НАРОДНЫЕ ИСТОКИ РЕВОЛЮЦИОННО-ДЕМОКРАТИЧЕСКОГО СОЦИАЛИЗМА В РОССИИ-13
(ОТ КРЕСТЬЯНСКОЙ ПРАВДЫ К ГУМАНИЗМУ А.И. ГЕРЦЕНА, Н.П. ОГАРЕВА, В.Г. БЕЛИНСКОГО)
Глава 3-2. У истоков социального сознания патриархального крестьянства.
"Родовое начало" в патриархально-семейных отношениях
И в дореволюционной, и в советской литературе отмечается сила кровнородственных связей в крестьянских семьях (890, 8-10, 12; 835, 306). Это подтверждается и этнографическими описаниями (293, 26). Однако, традиции кровнородственного единства патриархальной семьи при всем их подобии традициям кровнородственных связей родовой общины сильно отличались от них. Семья, в отличие от родовой общины, не была социальным организмом. Здесь индивидуализированные связи отца и матери с детьми, связи среди сестер, среди братьев (вместо "наши отцы" - "наш отец"). В то же время, хорошо сознавалась экономическая обособленность семьи в общине. Склонность единственного отца малой семьи к индивидуализму и в хозяйстве, и в этике стимулировалась и феодально-самодержавным гнетом и, затем, развитием товарно-денежных и капиталистических отношений.
Взаимоотношения внутри семьи были, можно сказать, самыми естественными и поэтому первоначально не нуждались в словесных нормах. Естественно, что выкормленные и воспитанные отцом и матерью в добрых молодцев и красных девиц обязаны были, безусловно, повиноваться родителям. Безусловная власть последних и безусловная послушность первых были общепризнанной нормой взаимоотношений родителей и детей. Пока последние сами не создадут своих семей и своих хозяйств.
Объединенные родством и общим хозяйством все члены семьи осознавали свое хозяйственное и духовное единство, которое представлял и олицетворял "большак", можно сказать, источник и кровнородственных, и хозяйственных сил-связей. Он был и первым работником, и главным организатором труда всей семьи, представлял семью и в общине, и перед государством. Его не избирали голосованием, власть его была естественной, природной, "от бога". "Бог до людей, а отец до детей" (255, 387), поэтому власть отца могла становиться неограниченной, самодержавной (815, 644; 301, 279; 319, 7). В Архангельской губернии в вопросах завещания "особа отца и его распоряжения священны" (293, 42, 73). Обычаи крестьян некоторых местностей Сибири признавали право главы семьи лишать жизни жену и детей, даже взрослых (834, 79-82). Не только где-то в дебрях Сибири, в Киевской губернии уже после реформы 1861 г. муж выколол жене глаза, не понеся за это, вопреки государственным законам, никакого наказания от крестьянского суда (266, 3). Однако, это все же крайности феодально-крепостнической патриархальщины. Обычно могущественная, опиравшаяся на традицию, власть отца была ограничена той же традицией в интересах сохранения тяглоспособности и благополучия семьи. Хозяину двора все обязаны повиноваться в пределах "обуславливаемых местными обычаями" (304, 378; 890, 4-5, 22). Наиболее уважаемые главы семейств составляли неформальные группы "лутчих людей", "лутчих стариков", которые задавали тон на мирских сходках, вершили сельский суд и поддерживали, в частности, патриархальную власть большаков. Однако, если сам большак нарушал обычаи, разорял семью, мир мог сместить его, назначить главой семьи сына или даже жену (1124, XX; 295, 172-173). В больших, неразделенных семьях главой могли избирать не самого старшего, а наиболее умелого и авторитетного (293, 45-46).
Второе лицо в семье большуха - жена большака, мать детей, первая работница и хозяйка в доме. "Без хазяїна двір, без хазяйки хата плаче" (1092, 681), "У кого жена не умирала, у того беды не бывало" (138, 2), "Хозяйкой все стоит" (317, 250). Традиция высоко ценила хорошую жену: "Добра жінка мужові свому вінець, а зла кінець" (262, 173), но и хорошая должна быть подвластна мужу: "Муж жене отец, жена мужу венец" (255, 372; 262, 173), "Добра спілка чоловік та жінка" (1092, 682). И даже: "Муж - голова, жена - душа" (255, 372). В таком случае "На что и клад, коли в семье лад" (255, 388), "Любовь да совет, так и горя нет" (255, 388).
В крестьянском дворе существовало разделение труда по половозрастному признаку - были женские работы, мужские, детские. Такое разделение труда и давало хозяйственные преимущества большим семьям. Однако, нередко многие мужские работы приходилось тянуть женщинам. Н.А. Миненко считает, что женский труд в крестьянской семье Сибири был в целом изнурительнее мужского (835, 11, 116-117), значимость этого труда и обуславливала, по мнению исследовательницы, уважение к женщине в семье и обществе. Но такая логика далеко не везде подтверждается фактами. В Центральной и Северной России, на Украине и в Белоруссии крестьянка "тянула" не менее, а иногда и более, а, между тем, и свидетельства этнографов, и фольклор говорят о неравноправном, часто унизительном ее положении.
