Штучки-дрючки
Цепляешься глазом за случайную фразу и уже не можешь остановиться...
Найди 10 отличий между тем, как дед описывает увиденное по свежим следам в своём дневнике, и как почти 20 лет спустя в уже изданной книге.
28.7.43
Весь день вчера добирался к себе. Ливень размыл дороги, рискуя сползти, перевернуться, буксуя и пробираясь без дороги прямо по ржи, наш грузовик преодолевал всё. Я промок до нитки и к ночи стало холодновато. На полях чернеют скелеты танков и орудий, валяются разбросанные снаряды, остатки артил. батарей. Местами воздух становится тошнотным от сладковатого липкого запаха разлагающихся немецких трупов. Но что не понятно - почему везде видны остатки наших танков и самолётов. А где немецкие?
В одной деревне, где заправлялись бензином, говорил с населением почти 1½ (года) проживших с немцами. Землю поделили по дворам из душевого расчета. «Что гаму было, когда землю делили. Это сами понимаете…» Размежевали, выделяли для двора клин, и каждый стал возделывать её для себя. Лошадей разделили: 1 на 5 дворов. Немцы прислали семян: пшена, ржи, и только требовали, чтобы всё было засеяно.
- А как же должны были собирать урожай? - спрашиваю я.
- Это - мигом. В три дня всё оберёшь… - баба задумалась и добавила - А теперь колхозно убирать будем… Вместе… Ясно - колхозная жизнь. И что-то в этой беседе и в других разговорах, что приходилось вести, было умолчено, не договорено. Один только раз хозяин с бельмом на глазу довольно откровенно сказал: «Почему раньше заботы об урожае у нас было больше?»
Крестьянский вопрос самая доступная, конечно, для немец. агитации область. Всё это ясно. Грустно другое - как сумели немцы организовать наших, русских людей. Куда глазом ни кинь - везде либо хлеб, либо огороды, либо аккуратные номера на домах, красиво убранные тонкой берёзой (белые стволы) крылечки. И вот мы рассказывать будем о грабежах и насилиях, а боец, входя в деревню, видит картину совсем иную. Немец давал лошадей, трактора, горючее, зерна. Всю агитацию надо немедленно перестроить, объясняя, что немец пытался иными способами подчинить себе русских людей. В том, как упрощённо мы представляем насилие, только в виде самых грубых и зверских физич. акций - лежит всё та же, увы, уродливая некультурность. Именно, в данном случае, духовная.
Представляю себе немцев, после своих домов и хозяйств, попавших в эти куриные избы. Горе моё, ведь вот сейчас сижу в избе, где у печки не было дымохода. Пещера, троглодиты… Позорище! Отсюда и то рабское любопытство, которое до сих пор живёт среди наших людей по отношению к немцу. Любопытство покорно-почтительное, с признанием того, что «немец - он может! Всё может, всё умеет!» и наряду с этим высокомерное игнорирование нашей собственной бытовой отсталости.
Добраться до передовой было сегодня довольно трудно. Ливень размыл дороги, и наш грузовичок, рискуя сползти в кювет и перевернуться, упорно преодолевал преграды, чаще пробираясь без дороги, прямо по ржаному полю, где колосья превратились в спасительную гать.
В одной деревне, где почти два года население прожило «под немцем», удалось побеседовать кой с кем. Но говорят люди осторожно, присматриваясь к собеседнику. Оказывается, как только появились немцы, землю сразу поделили по дворам, исходя из душевого расчета.
- Что гаму было! - со злобным озорством говорит молодая женщина, отвернувшись в сторону. Это вы сами понимаете... размежевали, выделили для каждого двора особый клин, и каждый сам стал его обделывать. Лошадей колхозных поделили тоже: одну на пять дворов. А опосля семян прислали. Во как! - Женщина хитровато сморщилась и шумно шмыгнула острым носом. Пшеницы, стало быть, ржи прислали... и перед всем собранием потребовали, чтобы клинья все как есть засеяли, а у кого хлеб не взойдет, тех расстреляют! Вот ты и попробуй не посеять... Видели? Ни одного клочочка пустого нет.
- А собирать хлеб должны были тоже порознь?
- Ну-у... это мигом! В три дня бы всё пособирали.
Хозяйка внезапно затуманилась и добавила равнодушно - А теперь колхозно будем убирать, как полагается, все вместе. Ясно...
Что-то в этой беседе было ещё недосказано. Неизжитая во многих жажда единоличного стяжательства дала возможность оккупантам не только путем угроз, но и путем различных поощрений, опираясь на старых подкулачников, неплохо организовать посев. И впрямь - куда ни кинешь глазом - везде либо хлеба, либо огороды. И методическая аккуратность завоевателей видна во всём: на избах приколочены дощечки с номерами, ворота убраны белыми стволами тоненьких берез, небольшие садики обнесены низкими плетнями, также из березовых жердей, водопой для лошадей окружен высоким срубом и перекрыт толем, чтобы дождь не мутил колодезной воды. По желобам, поставленным на стойки, вытекает чистая холодная струя.
Чем плохо? Сделать быт удобным, целесообразным, чистым... Это же великолепно! Но сейчас, когда с такой же педантичной «аккуратностью» они уничтожают честь, достоинство и жизнь наших людей у себя в тылу, все эти «штучки-дрючки» кажутся кощунством и понимаешь, что не в этом суть национальной, человеческой культуры.
