Гражданин Х, 1949
После смерти бабки Серафимы комната пустовала недолго.
Когда ОН заселялся - никто не видел. Может днем, когда все на работе были, а старики в дальней комнате глухие. Или ночью тихонько.
В воскресенье утром вышел на кухню, как будто всегда тут жил. Буркнул "здрасьте" и поставил кастрюлю на плиту. Вскипела вода - отнес себе в комнату.
Народ замер. Такого еще не было.
Обычно заселялись шумно, приветливо, заискивающе. Пытались по взглядам понять, кто тут главный, к кому с жалобами и сплетнями, кого угостить, кого подвинуть.
И было кого.
Вон из пятой комнаты корыто в коридоре цепями на крюки и замок - а чтоб не трогали. Напустят своей заразы.
Или возле двери которые - там ни калош, ни зонтика не поставишь - сразу за дверь выкинут, а на лестнице свистнут за минуту. Проходной подъезд ведь, не найдешь следов.
Распотрошили квартирку на комнатушки, кому пол-окна досталось, кому на черную лестницу гляделка.
Был наборный паркет - почернел, захлюпали досочки. Пол на кухне крысы объели в военную голодуху.
В коридоре темнота - заходили, свою лампочку на стене прикручивали. А потом назад вывернут, горячую шарфом обмотают и в комнате спрячут.
Воровали. Экономили.
Вещи с улицы притаскивали и свое берегли, в общей кладовке и древние керосинки стояли, и дырявые кроватные сетки, пожарный ларь с песком, ящики с чужой одеждой.
К зиме женщины рылись в ящиках - может чего моль не съела, пригодится и воротник, и кацавейка. Тут отрезать, там перешить.
Дырявые сапоги, обмотки, калоши, - много всего было, сохранились с дореволюции. Ну таскали, пользовали, продавали меняли - не иссякал калошный запас. Богато раньше жили, основательно, о будущем думали.
Сразу после войны подали газ и воду, за углом снова открыли хлебный, а то с карточками далеко бежать было, затемно. И страшно - нападали, отнимали.
Уже который год жили благополучно, бабка Серафима детей нянчила, подкармливали ее, уважали и вот, умерла в одночасье, а через пару дней ЭТОТ вселился.
Ни вещей его не видели, ни ключей не спрашивал.
В глаза не заглядывал, но и не нагличал.
На кухне не топтался - вскипятил кастрюлю и шмыг в комнату.
Старшая по квартире - передовая партийная, палец в рот не клади, все ее боялись - проводила его взглядом молча и ушла к себе, подтолкнув мужа. Закрылись и шептались там.
Другим, которые помельче, стало не по себе. Не то, чтобы совсем уже страшно, но непонятно. То ли рыкнуть на новенького: спрашивать надо, когда твоя очередь с кипятком! Или тоже промолчать.
Старались ему на глаза не попадаться.
Сам не заговаривал - да и с ним только глухие старики пробовали - да как зовут тебя, соколик? Откуда?
ОН бурчал непонятно, вроде как Иван, фамилию не называл, спички чужие уже пользовал.
В ящике своем, который ему от прошлых жильцов остался, не держал ничего, кроме ваксы. Ботинки чистил, да, часто. Газетой вытирал, потом бархоточкой шустрил.
Супов не варил - кипятил воду в кастрюле, полотенцем горячие ручки придерживал и в комнату к себе уносил.
Всегда запирался, ключ в скважине оставлял, даже не подсмотришь.
Приходили к нему пару раз - в кепках, в резиновых плащах синих. Такие же рослые, один с бритой головой, весь в шрамах. Приносили еду - селедкой пахло от свертков. Сидели тихо, наверняка водку пили, но не буянили.
Решили, что фронтовики или нынешние сослуживцы.
Глухих стариков допрашивали: не сказал, где работает?
- Спрашивали, а как же! Не сказал, соколик, отмахнулся: там, грит, работаю.
- Там? Где ж это такое там?
В милиции - так это хвастаются сразу. Чтоб соседей приструнить. Чтоб спичек не крали и мыло чужое не пользовали. Это понятно. И людям спокойнее - свой, в обиду не даст.
А тут кто? Может, бандит? И вообще непрописанный?
Старшую спросили: видала документы?
- Не показывал. Непрописанный тут не будет, кто ж его пустит? С ключами пришел. И спрашивать документ не буду, не простой он человек видно. Мне неприятностей хватает на голову.
Не простой.
А где непростые? Военный? Так они тоже хвастливые: на фронте, да у меня в роте, а фрицы как побежали... И фронтовые немецкое имеют, кто семейный - так много привезли. Но и холостые не отставали: ботинки кожаные, портсигары.
Не простой, но скрытный.
Быстро поняли, где. Переглянулись соседи и охнули.
Там, в органах, не иначе как в органах!