На Украине, где положение женщины, в общем, было несколько лучше, чем в центральной России, говорили, ценя женский труд: "Жінка хоч корова, аби була здорова" (1091, 33). На юго-востоке Олонецкой губернии женщины выполняли большую часть и мужских работ, в том числе, и пахали, а, между тем, современник оставил просто страшные картины бесчеловечных избиений, всяческих издевательств над ними как над "поганым мясом" (328, 499). В Новгородской губернии была записана пословица "Бей жену обухом, припади да понюхай, дышит да морочит - еще хочет" (121, 38). Не пытаясь исчерпывающе объяснять такое положение, обращу внимание только на некоторые обстоятельства и традиции. Важность жены-работницы хорошо понимали, поэтому и спешили поскорее женить сыновей. Однако, по крестьянским понятиям только мужчина был настоящим наживщиком, его труд создавал основу благополучия семьи (1092, 685; 293, 43). Безмужней женщине жить было просто невозможно, некуда деваться. Важно и то, что с точки зрения кровнородственных отношений женщина в семье всегда была отчасти "чужачкой". Дочь была временной гостьей, ее нередко даже баловали, но знали, что она уйдет, видели в ней "пустокорм" 1814, 25). Отсюда девическая "мечта о замужестве: "Хоч за вола, аби дома не була" (1093, 33). В Белоруссии во время свадьбы отец, отдавая свою дочь жениху, советовал бить ее гужем, "чтобы почитала мужа" (224, 149). Подобными были обычаи и русских, и украинских крестьян (196, 421; 293, 43).
Если учесть, что во многих местностях не только помещики, но и родители выдавали замуж и женили молодых, не считаясь с их взаимными чувствами и, главное, что жизнь крестьянина была необычайно тяжела, то станет понятным множество конфликтов, возникавших в семье. В этих конфликтах и по государственным законам, и по традиции сильнейшей стороной был муж. Традиция категорически отрицала первенство жены в семье - "Горе дворові, де корова розказує волові" (262, 153), "Муж жене закон" (243, 54). Один из самых комических сюжетов широко распространенных шуточных украинских и белорусских песен о том, как жена била мужа - "на добре учила". Наиболее язвительно звучал, пожалуй, белорусский вариант: "Была жонка мужика, рукы закатавшы. А он яе препрашау у шапечку зняушы: "Ах мая ж ты мыла, за што ж ты мне была? "(301, 279; 231, 485; 232, 163). Вариант этой песни бытовал и среди русских крестьян Сибири. Однако, Н.А. Миненко народную шутку "Жена мужа бьет - не на худо учит" приняла всерьез и, модернизируя историю, увидела в этом свидетельство чуть ли не приоритета сибирской крестьянки в семье (836, 87). Жена была обязана повиноваться мужу, даже при его жестокости, он же был обязан содержать ее и жить с ней (890, 87-102). Даже после 1861г., несмотря на противодействие государственного права, общественное мнение села осуждало жалобу жены на мужа, а волостные суды таких жалоб иногда даже не принимали (266, 3, 141). Разводов у крестьян почти не бывало (266, 516; 837, 93). В местностях, где крестьянство было свободнее, как, например, в Сибири или даже в некоторых местностях Украины, где браки заключались по любви, семьи жили дружнее, в атмосфере взаимного уважения. Об этом пишет и исследовательница сибирской семьи Н.А. Миненко (835,114), и украинский этнограф Ф. Рыльский (979, 3-5). Примечательно, что в малой семье, все более вытеснявшей большую, жена пользовалась все более значительными имущественными правами и уже в 60-70-х годах XIX в. могла после смерти мужа даже возглавить семью (814, 22, 28; 650, 159; 265, 650).
Согласно традиции, родители были ответственны перед людьми (общиной) за воспитание детей. "Умей дитя народить, умей и научить (255, 385). Н.А. Миненко отмечает исключительную роль отца в воспитании (835, 121). Это характерно для всего крестьянства России, Украины и Белоруссии, и это естественно, поскольку воспитание было органической частью трудового процесса и всей жизни семьи, а отец был главой, руководителем этой жизни. Говоря языком А.С. Макаренко, он был педагогическим центром воспитательного процесса. "Ледача дитина, котрої батько не вчив" (243, 49; 252, 288). На Украине у дурно поступающего спрашивали: "Чи був у тебе батько, чи ні?" (144, 3).
