
В народной песне легендарный повстанец Кармалюк, расправляясь с угнетателями, говорит: "За те мене бог не всудить і гріха не маю" [30, с. 684]. В этом плане интересна и белорусская народная сказка о великом грешнике, который много и страшно разбойничал. Бог отпустил его грехи, лишь, когда он убил войта, мучившего народ на барщине в первый день Великодня. За это великий грешник попал в рай [14, с. 274-275]. Все это свидетельствует, что крестьянское понимание бога, добра, греха существенно отличается от официальной религиозности. Главное достоинство верующего с точки зрения христианства - это покорность, кротость и смире-ние. Главный грех и доминирующее свойство сатаны - гордыня [112, с. 383]. Бог правды трудящихся - хороший хозяин. Его самого изображают иногда пахарем. Бог мог освящать ненависть к несправедливости и восстание против угнетателей.
Фольклорный материал о правде позволяет воссоздать и соответствующий общественный идеал. Практичное сознание крестьянства не придумывало его, а "помнило" в идеализированном прошлом. Это - мелкая свободная собственность, добрососедские взаимоотношения между людьми, "мирские" власти под покровом "доброго" царя - хозяина всей земли.
И отрицание феодальной эксплуатации, и примитивный общественный идеал отнюдь не были оторванной от жизни идиллией. Не случайно на подавление их была направлена вся духовная и материальная мощь феодального государства - религия, схоластическая наука и армия. С невероятной жестокостью истреблялись подчас десятки тысяч бунтарей, поднявшихся на борьбу против угнетения, и смелые одиночки, выражавшие высшие взлеты человеческой мысли.
Добро в понимании народа имело не созерцательный, а действенный, активный характер. Ему в фольклоре нередко противопоставляется сила зла: "Знает сила правду, да не любит сказывать" [21, с. 384]. Справедливость предполагает не примирение с этой силой, а безусловное отрицание ее: "Правда рогатиной торчит" [21, с. 198], "Правда груба, да богу люба" [49, с. 337; 34, с. 136], "Правда очі коле" [18, с. 325]. Она неподкупна, поэтому так распространена была пословица "Хлеб ешь, а правду режь" [22, с. 133; 18, с. 349; 34, с. 172]. Правда - это не только слова, но и дела, стремление к непреклонной борьбе до конца - "За совесть да за честь хоть голову снесть" [21, с. 306]. Она требует отваги: "Адважному і бог памагаець" [34, с, 120]. Героизм в борьбе за справедливость многократно воспет в народных песнях. В феодальном обществе ненависть к угнетателям была своеобразным выражением политического содержания правды неискушенного в политике народа, крестьянства прежде всего.
На первый взгляд может показаться, что крестьянство с присущими ему раздробленностью и отсутствием сознания своего единства в масштабах страны не может сохранить традиций борьбы с угнетателями. Однако В. И. Ленин подчеркивал, что "века крепостного гнета накопили горы ненависти, злобы" [2, т. 17, с. 210-211]. Это положение убедительно подтверждают материалы фольклора: "Бывали были и бояре волком выли" [21, с. 296]. Традиции ненависти и борьбы трудящихся с угнетателями сохранялись и передавались из поколения в поколение в народных песнях о Разине, Пугачеве [46, с. 383], в белорусских песнях [14, с. 183]. Особенно богато они представлены в исторических песнях украинского народа о предводителях народных восстаний конца XVI, XVII и XVIII вв. История в этих песнях переплеталась с современностью. Народ хорошо помнил о гайдамаках: "Ой ходімо, пане-брате,-в степ та в гайдамаки, та дамося, пане-брате, добре панам взнаки!" [52, с. 219]. Народ хранил память о борьбе повстанцев опрышков в Карпатах [52, с. 248]. "Чи знаєш ти, пане-брате, що будем діяти? Виріжемо песіх врагів, будем панувати!" [там же]. Герой песен, возникших в период кризиса крепостничества, Кармалюк, как бы повторяя призывы гайдамаков-колиив, обращается к народу: "Збирайтеся, козаченьки, беріть коли в руки, та й підемо панів бити за народні муки" [52, с 686], "Гнізда спалимо їх розпроклятії, а самих сих панів на рогатину!" [там же]. В сущности, это своеобразные устные прокламации с призывами к борьбе; они обосновывались опытом истории антифеодальной борьбы трудящихся, освещались славой выдающихся ее героев. В то же время песни по горячим следам событий популяризовали опыт современных восстаний: "У Києві вогонь горить - по цім боці душно; як убили Саливона - усім панам скушно" [52, с 722].
Таким образом, представления трудящихся о справедливости, естественно, порождали у них ненависть к угнетателям, поскольку последние посягали на священные для трудового люда землю, труд, собственность, поскольку они были "ворами". Патриотизм и ненависть народа к угнетателям - два могучих социально-психологических фактора в истории нашей родины. Они логически соединены в психологии народных масс трезвым осмыслением действительности. Таков вторичный комплекс правды трудящихся. Его нормы отражали феодальный гнет помещиков, власть самодержавно-бюрократического государственного аппарата, влияние религии и деятельность церкви, а также нередкие столкновения с внешними завоевателями. Диалектической сутью этого вторичного комплекса является отрицание социально-экономического и политического гнета во имя правды крестьянского "мира".
