НАРОДНЫЕ ИСТОКИ РЕВОЛЮЦИОННО-ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО СОЦИАЛИЗМА В РОССИИ-24
(ОТ КРЕСТЬЯНСКОЙ ПРАВДЫ К ГУМАНИЗМУ А.И. ГЕРЦЕНА, Н.П. ОГАРЕВА, В.Г. БЕЛИНСКОГО)
Глава 3-2. Эволюция общественной мысли Т.Г. Шевченко
Эволюция мировоззренческих основ картины мира поэта
Еще в дореволюционной литературе и в этом отношении были высказаны интересные наблюдения и соображения. И.Я. Франко отметил факт усиления внимания поэта на последнем этапе творчества к религиозным сюжетам. А.В. Луначарский усматривал в этом развитие Кобзарем революционных и "коммунистических" тенденций раннего христианства.
В современной литературе единства в понимании мировоззрения поэта нет, но доминирует представление, что он был атеистом, материалистом и даже диалектиком. Доказательству атеизма Шевченко посвящена монография И.С. Романченко (962), это же доказывается в известном обобщенном труде И.Д. Назаренко (844). Иногда доходят до курьезов. Н.И. Костомаров в программном документе Кирилло-Мефодиевского общества "Законе божьем" писал: "И выдумали отступники нового Бога, сильнейшего над всеми мелкими боженятами, этот бог по-французски назывался эгоизмом, или интерес, а по-немецки - я... И философы начали кричать: глупо веровать в сына Божия, нет ни рая, ни ада, все должны повиноваться эгоизму или интересу, или по-немецкому "я" (654, 154). Эти же мысли, но по-своему, выразил и Шевченко, вступивший в Кирилло-Мефодиевское общество. Защищая угнетенных от ученых, он язвительно писал о нелепостях" немецких философов: "Нема ні пекла, ані раю, немає вбога, тільки я та куций німець узловатий, а більш нікого!..." (483, 331). Как это ни удивительно, в этих стихах филолог В.Т. Шпак усмотрел доказательство борьбы поэта за материализм и атеизм против немецкого идеализма (1109, 102). Хотя, как хорошо известно, именно современный поэту "куций німець" Фейербах отрицал и ад, и рай во имя материализма и атеизма. Не говоря уже о том, что этим еще больше грешили немцы К. Маркс и Ф. Энгельс.
И.Д. Назаренко говорит о материализме Шевченко даже в характеристике его социологии (844, 226). Этот же автор утверждает, что Кобзарь "высказал гениальную догадку о единстве противоречий как законе развития" и был диалектиком (844, 226). Из всего этого логически делается заключение: философские взгляды Шевченко достигли уровня философских идей Герцена, Белинского, Чернышевского. Еще "логичнее" было бы поставить Шевченко выше Чернышевского, так как последний в социологии оставался все-таки идеалистом. Иногда даже распространяют на Шевченко слова Ленина о Герцене, который "стал в уровень с величайшими мыслителями своего времени", добавляя, что и Шевченко поднялся выше всех материалистов домарксова периода (844, 221, 226; 612, 18; 813, 194).
Никак не утеряли актуальности слова академика А.И. Белецкого: "Особенно легкомысленно освещается вопрос об атеизме Шевченко" (535, 18-20). "Нельзя утверждать, что Шевченко был последовательным атеистом, - писали в юбилейном издании своей книги о поэте А.И. Белецкий и А.И. Дейч (531, 85-86). А.И. Белецкий обоснованно возражал против изображения Кобзаря выдающимся мыслителем (535, 19).
Авторы, ставящие Шевченко-философа наряду с Герценом и Чернышевским, выше всех материалистов домарксова периода, грешат, прежде всего, неисторичностью в самом подходе к мировоззрению поэта, упуская из виду его развитие. Источники, сколько-нибудь полно отражающие мировоззрение поэта до конца 30-х годов, до появления первых, дошедших до нас его произведений, отсутствует. Однако естественно предположить, что картина мира, сложившаяся у Шевченко до 14 лет, представляла собою охарактеризованную выше стихийно-материалистическую в своей основе картину мира патриархального крестьянства, круг знаний которой объяснялся традицией, религией и личным разумом, здравым смыслом. То, что именно таково было начало и исходный материал философского развития Кобзаря, подтверждается всем дальнейшим его развитием.
Традиционность хорошо выражена в произведениях первого этапа творчества поэта (1838-1843 гг.). И для него характерно глубокое уважение к старикам как носителям традиций (483, 74). Беда его героини Катерины в том, что она ни отца, ни матери не слушала (483, 21). Благословляя гайдамаков на восстание, священник напоминал им славное прошлое Украины и горько упрекал: "Не в батька діти" (483, 104). Беды Украины поэт видел в том, что ее дети не следуют ее обычаям (483, 221-222). Однако еще в 1841 г. в своих раздумьях о "Гайдамаках" он сомневался в абсолютной верности традиционной истины "Хіба діди та батьки дурніші були?". "Нехай бачать сини і внуки, що батьки їх помилялися" (483, 142). Это то сомнение в традициях, которое характерно для народного вольнодумства с его ориентацией на логику личного разума. Своеобразным выражением традиционности поэта был его идеал "Гетьманщини святої" - от первых до последних стихотворений (483, 41, 48, 65, 211; 484, 98, 329, 404). Хотя в зените идейного развития Шевченко такой идеал стал отходить на второй план.
Едва ли может быть сомнение, что другим мировоззренческим авторитетом Шевченко в начале его философского развития была религия. Ошибки при рассмотрении религиозности Кобзаря отчасти объясняются стремлением отыскать у него философскую концепцию, которую подчас сочиняют из подобранных цитат. Сам Шевченко уже в 1857 г. записывал в дневнике: "Чувствую непреодолимую антипатию к философиям и эстетикам" (487, 50). Из авторов, серьезно изучавших философские взгляды Шевченко, кажется, только М.И. Новиков приводит это его высказывание. Однако, спасая философскую репутацию Кобзаря в глазах его просвещенных читателей, исследователь истолковывает эти слова как выражение антипатии к идеалистическим философиям и эстетикам. Хотя это вовсе не вытекает из цитируемого текста. А главное, все, написанное Шевченко, свидетельствует, что, в отличие от Герцена, Белинского, Чернышевского, он не испытывал необходимости в философии и никогда не пытался создавать свою философскую или религиозную концепцию.
Летом 1844 г. в "комедии" "Сон", негодуя из-за покорности масс богу и господам, поэт восклицал "Немає господа на небі" (483, 237). А в декабре того же года язвительно писал о тех образованных, которые вслед за немцами, отрицают бытие бога, рай и ад (483, 331). "Пребезуний в серці скаже, що бога немає", - пишет он через несколько дней (483, 341). Уже, возвращаясь из ссылки, в 1857 г., он записывал в дневнике: "Я был бы равнодушный, холодный атеист, если бы не верил в этого прекрасного бога" (487, 32).
Лучше всего эволюция религиозности поэта выражена, пожалуй, в его отношении к богу. На первом этапе творчества ясно видно характерное для патриархального крестьянства пантеистическое представление о божестве. Его герой обращается к любимой: "Молись тілько богу... А я серед степу помолюся зорям яснооким" (483, 56). "Ради великого бога и высокого неба, и широкого моря, - заклинал он всем святым для себя Г.Ф. Квитку-Соловьяненко (488, 13). "Ничего не может быть очаровательнее цветущей красавицы матери-природы. Под ее волшебным обаянием человек погружается сам в себя и видит бога на земле, - записывал он в дневнике уже на склоне своих лет (487, 19). Как и народ, поэт окрестьянивал бога. В 1848 г., уже в ссылке, он начинал одно из своих произведений: "У бога за дверима лежала сокира. (А бог тойді с Петром ходив по світу, та дива творив)" (484, 86).