Главными качествами, которые должны были воспитать родители у детей, это, пожалуй, трудолюбие и послушность отцу и матери (1092, 687), верность традициям "мира". "Хто не слухає тата, послухає ката" (243, 103; 252, 284). Повиновение родителям всячески поддерживалось традицией. Выделяя сыновей, отец наделял, как кого захочет, согласно послушности (263, 606; 264, 18, 309). За дурную жизнь "мир" мог устранить большака от управления семьей и хозяйством, но жалобы детей на отца общиной не принимались (265, 2-3, 25). С другой стороны, уже после 1861г. по просьбе отца в волости секли даже взрослых, 20-ти летних сыновей (263, 14). Процесс обучения и воспитания был частью общего трудового и жизненного процесса. Дети, подрастая, иногда с четырех, пяти лет втягивались в посильный, а иногда и в непосильный труд. К.А. Миненко показала, что у сибирского крестьянина были выработаны традиции воспитания у детей с помощью деловых игр, приспособленных к возрасту, вкуса к земледельческому и промысловому труду (835, 117-120). Работа играючи, увлеченный производительный детский труд зафиксированы этнографами и в Европейской России (366, 276).
Учили и воспитывали, главным образом, наглядностью примера труда и праздников старших, всей семьи. Присматриваясь к традиционным педагогическим рекомендациям, историк не без удивления обнаруживает чуть ли не единственную: "Детей не бить, добра не видать" (118, 11). "Не учили как поперек лавки ложился, а во всю вытянулся, не научишь" (255, 358), хотя рекомендовались при этом и тактичность: "Бей жену до детей, бей детей до людей" (255, 373). На Украине, в России и, в меньшей степени, в Белоруссии была широко распространена легенда о великом грешнике, который стал исчадием зла, так как отец, отдавая его в школу, просил, чтобы его учили, но не били - в результате получился разбойник (363, 4-6). Маловероятно, что наши предки меньше любили детей, чем мы. Именно поэтому обычай начисто отрицал баловство - "Дитину сердцем люби, а руками гнети" (243, 26).
Крестьянские семьи часто были многодетными (837, 90), старшие дети нянчили и воспитывали младших и сами, таким образом, воспитывались. Отсюда основанные и на дружном труде взаимные привязанности, отраженные и в народных песнях, и в юридических обычаях (232, 103-104; 293, 59). "Братская любовь пуще каменных стен" (255, 394), "Живут как брат с сестрой" (255, 394). Отсюда понятия "братства", "братерства" в наших языках.
Наиболее тяжелой в семейных отношениях была судьба невестки. Выйдя замуж, женщина оказывалась чужачкой, не весть, откуда взявшейся невесткой. В новой семье ее жизнь начиналась как существа наиболее угнетенного, особенно если молодоженов не венчала любовь. На нее сваливали множество обязанностей под пристрастным надзором свекрови. Последние, обычно, угнетали невесток и нередко били (293, 51). На Волыни говорили: "А хто води принесе? Невістка. А кого б'ють? Невістку. А за що б'ють? За те, що невістка" (650, 79). "Свекор - гроза, а свекровь выест глаза" (255, 391), "Свекровь на печи, что сука на цепи" (255, 392). Слабые защищались как могли: молодая, войдя в дом жениха, иногда старалась бросить из своего приданного черную курицу под печь и, незаметно заглянув туда, исподтишка проговаривала: "А чи глибока в печі яма, чи помре дороку мама?" - чтобы свекровь умерла в течение года (196, 434).
Нередко унизительным было положение пасынков, а также взятых в семью невесты зятей (559, 28-29). Хотя во многих местностях пасынки и приемыши, хорошо работавшие в семье, пользовались равными с сыновьями хозяина правами на наследство (263, 425, 521).
Характер внутрисемейных отношений сказывался и на отношениях соседских, среди родственников, выделившихся в самостоятельные семьи. На Украине, с ее развитыми традициями малой семьи, сыновья до выделения из хозяйства отца были в полном повиновении ему, после выделения - совершенно независимы от него и от других членов прежней семьи (265, 651; 1091, 37; 348, 34-35). Однако полная хозяйственная независимость от прежней семьи не лишали выделившегося сына или дочь, ушедшую в другую семью, нравственных связей с отцом, матерью, братьями, сестрами. М.М. Громыко отмечает, что в сибирской крестьянской общине родственные семьи были нравственно связаны в гнезда. Такое явление наблюдалось и в Европейской России, и на Украине. Традиция требовала почтительного отношения к родителям, поддержания братских и сестринских отношений и для живущих в разных семьях (293, 59; 232, 103-104; 179, 101-102).