Корни представлений угнетенных о справедливости, как было сказано ранее, уходят в хозяйственные интересы крестьян-общинников. В органической связи с этим, выражая, главным образом, рассудок трудящихся, вопреки их предрассудкам, правда была духовным обоснованием, своеобразной программой и лозунгом классовой борьбы народных масс. Усиление поисков справедливости, жалоб на кривду - своеобразный показатель нарастания недовольства, ненависти и протеста народа. Такие исторические функции крестьянских поисков справедливости находят свое подтверждение и в ленинском отношении к ней. Готовя партию к революции, В. И. Ленин советовал пролетариям-марксистам, работавшим на селе, обращаться, прежде всего, к тем крестьянам, "которые ищут правды и не убоятся первой полицейской собаки" [2, т. 7, с. 198].
Иногда, характеризуя социальную психологию феодального крестьянства, исследователи обращают внимание, во-первых, на то, что основой основ ее является обычай, старина, и, во-вторых, на свойственный ей бунтарский дух [112, с. 311-312]. Может показаться, что второе противоречит первому, поскольку бунтарство выражало отрицание обычая, традиции. Но в том-то и дело, что бунт был проявлением отчаяния, чувства мести [2, т. 6, с. 30] и осознавался он массами, прежде всего как восстановление старины. Здесь мы сталкиваемся с диалектикой социального сознания крестьянства, которая была обусловлена его историческим положением в эпоху феодализма. Поскольку крепостной крестьянин выступал как хозяин, рутинность хозяйства предопределяла косность, традиционность его мышления. "Крестьянин повсюду является противником всяких крутых перемен",- писал К. Маркс [1, т. 19, с. 405]. Но поскольку крестьянин был эксплуатируемым, в нем таился протест против существующего порядка и бунтарство (а не склонность к сознательной политической борьбе). Косность, традиционность крепостного как хозяина обусловливали его мятежность как труженика и эксплуатируемого. Взрывная же сила бунтарства проявлялась в том случае, когда крестьянина лишали возможности быть хозяином.
Общественное сознание крепостных рассматриваемой эпохи было пестрым и противоречивым, но довольно четко выраженная классовая ориентация правды позволяет связывать ее с определенными социальными сила ми. Поскольку правда фольклора 30-50-х годов XIX в. выражала протест и против феодальной эксплуатации, и против разъедавшей общину "власти денег", она адекватно представляет сознание трудящихся масс крестьянства и низов промышленного населения. Вместе с тем отметим, что социальное единство антифеодальной правды было временным и таило в себе глубокие противоречия. Если протест против крепостной эксплуатации был обращен на внешний по отношению к крестьянской общине мир, то отрицание индивидуализма и эгоизма направлялось все больше внутрь общины - базиса правды. По мере развития капиталистических отношений эта тенденция неизбежно должна была усиливаться.
Своеобразие крестьянской правды эпохи феодализма заключается в том, что как социальный идеал она была устремлена в прошлое, и как таковая не развивалась. Росла ее критическая ориентация против феодальной, а затем даже, в какой-то мере, капиталистической эксплуатации; менялось крестьянское отношение к правде, понимание ее значения в жизни. Это определяет и соотношение правды с идеями выдающихся зачинателей революционно-демократической мысли и "крестьянского социализма" в России. Их настроениям и взглядам были созвучны уважение к работе, трудовой собственности, примитивный коллективизм, патриотизм, ненависть к угнетению. Но взгляды этих мыслителей развивались в направлении, прямо противоположном устремленности крестьянской массы в прошлое, к патриархальщине. Прогрессивное значение эволюции взглядов Герцена В. И. Ленин усматривал в том, что он "обратил свои взоры... к Интернационалу" [2, т. 21, с. 257].
(Продолжение следует)
Часть 2.
СОЦИАЛЬНОЕ СОЗНАНИЕ ТРУДЯЩИХСЯ
В связи с ленинским высказыванием о том, что и стихийный бунт рабочих таил зачатки сознательности [2, т. 6, с. 29-30], Б. Ф. Поршнев отмечал, что даже самый стихийный бунт крестьянства заключал в себе семена атеизма и материализма (в том смысле, что бунтующие своими действиями отрицали устои "социальной программы" христианства: веру в божественность существующих порядков, покорность господам, презрение к материальным условиям жизни), идеи революции, отрицания крепостнической собственности, стремление к такому строю, который покончил бы с эксплуатацией и где вся власть перешла бы к народу [111, с. 217-225]. Б. Ф. Поршнев имеет при этом, в виду психологию восставших. Что же касается "мирных" периодов жизни крепостного люда, то бросается в глаза противоречивость его сознания: сочетание рассудка с предрассудками, элементов революционности и поразительной косности. И все же антифеодальная монолитность крестьянства, сходство условий жизни позволяют предположить наличие органической связи некоторых компонентов его социального сознания. Нельзя ли воссоздать интересующие нас психические комплексы последнего? Для этого, очевидно, необходимо изучить массовое сознание угнетенных, поскольку в борьбе с помещиками участвовала "вся масса крестьян" [2, т. 7, с. 194]. Как уже было сказано, глубокое понимание характера классовой борьбы народных масс невозможно без учета повсеместно усиливавшегося сопротивления требованиям феодалов. Чтобы ответить на вопрос, правомерно ли в этом видеть хотя бы зачаточную форму борьбы, необходимо изучить то, как в сознании самих масс взаимоотношения с феодалами в процессе производства были связаны с их протестом.
