СОРОКОЛЕТИЮ ОКОНЧАНИЯ СМИ посвящается
СМИ - это сибирский металлургический институт. Учился в нем с 1968 по 1973 год.
ПАРАДОКСЫ СТУДЕНЧЕСКИХ ЛЕТ
ОЛЕНИН В.П.
Из воспоминаний о студенчестве, пожалуй, самое тёплое. Маленькая аудитория, практические занятия по математике на первом курсе. Ведёт занятия молодая дама играя роль строгой учительницы. От этого в аудитории присутствует атмосфера школьного класса. Из-за дефекта речи буква Ш и вся фамилия Вишняковой выговаривается у неё как то по особенному. Похоже, что из-за трудности с произношением фамилия Натальи всё время вертится у неё на языке.
Решать задачки у доски - удовольствие ниже среднего. Категоричный и школьный лозунг: Вишнякова к доске! звучит забавно и часто. Наталья вылезает из-за парты медленно, с кривой улыбочкой на лице, понимая, что ей приходится чаще других торчать у доски. А у меня вся эта картинка вызывала удивление. Почему воспоминание о тех занятиях осталось тёплым? Возможно математика придавала некий шарм этой молодой даме, может аудитория где проходили занятия была уютной и тёплой. Трудно сказать... Надо быть Есениным чтобы сейчас разобраться в тех впечатлениях.
* * *
В СМИ я заскочил спасаясь от преследования военкомата. Уже тогда я понимал, что армия это дурдом. Металлургический факультет выбрал чтобы не сдавать экзамен по математике устно. Из специальностей этого факультета (о которых имел представление) мне ничего не нравилось. Что такое технология электротермических производств не имел понятия. Поэтому и выбрал. Начались занятия. Неожиданно обнаружил, что и другие в группе знают о специальности не больше меня. Этот вопрос захватил почти всех в группе. Стали спрашивать друг друга, выяснять с весёлым удивлением: куда это мы попали? Обращались к дочке ректора, но Ольга ясности не внесла. Её ответы сопровождались неопределёнными жестами. Спросили жизнерадостную и общительную Раису Васильевну Славкину (она читала нам курс общей химии). Но и она не прояснила обстановки. Ничего не выяснив все успокоились и принялись за учебу. И лишь студентка Куколь исчезла. Перевелась странным образом в медицинский институт.
* * *
Помимо той термодинамики, что излагал нам В.И.Дубинский в своём курсе лекций по физической химии, нашей группе ещё преподавали отдельный, небольшой - на один семестр - курс термодинамики. Лекции читала Софья Михайловна Каган - пожилая, седая женщина маленького роста. Ходила медленно, переваливаясь с ноги на ногу. Вероятно, они у неё были больные. Судя по возрасту - детство её протекало в условиях первой мировой войны и гражданской войны и, похоже, оно было наполнено невзгодами и лишениями.
Несмотря на свой маленький рост - не более одного метра пятидесяти сантиметров выступала мощно - как оперная певица... Лекцию читала громким внятным голосом. Все слова в её речи были правильно склонены и сопряжены. Чёткие и законченные фразы лились из неё без запинок и остановок. Может она знала текст наизусть и читала лекцию как поэму? Но мне кажется - она владела ораторским искусством. Только не понятно где она его освоила? Учебников я не встречал и обычные ВУЗы этому не обучают. Может она овладела этим искусством с помощью какого то древнеримского учебника. Софья Михайловна заметно превосходила других преподавателей СМИ в технике - искусстве выступать перед аудиторией.
В СМИ мне запомнились четыре ярких курса лекций: по философии живо и интересно читал Страшников; лекции по сопротивлению материалов великолепно и изящно читал Ширяев; по физической химии запомнились лекции В.И.Дубинского своей какой то фундаментальностью; и по термодинамике ярким и редким ораторским искусством запомнилась С.М.Каган.
На эту новеллу в Одноклассниках откликнулась Ольга Логунова, 1945 года рождения: Софья Михайловна Каган - моя мама. Она пережила ленинградскую блокаду и эвакуацию по Ладоге....