Подытоживая изложенное, можно сказать, что строгая иерархия кровнородственных взаимоотношений, основанная, главным образом, на половозрастном разделении труда в патриархальной семье, условиях жесточайшей крепостнической эксплуатации и развития товарно-денежных отношений, порождала нередко острые конфликты между мужем и женой, отцами и детьми, иногда снохачество и другие виды нравственного разврата (стимулировавшиеся крепостничеством и развитием товарно-денежных отношений). Однако, определявшая жизнь семьи атмосфера напряженного общего (коллективного) производительного труда во главе с родителями обуславливала соблюдение традиций заботы старших о младших, покорности и убежденного уважения младших к старшим. Н.А. Миненко заключает, что до середины XIX в. в сибирской крестьянской семье господствовало повиновение детей родителям (835, 150-151). И это было характерно для патриархального крестьянства всей страны. "Котрий чоловік отца-матір поважає, бог йому милосердний помагає", - говорилось в украинской народной думе (178, 31). Этнографические источники свидетельствуют, как высоко ценили дети родительское благословение (193, 89; 353, 18).
Естественная привязанность каждого к "святой матери сырой земле", которая кормила и поила, ко всем сочленам семьи и, прежде всего, родителям наполняли семейное "мы" еще более конкретным и родным содержанием, чем "мы" общинное. Преданность каждого своей семье осознавалась, главным образом, как преданность отцу и матери, а за ними - всему семейному отечеству, "вітчизні", "дідизні" - "С родной земли - умри, а не сходи".
Стоит заметить, что семья насыщала социальное содержание крестьянского патриотизма нехитрым, но исторически важными традициями:
I) убеждением в высоте и чуть ли не в абсолютности власти большака;
2) убеждением в необходимости повиновения родителям, почтения к старшим;
3) представлением о братстве как реальном идеале человеческих взаимоотношений.
Что же касается соотношения "родового" и "трудового начала", то на протяжении множества веков еще родовая община с господствовавшим в ней "родовым началом" порождала "начало трудовое", поскольку, чтобы выжить, все должны были трудиться. С глубоким уважением к земледельческому труду мы встречаемся еще в эпическом сознании родового общества не только у Гомера, но еще в "Калевале", в "Калевипоэг", в русских былинах (Микула Селянинович) (715, 88; 215, 14, 198; 216, 201-202; 210, 323-324).
Поскольку семья была первичной хозяйственной ячейкой, значимость труда для ее бытия, бытия людей вообще была здесь очевиднее, поэтому она обогащала крестьянское сознание убеждением в том, что труд - первое условие жизни. Таким образом, можно сказать, что "родовое начало", господствовавшее в родовой общине и представленное кровнородственными отношениями патриархальной семьи, породило в ней "трудовое начало", выросшее из хозяйства патриархальной семьи как неотторжимого компонента сельской общины. Соотношение этих двух начал хорошо просматривается в судьбах патриархальной семьи. Пока был жив "большак", он наделял выделявшихся сыновей семейным добром по своей воле. В сельских и волостных судах никакие жалобы обделенных не принимались. "В своей семье всяк (отец, дядя) сам большой" (255, 388). Решения волостных судов иногда даже лапидарно формулировали: "Сына помимо воли отца выделить нельзя" (264, 309), это еще господство "родового начала", но по смерти отца, когда единое обособленное хозяйство делилось на несколько новых обособленных хозяйств, семейное добро делили по правде, по труду (263, 224, 235, 275, 294, 313, 425, 541, 572, 606; 264, 18, 32, 309).
Известные этимологические словари А.Г. Преображенского и М. Фасмера, свидетельствует, что слово "правда" восходит еще к индоевропейской общности. Вместе с тем, и в этих изданиях, и в "Материалах для словаря древнерусского языка" И.И. Срезневского, и в "Словаре церковно-славянского и русского языка" у "правды" изначально два основных значения: "истина" и "справедливость" (269; 273; 258; 271). Понять такую этимологию "правды" помогает этнографическая наука. Философ М.В. Попович, ссылаясь на этнографию самых разных народов, констатирует, что для традиционного сознания картина мира, как и мораль, "имеет не только объясняющий, но и нормативный характер, ибо из наличного положения вещей для человека архаической культуры следует также и то, что должно быть" (911, 12-13). Правда - то, что есть, но из этого следует, что так и должно быть.
Мнение о том, что крестьянская правда - небесный идеал апокрифического происхождения, очень уж несостоятельно, поскольку в крестьянском языке той эпохи вообще не было понятия "идеи", оно просто несовместимо с массовым сознанием крестьянства.
Первичное содержание "правды" - истина. Это понятие было порождено трудом и при своем рационально-логическом происхождении служило ориентиром во взаимоотношениях с природой - в познании истины ручного рубила, топора, огня. Правда осознавалась как естественность. Но по мере развития общества человека все более интересовала и естественность взаимоотношений между людьми. В родовом обществе естественной основой этих взаимоотношений были кровно-родственные связи. В сельской общине притязания брата на имущество чужой семьи стали уже неестественными. "Родовая" правда сменяется "трудовой". С возникновением феодализма сопротивление масс новым порядкам во имя своей правды побудило киевских князей издать новую "Русскую правду"
Глава 3-2. У истоков социального сознания патриархального крестьянства.