Найди 10 отличий между тем, как дед описывает увиденное по свежим следам в своём дневнике, и как почти 20 лет спустя в уже изданной книге.
28.7.43
Весь день вчера добирался к себе. Ливень размыл дороги, рискуя сползти, перевернуться, буксуя и пробираясь без дороги прямо по ржи, наш грузовик преодолевал всё. Я промок до нитки и к ночи стало холодновато. На полях чернеют скелеты танков и орудий, валяются разбросанные снаряды, остатки артил. батарей. Местами воздух становится тошнотным от сладковатого липкого запаха разлагающихся немецких трупов. Но что не понятно - почему везде видны остатки наших танков и самолётов. А где немецкие?
В одной деревне, где заправлялись бензином, говорил с населением почти 1½ (года) проживших с немцами. Землю поделили по дворам из душевого расчета. «Что гаму было, когда землю делили. Это сами понимаете…» Размежевали, выделяли для двора клин, и каждый стал возделывать её для себя. Лошадей разделили: 1 на 5 дворов. Немцы прислали семян: пшена, ржи, и только требовали, чтобы всё было засеяно.
- А как же должны были собирать урожай? - спрашиваю я.
- Это - мигом. В три дня всё оберёшь… - баба задумалась и добавила - А теперь колхозно убирать будем… Вместе… Ясно - колхозная жизнь. И что-то в этой беседе и в других разговорах, что приходилось вести, было умолчено, не договорено. Один только раз хозяин с бельмом на глазу довольно откровенно сказал: «Почему раньше заботы об урожае у нас было больше?»
Крестьянский вопрос самая доступная, конечно, для немец. агитации область. Всё это ясно. Грустно другое - как сумели немцы организовать наших, русских людей. Куда глазом ни кинь - везде либо хлеб, либо огороды, либо аккуратные номера на домах, красиво убранные тонкой берёзой (белые стволы) крылечки. И вот мы рассказывать будем о грабежах и насилиях, а боец, входя в деревню, видит картину совсем иную. Немец давал лошадей, трактора, горючее, зерна. Всю агитацию надо немедленно перестроить, объясняя, что немец пытался иными способами подчинить себе русских людей. В том, как упрощённо мы представляем насилие, только в виде самых грубых и зверских физич. акций - лежит всё та же, увы, уродливая некультурность. Именно, в данном случае, духовная.
Представляю себе немцев, после своих домов и хозяйств, попавших в эти куриные избы. Горе моё, ведь вот сейчас сижу в избе, где у печки не было дымохода. Пещера, троглодиты… Позорище! Отсюда и то рабское любопытство, которое до сих пор живёт среди наших людей по отношению к немцу. Любопытство покорно-почтительное, с признанием того, что «немец - он может! Всё может, всё умеет!» и наряду с этим высокомерное игнорирование нашей собственной бытовой отсталости.
Добраться до передовой было сегодня довольно трудно. Ливень размыл дороги, и наш грузовичок, рискуя сползти в кювет и перевернуться, упорно преодолевал преграды, чаще пробираясь без дороги, прямо по ржаному полю, где колосья превратились в спасительную гать.
В одной деревне, где почти два года население прожило «под немцем», удалось побеседовать кой с кем. Но говорят люди осторожно, присматриваясь к собеседнику. Оказывается, как только появились немцы, землю сразу поделили по дворам, исходя из душевого расчета.
- Что гаму было! - со злобным озорством говорит молодая женщина, отвернувшись в сторону. Это вы сами понимаете... размежевали, выделили для каждого двора особый клин, и каждый сам стал его обделывать. Лошадей колхозных поделили тоже: одну на пять дворов. А опосля семян прислали. Во как! - Женщина хитровато сморщилась и шумно шмыгнула острым носом. Пшеницы, стало быть, ржи прислали... и перед всем собранием потребовали, чтобы клинья все как есть засеяли, а у кого хлеб не взойдет, тех расстреляют! Вот ты и попробуй не посеять... Видели? Ни одного клочочка пустого нет.
- А собирать хлеб должны были тоже порознь?
- Ну-у... это мигом! В три дня бы всё пособирали.
Хозяйка внезапно затуманилась и добавила равнодушно - А теперь колхозно будем убирать, как полагается, все вместе. Ясно...
Что-то в этой беседе было ещё недосказано. Неизжитая во многих жажда единоличного стяжательства дала возможность оккупантам не только путем угроз, но и путем различных поощрений, опираясь на старых подкулачников, неплохо организовать посев. И впрямь - куда ни кинешь глазом - везде либо хлеба, либо огороды. И методическая аккуратность завоевателей видна во всём: на избах приколочены дощечки с номерами, ворота убраны белыми стволами тоненьких берез, небольшие садики обнесены низкими плетнями, также из березовых жердей, водопой для лошадей окружен высоким срубом и перекрыт толем, чтобы дождь не мутил колодезной воды. По желобам, поставленным на стойки, вытекает чистая холодная струя.
Чем плохо? Сделать быт удобным, целесообразным, чистым... Это же великолепно! Но сейчас, когда с такой же педантичной «аккуратностью» они уничтожают честь, достоинство и жизнь наших людей у себя в тылу, все эти «штучки-дрючки» кажутся кощунством и понимаешь, что не в этом суть национальной, человеческой культуры.