* * *
По разговорчивости Бударова была, вероятно, второй в группе (после Галки Камневой). Виктор Иванович Дубинский, не любивший разговоров на своих лекциях, сварливым тоном делал ей замечание. При этом - раздражаясь- начинал называть её Будуаровой. Бударовой искажение не нравилось и она - дама с характером- тоже сварливым тоном его поправляла. Откуда Виктор Иванович брал вторую букву У для её фамилии он, вероятно, и сам не смог бы объяснить, хотя преподавателем был вдумчивым и имел учёную степень.
* * *
В те времена почему то запрещалось на экзаменах пользоваться справочниками. В основном, это и вело к употреблению студентами шпаргалок. Ведь шпаргалка, как правило, и есть микросправочник? Ну а справочники для того и существуют - чтобы ими пользоваться.
Ширяев - преподаватель сопромата - перед сессией известил группу, что он не против досрочной сдачи экзамена. Я чувствовал себя довольно уверенно в этом предмете и решил его сдать побыстрее. Зашпаргалил формулы и графики нагрузок на разные балки. Досрочников пришло человек семь. Сам Ширяев появился со стопкой 48 листовых тетрадей в руках. Раздал экзаменационные билеты, взял свою стопку тетрадей и вышел из аудитории. Я сидел на первой парте, спокойно списал с шпаргалки всё, что требовалось, подготовил ответ. Ну а как дела у соседа сзади? Обернулся и вижу кошмарное зрелище: Ширяев сидит на задней парте и проверяет тетрадки. То, что в аудитории есть вторая дверь я знал, но она обычно заперта? Как бесшумно войти в неё? Это невозможно. Кроме того Ширяев мог ведь пройти к задней парте по проходу между рядами? Досрочной сдачи не получилось. Я до сих пор подозреваю, что Ширяев бесшумно оказался там не случайно. Был он в те времена весёлым, умным и, быть может от этого, слегка ехидным человеком. Лекции читал великолепно. Излагал абсолютно ясно, лаконично, изящно. Его курс лекций был лучшим из тех, что я слушал в институте.
* * *
На первом курсе из принципа не пользовался шпаргалками . Но потом знаний стали выдавать так много, что в голове всё не укладывалось и принципы пришлось оставить. Вот, например, курс органической химии. Нина Германовна Матигорова лекции читала хорошо. Но закономерности превращений органических молекул очень разнообразные и зыбкие, трудно понять как пройдёт реакция и что получится - шарада а не молекула. По сути весь курс лекций был большим справочником. Не знаю - что бы я говорил на экзамене если бы не мой микросправочник - шпаргалка и Ольга Левченко: сдав экзамен и выходя из аудитории шепотом посоветовала мне садится на её место. Экзамен проходил в лаборатории, столы заставлены приборами. Удалось списать необходимый для ответа набор реакций.
На лабораторной практике по органической химии вскрыл ампулу с бромом, как полагается, вылил его в делительную воронку (примерно с полстакана). Из стеклянного краника воронки - с виду нормального, но абсолютно неисправного, бром во все стороны полился на стол. Я оцепенел от неожиданности - стою, смотрю на клубы оранжевого дыма (пара) которые не спеша поднимаются вверх. Зловещее зрелище. Бром не хлор - положение спасла Белкина действуя мокрой тряпкой. Белкина Римма Марковна - одна из трёх аспиранток Юрия Ивановича Сухарева, работавших в то время на кафедре химии.
* * *
Четвёртый этаж главного корпуса. Заканчивается пара - поэтому в коридоре пусто и тихо. У окна, напротив центральной лестницы, ожидают звонка трое.