Истинный бог поэта выступает в трех ипостасях. Во-первых, он всемогущий творец вселенной (484, 386; 487, 25, 65), во-вторых, он творец не только человека, но и человечности, и, как таковой, гарант божьей, "святой правды" (483, 223-224, 343); бог помогает добрым и карает неправых, - объяснял поэт детям в своем букваре уже в самом конце жизни (488, 370). Отсюда горячий призыв уже в 1857 г. "Молітесь богові одному, молітесь правді на землі" (484, 287). Бог, творец правды и добра, логично выступает у поэта и в третьей своей ипостаси - творца и вдохновителя "вечной гармонии" (487, 109), красоты - "божьей красы" (484, 300, 356), красоты "святой природы" (487, 19; 483, 210, 374) и красоты "божественного искусства" (487, 85).
Такое понимание сущности бога позволяет разобраться в сложных и, можно сказать, все более конфликтных взаимоотношениях поэта с богом. Истоки этой конфликтности отчасти в той же крестьянской религии - в гуманистическом убеждении, что не человек живет "ради бога", а бог в помощь человеку. Такой прагматизм "автоматически" включал личный разум с его анализом и оценками роли бога в действительности. Под влиянием передовой общественной мысли еще в 1845 г. поэт именно в еретическом разуме видел обоснование своей правды ("Еретик"). Чем глубже он вникал с точки зрения крестьянской правды, а затем и передовой общественной мысли, в общественные противоречия, тем острее становился вопрос: как бог (все более очеловечивавшийся и эстетизировавшийся в представлении поэта) мог допускать такое торжество кривды на земле. В октябре 1845 г. он спрашивал у господа ответа за порабощение масс: "За що закрив їх добрі очі і вольний розум окував" (483, 264). В соответствии с традициями крестьянского религиозного вольномыслия ("Господи, злізь, подивися") Кобзарь спрашивал: а может вседержитель подслеповат? (483, 242). "Встань же, боже, - взывал поэт - "Вскую будеш спати, од сліз наших одвертатись!" (483, 341, 343). Все более настоятельно мучили его сомнения: "І бог не знає, а може й знає, та мовчить" (484, 2), "гріхам великим потурає" (484, 33). Иль богу любо мордовать Украину? (484, 47). Горечь этих сомнений вылилась в 1848 г. стихами: "Шукаю бога, а нахожу таке, що цур йому й казать" (484, 175).
А.И. Белецкий имел все основания характеризовать зрелого поэта как богоборца (535, 20). С углублением общественной мысли поэта его богоборчество приобретало все более ясно выжженную социальную направленность. "Даєш ти, господи єдиний, сади панам в твоїм раю" (484, 242). "А може й сам на небеси смієшся, батечку, над нами та може радишся з панами, як править миром!" (484, 253). Еще в поэме "Кавказ" (1845 г.) поэт видел не только в христианской церкви, но и в христианской религии средство порабощения масс (483, 356). В декабре 1859 г. в обстановке революционной ситуации, призывая к восстанию, Шевченко проклинал и церковь, и церковного бога. "Брешуть боги, ті ідоли в чужих чертогах" (484, 379). А летом 1860 г. в связи с надеждами на революцию писал, что религия сковала и одурманила народ - "Багряницями закрито і розпятієм добито" (484, 369). А через несколько дней уточнил, что это вина церкви, византийского Саваофа, а не истинного бога (484, 398). Своего бога он призывал встать за простых, малых людей (484, 322), "щоб наша правда не пропала" (484, 323).
Конфликт Шевченко с богом дошел до грани полного разрыва, и все же поэт не мог без бога, по той же причине, по которой отлученный от церкви верил в бога гениальный Ш. Фурье - всевышний был единственным гарантом победы правды. Других гарантий очень трезвые при всем их воображении люди не видели. Такая логика рассуждений хорошо отражена в стихах Кобзаря, написанных за четыре часа до смерти. Спрашивая в мучительных сомнениях "Чи буде правда меж людьми?", поэт отвечал как пантеист: "Повинна буть, бо сонце стане і осквернену землю спалить" (484, 411). Здесь Кобзарь, развивая пантеистические тенденции крестьянской религии, на грани неверия в бога, хоть и верит в карающую правду солнца. Но ему нужен не только бог, но и религия, если не во имя бога-отца, то во имя Христа. В июне 1857 г. еще в ссылке поэт писал в дневнике, как церковь изуродовала "простую, прекрасную, светлую истину" христианства (487, 37-38). А в феврале 1858 г., уже в Новгороде, снова думал о разительном противоречии христианской церкви и Евангелия (487, 201). Эти раздумья помогают понять созданные в декабре 1857 г. "Неофиты", где он изображал Христа революционером (484, 281). Образ Христа-революционера получает дальнейшее развитие в условиях подъема революционной ситуации в октябре-ноябре 1859 г. в "Марие", где отражается вера поэта в то, что "правда божа встає вже, встала на землі" (484, 365). В своем "Букваре" Шевченко напоминал детям о распятом за правду и толковал слова его как клич к людям очиститься огнем и кровью (488, 372-373). В "Букваре" же поэт приводил и написанные еще в середине 40-х годов стихи из "Псалмов Давидовых", где наиболее ясно отражены его симпатии к братским взаимоотношениям людей на основе общей собственности.
Как видим, А.В. Луначарский резонно усматривал в повышении интереса Шевченко к религиозной тематике на последнем этапе его творчества выражение его революционности и социалистических тенденций. Надежды на революцию религиозного крестьянства естественно ориентировали Кобзаря, верившего в Христа как высшее выражение человеческой правды, на "истинное христианство". Эта логика раздумий поэта близка уже к логике атеиста Сен-Симона, пришедшего к необходимости "нового христианства", без которого не увлечь массы к социализму.
Богоборчество поэта, поиски соответствующего его правде истинного бога, истинного христианства - все это результаты активнейшей деятельности его личного разума, восходящего в своих истоках к стихийному материализму патриархального крестьянства - начальному моменту мировоззренческого развития поэта.
Как было показано, народное вольнодумство изучаемой эпохи, отбрасывая авторитет традиции, даже не расставшись полностью с религиозностью, обосновывало свои программы логикой личного разума. С этим мы встречаемся в творчестве Шевченко еще с конца 30-х годов. Этот его рационализм естественно порождал достаточно ясно выраженные материалистические тенденции. Он иронически писал о философе-мистике Г. Сковороде, верившем в связи души человеческой с небесными светилами (486, 18-19, 60-61). Читая эстетику гегельянца Либельта, Шевченко в 1857 г. осуждал автора за немецкий идеализм (487, 58). Но когда Либельт стал, "разумеется, осторожно", доказывать, что воля и сила духа не могут проявиться без материи, он "решительно похорошел" в глазах поэта (487, 60). Не стоит упускать из виду, что, продолжая мысль, поэт не сомневался в присутствии во всем всемогущего творца (487, 61). Такое признание ограничивало материализм Кобзаря. Но он не сомневался, что природа развивается в соответствии со "своими вечными, неизменными законами" и что восприятия человека природного происхождения (487, 64).
Уже неоднократно, достаточно доказательно отмечался материалистический подход поэта к теории познания. Он не сомневался, что впечатление и знание, и весь облик человека - результат воздействия на него окружающего мира.