Слабая изученность истории духовной жизни народных масс объясняется главным образом скудостью исторических источников. Темные, безграмотные крестьяне не могли записывать свои мысли. Поэтому для изучения данного вопроса значительную ценность представляет фольклор, и прежде всего те его жанры, в которых в наибольшей степени могли отразиться реальные общественные интересы трудящихся. Речь идет об эпосе, исторических песнях и в особенности о пословицах и поговорках.
Чтобы лучше оценить значение паремиографии (так в фольклористике называют записи пословиц и поговорок) для выяснения затронутых в работе проблем, следует иметь в виду своеобразие миросозерцания народных масс эпохи феодализма, а также те функции, которые выполняли пословицы и поговорки в их жизни. В то время над сознанием не только народных масс, но и господствующих классов довлел опыт предков. В традициях, старине видели обоснование и порядков землевладения, и феодальных повинностей, и вообще взаимоотношений между людьми. Народные пословицы и поговорки являлись наиболее полным и всесторонним выражением и закреплением в устной форме тех традиций, которыми руководствовались массы в решении своих вопросов. В .И. Даль- глубокий знаток фольклора - видел в пословицах и поговорках своеобразную энциклопедию народной жизни, порожденную ею и необходимую для нее. Все, что было важно для его мирского и семейного быта, "народ - в этом можете быть уверены - разглядел и обсудил его кругом и со всех сторон, составил об этом устные приговоры свои... А чего нет в приговорах этих, то и в насущности до народа не доходило" [21, с. 29]. Так же, по существу, оценивает народные пословицы и советская фольклористика [120, с. 119; 140, с. 313, 314, 317].
Изучению сознания народных масс на материале паремиографии в период кризиса крепостничества благоприятствует то, что именно в 30-50-х годах XIX в. создаются научные, достаточно полные собрания русских, белорусских и украинских пословиц и поговорок, бытовавших в народе.
Важное преимущество паремиографии - отражение сознания трудящихся во всей его противоречивости. Не излагая сколько-нибудь обстоятельно примененную в данной работе методику использования фольклорных источников, заметим основное: во-первых, объектом исследования были все пословицы и поговорки, относящиеся к сюжетам и мотивам, необходимым для темы, и, во-вторых, паремиографический материал интерпретировался в свете марксистско-ленинского учения о базисе и надстройке на фоне уже изученных советской историографией процессов хозяйственной, социально-экономической, политической и духовной жизни трудящихся в связи со всеми другими доступными материалами. Ключом к пониманию социального сознания масс, и, прежде всего, тех его сторон, в которых находила свое отражение классовая борьба, является изучение представлений трудящихся о справедливости человеческих отношений [112, с. 310-311; 131, с. 155]. Правда - справедливость была главным лозунгом борьбы угнетенных уже со времен Киевской Руси.
Изучая представление масс о правде, мы выбирали, прежде всего, те пословицы и поговорки, в которых прямо говорится о ней. Вместе с тем, поскольку речь идет о крестьянском мироощущении, то естественно, что автор пытался раскрыть комплекс представлений о социальной гармонии с помощью тех пословиц и поговорок, которые содержат отношение народа к земле, труду, собственности, "миру", феодалу, властям, попу, царю, богу, отечеству.
На основании имеющихся материалов можно судить о том, что представления о правде возникли еще в условиях генезиса феодальных отношений и были порождением хозяйственного быта сельской общины и социальных противоречий, в которых та развивалась [112, с. 310-311].
Еще со времен глубокой старины понятие правды в сознании народных масс имело двойственное содержание - это, говоря современным языком, истина и справедливость. Что касается справедливости, интересующей нас в первую очередь, то можно заметить, что она обосновывалась тремя безусловными авторитетами сознания масс эпохи феодализма: старины, разума и бога (авторитет царя логически, с точки зрения масс, вытекал из авторитета бога, будучи одновременно реально-историческим подтверждением его). "Правда старше старосты" [21, с. 197], "Правда давнейша, як ми" [18, с. 3251, "Нового не запроводжай, старини держись" [33, с. 15; 18, с. 312]. В то же время трудящиеся связывали свою правду с разумом: "Правда- свет разума" [21, с. 195]. Вопрос о соотношении авторитета разума с авторитетом бога не возникал в сознании угнетенных (пословицы о мудрости как "страхе божьем" явно церковного происхождения). Вместе с тем правда народных масс всегда и безусловно освящалась всевышним: "Бог правду любит" [21, с. 188; 34, с. 8], "Вся неправда от лукавого" [21, с. 195].