Сергей сидит на подоконнике, рядом стоим я и Жуков. Ждём звонка. После него большая поточная аудитория освободится для нашего потока. Сергей неожиданно теряет сознание и начинает валиться с подоконника. Жуков растерянно произносит: Серёжа - что с тобой? Я ворачиваю Сергея в исходное сидячее положение говорю Жукову: держи. Сам побежал на второй этаж - там медпункт. Почему то был уверен, что врачиха бросится спасать человеческую жизнь. Но она не бросилась. Довольно равнодушно произнесла: ну так тащите его ко мне. Обратно возвращался торопливым шагом, соображая как же его тащить. Но тащить не пришлось. Сергей пришёл в себя и подался домой. Больше в институте я его не видел. Недели через две-три, в той же поточной аудитории, рядом сидящий Николев предложил проведать Сергея. И мы в тот же день вдвоём, после занятий, оказались на Запсибе. Нашли психушку - она размещалась в бараке. В полутёмный коридор вышел Сергей. Он заметно пополнел, был тронут нашим приездом. Было это весной, мы вышли на улицу. Сергей рассказывал нам как его лечили инсулиновым шоком. В вену вводили большую дозу глюкозы - от этого человек сутки спит без сознания - пока организм не переработает избыток глюкозы. Врачи посоветовали бросить институт и Сергей его бросил.
* * *
Прошло полвека и ни кто из тех бывших когда то студентов, (с кем общался) не помнит Страшникова. А он ведь читал нам великолепный курс лекций по философии. По моему это был самый интересный и живой курс лекций. Эти лекции в нашей группе нравились еще Авзаловой. У неё глаза горели от интереса к теме. Лекции по философии всегда были первой, утренней парой. Многие студенты её прогуливали - это было заметно - большая поточная аудитория заполнялась лишь наполовину. У большой аудитории большие окна и в ней прохладно. У Страшникова под пиджаком свитер. На экзамене я получил пятёрку - единственную в группе.
* * *
В.И.Дубинский всегда старался говорить ровным голосом. Но однажды его вывели из равновесия. И этот случай мне памятен.
На лабораторных работах по физической химии студенты разбивались на тройки. В тот семестр со мной были Александр Шепелев и Юрий Лазарев. И в той лабораторной работе мы строили график, данные для которого получали опытным путём на печке. Но печка в тот день что то плохо работала. Пара заканчивалась - а у нас для двух последних точек графика нет ещё данных. Приходить и переделывать в другой раз эту лабораторную работу очень не хотелось. Я собственной рукой нарисовал эти две точки и мы пошли сдавать график Виктору Ивановичу. Он быстро - через пять-шесть секунд созерцания этого графика определил, что так кривая идти не может. И возмутился нарушением законов природы до того, что начал даже кричать на нас глухим голосом, выражаясь в том смысле, что мы трое фальшивомонетчиков. Самый вежливый из нас (Шепелев) начал уж было извиняться, но я придумал оправдание: интерполяция Виктор Иванович - ничего особенного. Скандал на этом и закончился - шла перемена и нам надо было идти на лекцию. - а Виктору Ивановичу думать о следующей паре.
* * *
В конце учебного года, весной учеба окончательно надоела. В пятницу - а может в субботу - вместо института уехал за город. На четвёртом трамвае проехал до кольца, прошел полями к сосновому бору. Спускаться вниз к ручью не стал - расположился на высоком косогоре. Красивая панорама: на противоположном склоне зеленеет бор, справа в овраге из которого бежит ручей белеет не растаявший снег. Вокруг ни души, поют жаворонки, солнечно, весенние запахи земли и леса... Отдыхаю душой от института. Через полчаса - час ко мне на косогор являются двое. И кто эти двое? Куратор группы Якушевич и замдекана Воробьёв! Ничего я им на это не сказал. И они мне ничего не сказали. У Воробьёва был фотоаппарат он щёлкнул два раза пейзаж который я созерцал, потом эта пара возвратилась от куда пришла.
Прикинь: какова вероятность встречи за городом, на пересеченной местности сбежавшего с лекций студента с зам. декана и куратором группы? И принесло их ко мне на косогор не из Точилино - откуда я пришел - а с противоположной стороны. Мало ли в Новокузнецке людей? Но из четырехсот тысяч явились эти двое. И оставили в душе - как сейчас помню - чувство досады и удивления.