В литературе установлено, что раздумья народного поэта и художника-реалиста о природе художественного творчества сталкивали его с идеалистической эстетикой и способствовали выработке материалистического миропонимания. В этом отношении показателен интерес поэта к естествознанию, характерный для передовой молодежи тех лет. Мариетта Шагинян отметила важность для формирования мировоззрения поэта его участия в научной экспедиции А.И. Бутова на Аральское море (1099, 233). М.И. Новиков обратил внимание на систематическое посещение поэтом лекций по физике проф. Ленца, по зоологии - проф. Куторги, по анатомии - проф. Буяльского, по геологии - проф. Роде, на глубокий интерес его к известному труду Гумбольдта "Космос или физическое описание мира". В ссылке поэт читал "Физику" Писаревского.
Фактов о развитии (стремлении) поэта к материализму не много, но они достаточно убедительно свидетельствуют, что характерные для народного вольнодумства рационалистические тенденции порождали довольно осознанную материалистическую позицию поэта.
Как уже отмечалось, некоторые считают поэта настоящим диалектиком. Доказательство тому усматривают в его революционности (844, 226). Однако желание революции и вера в ее созидательные возможности сами по себе не являются свидетельством диалектичности. Пример тому революционер по своим политическим взглядам и метафизик в теории познания Д. Фейербах. Если вместо подобных открытий "гениальных догадок" поэта серьезно подойти к вопросу, то можно заметить, что политическая революционность часто была основой и предпосылкой развития деятелей освободительного движения к диалектике. Революционность как бы таит в себе диалектичность. "Мы диалектику учили не по Гегелю, бряцанием боев она врывалась в стих". Что же касается диалектических тенденций миропонимания Шевченко, то здесь дело не только в его революционности. Принадлежность его к "дурной противоположности" общественной жизни обуславливала его предрасположенность к пониманию жизненных противоречий, к догадкам о преодолении их в борьбе. Таким образом, правомерно говорить лишь о наличии в миропонимании поэта диалектических тенденций.
Пытался ли поэт распространить материалистическое в своей основе миропонимание на объяснение общественной жизни? Такого осознанного стремления у поэта не было, как не было попытки создать свою философскую концепцию. Однако если присмотреться к некоторым его рассуждениям, то можно заметить, что он, подобно другим народным вольнодумцам его времени, объяснял историю идеалистически - как результат борьбы правды с ложью, просвещения с темнотой. Таково объяснение возникновения неравенства и власти угнетателей в стихотворении "Саул" уже в октябре 1860 г. (484, 404-405). Как и другие народные вольнодумцы, Шевченко видел в просвещении народа важнейшее условие его освобождения и развития страны. К концу жизни в просвещении, достижениях науки и техники он склонен был видеть не только могучее средство прогресса, но и решающую, все преодолевающую силу истории (487, 109). Однако наряду с таким просветительством у поэта встречаются и заметные материалистические тенденции - представления о труде как первом источнике силы и богатства страны. Показательно, что, задумавшись над причинами нищеты и грязи в Астрахани и других губернских городах, поэт склонялся к тому, что виною этому не национальный характер населения, а "политико-экономические пружины" (487, 96). К сожалению, эта очень интересная мысль поэта из-за отсутствия соответствующих фактов не поддается расшифровке.
Таким образом, рационализм поэта породил, хотя и ограниченное религиозностью, но материалистическое в своей основе понимание естественного мира. Что же касается его социологии, то она, как и у народных вольнодумцев, вырастала не столько из материалистических тенденций, сколько из идеала правды, справедливости.
Преобразование правды Шевченко в народное вольнодумство
В своих истоках правда поэта была правдой патриархального крестьянства. Это хорошо просматривается в его высказываниях не только первого, но и позднейших этапов творчества, когда он шагнул далеко за пределы патриархального сознания. Как было показано, крестьянство довольно ясно осознавало разницу своей и господской правды. И Шевченко с самого начала творчества осознанно представлял точку зрения "громады в сіряках" (зипунах) (483, 73). "Сірома Шевченко", - подписал он свое письмо к другу осенью 1842г. (488, 20). Осознавал он себя "мужицким поэтом" (488, 23).
Для Шевченко, как и для патриархального крестьянства, как и для народных вольнодумцев, правда - главное общественное условие нормальной жизни, а поскольку ее нет, это и лозунг, и идеал. Как и для широких масс патриархального крестьянства правда поэта на протяжении всего его творчества божественна (483, 211, 238, 324), божья (484, 233). "Молітесь богові одному, молітесь правді на землі, а більше на землі нікому не поклонітесь" (484, 287). В зените его идейного развития правда стала представлять не церковного, а "живого истинного бога" (483, 295), Христа-революционера (484, 365).
Вместе с тем, как и в сознании крестьянства, правда поэта (естественное порождение жизни) она выражает самые могучие и благодетельные силы природы - "солнце правди" (483, 256, 262, 327), "світоч правди" (483, 261). Правда должна восторжествовать, иначе солнце сожжет оскверненную землю (484, 411).
А смысл этой божьей правды очень прост, он в человечности, в человеческой доброте. "Де есть добрі люди, там і правда буде, - объяснял поэт детям, в подготовленном уже перед смертью букваре (488, 376).
Подосновой правды поэта, как и правды патриархального крестьянства, был патриотизм в его патриархально-крестьянском происхождении. И у поэта первая сфера формирования патриотизма - семья. Об этом свидетельствуют дошедшие до нас его письма конца 30-х годов к родным, на родину (488, 9, 10, 11). Получив в каторжной для него ссылке письмо от друга, он высшую степень признательности выражает словами: "Неначе батька рідного побачив або заговорив з сестрою на чужині" (488, 59). Самые дорогие для него воспоминания о родине это детство "под батьковской стрехою".
Вторая, более обширная сфера формирования патриотизма поэта - родная Кириловка, где прошло его детство (488, 10), "те найкращєє село... де мати повивала" (484, 131).
Представления о родном селе, его "громаде" в начале его творчества составляли основное содержание его представления о родной Украине - третьей сфере формирования и проявления его патриотизма. Они писал, например, в 1839 г. из далекого Санкт-Петербурга о "щирой правде" своей матери Украины (483, 51). "Мій краю прекрасний, розкошний, багатий" (484, 47). Много сказано им о красоте Украины (483, 239; 484, 131). Вместе с тем, еще в 1844 г. он писал: "Будь родина моя самая бедная, ничтожная на земле, и тогда бы она мне казалась краше Швейцарии и всех Италий" (488, 31). Поэтому мысли о судьбах родины - лейтмотив творчества поэта от "Реве та стогне Дніпр широкий" (первая строка первого дошедшего до нас стихотворения поэта) (483, 3) до последних его стихов (484, 424). Родина для него - святыня (483, 211), за нее надо жизнь отдать (483, 212), разбить сердце (483, 337), "Я так її, я так люблю мою Україну убогу, що проклену святого бога, за неї душу погублю" (484, 42).
Вместе с тем, эволюция патриотизма поэта начиналась, в соответствии с крестьянским патриотизмом, с недоверия ко всякому чужаку-иноплеменнику, начиная с поляка-католика и еврея (в "Гайдамаках").
Правде поэта, как и правде патриархального крестьянства, присуще убеждение в том, что труд - главное условие не только жизни, но и счастья человека. Это отражается во многих его произведениях, начиная с первых стихов, где "плугатар співає" (483, 6), где "Ідуть дівчата в поле жати, та, знай, співають ідучи" (483, 8). В зените своего идейного развития поэт выражал свой идеал мечтами матери о сыне - вольном, который с женою "на своїм веселім полі свою таки пшеницю жнуть" (484, 318). Свою деятельность поэт тоже представлял в образах крестьянского труда. "Орю свій переліг - убогу ниву! Та сію слово. Добрі жнива колись то будуть" (484, 402).