Понимание крестьянством правды как истины и справедливости, а также обоснование ее стариной, разумом и богом позволяют лучше представить своеобразие миросозерцания трудящихся той эпохи. Разумеется, с современной точки зрения крестьянин знал очень немного, но эти знания включали все, от чего зависела его жизнь - от явлений космических до вопросов интимных отношений. Осознавалась прямая зависимость "хлебушка" на столе от "солнышка" в небе, картина окружающего мира была цельным комплексом представлений, объединяемых разумом и верой. Эта вера помогала объяснить все.
Определяющим фактором жизни крестьянина была природа, поэтому правда - это прежде всего истина природных явлений. Зима сменяется весной, дети рождаются, а старики умирают. Такова истина. Умирая, старики оставляют созданное ими добро и все "отечество" детям. Это правда-истина и в то же время - справедливость. Для крестьянина той эпохи наследование "отечества" детьми было таким же законом природы, как смерть и рождение. А высшую санкцию естественного течения событий видели в боге: "Бог правду любит". В несправедливости видели нарушение божественного порядка. В справедливость верили как в безусловную необходимость, столь же естественную, как необходимость пахать и сеять.
Социальная правда народных пословиц и поговорок периода кризиса крепостничества направлена против бар, богатеев и власть имущих: "Не в силе бог, а в правде" [21, с. 35], "Хто не звик правди поважати, той завжди ласий панувати" [33, с. 25], "Пани правдою кепкують, проте ж в світі панують" [там же], "Где суд, там и неправда"[21, с 172], "Когда деньги говорят, правда молчит" [21, с. 513]. Поэтому "Правда по миру ходит" [21, с. 199], "Правда ходит в лаптях, а неправда в кривых сапогах" [49, с. 337]. Совсем не встречаются пословицы и поговорки периода кризиса крепостничества, в которых правда отражала бы интересы бар, чиновников и богачей.
Основой жизни в представлениях крестьян была "мать-сыра земля", напоенная влагой и рождающая "жито" [21, с. 291; 34, с. 49]. Но "мать-сыра земля" кормит, если ее возделать трудом: "Не поле родит, а нивка" [21, с. 905]. Если проанализировать все пословицы и поговорки, выражающие крестьянское отношение к труду, то можно заметить, что в некоторых случаях они прямо противоположны по своему содержанию. В большей части из них труд - главное условие благополучия, богатства: "Праця робить багача" [18, с. 325], "Як робиш, то й матимеш" [33, с 193], "Кто рано встает, тому бог подает" [21, с. 508; 34, с. 177; 33, с. 219; 18, с. 285], "Поживешь счастливо, паши не лениво" [21, с. 56]. Прямо с этим связаны пословицы, осуждающие лень и лентяев. Но встречаются некоторые пословицы иного характера: "Дело не медведь, в лес не уйдет" [21, с. 502], "Дай боже, шоб пилось та їлось, а робота і на ум не йшла" [33, с. 51], "День в день, а топор в пень, смотрю не на работу, а на солнышко" [21, с. 503].
Столь различное отношение к труду может объясняться лишь историческим положением крестьянства: в первой группе пословиц речь идет, скорее всего, о работе на себя, а во второй - на барина: "Там ся ліниво працює, де пожитку не чує" [18, с 341], "На себя работа не барщина" [21, с. 513], "Барской работы не переработаешь" [21, с. 502; 33, с. 28]. Но дело не только в работе на барина. Ограбление крестьян крепостниками усиливалось по мере развития товарно-денежных и капиталистических отношений. Жизнь все больше убеждала крестьян, что богатство создается вовсе не собственным трудом. Оказывалось, что "деньга деньгу родит" [21, с. 158; 33, с. 32]. Отсюда пессимистический вывод: "От крестьянской работы не будешь богат, а будешь горбат" [21, с. 719].
Первичное и преобладающее в традиционном патриархальном сознании крестьянства представление о том, что собственный труд создает богатство, уважение к такому труду было органически связано с уважением к созданной им собственности: "Щоб лиха не знати, треба своїм плугом, та на своїм полі орати" [33, с. ЗО], "Живи всяк своим, добром да своим горбом!" [21, с. 625], "Хазяїна і бог любить" [33, с. 197].
В паремиографии рассматриваемого периода не встречается отрицание частной трудовой собственности. Уважение к ней проявлялось и в отношении к чужому достоянию: "Хто чужого не жаліє, той і свого не має" [33, с. 276], "На чужий коровай очей не роззівляй, а свій май" [48, с. 15; 33, с. 188; 21, с. 187; 34, с. 90], "Чужое добро впрок не идет" [21, с. 134; 22, с. 134; 33, с. 222]. Это соответствовало историческому положению патриархального крестьянина как неотделимой части целого - "мира". Интересы и права земледельца, порожденные его владением - пахотной землей, сенокосами, рыбными ловлями, неразрывно переплетались с интересами и правами соседа, всего "мира". Это и порождало сознание единства внутри соседской общины.