_________
Продолжение завтра
Когда ОН заселялся - никто не видел. Может днем, когда все на работе были, а старики в дальней комнате глухие. Или ночью тихонько.
В воскресенье утром вышел на кухню, как будто всегда тут жил. Буркнул "здрасьте" и поставил кастрюлю на плиту. Вскипела вода - отнес себе в комнату.
Народ замер. Такого еще не было.
Обычно заселялись шумно, приветливо, заискивающе. Пытались по взглядам понять, кто тут главный, к кому с жалобами и сплетнями, кого угостить, кого подвинуть.
И было кого.
Вон из пятой комнаты корыто в коридоре цепями на крюки и замок - а чтоб не трогали. Напустят своей заразы.
Или возле двери которые - там ни калош, ни зонтика не поставишь - сразу за дверь выкинут, а на лестнице свистнут за минуту. Проходной подъезд ведь, не найдешь следов.
Распотрошили квартирку на комнатушки, кому пол-окна досталось, кому на черную лестницу гляделка.
Был наборный паркет - почернел, захлюпали досочки. Пол на кухне крысы объели в военную голодуху.
В коридоре темнота - заходили, свою лампочку на стене прикручивали. А потом назад вывернут, горячую шарфом обмотают и в комнате спрячут.
Воровали. Экономили.
Вещи с улицы притаскивали и свое берегли, в общей кладовке и древние керосинки стояли, и дырявые кроватные сетки, пожарный ларь с песком, ящики с чужой одеждой.
К зиме женщины рылись в ящиках - может чего моль не съела, пригодится и воротник, и кацавейка. Тут отрезать, там перешить.
Дырявые сапоги, обмотки, калоши, - много всего было, сохранились с дореволюции. Ну таскали, пользовали, продавали меняли - не иссякал калошный запас. Богато раньше жили, основательно, о будущем думали.
Сразу после войны подали газ и воду, за углом снова открыли хлебный, а то с карточками далеко бежать было, затемно. И страшно - нападали, отнимали.
Уже который год жили благополучно, бабка Серафима детей нянчила, подкармливали ее, уважали и вот, умерла в одночасье, а через пару дней ЭТОТ вселился.
Ни вещей его не видели, ни ключей не спрашивал.
В глаза не заглядывал, но и не нагличал.
На кухне не топтался - вскипятил кастрюлю и шмыг в комнату.
Старшая по квартире - передовая партийная, палец в рот не клади, все ее боялись - проводила его взглядом молча и ушла к себе, подтолкнув мужа. Закрылись и шептались там.
Другим, которые помельче, стало не по себе. Не то, чтобы совсем уже страшно, но непонятно. То ли рыкнуть на новенького: спрашивать надо, когда твоя очередь с кипятком! Или тоже промолчать.
Старались ему на глаза не попадаться.
Сам не заговаривал - да и с ним только глухие старики пробовали - да как зовут тебя, соколик? Откуда?
ОН бурчал непонятно, вроде как Иван, фамилию не называл, спички чужие уже пользовал.
В ящике своем, который ему от прошлых жильцов остался, не держал ничего, кроме ваксы. Ботинки чистил, да, часто. Газетой вытирал, потом бархоточкой шустрил.
Супов не варил - кипятил воду в кастрюле, полотенцем горячие ручки придерживал и в комнату к себе уносил.
Всегда запирался, ключ в скважине оставлял, даже не подсмотришь.
Приходили к нему пару раз - в кепках, в резиновых плащах синих. Такие же рослые, один с бритой головой, весь в шрамах. Приносили еду - селедкой пахло от свертков. Сидели тихо, наверняка водку пили, но не буянили.
Решили, что фронтовики или нынешние сослуживцы.
Глухих стариков допрашивали: не сказал, где работает?
- Спрашивали, а как же! Не сказал, соколик, отмахнулся: там, грит, работаю.
- Там? Где ж это такое там?
В милиции - так это хвастаются сразу. Чтоб соседей приструнить. Чтоб спичек не крали и мыло чужое не пользовали. Это понятно. И людям спокойнее - свой, в обиду не даст.
А тут кто? Может, бандит? И вообще непрописанный?
Старшую спросили: видала документы?
- Не показывал. Непрописанный тут не будет, кто ж его пустит? С ключами пришел. И спрашивать документ не буду, не простой он человек видно. Мне неприятностей хватает на голову.
Не простой.
А где непростые? Военный? Так они тоже хвастливые: на фронте, да у меня в роте, а фрицы как побежали... И фронтовые немецкое имеют, кто семейный - так много привезли. Но и холостые не отставали: ботинки кожаные, портсигары.
Не простой, но скрытный.
Быстро поняли, где. Переглянулись соседи и охнули.
Там, в органах, не иначе как в органах!
_________
Продолжение завтра