Такое представление о труде и в поэзии Шевченко было органически связано с присущим крестьянской правде уважением к трудовой собственности. Поэт воспевал труд на своем поле (484, 313), "В своїй хаті, своя й правда" (483, 330). Однако, не случайно выходец из экспроприированного крестьянства, защищая от феодалов крестьянскую собственность, певцом частной собственности и крестьянского богатства не стал - "Не дай боже в багатого і пить попросити" (483, 230). Осуждение эгоизма богатых было широко распространено и в массовом сознании крестьянства, но для правды этого сознания характерно глубокое уважение к хозяину. У правды поэта несколько иной акцент.
Для правды массового сознания крестьянства характерно уважение к соседу, добрососедство. С этим мы встречаемся и в правде поэта. Одно из горчайших его разочарований - в открытии бесчеловечности даже крестьянской бедноты, поджегшей из зависти хату соседей (484, 70). Примитивный гуманизм крестьянского добрососедства с самого начала творчества поэта проявлялся гуманизмом самой высокой пробы - человечностью во имя простых людей, угнетенных. Он воодушевлял его на протяжении всего творческого пути. "Схаменіться! будьте люди..!" (483, 330). За несколько месяцев до смерти свой идеал грядущего он выразил очень просто: "Буде син, і буде мати, і будуть люди на землі" (484, 400).
В начале творчества поэту было свойственно и характерное для патриархального крестьянства глубокое уважение к "громаде" как выразительнице общественного мнения ("люди кажуть") и вместе как организации "людей". С этим связан и его пиетет перед казачьей "громадой", запорожским "товариством" (483, 44, 133, 279; 484, 159). И в период революционной ситуации, призывая крестьянство к топору, он надеялся на "миры" и "громади" (484, 320).
Крестьянская по своему происхождению правда поэта на первом этапе его творчества преобразовалась в социальную программу, типичную для народного вольнодумства той эпохи. Хотя, прежде чем обосновать такой тезис, необходимо заметить, что в современном шевченковедении доминирует представление о том, что уже в период создания "Гайдамаков" (1839-1841 гг.) Шевченко был революционным демократом. Это доказывает и автор монографического исследования поэмы М. Гнатюк (593, 3, 14-15, 45). Автор едва ли не лучшей книги об исторических взглядах Кобзаря Ю.Д. Марголис резонно заметил, что в решении столь значительных вопросов необходимо руководствоваться какими-то критериями революционной демократичности поэта да и любого исторического деятеля. Сам он таким критерием считает защиту поэтом "идеи крестьянского восстания, направленного к уничтожению существующего строя и установлению народовластия" (807, 126-127). Но при таком подходе к революционным демократам пришлось бы причислить и Пугачева с его сподвижниками. Ю.Д. Марголис тоже считает Шевченко уже в "Гайдамаках" революционным демократом.
Чтобы разобраться в этом вопросе идейной эволюции поэта, следует сопоставить его социальную программу первого этапа творчества (1838-1843 гг.) с социальными программами уже охарактеризованных выше народных вольнодумцев, начиная с мировоззренческого их обоснования.
Как было уже показано, Шевченко, подобно народным вольнодумцам, отбрасывает авторитеты традиции и религии, обосновывая свою программу рационалистически. У Подшивалова стремление рационалистически и даже материалистически мотивировать свою социологию (природа создает всех людей равными) выражено даже яснее, чем у Шевченко.
Оценка действительности в самом начале творчества поэта была элементарно простой: некогда вольная, казаковавшая Украина бедствует - "нема правди" (483, 141). Единственная причина этой неправды в господстве чужаков - поляков-католиков и их пособников евреев, к ним присоединяются и "москали" - "поганці панують" (483, 41-42). Роль социальных противоречий среди украинцев поэт разглядел позднее. Иго чужаков-поляков он объяснял общечеловеческими их недостатками - завистью к хорошей жизни украинцев, а также происками католической церкви, ксендзов-иезуитов (483, 114-115).
И Подшивалов, и автор "Вестей о России" в оценке действительности гораздо лучше видели социальные антагонизмы. Шевченко в этом близок к своему земляку Олейничуку. Национальные и религиозные противоречия на Украине, особенно на Правобережье заслоняли противоречия классовые.
"Родимые пятна" крестьянской патриархальщины сказывались и на представлениях поэта о способах преобразования жизни. Склонность "плакать и молиться" вместо того, чтобы бороться, отражалась в его "Тризне" (1843 г.), где он искал "тайного ученья" побить гордящихся людей, и речью кроткой и смиренной смягчать народных палачей" (483, 206-207). С готовностью "тільки плакать, плакать, плакать" мы встречаемся даже в поэме "Кавказ" (1845 г.) (483, 323) и даже позднее (484, 18). Однако такие настроения поэта не были сильны и устойчивы. Крестьянская правда "рогатиной торчала", и она хорошо выражена в "Гайдамаках", где он воспевает восстание народа как главное средство его освобождения (и в этом его единомышленником был Олейничук).
Известно, что движение гайдамаков не было революционным, но поэт Шевченко оценивал его как революционер? В этом отношении показательна уже оценка движущих сил восстания поэтом. Его симпатии на стороне бедноты, но восстали все украинцы, в том числе и "козацьке панство", старшина, она и возглавила движение (483, 94-95).
Во имя чего восстали гайдамаки в изображении Шевченко? Ради православия. Поэтому вдохновителями восстания были православные попы (таковы были и крестьянские предания о "гайдаматчине"). Поэтому призыв к восстанию поэт вложил в уста благочинного (483, 103-І04).
Ради чего восстали гайдамаки, каковы в изображении поэта их общественные идеалы? Они в далеком прошлом "гетманщины святой". Автора в его убогой избушке посещают видения этого счастливого прошлого: "Пишними рядами виступають отамани, сотники з панами і гетьмани - всі в золоті..." (483, 74).
Главный герой поэмы батрак-сирота Ерема мечтает, как, вырезав поляков на Украине, он и такие как он добудут золото и долю (483, 90), говорит любимой девушке об освященном православии попами ноже: "Дасть він мені срібло-золото, дасть він мені славу; одягну тебе, обую, посажу, як паву..." (483, 89).Других идеалов в поэме нет. Поскольку крестьянские восстания "замахивались" на полное сокрушение феодальных порядков, в эпоху разложения крепостничества они таили в себе революционный заряд. Но только повстанцы, но и поэт в "Гайдамаках" еще не видел социальных противоречий как главной пружины движения. Это гораздо позднее осознал и он сам. В тексте 1841 г. и даже в "Кобзаре" 1860 г., характеризуя усмиренную Украину, он писал о внуках гайдамаков: "А онуки! Їм байдуже. Жито собі сіють" (481, 65; 482, 169). Лишь в самом конце жизни, стремясь усилить социальное звучание поэмы, Шевченко переработал последние слова: "Панам жито сіють" (483, 106).
Революционно-демократическая программа предполагает революционное восстание класса угнетенных против класса угнетателей во имя сокрушения господствующих общественных порядков и создания нового общества, новой социально-экономической формации. В "Гайдамаках" нет ни понимания социальных противоречий, ни понимания необходимости борьбы за создание нового общества. Поэма выражала бунтарство, а не революционность поэта. Он выше своих героев, видел их темноту, мечтал в отличие от них о братстве славянских народов (483, 72, 142). Но на этом этапе творчества и в общественных идеалах принципиально не отличался от народных вольнодумцев.