Крестьянин-одиночка вне общины бессилен: "Адзін і у кашы ня спор" [57, с. 1; 33, с. 119], "Веревка крепка с повивкою, а человек с помочью" [21,.с. 778], "Як роблять укупі, то не болить у пупі" [33, с. 210]. Сплоченность общины была необходима и в борьбе с враждебными социальными силами: "В согласном стаде волк не страшен" [21, с. 778; 33, с. 210], "Самолюб никому не люб" [21, с. 618]. Поэтому так важен сосед: "Нема більшої біди над лихі сусіди" [18, с. 305], "Не купи двора, купи соседа" [21, с. 772], "Близкий сосед лучше дальней родни" [там же]. Герой украинской народной думы, погибая в бурном море, дает обет: в случае спасения отца и мать почитать, старшего брата, как отца, уважать, а к близким соседям относиться, как к родным братьям [24, с. 129-130, 133].
Материальная взаимозависимость мирян, естественно, порождала соответствующие представления о безусловной важности совести: "Душа всего дороже" [21, с. 304], "С совестью не разминуться" [21, с. 306].
Сплоченный мир могуч и мудр: "Мир велик человек" [21, с. 404], мир не уступит и феодалу - "Що громада скаже, то й пан не поможе" [33, с. 209; 18, с. 235]. Мир сильнее местных властей: "Як тільки плюне - войта затопить" [18, с. 252]. И даже народный герой Устим Кармалюк, отправляясь за справедливостью, кланяется "всей громаде" [30, с. 689]. "Что мир порядил, то бог рассудил", поскольку "Глас народа - глас божий" [21, с. 404; 33, с. 210].
Вместе с тем паремиография 30-50-х годов XIX в. наглядно отражает нарастание критического отношения к миру, рождение индивидуализма: "Всякий за себе дбає" [33, с. 180], "Что мне до других, был бы я сыт" [21, с. 613], "Своя рубашка к телу ближе" [21, с. 609; 33, с. 189]..Представления о мудрости и могуществе мира сменялись иными: "Силен как вода, а глуп как дитя" [21, с. 406; 48, с. 225].
Соотношение столь противоположных оценок общинного коллективизма объясняется историей крестьянства той эпохи. Усиление феодального гнета, сочетавшегося с развитием товарно-денежных отношений, упадок традиционного натурального крестьянского хозяйства, тесно связанного с соседской общиной, обогащение одиночек, главным образом за счет мира, обусловливали разложение его. Характеризуя эволюцию пореформенного села, В. И. Ленин писал, что "индивидуализм сделался основой экономических отношений... между крестьянами" [2, т. 1, с. 263]. Такое развитие крестьянского сознания обозначилось еще до реформы.
Сознание крестьянина было ограничено пределами мира [1, т. 19, с 405], и понимание правды порождалось, прежде всего, жизнью общины. Поэтому представления крестьян о труде, собственности, отношениях, порожденных жизнью общины, образуют первичный комплекс представлений масс о справедливости.
В освещении внутриобщинных и личностных отношений правда трудящихся зачастую поражает богатством, глубиной, точностью и тонкостью не только чувств, но и мыслей. Этот комплекс норм человеческих взаимоотношений и составляет основу народного, крестьянского гуманизма, выражение того первобытного, инстинктивного демократизма крестьянства, о котором писал В. И. Ленин [2, т. 9, с. 357].
Главные интересы крестьян сосредоточивались в общине, но история властно втягивала их в сферу политических взаимоотношений с феодалом, феодальным государством, церковью, с соседними народами, завоевателями-поработителями. Политическую жизнь трудящиеся понимали исходя из своей правды, но этот вторичный комплекс представлений о ней гораздо сложнее и противоречивее.
Посягательства иноземных завоевателей на крестьянскую землю и волю приводили к тому, что весь первичный комплекс правды трудящихся порождал такой могучий фактор истории, как народный патриотизм - чувство любви к родной земле, к своему народу. Пословицы хорошо выразили природные чувства патриотизма: "Мила та сторона, где пупок резан" [21, с. 324]. Эти мысли отличаются глубоким чувством и задушевностью: "У сваім краі, як у раі" [34, с. 20], "С родной сторонки и ворона мила" [21, с. 324; 33, с. 182], "На чужой стороне и весна не красна" [21, с. 325]. И даже если на родине плохо, то все равно лучше, чем на чужбине: "За морем веселье, да чужое, а у нас горе, да свое" [там же]. Впечатляющими призывами к защите отечества были украинские и белорусские народные песни с их высоким представлением о славе не только отдельных героев, но и народа, защищавшего свою землю [52, с. 55-56; 14, , с. 183].
В различных исторических условиях патриотизм осознается массами по-разному. В отечественной истории он нередко проявлялся в борьбе против иноплеменных завоевателей. Но сущностью патриотизма трудящихся была защита родной матери-земли от притязаний сил, чуждых связанному с землей-кормилицей крестьянскому миру. Главной такой силой были феодалы. Их посягательства на землю и труд крестьянина выступали не в столь откровенной форме, как у иноплеменных завоевателей. К этому следует добавить, что бояре, помещики зачастую возглавляли борьбу против захватчиков-чужаков. Права феодалов освящались авторитетом религии и "хозяина" земли русской - царя. И все же посягательства феодалов на землю и труд в корне противоречили представлениям трудящихся о справедливости.
Вытекающий из первичного комплекса правды патриотизм трудящихся, независимо от степени осознания этого массами, в своей сущности был родствен их протесту против "своих" господ и всей системы крепостного гнета, представленной государственным аппаратом с чиновниками, армией, церковью.