"Родовое начало" в патриархально-семейных отношениях
И в дореволюционной, и в советской литературе отмечается сила кровнородственных связей в крестьянских семьях (890, 8-10, 12; 835, 306). Это подтверждается и этнографическими описаниями (293, 26). Однако, традиции кровнородственного единства патриархальной семьи при всем их подобии традициям кровнородственных связей родовой общины сильно отличались от них. Семья, в отличие от родовой общины, не была социальным организмом. Здесь индивидуализированные связи отца и матери с детьми, связи среди сестер, среди братьев (вместо "наши отцы" - "наш отец"). В то же время, хорошо сознавалась экономическая обособленность семьи в общине. Склонность единственного отца малой семьи к индивидуализму и в хозяйстве, и в этике стимулировалась и феодально-самодержавным гнетом и, затем, развитием товарно-денежных и капиталистических отношений.
Взаимоотношения внутри семьи были, можно сказать, самыми естественными и поэтому первоначально не нуждались в словесных нормах. Естественно, что выкормленные и воспитанные отцом и матерью в добрых молодцев и красных девиц обязаны были, безусловно, повиноваться родителям. Безусловная власть последних и безусловная послушность первых были общепризнанной нормой взаимоотношений родителей и детей. Пока последние сами не создадут своих семей и своих хозяйств.
Объединенные родством и общим хозяйством все члены семьи осознавали свое хозяйственное и духовное единство, которое представлял и олицетворял "большак", можно сказать, источник и кровнородственных, и хозяйственных сил-связей. Он был и первым работником, и главным организатором труда всей семьи, представлял семью и в общине, и перед государством. Его не избирали голосованием, власть его была естественной, природной, "от бога". "Бог до людей, а отец до детей" (255, 387), поэтому власть отца могла становиться неограниченной, самодержавной (815, 644; 301, 279; 319, 7). В Архангельской губернии в вопросах завещания "особа отца и его распоряжения священны" (293, 42, 73). Обычаи крестьян некоторых местностей Сибири признавали право главы семьи лишать жизни жену и детей, даже взрослых (834, 79-82). Не только где-то в дебрях Сибири, в Киевской губернии уже после реформы 1861 г. муж выколол жене глаза, не понеся за это, вопреки государственным законам, никакого наказания от крестьянского суда (266, 3). Однако, это все же крайности феодально-крепостнической патриархальщины. Обычно могущественная, опиравшаяся на традицию, власть отца была ограничена той же традицией в интересах сохранения тяглоспособности и благополучия семьи. Хозяину двора все обязаны повиноваться в пределах "обуславливаемых местными обычаями" (304, 378; 890, 4-5, 22). Наиболее уважаемые главы семейств составляли неформальные группы "лутчих людей", "лутчих стариков", которые задавали тон на мирских сходках, вершили сельский суд и поддерживали, в частности, патриархальную власть большаков. Однако, если сам большак нарушал обычаи, разорял семью, мир мог сместить его, назначить главой семьи сына или даже жену (1124, XX; 295, 172-173). В больших, неразделенных семьях главой могли избирать не самого старшего, а наиболее умелого и авторитетного (293, 45-46).
Второе лицо в семье большуха - жена большака, мать детей, первая работница и хозяйка в доме. "Без хазяїна двір, без хазяйки хата плаче" (1092, 681), "У кого жена не умирала, у того беды не бывало" (138, 2), "Хозяйкой все стоит" (317, 250). Традиция высоко ценила хорошую жену: "Добра жінка мужові свому вінець, а зла кінець" (262, 173), но и хорошая должна быть подвластна мужу: "Муж жене отец, жена мужу венец" (255, 372; 262, 173), "Добра спілка чоловік та жінка" (1092, 682). И даже: "Муж - голова, жена - душа" (255, 372). В таком случае "На что и клад, коли в семье лад" (255, 388), "Любовь да совет, так и горя нет" (255, 388).
В крестьянском дворе существовало разделение труда по половозрастному признаку - были женские работы, мужские, детские. Такое разделение труда и давало хозяйственные преимущества большим семьям. Однако, нередко многие мужские работы приходилось тянуть женщинам. Н.А. Миненко считает, что женский труд в крестьянской семье Сибири был в целом изнурительнее мужского (835, 11, 116-117), значимость этого труда и обуславливала, по мнению исследовательницы, уважение к женщине в семье и обществе. Но такая логика далеко не везде подтверждается фактами. В Центральной и Северной России, на Украине и в Белоруссии крестьянка "тянула" не менее, а иногда и более, а, между тем, и свидетельства этнографов, и фольклор говорят о неравноправном, часто унизительном ее положении.