Глава 3-2. Эволюция общественной мысли Т.Г. Шевченко
Эволюция мировоззренческих основ картины мира поэта
Еще в дореволюционной литературе и в этом отношении были высказаны интересные наблюдения и соображения. И.Я. Франко отметил факт усиления внимания поэта на последнем этапе творчества к религиозным сюжетам. А.В. Луначарский усматривал в этом развитие Кобзарем революционных и "коммунистических" тенденций раннего христианства.
В современной литературе единства в понимании мировоззрения поэта нет, но доминирует представление, что он был атеистом, материалистом и даже диалектиком. Доказательству атеизма Шевченко посвящена монография И.С. Романченко (962), это же доказывается в известном обобщенном труде И.Д. Назаренко (844). Иногда доходят до курьезов. Н.И. Костомаров в программном документе Кирилло-Мефодиевского общества "Законе божьем" писал: "И выдумали отступники нового Бога, сильнейшего над всеми мелкими боженятами, этот бог по-французски назывался эгоизмом, или интерес, а по-немецки - я... И философы начали кричать: глупо веровать в сына Божия, нет ни рая, ни ада, все должны повиноваться эгоизму или интересу, или по-немецкому "я" (654, 154). Эти же мысли, но по-своему, выразил и Шевченко, вступивший в Кирилло-Мефодиевское общество. Защищая угнетенных от ученых, он язвительно писал о нелепостях" немецких философов: "Нема ні пекла, ані раю, немає вбога, тільки я та куций німець узловатий, а більш нікого!..." (483, 331). Как это ни удивительно, в этих стихах филолог В.Т. Шпак усмотрел доказательство борьбы поэта за материализм и атеизм против немецкого идеализма (1109, 102). Хотя, как хорошо известно, именно современный поэту "куций німець" Фейербах отрицал и ад, и рай во имя материализма и атеизма. Не говоря уже о том, что этим еще больше грешили немцы К. Маркс и Ф. Энгельс.
И.Д. Назаренко говорит о материализме Шевченко даже в характеристике его социологии (844, 226). Этот же автор утверждает, что Кобзарь "высказал гениальную догадку о единстве противоречий как законе развития" и был диалектиком (844, 226). Из всего этого логически делается заключение: философские взгляды Шевченко достигли уровня философских идей Герцена, Белинского, Чернышевского. Еще "логичнее" было бы поставить Шевченко выше Чернышевского, так как последний в социологии оставался все-таки идеалистом. Иногда даже распространяют на Шевченко слова Ленина о Герцене, который "стал в уровень с величайшими мыслителями своего времени", добавляя, что и Шевченко поднялся выше всех материалистов домарксова периода (844, 221, 226; 612, 18; 813, 194).
Никак не утеряли актуальности слова академика А.И. Белецкого: "Особенно легкомысленно освещается вопрос об атеизме Шевченко" (535, 18-20). "Нельзя утверждать, что Шевченко был последовательным атеистом, - писали в юбилейном издании своей книги о поэте А.И. Белецкий и А.И. Дейч (531, 85-86). А.И. Белецкий обоснованно возражал против изображения Кобзаря выдающимся мыслителем (535, 19).
Авторы, ставящие Шевченко-философа наряду с Герценом и Чернышевским, выше всех материалистов домарксова периода, грешат, прежде всего, неисторичностью в самом подходе к мировоззрению поэта, упуская из виду его развитие. Источники, сколько-нибудь полно отражающие мировоззрение поэта до конца 30-х годов, до появления первых, дошедших до нас его произведений, отсутствует. Однако естественно предположить, что картина мира, сложившаяся у Шевченко до 14 лет, представляла собою охарактеризованную выше стихийно-материалистическую в своей основе картину мира патриархального крестьянства, круг знаний которой объяснялся традицией, религией и личным разумом, здравым смыслом. То, что именно таково было начало и исходный материал философского развития Кобзаря, подтверждается всем дальнейшим его развитием.
Традиционность хорошо выражена в произведениях первого этапа творчества поэта (1838-1843 гг.). И для него характерно глубокое уважение к старикам как носителям традиций (483, 74). Беда его героини Катерины в том, что она ни отца, ни матери не слушала (483, 21). Благословляя гайдамаков на восстание, священник напоминал им славное прошлое Украины и горько упрекал: "Не в батька діти" (483, 104). Беды Украины поэт видел в том, что ее дети не следуют ее обычаям (483, 221-222). Однако еще в 1841 г. в своих раздумьях о "Гайдамаках" он сомневался в абсолютной верности традиционной истины "Хіба діди та батьки дурніші були?". "Нехай бачать сини і внуки, що батьки їх помилялися" (483, 142). Это то сомнение в традициях, которое характерно для народного вольнодумства с его ориентацией на логику личного разума. Своеобразным выражением традиционности поэта был его идеал "Гетьманщини святої" - от первых до последних стихотворений (483, 41, 48, 65, 211; 484, 98, 329, 404). Хотя в зените идейного развития Шевченко такой идеал стал отходить на второй план.
Едва ли может быть сомнение, что другим мировоззренческим авторитетом Шевченко в начале его философского развития была религия. Ошибки при рассмотрении религиозности Кобзаря отчасти объясняются стремлением отыскать у него философскую концепцию, которую подчас сочиняют из подобранных цитат. Сам Шевченко уже в 1857 г. записывал в дневнике: "Чувствую непреодолимую антипатию к философиям и эстетикам" (487, 50). Из авторов, серьезно изучавших философские взгляды Шевченко, кажется, только М.И. Новиков приводит это его высказывание. Однако, спасая философскую репутацию Кобзаря в глазах его просвещенных читателей, исследователь истолковывает эти слова как выражение антипатии к идеалистическим философиям и эстетикам. Хотя это вовсе не вытекает из цитируемого текста. А главное, все, написанное Шевченко, свидетельствует, что, в отличие от Герцена, Белинского, Чернышевского, он не испытывал необходимости в философии и никогда не пытался создавать свою философскую или религиозную концепцию.
Летом 1844 г. в "комедии" "Сон", негодуя из-за покорности масс богу и господам, поэт восклицал "Немає господа на небі" (483, 237). А в декабре того же года язвительно писал о тех образованных, которые вслед за немцами, отрицают бытие бога, рай и ад (483, 331). "Пребезуний в серці скаже, що бога немає", - пишет он через несколько дней (483, 341). Уже, возвращаясь из ссылки, в 1857 г., он записывал в дневнике: "Я был бы равнодушный, холодный атеист, если бы не верил в этого прекрасного бога" (487, 32).
Лучше всего эволюция религиозности поэта выражена, пожалуй, в его отношении к богу. На первом этапе творчества ясно видно характерное для патриархального крестьянства пантеистическое представление о божестве. Его герой обращается к любимой: "Молись тілько богу... А я серед степу помолюся зорям яснооким" (483, 56). "Ради великого бога и высокого неба, и широкого моря, - заклинал он всем святым для себя Г.Ф. Квитку-Соловьяненко (488, 13). "Ничего не может быть очаровательнее цветущей красавицы матери-природы. Под ее волшебным обаянием человек погружается сам в себя и видит бога на земле, - записывал он в дневнике уже на склоне своих лет (487, 19). Как и народ, поэт окрестьянивал бога. В 1848 г., уже в ссылке, он начинал одно из своих произведений: "У бога за дверима лежала сокира. (А бог тойді с Петром ходив по світу, та дива творив)" (484, 86).