* * *
На последнем курсе, в старом корпусе, на окраине города идёт экзамен. По какому предмету точно не помню. Что то связанное с электротермическим производством. Может курс Якушевича, может Радугина или Васильева. Экзаменатор куда то удалился. На его место явился Андреев и взялся принимать экзамен. Мне это не понравилось. Я ему заявил, что он нам лекции не читал, и сдавать экзамен ему я не буду. А Куриленко, наоборот, решила, что это обстоятельство для неё благоприятно и с явной надеждой на физиономии села сдавать ему экзамен. Ожидая своего экзаменатора я наблюдал со стороны за ней и Андреевым. Недостаток знаний Куриленко старательно компенсировала мимикой, жестами и выразительной дикцией, играя роль деловой дамы. И,кажется, она была права. Кажется она убедила Андреева и получила хорошую оценку.
В отклике на этот мемуар Куриленко сообщила: этот экзамен помнит, подготовилась к нему хорошо и получила пятёрку.
* * *
Писать конспект лекции иногда бывало легко. Помню, например, какую то общественную дисциплину (типа научный коммунизм) преподаватель читал не спеша, внятным голосом. Когда доходил до вывода предупреждал (налегая на букву о): вы это отметте! И диктовал вывод чуть ли не по слогам. А бывало и трудно. И причины были разные. Помню забавный случай. Вишнякова на лекции по электродвигателям зашла в тупик. Не зная что записать в конспект озабоченным тоном говорит преподавателю: не поняла - мол, повторите. А тот ей отвечает: глухому обедню два раза не служат.
Первый курс лекций Юрия Ивановича Сухарева (кажется ОХТ - курс общей химической технологии) мне не нравился. Конспекта почти не вёл, и часто прогуливал. На экзамен по ОХТ не пошёл потому, что ни черта не знал. И когда группа сдала этот экзамен взял конспект у Алёхиной. Она жила, можно сказать, на углу проспектов Октябрьский и Дружбы, там где трамвай поворачивает в сторону моста в Старокузнецк, кажется, на первом этаже.
Конспект у неё был необычный. Всё записано крупным почерком, без зачёркиваний и исправлений. Выводы подчёркнуты цветным карандашом, формулы выделены из текста на отдельную строку.
Не знаю - то ли она обладала выдающейся способностью конспектировать (владела стенографией?) - то ли проявляя феноменальную прилежность, после занятий в институте, дома - переписывала начисто конспекты??
Следующий курс лекций - про моделирование технологических процессов был интересным. В нём Сухарев рассказывал нам о турбулентности и ламинарности, о критериях Прантля, Нуссельта, Рейнольца. И я относился уже уважительно и к самому Юрию Ивановичу и к его лекциям. И лекции и лабораторные работы (если мне память не изменяет) проходили на первом этаже правого крыла главного корпуса. Однажды в лабораторной работе у Юрия Ивановича нам попался сосуд с красивыми снежно-белыми гранулами. Стеклянный цилиндр наполненный маленькими полусферами - как половинки горошин - и величины такой же - только белые. У нас троих - а мы были опять в том же составе: Лазарев, Шепелев и я - возник вопрос - а какие они на вкус? Это была щелочь гидроксид калия. Шепелев после некоторых колебаний попробовал гранулу на язык. Объяснил: вкус такой же как у контактов батарейки от фонарика.
* * *
На четвёртом или пятом курсе, в старом корпусе читал нам лекции по гражданской обороне отставной военный. Худой, не большого роста, измождённый казарменно- гарнизонной жизнью, но с прямой, как положено военному, спиной. Схемы, формулы, основные выводы он извлекал из конспекта: старой 48 листовой тетрадки в синей обложке. Однажды, чувствуя прилив бодрости, демонстративно положил тетрадку на стол и написал на доске необходимую по ходу лекции формулу упустив поставить в ней знак равенства.
Без него формула приняла нелепый вид - потеряла смысл.
Смотрит преподаватель на эту формулу и чувствует: что то не то. Проверил буквы - все на месте. Пытаясь понять в чём дело отступил от доски и осмотрел формулу издали. Загадку почему у формулы такой нелепый вид решить не смог, и говорит сам себе: что то я подзашёл (было у студентов такое выражение). Пошёл к столу, заглянул в тетрадку, воскликнул: а! Вот! Вернулся к доске и вписал в формулу знак равенства.