На Украине, где положение женщины, в общем, было несколько лучше, чем в центральной России, говорили, ценя женский труд: "Жінка хоч корова, аби була здорова" (1091, 33). На юго-востоке Олонецкой губернии женщины выполняли большую часть и мужских работ, в том числе, и пахали, а, между тем, современник оставил просто страшные картины бесчеловечных избиений, всяческих издевательств над ними как над "поганым мясом" (328, 499). В Новгородской губернии была записана пословица "Бей жену обухом, припади да понюхай, дышит да морочит - еще хочет" (121, 38). Не пытаясь исчерпывающе объяснять такое положение, обращу внимание только на некоторые обстоятельства и традиции. Важность жены-работницы хорошо понимали, поэтому и спешили поскорее женить сыновей. Однако, по крестьянским понятиям только мужчина был настоящим наживщиком, его труд создавал основу благополучия семьи (1092, 685; 293, 43). Безмужней женщине жить было просто невозможно, некуда деваться. Важно и то, что с точки зрения кровнородственных отношений женщина в семье всегда была отчасти "чужачкой". Дочь была временной гостьей, ее нередко даже баловали, но знали, что она уйдет, видели в ней "пустокорм" 1814, 25). Отсюда девическая "мечта о замужестве: "Хоч за вола, аби дома не була" (1093, 33). В Белоруссии во время свадьбы отец, отдавая свою дочь жениху, советовал бить ее гужем, "чтобы почитала мужа" (224, 149). Подобными были обычаи и русских, и украинских крестьян (196, 421; 293, 43).
Если учесть, что во многих местностях не только помещики, но и родители выдавали замуж и женили молодых, не считаясь с их взаимными чувствами и, главное, что жизнь крестьянина была необычайно тяжела, то станет понятным множество конфликтов, возникавших в семье. В этих конфликтах и по государственным законам, и по традиции сильнейшей стороной был муж. Традиция категорически отрицала первенство жены в семье - "Горе дворові, де корова розказує волові" (262, 153), "Муж жене закон" (243, 54). Один из самых комических сюжетов широко распространенных шуточных украинских и белорусских песен о том, как жена била мужа - "на добре учила". Наиболее язвительно звучал, пожалуй, белорусский вариант: "Была жонка мужика, рукы закатавшы. А он яе препрашау у шапечку зняушы: "Ах мая ж ты мыла, за што ж ты мне была? "(301, 279; 231, 485; 232, 163). Вариант этой песни бытовал и среди русских крестьян Сибири. Однако, Н.А. Миненко народную шутку "Жена мужа бьет - не на худо учит" приняла всерьез и, модернизируя историю, увидела в этом свидетельство чуть ли не приоритета сибирской крестьянки в семье (836, 87). Жена была обязана повиноваться мужу, даже при его жестокости, он же был обязан содержать ее и жить с ней (890, 87-102). Даже после 1861г., несмотря на противодействие государственного права, общественное мнение села осуждало жалобу жены на мужа, а волостные суды таких жалоб иногда даже не принимали (266, 3, 141). Разводов у крестьян почти не бывало (266, 516; 837, 93). В местностях, где крестьянство было свободнее, как, например, в Сибири или даже в некоторых местностях Украины, где браки заключались по любви, семьи жили дружнее, в атмосфере взаимного уважения. Об этом пишет и исследовательница сибирской семьи Н.А. Миненко (835,114), и украинский этнограф Ф. Рыльский (979, 3-5). Примечательно, что в малой семье, все более вытеснявшей большую, жена пользовалась все более значительными имущественными правами и уже в 60-70-х годах XIX в. могла после смерти мужа даже возглавить семью (814, 22, 28; 650, 159; 265, 650).
Согласно традиции, родители были ответственны перед людьми (общиной) за воспитание детей. "Умей дитя народить, умей и научить (255, 385). Н.А. Миненко отмечает исключительную роль отца в воспитании (835, 121). Это характерно для всего крестьянства России, Украины и Белоруссии, и это естественно, поскольку воспитание было органической частью трудового процесса и всей жизни семьи, а отец был главой, руководителем этой жизни. Говоря языком А.С. Макаренко, он был педагогическим центром воспитательного процесса. "Ледача дитина, котрої батько не вчив" (243, 49; 252, 288). На Украине у дурно поступающего спрашивали: "Чи був у тебе батько, чи ні?" (144, 3).