Понятие "земля" на языке крестьянства всегда выступало как антитеза феодальной собственности, оно объединяло трудящихся в борьбе с угнетателями,- заключал Б. Ф. Поршнев [111, с. 310].
Угнетенные понимали, что имущество, богатство феодала создано крестьянским трудом: "Крестьянскими мозолями и бары сыто живут" [21, с. 718; 33, с. 27], "Коли б не хлоп, не віл, не було б панів" [33, с. 25; 18, с. 276], "Неволя волю одевает" [21, с. 828].
В фольклоре подчеркивались принудительный характер работы на барина и жесточайшая эксплуатация крепостного труда. В украинской народной песне на упрек попа крестьяне отвечают, что им некогда и помолиться:
Од неділі до неділі гонять молотити
Чоловіки молотити, жінки кужіль прясти,
Малі діти до тютюну, у папуші класті [30, с 722].
Гнет разорял крестьянина. "А вже наша Постолівка,- пелось в украинской народной песне,- обросла вербами, котрі мали по шість волів, то пішли з торбами" [52, с. 210].. И в русской народной песне говорилось о крепостной неволе: "Пропали наши головы за боярами, за ворами" [46, с. 414]. На языке господствующего класса слово "вор" означало не только похитителя чужой собственности, но и всякого мятежника против господствовавших порядков. Для протестующего же народа "воры" - бояре, феодалы, посягающие на имущество и труд крестьянина.
Паремиография отражает осознание массами не только противостояния бар и мужиков, но и определенную сплоченность внутри обоих лагерей: "Барин за барина, мужик за мужика" [21, с. 510; 33, с. 182].
Подобное осмысление крестьянством своих взаимоотношений с помещиками было связано с чувством ненависти к барину. Паремиографический материал позволяет уловить связь этой ненависти с примитивным народным гуманизмом трудящихся. Украинская поговорка противопоставляла барство человечности: "Чи пани, чи люди?" [33, с. 25], "Панів, як псів" [там же], "Што пан, то собака" [34, с. 189], "Скоромничают бары да собаки" [21, с. 42]. Поэтому "Хвали рожь в стогу, а барина в гробу" [21, с. 715; 33, с. 28]. Помещичьи имения - это проклятые гнезда врагов [30, с. 696]. Украинские крестьяне пели: "Ой, дай боже дощ, аби не мороз на панове сіно, щоб попелом сіло, на панів овес, щоб погнив увесь!" [52, с 236].
Трудящиеся хорошо видели враждебность чиновников, судейских: "З багатим не судися, а з дужим не борися" [33, с. 27; 34, с. 96], "Закон, что дышло...", "Где суд, там и неправда" [21, с. 172].
Участвуя помимо своей воли в политической жизни, народ сталкивался с царской властью и пытался осмыслить ее характер. Московские государи возглавляли борьбу народа против татар, немцев, шведов, французов. Расширение и углубление гнета были связаны с присвоением феодалами земель, которые ранее считались государственными. Монархи в общегосударственных интересах иногда в некоторой степени ограничивали эти захваты. Свою землю крестьянин осознавал как божью или государеву и, защищая ее от притязаний помещиков, пытался опираться на авторитет московского царя [137, с. 263].
Глеб Успенский справедливо отмечал, что и бессилие крестьянина перед деспотизмом могущественной природы, и опыт патриархального хозяйства, требовавшего сильной власти "большака", учили преклонению перед царской властью [130, с. 35-45]. Поэтому крестьяне связывали с ней поиски справедливости: "Где царь, тут и правда" [21, с. 245]. Такое отношение к монархии отражено и в народных песнях об Иване Грозном, Петре I.
Жизнь все чаще сталкивала народ с попами, церковью и заставляла переосмысливать важнейшие постулаты церковного вероучения. Уже широко распространенная и, казалось бы, лишенная политического значения пословица "До бога высоко, до царя далеко", в сущности, не соответствовала официальной доктрине об абсолютной власти, как бога, так и царя, и тем самым предполагала возможность критики и царских властей и господних пастырей. Отрицание официальной церкви начиналось с осуждения греховности попа, с которым крестьянин сталкивался на каждом шагу: "Попу да вору все впору" [21, с. 707], "Попівські очі, а панська кишеня" (никогда не насытишь.- П. М.) [33, с. 154]. В сознании трудящихся поп часто осмысливался в связи с барином как сила, враждебная народу: "Буде гарно на світі, як попу підсипать, а пана засипать" [33, с. 28]. Белинский в своем знаменитом письме к Гоголю обращал его внимание на широкое распространение в народе недоброжелательности к попу, насмешки над ним. Это характерно и для белорусского, и для украинского фольклора: "Нема дурнішого од попа: люди плачуть, а він співає" [33, с. 4].