Истинный бог поэта выступает в трех ипостасях. Во-первых, он всемогущий творец вселенной (484, 386; 487, 25, 65), во-вторых, он творец не только человека, но и человечности, и, как таковой, гарант божьей, "святой правды" (483, 223-224, 343); бог помогает добрым и карает неправых, - объяснял поэт детям в своем букваре уже в самом конце жизни (488, 370). Отсюда горячий призыв уже в 1857 г. "Молітесь богові одному, молітесь правді на землі" (484, 287). Бог, творец правды и добра, логично выступает у поэта и в третьей своей ипостаси - творца и вдохновителя "вечной гармонии" (487, 109), красоты - "божьей красы" (484, 300, 356), красоты "святой природы" (487, 19; 483, 210, 374) и красоты "божественного искусства" (487, 85).
Такое понимание сущности бога позволяет разобраться в сложных и, можно сказать, все более конфликтных взаимоотношениях поэта с богом. Истоки этой конфликтности отчасти в той же крестьянской религии - в гуманистическом убеждении, что не человек живет "ради бога", а бог в помощь человеку. Такой прагматизм "автоматически" включал личный разум с его анализом и оценками роли бога в действительности. Под влиянием передовой общественной мысли еще в 1845 г. поэт именно в еретическом разуме видел обоснование своей правды ("Еретик"). Чем глубже он вникал с точки зрения крестьянской правды, а затем и передовой общественной мысли, в общественные противоречия, тем острее становился вопрос: как бог (все более очеловечивавшийся и эстетизировавшийся в представлении поэта) мог допускать такое торжество кривды на земле. В октябре 1845 г. он спрашивал у господа ответа за порабощение масс: "За що закрив їх добрі очі і вольний розум окував" (483, 264). В соответствии с традициями крестьянского религиозного вольномыслия ("Господи, злізь, подивися") Кобзарь спрашивал: а может вседержитель подслеповат? (483, 242). "Встань же, боже, - взывал поэт - "Вскую будеш спати, од сліз наших одвертатись!" (483, 341, 343). Все более настоятельно мучили его сомнения: "І бог не знає, а може й знає, та мовчить" (484, 2), "гріхам великим потурає" (484, 33). Иль богу любо мордовать Украину? (484, 47). Горечь этих сомнений вылилась в 1848 г. стихами: "Шукаю бога, а нахожу таке, що цур йому й казать" (484, 175).
А.И. Белецкий имел все основания характеризовать зрелого поэта как богоборца (535, 20). С углублением общественной мысли поэта его богоборчество приобретало все более ясно выжженную социальную направленность. "Даєш ти, господи єдиний, сади панам в твоїм раю" (484, 242). "А може й сам на небеси смієшся, батечку, над нами та може радишся з панами, як править миром!" (484, 253). Еще в поэме "Кавказ" (1845 г.) поэт видел не только в христианской церкви, но и в христианской религии средство порабощения масс (483, 356). В декабре 1859 г. в обстановке революционной ситуации, призывая к восстанию, Шевченко проклинал и церковь, и церковного бога. "Брешуть боги, ті ідоли в чужих чертогах" (484, 379). А летом 1860 г. в связи с надеждами на революцию писал, что религия сковала и одурманила народ - "Багряницями закрито і розпятієм добито" (484, 369). А через несколько дней уточнил, что это вина церкви, византийского Саваофа, а не истинного бога (484, 398). Своего бога он призывал встать за простых, малых людей (484, 322), "щоб наша правда не пропала" (484, 323).
Конфликт Шевченко с богом дошел до грани полного разрыва, и все же поэт не мог без бога, по той же причине, по которой отлученный от церкви верил в бога гениальный Ш. Фурье - всевышний был единственным гарантом победы правды. Других гарантий очень трезвые при всем их воображении люди не видели. Такая логика рассуждений хорошо отражена в стихах Кобзаря, написанных за четыре часа до смерти. Спрашивая в мучительных сомнениях "Чи буде правда меж людьми?", поэт отвечал как пантеист: "Повинна буть, бо сонце стане і осквернену землю спалить" (484, 411). Здесь Кобзарь, развивая пантеистические тенденции крестьянской религии, на грани неверия в бога, хоть и верит в карающую правду солнца. Но ему нужен не только бог, но и религия, если не во имя бога-отца, то во имя Христа. В июне 1857 г. еще в ссылке поэт писал в дневнике, как церковь изуродовала "простую, прекрасную, светлую истину" христианства (487, 37-38). А в феврале 1858 г., уже в Новгороде, снова думал о разительном противоречии христианской церкви и Евангелия (487, 201). Эти раздумья помогают понять созданные в декабре 1857 г. "Неофиты", где он изображал Христа революционером (484, 281). Образ Христа-революционера получает дальнейшее развитие в условиях подъема революционной ситуации в октябре-ноябре 1859 г. в "Марие", где отражается вера поэта в то, что "правда божа встає вже, встала на землі" (484, 365). В своем "Букваре" Шевченко напоминал детям о распятом за правду и толковал слова его как клич к людям очиститься огнем и кровью (488, 372-373). В "Букваре" же поэт приводил и написанные еще в середине 40-х годов стихи из "Псалмов Давидовых", где наиболее ясно отражены его симпатии к братским взаимоотношениям людей на основе общей собственности.
Как видим, А.В. Луначарский резонно усматривал в повышении интереса Шевченко к религиозной тематике на последнем этапе его творчества выражение его революционности и социалистических тенденций. Надежды на революцию религиозного крестьянства естественно ориентировали Кобзаря, верившего в Христа как высшее выражение человеческой правды, на "истинное христианство". Эта логика раздумий поэта близка уже к логике атеиста Сен-Симона, пришедшего к необходимости "нового христианства", без которого не увлечь массы к социализму.
Богоборчество поэта, поиски соответствующего его правде истинного бога, истинного христианства - все это результаты активнейшей деятельности его личного разума, восходящего в своих истоках к стихийному материализму патриархального крестьянства - начальному моменту мировоззренческого развития поэта.
Как было показано, народное вольнодумство изучаемой эпохи, отбрасывая авторитет традиции, даже не расставшись полностью с религиозностью, обосновывало свои программы логикой личного разума. С этим мы встречаемся в творчестве Шевченко еще с конца 30-х годов. Этот его рационализм естественно порождал достаточно ясно выраженные материалистические тенденции. Он иронически писал о философе-мистике Г. Сковороде, верившем в связи души человеческой с небесными светилами (486, 18-19, 60-61). Читая эстетику гегельянца Либельта, Шевченко в 1857 г. осуждал автора за немецкий идеализм (487, 58). Но когда Либельт стал, "разумеется, осторожно", доказывать, что воля и сила духа не могут проявиться без материи, он "решительно похорошел" в глазах поэта (487, 60). Не стоит упускать из виду, что, продолжая мысль, поэт не сомневался в присутствии во всем всемогущего творца (487, 61). Такое признание ограничивало материализм Кобзаря. Но он не сомневался, что природа развивается в соответствии со "своими вечными, неизменными законами" и что восприятия человека природного происхождения (487, 64).
Уже неоднократно, достаточно доказательно отмечался материалистический подход поэта к теории познания. Он не сомневался, что впечатление и знание, и весь облик человека - результат воздействия на него окружающего мира.
