Свобода хочет от нас смерти, а мы хотим её раздеть и затянуть в кровать.
В темном подвале стена проецировала непонятные мультики, стоял сигаретный дым, который забирался куда угодно, миллионами раздражителей рвал горло, оседал пылью на всех вещах. Это то единственное от чего потом так сложно избавиться.
Но в центре все горело иногда даже не понастоящему, ну у всех и не по-настоящему. В целом это была одна реальность, одинаковая вселенная, одно восприятие. Ни кто не был другим, даже если они этого так сильно хотел.
-Это правда что тут раньше была Клетка?
-Да.
Толпа аккуратно струилась. Они делали это так выдавливая эстетику. Какой смысл думать тут про эстетику и моду. Но чем глубже, тем более влечет синдром элитаризма, социальные комплексы. Больше не значит лучше, скопировано не может быть искренне.
Все стремиться к примитивизму, если раньше нам требовалось огромное количество сил, это было сложной тренировкой и умением. Сегодня достаточно знать дело техники.
Это развяжет нам руки ещё сильнее. Мы больше не стремимся за хуманизмами, нас заставляет мастурбировать наглая точность.
Ни кто не думал про это, все просто висели и это была самая большая провокация, наглость и подстава, кто-то блювал в туалете. Они сказали: «Прикройте дверь». Лицемерие и ненужная драма, приехали менты. Ни кто не хотел к ним. А как хочется парню в синих штанах быть дома, лежать в кровати и зырить новости, а не паковать пьяных малолеток, но они продолжали друг другу врать. Мы им, они нам. Эта игра бесконечна.
Сырым стенам хочется плыть от бестолковой болтовни, от людей. Стены врут, стенам не хочется ничего.
Это крайняя степень свободы эти рисунки, эта музыка, этот воздух, это была характерная атмосфера. Все это знали, но ни кто не думал что она желает смерти. Мы пришли её выебать.
Это ложь что тут была Клетка, Клетка тут и осталась.
Мы все равно хотим её трахнуть, но ничего кроме смерти взамен не получаем.
Но в центре все горело иногда даже не понастоящему, ну у всех и не по-настоящему. В целом это была одна реальность, одинаковая вселенная, одно восприятие. Ни кто не был другим, даже если они этого так сильно хотел.
-Это правда что тут раньше была Клетка?
-Да.
Толпа аккуратно струилась. Они делали это так выдавливая эстетику. Какой смысл думать тут про эстетику и моду. Но чем глубже, тем более влечет синдром элитаризма, социальные комплексы. Больше не значит лучше, скопировано не может быть искренне.
Все стремиться к примитивизму, если раньше нам требовалось огромное количество сил, это было сложной тренировкой и умением. Сегодня достаточно знать дело техники.
Это развяжет нам руки ещё сильнее. Мы больше не стремимся за хуманизмами, нас заставляет мастурбировать наглая точность.
Ни кто не думал про это, все просто висели и это была самая большая провокация, наглость и подстава, кто-то блювал в туалете. Они сказали: «Прикройте дверь». Лицемерие и ненужная драма, приехали менты. Ни кто не хотел к ним. А как хочется парню в синих штанах быть дома, лежать в кровати и зырить новости, а не паковать пьяных малолеток, но они продолжали друг другу врать. Мы им, они нам. Эта игра бесконечна.
Сырым стенам хочется плыть от бестолковой болтовни, от людей. Стены врут, стенам не хочется ничего.
Это крайняя степень свободы эти рисунки, эта музыка, этот воздух, это была характерная атмосфера. Все это знали, но ни кто не думал что она желает смерти. Мы пришли её выебать.
Это ложь что тут была Клетка, Клетка тут и осталась.
Мы все равно хотим её трахнуть, но ничего кроме смерти взамен не получаем.