Если иметь в виду сферу социальной психологии; то уже здесь можно проследить логическое начало того народного свободомыслия, которое таило атеистические тенденции. "Психологической сутью веры всегда оставалось принятие неких слов без малейшего противодействия" [ПО, с. 27]. От "греховности" попа крестьянский протест мог подняться до критики того, чему он учил: "Близко церкви, да далеко от бога" [21, с. 49]. С этим же связано и проявление критического отношения к церковным "святостям", например к иконе: "Годится - молиться, не годится - горшки накрывать". Белинский напомнил эту пословицу в своем письме к Гоголю, доказывая, что русский народ не столько религиозен, сколько суеверен. В. И. Даль приводит несколько более приемлемый для цензуры вариант [21, с. 78].
Разум угнетенных не умел объяснить мир без бога. Но поскольку бог трудящихся - это гарант справедливости, добра, совести, поскольку "Доброму бог помогает" [21, с. 35], то для человека, живущего по совести, по правде, бог - явление не чуждое, жестокое и тщеславное (в этих нравственных категориях разум трудящихся хорошо разбирался), а свое, разумное и нравственное.
В представлениях народных масс бог выглядел "старым хозяином", отцом-патриархом: "Господь бог старий господар" [18, с. 251; 33, с. 85]. Это хорошо выражено в украинской народной песне: "Сам господь бог за плужком ходить, пресвята діва їстоньки носить" [52, с. 424]. Б. Г. Литвак считает, что крестьянство под "мы" понимало и бога [91, с. 209]. Это не совсем так. Очевидно, у крестьянства имелся "свой" бог, у которого был крестьянский взгляд на добро и зло.
В народной песне легендарный повстанец Кармалюк, расправляясь с угнетателями, говорит: "За те мене бог не всудить і гріха не маю" [30, с. 684]. В этом плане интересна и белорусская народная сказка о великом грешнике, который много и страшно разбойничал. Бог отпустил его грехи, лишь, когда он убил войта, мучившего народ на барщине в первый день Великодня. За это великий грешник попал в рай [14, с. 274-275]. Все это свидетельствует, что крестьянское понимание бога, добра, греха существенно отличается от официальной религиозности. Главное достоинство верующего с точки зрения христианства - это покорность, кротость и смире-ние. Главный грех и доминирующее свойство сатаны - гордыня [112, с. 383]. Бог правды трудящихся - хороший хозяин. Его самого изображают иногда пахарем. Бог мог освящать ненависть к несправедливости и восстание против угнетателей.
Фольклорный материал о правде позволяет воссоздать и соответствующий общественный идеал. Практичное сознание крестьянства не придумывало его, а "помнило" в идеализированном прошлом. Это - мелкая свободная собственность, добрососедские взаимоотношения между людьми, "мирские" власти под покровом "доброго" царя - хозяина всей земли.
И отрицание феодальной эксплуатации, и примитивный общественный идеал отнюдь не были оторванной от жизни идиллией. Не случайно на подавление их была направлена вся духовная и материальная мощь феодального государства - религия, схоластическая наука и армия. С невероятной жестокостью истреблялись подчас десятки тысяч бунтарей, поднявшихся на борьбу против угнетения, и смелые одиночки, выражавшие высшие взлеты человеческой мысли.
Добро в понимании народа имело не созерцательный, а действенный, активный характер. Ему в фольклоре нередко противопоставляется сила зла: "Знает сила правду, да не любит сказывать" [21, с. 384]. Справедливость предполагает не примирение с этой силой, а безусловное отрицание ее: "Правда рогатиной торчит" [21, с. 198], "Правда груба, да богу люба" [49, с. 337; 34, с. 136], "Правда очі коле" [18, с. 325]. Она неподкупна, поэтому так распространена была пословица "Хлеб ешь, а правду режь" [22, с. 133; 18, с. 349; 34, с. 172]. Правда - это не только слова, но и дела, стремление к непреклонной борьбе до конца - "За совесть да за честь хоть голову снесть" [21, с. 306]. Она требует отваги: "Адважному і бог памагаець" [34, с, 120]. Героизм в борьбе за справедливость многократно воспет в народных песнях. В феодальном обществе ненависть к угнетателям была своеобразным выражением политического содержания правды неискушенного в политике народа, крестьянства прежде всего.
На первый взгляд может показаться, что крестьянство с присущими ему раздробленностью и отсутствием сознания своего единства в масштабах страны не может сохранить традиций борьбы с угнетателями. Однако В. И. Ленин подчеркивал, что "века крепостного гнета накопили горы ненависти, злобы" [2, т. 17, с. 210-211]. Это положение убедительно подтверждают материалы фольклора: "Бывали были и бояре волком выли" [21, с. 296]. Традиции ненависти и борьбы трудящихся с угнетателями сохранялись и передавались из поколения в поколение в народных песнях о Разине, Пугачеве [46, с. 383], в белорусских песнях [14, с. 183]. Особенно богато они представлены в исторических песнях украинского народа о предводителях народных восстаний конца XVI, XVII и XVIII вв. История в этих песнях переплеталась с современностью. Народ хорошо помнил о гайдамаках: "Ой ходімо, пане-брате,-в степ та в гайдамаки, та дамося, пане-брате, добре панам взнаки!" [52, с. 219]. Народ хранил память о борьбе повстанцев опрышков в Карпатах [52, с. 248]. "Чи знаєш ти, пане-брате, що будем діяти? Виріжемо песіх врагів, будем панувати!" [там же]. Герой песен, возникших в период кризиса крепостничества, Кармалюк, как бы повторяя призывы гайдамаков-колиив, обращается к народу: "Збирайтеся, козаченьки, беріть коли в руки, та й підемо панів бити за народні муки" [52, с 686], "Гнізда спалимо їх розпроклятії, а самих сих панів на рогатину!" [там же]. В сущности, это своеобразные устные прокламации с призывами к борьбе; они обосновывались опытом истории антифеодальной борьбы трудящихся, освещались славой выдающихся ее героев. В то же время песни по горячим следам событий популяризовали опыт современных восстаний: "У Києві вогонь горить - по цім боці душно; як убили Саливона - усім панам скушно" [52, с 722].