Главными качествами, которые должны были воспитать родители у детей, это, пожалуй, трудолюбие и послушность отцу и матери (1092, 687), верность традициям "мира". "Хто не слухає тата, послухає ката" (243, 103; 252, 284). Повиновение родителям всячески поддерживалось традицией. Выделяя сыновей, отец наделял, как кого захочет, согласно послушности (263, 606; 264, 18, 309). За дурную жизнь "мир" мог устранить большака от управления семьей и хозяйством, но жалобы детей на отца общиной не принимались (265, 2-3, 25). С другой стороны, уже после 1861г. по просьбе отца в волости секли даже взрослых, 20-ти летних сыновей (263, 14). Процесс обучения и воспитания был частью общего трудового и жизненного процесса. Дети, подрастая, иногда с четырех, пяти лет втягивались в посильный, а иногда и в непосильный труд. К.А. Миненко показала, что у сибирского крестьянина были выработаны традиции воспитания у детей с помощью деловых игр, приспособленных к возрасту, вкуса к земледельческому и промысловому труду (835, 117-120). Работа играючи, увлеченный производительный детский труд зафиксированы этнографами и в Европейской России (366, 276).
Учили и воспитывали, главным образом, наглядностью примера труда и праздников старших, всей семьи. Присматриваясь к традиционным педагогическим рекомендациям, историк не без удивления обнаруживает чуть ли не единственную: "Детей не бить, добра не видать" (118, 11). "Не учили как поперек лавки ложился, а во всю вытянулся, не научишь" (255, 358), хотя рекомендовались при этом и тактичность: "Бей жену до детей, бей детей до людей" (255, 373). На Украине, в России и, в меньшей степени, в Белоруссии была широко распространена легенда о великом грешнике, который стал исчадием зла, так как отец, отдавая его в школу, просил, чтобы его учили, но не били - в результате получился разбойник (363, 4-6). Маловероятно, что наши предки меньше любили детей, чем мы. Именно поэтому обычай начисто отрицал баловство - "Дитину сердцем люби, а руками гнети" (243, 26).
Крестьянские семьи часто были многодетными (837, 90), старшие дети нянчили и воспитывали младших и сами, таким образом, воспитывались. Отсюда основанные и на дружном труде взаимные привязанности, отраженные и в народных песнях, и в юридических обычаях (232, 103-104; 293, 59). "Братская любовь пуще каменных стен" (255, 394), "Живут как брат с сестрой" (255, 394). Отсюда понятия "братства", "братерства" в наших языках.
Наиболее тяжелой в семейных отношениях была судьба невестки. Выйдя замуж, женщина оказывалась чужачкой, не весть, откуда взявшейся невесткой. В новой семье ее жизнь начиналась как существа наиболее угнетенного, особенно если молодоженов не венчала любовь. На нее сваливали множество обязанностей под пристрастным надзором свекрови. Последние, обычно, угнетали невесток и нередко били (293, 51). На Волыни говорили: "А хто води принесе? Невістка. А кого б'ють? Невістку. А за що б'ють? За те, що невістка" (650, 79). "Свекор - гроза, а свекровь выест глаза" (255, 391), "Свекровь на печи, что сука на цепи" (255, 392). Слабые защищались как могли: молодая, войдя в дом жениха, иногда старалась бросить из своего приданного черную курицу под печь и, незаметно заглянув туда, исподтишка проговаривала: "А чи глибока в печі яма, чи помре дороку мама?" - чтобы свекровь умерла в течение года (196, 434).
Нередко унизительным было положение пасынков, а также взятых в семью невесты зятей (559, 28-29). Хотя во многих местностях пасынки и приемыши, хорошо работавшие в семье, пользовались равными с сыновьями хозяина правами на наследство (263, 425, 521).
Характер внутрисемейных отношений сказывался и на отношениях соседских, среди родственников, выделившихся в самостоятельные семьи. На Украине, с ее развитыми традициями малой семьи, сыновья до выделения из хозяйства отца были в полном повиновении ему, после выделения - совершенно независимы от него и от других членов прежней семьи (265, 651; 1091, 37; 348, 34-35). Однако полная хозяйственная независимость от прежней семьи не лишали выделившегося сына или дочь, ушедшую в другую семью, нравственных связей с отцом, матерью, братьями, сестрами. М.М. Громыко отмечает, что в сибирской крестьянской общине родственные семьи были нравственно связаны в гнезда. Такое явление наблюдалось и в Европейской России, и на Украине. Традиция требовала почтительного отношения к родителям, поддержания братских и сестринских отношений и для живущих в разных семьях (293, 59; 232, 103-104; 179, 101-102).