В литературе установлено, что раздумья народного поэта и художника-реалиста о природе художественного творчества сталкивали его с идеалистической эстетикой и способствовали выработке материалистического миропонимания. В этом отношении показателен интерес поэта к естествознанию, характерный для передовой молодежи тех лет. Мариетта Шагинян отметила важность для формирования мировоззрения поэта его участия в научной экспедиции А.И. Бутова на Аральское море (1099, 233). М.И. Новиков обратил внимание на систематическое посещение поэтом лекций по физике проф. Ленца, по зоологии - проф. Куторги, по анатомии - проф. Буяльского, по геологии - проф. Роде, на глубокий интерес его к известному труду Гумбольдта "Космос или физическое описание мира". В ссылке поэт читал "Физику" Писаревского.
Фактов о развитии (стремлении) поэта к материализму не много, но они достаточно убедительно свидетельствуют, что характерные для народного вольнодумства рационалистические тенденции порождали довольно осознанную материалистическую позицию поэта.
Как уже отмечалось, некоторые считают поэта настоящим диалектиком. Доказательство тому усматривают в его революционности (844, 226). Однако желание революции и вера в ее созидательные возможности сами по себе не являются свидетельством диалектичности. Пример тому революционер по своим политическим взглядам и метафизик в теории познания Д. Фейербах. Если вместо подобных открытий "гениальных догадок" поэта серьезно подойти к вопросу, то можно заметить, что политическая революционность часто была основой и предпосылкой развития деятелей освободительного движения к диалектике. Революционность как бы таит в себе диалектичность. "Мы диалектику учили не по Гегелю, бряцанием боев она врывалась в стих". Что же касается диалектических тенденций миропонимания Шевченко, то здесь дело не только в его революционности. Принадлежность его к "дурной противоположности" общественной жизни обуславливала его предрасположенность к пониманию жизненных противоречий, к догадкам о преодолении их в борьбе. Таким образом, правомерно говорить лишь о наличии в миропонимании поэта диалектических тенденций.
Пытался ли поэт распространить материалистическое в своей основе миропонимание на объяснение общественной жизни? Такого осознанного стремления у поэта не было, как не было попытки создать свою философскую концепцию. Однако если присмотреться к некоторым его рассуждениям, то можно заметить, что он, подобно другим народным вольнодумцам его времени, объяснял историю идеалистически - как результат борьбы правды с ложью, просвещения с темнотой. Таково объяснение возникновения неравенства и власти угнетателей в стихотворении "Саул" уже в октябре 1860 г. (484, 404-405). Как и другие народные вольнодумцы, Шевченко видел в просвещении народа важнейшее условие его освобождения и развития страны. К концу жизни в просвещении, достижениях науки и техники он склонен был видеть не только могучее средство прогресса, но и решающую, все преодолевающую силу истории (487, 109). Однако наряду с таким просветительством у поэта встречаются и заметные материалистические тенденции - представления о труде как первом источнике силы и богатства страны. Показательно, что, задумавшись над причинами нищеты и грязи в Астрахани и других губернских городах, поэт склонялся к тому, что виною этому не национальный характер населения, а "политико-экономические пружины" (487, 96). К сожалению, эта очень интересная мысль поэта из-за отсутствия соответствующих фактов не поддается расшифровке.
Таким образом, рационализм поэта породил, хотя и ограниченное религиозностью, но материалистическое в своей основе понимание естественного мира. Что же касается его социологии, то она, как и у народных вольнодумцев, вырастала не столько из материалистических тенденций, сколько из идеала правды, справедливости.
Преобразование правды Шевченко в народное вольнодумство
В своих истоках правда поэта была правдой патриархального крестьянства. Это хорошо просматривается в его высказываниях не только первого, но и позднейших этапов творчества, когда он шагнул далеко за пределы патриархального сознания. Как было показано, крестьянство довольно ясно осознавало разницу своей и господской правды. И Шевченко с самого начала творчества осознанно представлял точку зрения "громады в сіряках" (зипунах) (483, 73). "Сірома Шевченко", - подписал он свое письмо к другу осенью 1842г. (488, 20). Осознавал он себя "мужицким поэтом" (488, 23).
Для Шевченко, как и для патриархального крестьянства, как и для народных вольнодумцев, правда - главное общественное условие нормальной жизни, а поскольку ее нет, это и лозунг, и идеал. Как и для широких масс патриархального крестьянства правда поэта на протяжении всего его творчества божественна (483, 211, 238, 324), божья (484, 233). "Молітесь богові одному, молітесь правді на землі, а більше на землі нікому не поклонітесь" (484, 287). В зените его идейного развития правда стала представлять не церковного, а "живого истинного бога" (483, 295), Христа-революционера (484, 365).
Вместе с тем, как и в сознании крестьянства, правда поэта (естественное порождение жизни) она выражает самые могучие и благодетельные силы природы - "солнце правди" (483, 256, 262, 327), "світоч правди" (483, 261). Правда должна восторжествовать, иначе солнце сожжет оскверненную землю (484, 411).
А смысл этой божьей правды очень прост, он в человечности, в человеческой доброте. "Де есть добрі люди, там і правда буде, - объяснял поэт детям, в подготовленном уже перед смертью букваре (488, 376).
Подосновой правды поэта, как и правды патриархального крестьянства, был патриотизм в его патриархально-крестьянском происхождении. И у поэта первая сфера формирования патриотизма - семья. Об этом свидетельствуют дошедшие до нас его письма конца 30-х годов к родным, на родину (488, 9, 10, 11). Получив в каторжной для него ссылке письмо от друга, он высшую степень признательности выражает словами: "Неначе батька рідного побачив або заговорив з сестрою на чужині" (488, 59). Самые дорогие для него воспоминания о родине это детство "под батьковской стрехою".
Вторая, более обширная сфера формирования патриотизма поэта - родная Кириловка, где прошло его детство (488, 10), "те найкращєє село... де мати повивала" (484, 131).
Представления о родном селе, его "громаде" в начале его творчества составляли основное содержание его представления о родной Украине - третьей сфере формирования и проявления его патриотизма. Они писал, например, в 1839 г. из далекого Санкт-Петербурга о "щирой правде" своей матери Украины (483, 51). "Мій краю прекрасний, розкошний, багатий" (484, 47). Много сказано им о красоте Украины (483, 239; 484, 131). Вместе с тем, еще в 1844 г. он писал: "Будь родина моя самая бедная, ничтожная на земле, и тогда бы она мне казалась краше Швейцарии и всех Италий" (488, 31). Поэтому мысли о судьбах родины - лейтмотив творчества поэта от "Реве та стогне Дніпр широкий" (первая строка первого дошедшего до нас стихотворения поэта) (483, 3) до последних его стихов (484, 424). Родина для него - святыня (483, 211), за нее надо жизнь отдать (483, 212), разбить сердце (483, 337), "Я так її, я так люблю мою Україну убогу, що проклену святого бога, за неї душу погублю" (484, 42).
Вместе с тем, эволюция патриотизма поэта начиналась, в соответствии с крестьянским патриотизмом, с недоверия ко всякому чужаку-иноплеменнику, начиная с поляка-католика и еврея (в "Гайдамаках").
Правде поэта, как и правде патриархального крестьянства, присуще убеждение в том, что труд - главное условие не только жизни, но и счастья человека. Это отражается во многих его произведениях, начиная с первых стихов, где "плугатар співає" (483, 6), где "Ідуть дівчата в поле жати, та, знай, співають ідучи" (483, 8). В зените своего идейного развития поэт выражал свой идеал мечтами матери о сыне - вольном, который с женою "на своїм веселім полі свою таки пшеницю жнуть" (484, 318). Свою деятельность поэт тоже представлял в образах крестьянского труда. "Орю свій переліг - убогу ниву! Та сію слово. Добрі жнива колись то будуть" (484, 402).