Таким образом, представления трудящихся о справедливости, естественно, порождали у них ненависть к угнетателям, поскольку последние посягали на священные для трудового люда землю, труд, собственность, поскольку они были "ворами". Патриотизм и ненависть народа к угнетателям - два могучих социально-психологических фактора в истории нашей родины. Они логически соединены в психологии народных масс трезвым осмыслением действительности. Таков вторичный комплекс правды трудящихся. Его нормы отражали феодальный гнет помещиков, власть самодержавно-бюрократического государственного аппарата, влияние религии и деятельность церкви, а также нередкие столкновения с внешними завоевателями. Диалектической сутью этого вторичного комплекса является отрицание социально-экономического и политического гнета во имя правды крестьянского "мира".
Корни представлений угнетенных о справедливости, как было сказано ранее, уходят в хозяйственные интересы крестьян-общинников. В органической связи с этим, выражая, главным образом, рассудок трудящихся, вопреки их предрассудкам, правда была духовным обоснованием, своеобразной программой и лозунгом классовой борьбы народных масс. Усиление поисков справедливости, жалоб на кривду - своеобразный показатель нарастания недовольства, ненависти и протеста народа. Такие исторические функции крестьянских поисков справедливости находят свое подтверждение и в ленинском отношении к ней. Готовя партию к революции, В. И. Ленин советовал пролетариям-марксистам, работавшим на селе, обращаться, прежде всего, к тем крестьянам, "которые ищут правды и не убоятся первой полицейской собаки" [2, т. 7, с. 198].
Иногда, характеризуя социальную психологию феодального крестьянства, исследователи обращают внимание, во-первых, на то, что основой основ ее является обычай, старина, и, во-вторых, на свойственный ей бунтарский дух [112, с. 311-312]. Может показаться, что второе противоречит первому, поскольку бунтарство выражало отрицание обычая, традиции. Но в том-то и дело, что бунт был проявлением отчаяния, чувства мести [2, т. 6, с. 30] и осознавался он массами, прежде всего как восстановление старины. Здесь мы сталкиваемся с диалектикой социального сознания крестьянства, которая была обусловлена его историческим положением в эпоху феодализма. Поскольку крепостной крестьянин выступал как хозяин, рутинность хозяйства предопределяла косность, традиционность его мышления. "Крестьянин повсюду является противником всяких крутых перемен",- писал К. Маркс [1, т. 19, с. 405]. Но поскольку крестьянин был эксплуатируемым, в нем таился протест против существующего порядка и бунтарство (а не склонность к сознательной политической борьбе). Косность, традиционность крепостного как хозяина обусловливали его мятежность как труженика и эксплуатируемого. Взрывная же сила бунтарства проявлялась в том случае, когда крестьянина лишали возможности быть хозяином.
Общественное сознание крепостных рассматриваемой эпохи было пестрым и противоречивым, но довольно четко выраженная классовая ориентация правды позволяет связывать ее с определенными социальными сила ми. Поскольку правда фольклора 30-50-х годов XIX в. выражала протест и против феодальной эксплуатации, и против разъедавшей общину "власти денег", она адекватно представляет сознание трудящихся масс крестьянства и низов промышленного населения. Вместе с тем отметим, что социальное единство антифеодальной правды было временным и таило в себе глубокие противоречия. Если протест против крепостной эксплуатации был обращен на внешний по отношению к крестьянской общине мир, то отрицание индивидуализма и эгоизма направлялось все больше внутрь общины - базиса правды. По мере развития капиталистических отношений эта тенденция неизбежно должна была усиливаться.
Своеобразие крестьянской правды эпохи феодализма заключается в том, что как социальный идеал она была устремлена в прошлое, и как таковая не развивалась. Росла ее критическая ориентация против феодальной, а затем даже, в какой-то мере, капиталистической эксплуатации; менялось крестьянское отношение к правде, понимание ее значения в жизни. Это определяет и соотношение правды с идеями выдающихся зачинателей революционно-демократической мысли и "крестьянского социализма" в России. Их настроениям и взглядам были созвучны уважение к работе, трудовой собственности, примитивный коллективизм, патриотизм, ненависть к угнетению. Но взгляды этих мыслителей развивались в направлении, прямо противоположном устремленности крестьянской массы в прошлое, к патриархальщине. Прогрессивное значение эволюции взглядов Герцена В. И. Ленин усматривал в том, что он "обратил свои взоры... к Интернационалу" [2, т. 21, с. 257].
(Продолжение следует)