Подытоживая изложенное, можно сказать, что строгая иерархия кровнородственных взаимоотношений, основанная, главным образом, на половозрастном разделении труда в патриархальной семье, условиях жесточайшей крепостнической эксплуатации и развития товарно-денежных отношений, порождала нередко острые конфликты между мужем и женой, отцами и детьми, иногда снохачество и другие виды нравственного разврата (стимулировавшиеся крепостничеством и развитием товарно-денежных отношений). Однако, определявшая жизнь семьи атмосфера напряженного общего (коллективного) производительного труда во главе с родителями обуславливала соблюдение традиций заботы старших о младших, покорности и убежденного уважения младших к старшим. Н.А. Миненко заключает, что до середины XIX в. в сибирской крестьянской семье господствовало повиновение детей родителям (835, 150-151). И это было характерно для патриархального крестьянства всей страны. "Котрий чоловік отца-матір поважає, бог йому милосердний помагає", - говорилось в украинской народной думе (178, 31). Этнографические источники свидетельствуют, как высоко ценили дети родительское благословение (193, 89; 353, 18).
Естественная привязанность каждого к "святой матери сырой земле", которая кормила и поила, ко всем сочленам семьи и, прежде всего, родителям наполняли семейное "мы" еще более конкретным и родным содержанием, чем "мы" общинное. Преданность каждого своей семье осознавалась, главным образом, как преданность отцу и матери, а за ними - всему семейному отечеству, "вітчизні", "дідизні" - "С родной земли - умри, а не сходи".
Стоит заметить, что семья насыщала социальное содержание крестьянского патриотизма нехитрым, но исторически важными традициями:
I) убеждением в высоте и чуть ли не в абсолютности власти большака;
2) убеждением в необходимости повиновения родителям, почтения к старшим;
3) представлением о братстве как реальном идеале человеческих взаимоотношений.
Что же касается соотношения "родового" и "трудового начала", то на протяжении множества веков еще родовая община с господствовавшим в ней "родовым началом" порождала "начало трудовое", поскольку, чтобы выжить, все должны были трудиться. С глубоким уважением к земледельческому труду мы встречаемся еще в эпическом сознании родового общества не только у Гомера, но еще в "Калевале", в "Калевипоэг", в русских былинах (Микула Селянинович) (715, 88; 215, 14, 198; 216, 201-202; 210, 323-324).
Поскольку семья была первичной хозяйственной ячейкой, значимость труда для ее бытия, бытия людей вообще была здесь очевиднее, поэтому она обогащала крестьянское сознание убеждением в том, что труд - первое условие жизни. Таким образом, можно сказать, что "родовое начало", господствовавшее в родовой общине и представленное кровнородственными отношениями патриархальной семьи, породило в ней "трудовое начало", выросшее из хозяйства патриархальной семьи как неотторжимого компонента сельской общины. Соотношение этих двух начал хорошо просматривается в судьбах патриархальной семьи. Пока был жив "большак", он наделял выделявшихся сыновей семейным добром по своей воле. В сельских и волостных судах никакие жалобы обделенных не принимались. "В своей семье всяк (отец, дядя) сам большой" (255, 388). Решения волостных судов иногда даже лапидарно формулировали: "Сына помимо воли отца выделить нельзя" (264, 309), это еще господство "родового начала", но по смерти отца, когда единое обособленное хозяйство делилось на несколько новых обособленных хозяйств, семейное добро делили по правде, по труду (263, 224, 235, 275, 294, 313, 425, 541, 572, 606; 264, 18, 32, 309).
Известные этимологические словари А.Г. Преображенского и М. Фасмера, свидетельствует, что слово "правда" восходит еще к индоевропейской общности. Вместе с тем, и в этих изданиях, и в "Материалах для словаря древнерусского языка" И.И. Срезневского, и в "Словаре церковно-славянского и русского языка" у "правды" изначально два основных значения: "истина" и "справедливость" (269; 273; 258; 271). Понять такую этимологию "правды" помогает этнографическая наука. Философ М.В. Попович, ссылаясь на этнографию самых разных народов, констатирует, что для традиционного сознания картина мира, как и мораль, "имеет не только объясняющий, но и нормативный характер, ибо из наличного положения вещей для человека архаической культуры следует также и то, что должно быть" (911, 12-13). Правда - то, что есть, но из этого следует, что так и должно быть.
Мнение о том, что крестьянская правда - небесный идеал апокрифического происхождения, очень уж несостоятельно, поскольку в крестьянском языке той эпохи вообще не было понятия "идеи", оно просто несовместимо с массовым сознанием крестьянства.
Первичное содержание "правды" - истина. Это понятие было порождено трудом и при своем рационально-логическом происхождении служило ориентиром во взаимоотношениях с природой - в познании истины ручного рубила, топора, огня. Правда осознавалась как естественность. Но по мере развития общества человека все более интересовала и естественность взаимоотношений между людьми. В родовом обществе естественной основой этих взаимоотношений были кровно-родственные связи. В сельской общине притязания брата на имущество чужой семьи стали уже неестественными. "Родовая" правда сменяется "трудовой". С возникновением феодализма сопротивление масс новым порядкам во имя своей правды побудило киевских князей издать новую "Русскую правду"