Такое представление о труде и в поэзии Шевченко было органически связано с присущим крестьянской правде уважением к трудовой собственности. Поэт воспевал труд на своем поле (484, 313), "В своїй хаті, своя й правда" (483, 330). Однако, не случайно выходец из экспроприированного крестьянства, защищая от феодалов крестьянскую собственность, певцом частной собственности и крестьянского богатства не стал - "Не дай боже в багатого і пить попросити" (483, 230). Осуждение эгоизма богатых было широко распространено и в массовом сознании крестьянства, но для правды этого сознания характерно глубокое уважение к хозяину. У правды поэта несколько иной акцент.
Для правды массового сознания крестьянства характерно уважение к соседу, добрососедство. С этим мы встречаемся и в правде поэта. Одно из горчайших его разочарований - в открытии бесчеловечности даже крестьянской бедноты, поджегшей из зависти хату соседей (484, 70). Примитивный гуманизм крестьянского добрососедства с самого начала творчества поэта проявлялся гуманизмом самой высокой пробы - человечностью во имя простых людей, угнетенных. Он воодушевлял его на протяжении всего творческого пути. "Схаменіться! будьте люди..!" (483, 330). За несколько месяцев до смерти свой идеал грядущего он выразил очень просто: "Буде син, і буде мати, і будуть люди на землі" (484, 400).
В начале творчества поэту было свойственно и характерное для патриархального крестьянства глубокое уважение к "громаде" как выразительнице общественного мнения ("люди кажуть") и вместе как организации "людей". С этим связан и его пиетет перед казачьей "громадой", запорожским "товариством" (483, 44, 133, 279; 484, 159). И в период революционной ситуации, призывая крестьянство к топору, он надеялся на "миры" и "громади" (484, 320).
Крестьянская по своему происхождению правда поэта на первом этапе его творчества преобразовалась в социальную программу, типичную для народного вольнодумства той эпохи. Хотя, прежде чем обосновать такой тезис, необходимо заметить, что в современном шевченковедении доминирует представление о том, что уже в период создания "Гайдамаков" (1839-1841 гг.) Шевченко был революционным демократом. Это доказывает и автор монографического исследования поэмы М. Гнатюк (593, 3, 14-15, 45). Автор едва ли не лучшей книги об исторических взглядах Кобзаря Ю.Д. Марголис резонно заметил, что в решении столь значительных вопросов необходимо руководствоваться какими-то критериями революционной демократичности поэта да и любого исторического деятеля. Сам он таким критерием считает защиту поэтом "идеи крестьянского восстания, направленного к уничтожению существующего строя и установлению народовластия" (807, 126-127). Но при таком подходе к революционным демократам пришлось бы причислить и Пугачева с его сподвижниками. Ю.Д. Марголис тоже считает Шевченко уже в "Гайдамаках" революционным демократом.
Чтобы разобраться в этом вопросе идейной эволюции поэта, следует сопоставить его социальную программу первого этапа творчества (1838-1843 гг.) с социальными программами уже охарактеризованных выше народных вольнодумцев, начиная с мировоззренческого их обоснования.
Как было уже показано, Шевченко, подобно народным вольнодумцам, отбрасывает авторитеты традиции и религии, обосновывая свою программу рационалистически. У Подшивалова стремление рационалистически и даже материалистически мотивировать свою социологию (природа создает всех людей равными) выражено даже яснее, чем у Шевченко.
Оценка действительности в самом начале творчества поэта была элементарно простой: некогда вольная, казаковавшая Украина бедствует - "нема правди" (483, 141). Единственная причина этой неправды в господстве чужаков - поляков-католиков и их пособников евреев, к ним присоединяются и "москали" - "поганці панують" (483, 41-42). Роль социальных противоречий среди украинцев поэт разглядел позднее. Иго чужаков-поляков он объяснял общечеловеческими их недостатками - завистью к хорошей жизни украинцев, а также происками католической церкви, ксендзов-иезуитов (483, 114-115).
И Подшивалов, и автор "Вестей о России" в оценке действительности гораздо лучше видели социальные антагонизмы. Шевченко в этом близок к своему земляку Олейничуку. Национальные и религиозные противоречия на Украине, особенно на Правобережье заслоняли противоречия классовые.
"Родимые пятна" крестьянской патриархальщины сказывались и на представлениях поэта о способах преобразования жизни. Склонность "плакать и молиться" вместо того, чтобы бороться, отражалась в его "Тризне" (1843 г.), где он искал "тайного ученья" побить гордящихся людей, и речью кроткой и смиренной смягчать народных палачей" (483, 206-207). С готовностью "тільки плакать, плакать, плакать" мы встречаемся даже в поэме "Кавказ" (1845 г.) (483, 323) и даже позднее (484, 18). Однако такие настроения поэта не были сильны и устойчивы. Крестьянская правда "рогатиной торчала", и она хорошо выражена в "Гайдамаках", где он воспевает восстание народа как главное средство его освобождения (и в этом его единомышленником был Олейничук).
Известно, что движение гайдамаков не было революционным, но поэт Шевченко оценивал его как революционер? В этом отношении показательна уже оценка движущих сил восстания поэтом. Его симпатии на стороне бедноты, но восстали все украинцы, в том числе и "козацьке панство", старшина, она и возглавила движение (483, 94-95).
Во имя чего восстали гайдамаки в изображении Шевченко? Ради православия. Поэтому вдохновителями восстания были православные попы (таковы были и крестьянские предания о "гайдаматчине"). Поэтому призыв к восстанию поэт вложил в уста благочинного (483, 103-І04).
Ради чего восстали гайдамаки, каковы в изображении поэта их общественные идеалы? Они в далеком прошлом "гетманщины святой". Автора в его убогой избушке посещают видения этого счастливого прошлого: "Пишними рядами виступають отамани, сотники з панами і гетьмани - всі в золоті..." (483, 74).
Главный герой поэмы батрак-сирота Ерема мечтает, как, вырезав поляков на Украине, он и такие как он добудут золото и долю (483, 90), говорит любимой девушке об освященном православии попами ноже: "Дасть він мені срібло-золото, дасть він мені славу; одягну тебе, обую, посажу, як паву..." (483, 89).Других идеалов в поэме нет. Поскольку крестьянские восстания "замахивались" на полное сокрушение феодальных порядков, в эпоху разложения крепостничества они таили в себе революционный заряд. Но только повстанцы, но и поэт в "Гайдамаках" еще не видел социальных противоречий как главной пружины движения. Это гораздо позднее осознал и он сам. В тексте 1841 г. и даже в "Кобзаре" 1860 г., характеризуя усмиренную Украину, он писал о внуках гайдамаков: "А онуки! Їм байдуже. Жито собі сіють" (481, 65; 482, 169). Лишь в самом конце жизни, стремясь усилить социальное звучание поэмы, Шевченко переработал последние слова: "Панам жито сіють" (483, 106).
Революционно-демократическая программа предполагает революционное восстание класса угнетенных против класса угнетателей во имя сокрушения господствующих общественных порядков и создания нового общества, новой социально-экономической формации. В "Гайдамаках" нет ни понимания социальных противоречий, ни понимания необходимости борьбы за создание нового общества. Поэма выражала бунтарство, а не революционность поэта. Он выше своих героев, видел их темноту, мечтал в отличие от них о братстве славянских народов (483, 72, 142). Но на этом этапе творчества и в общественных идеалах принципиально не отличался от народных вольнодумцев.