С тёплым юмором вспоминается сценка - как преподаватель потерял смысл формулы - потерял и не сразу нашёл.
* * *
В лесу под Бийском проходили двухмесячные сборы после окончания института. Жили в палатках примерно 500 человек. Утром просыпаешься - впереди целый день дурацкой военки - тихое проклятье. Слава Карандюк в душе поэт - новый день начинает с горького возгласа: опять все сапоги перепутали. Деревянный настил большой палатки на 10-15 человек в сорока сантиметрах над землёй на нём мы спим. Когда все улягутся на земле образуется куча сапог. Из лагеря на полигон, как правило, возили нас на бронированном корыте с трескучим мотором и без рессор (амортизаторов). А в тот день пришлось идти пешком. Это километра три до полигона и ещё километра два до ангара. Пришли. Часть взвода лазит в ангаре по танку - часть сидит на лавочке около него. Острогорский от нечего делать рассматривает свои покрытые дорожной пылью сапоги и замечает, что правый сапог меньше левого. Ну правый сапог - это его сапог. А чей же на левой ноге? Больший размер носит только Саша Шарига. Ага - значит Шарига протопал пять километров до ангара в чужом, меньшего размера сапоге.
Конец дня. Роту (100 человек) куда то ведут. Кто то в строю нарушая молчание расслабленным и дурашливым тоном громко произносит: ещё один день прошёл! Рота мрачно хором ему отвечает: ну и х*й с ним!
* * *
К Галине Бударовой:
Вспомнил забавный сюжет. Экзамен на первом курсе по начертательной геометрии. Принимает Евгений Владиславович Слизень. Юре Ларченкову досталась коварная задача о пересечении в пространстве двух прямых. Коварство состояло в том, что очевидный путь решения приводил к ошибке. Юра подвоха не заметил. А Слизень - наоборот - только взглянул на решение и сразу заявил, что оно не верное. Поспешное заявление Слизня Юру не убедило. Он возразил: ну почему же! И начал излагать свой метод. Мол,так-то и так, а тут, мол так и вот так. Мол всё верно. Слизня и в спокойной обстановке слегка потряхивало - а тут он совсем весь затрясся. На всю жизнь мне запомнилась эта картинка: Юра с вежливой улыбочкой на лице излагает своё решение, а Евгений Владиславович сидит и молча трясётся, и не может подобрать слов для разговора с Юрой.
Галина добавила:
Я надолго запомнила случай всё с тем же Юрой Ларченковым. Когда Клара Роевна (наша преподаватель английского) поправляла его произношение, он всегда говорил: "Я произношу с американским акцентом".
* * *
Преподаватель который читал нам курс об электродвигателях, как потом оказалось, не был очень уж злым. Но своими грозными заявлениями о том, что принимать экзамен будет очень строго запугал группу до того, что Лариса разместила свои шпаргалки где-то под юбкой. То ли она их просто написала на ногах, то ли прикрепила слишком жестко, но каждый раз, чтобы списать формулу или схему ей приходилось туда обращаться.
Этот способ нельзя признать практичным. Применения его в дальнейшем я ни разу не наблюдал.
* * *
Некоторым преподавателям нравятся чёткие, без тени сомнений ответы на экзаменах. Таким был Зрайченко читавший нам большой курс физики.
Лекции по математике на первом курсе нам читала Кришмановская. Она же принимала и экзамен за первый семестр. Экзаменовала группу очень долго. Когда я подсел к ней отвечать шёл уже шестой час экзамена. Конечно, Кришмановская к этому времени устала. Для начала она задала мне вопрос: что такое производная? Я задумался (у меня такая манера). Она вспылила: ах! Ты ещё думаешь над таким простым вопросом! Два тебе по математике!
Почти круглая отличница Лида Герасимова тот экзамен тоже завалила. Съела слишком много успокаивающих таблеток триоксазина и на экзамене успокоилась настолько, что ничего не соображала. Пересдавали и она и я слепому преподавателю. Меня он принял прямо на кафедре. Первый вопрос был неожиданным - из школьной программы. Мы с ним обсудили этот вопрос. Потом обсуждали производные из курса Кришмановской. Он задавал много наводящих вопросов - экзамен прошёл в форме обсуждения. Ему было важно убедиться, что студент способен размышлять. Расстались мы с ним в атмосфере взаимного уважения. Он поставил мне четвёрку по математике.
Два отклика в "Одноклассниках":
Геннадий Скворченко из Котельников:
А я на редаковском кладбище искал могилу коллеги по работе и случайно наткнулся на могилку слепого преподавателя математики. Что искал - не нашёл и все свои чувства умершим оставил его неухоженной могилке с фото в тёмных очках... По учёбе я с ним не сталкивался (в 1971-1972 годах лектор Калинина, практику вела Бердова), но, конечно,встречал в коридорах института не однократно. Пусть всем умершим земля будет пухом...
Татьяна Ченская (Бударова) из Хабаровска:
Это Владимир Зеликович Печерский, он вёл у нас практические занятия, помню задачи с интегралами - несколько замен, подстановок, уже на доске места нет, начало стирается и решается дальше, а он всё это держал в уме... И человек был хороший, с юмором и, действительно, требовал чтобы думали. Я никак не могла постичь формулу Тэйлора, на экзамене она мне, конечно, и попалась. Я её списала, а когда села ему отвечать, он, видно, это понял по моему сбивчивому ответу, отодвинул мои листки и с его помощью я сама эту гадскую формулу вывела и получила четвёрку.
* * *
Евгения Владиславовича Слизня я уважаю за демократичность. Он был начисто лишён высокомерия, вёл беседы со мной на равных. По моему таким и должен быть настоящий профессор.
Помню, однажды я его сильно удивил. Оказались мы с ним за одним столиком в институтском буфете в обед. Я полагал, что существуют блюда в кулинарии которые едят ещё до первого - до супа. Поэтому начал с того, что съел творог (было такое блюдо в буфете). Слизень считал порядок по которому начинать надо с первого блюда - то есть с супа абсолютно незыблемым и нерушимым (как его любимая теорема Монжа). И с негодованием говорит мне: много лет я на свете живу, но чтобы до первого - человек сожрал сладкое десертное блюдо вижу впервые... А творог действительно был посыпан сахаром. Поэтому у меня не нашлось слов чтобы оправдать своё поведение. И остались мы - каждый при своём мнении.
* * *
После интересных лекций по философии, читал которые Страшников, другой преподаватель стал читать что то типа политэкономии. Такая мура! И так скучно он читал, что ходил я на лекции редко, конспект не вёл и практически ничего не воспринял из этого курса. В день экзамена настроение, соответственно, было скверное. Но сдавать экзамен надо, и к двеннадцати часам поехал в институт. Сошёл с трамвая у дома быта - навстречу идут Камнева то ли с Бударовой, то ли с Герасимовой жившие в Старокузнецке. Молча с испугом глядят на меня. Настроения не было с ними разговаривать. Пришёл в институт - оказывается экзамен уже давно кончился, и все уже разошлись и преподавателя уже тоже нет. Вот влип! Потом, в другой день пришлось сдавать этот экзамен с вечерниками.
Когда я пришёл вечерники с экзаменационными билетами уже сидели в аудитории человек 20-25. Меня к ним преподаватель не посадил. Дал билет и усадил за свой стол. В билете только один вопрос: о социальной революции. Не просто о революции, и не о социалистической революции, а о социальной. И слова вроде бы знакомые - по радио звучат часто - но совершенно не могу сообразить что отвечать. Было бы в билете два вопроса - может что нибудь по второму бы сказал. Но вопрос один... Преподаватель видит что отвечать не тороплюсь - посидел немного встал и вышел из аудитории по своим делам.
Сижу я за преподавательским столом, гляжу на незнакомую публику за партами. Вечерние студенты заметно старше дневных.
У них там, в рядах оживление - по случаю отсутствия преподавателя...
Говорю им: ребята - что такое социальная революция?
Бесполезно.
На этом экзамене вообще не смог ничего сказать. Преподаватель - человек умный - поставил три и закрыл эту тему.
* * *
Привезли нас в Бийск на военные сборы утром. Под вечер привезли на место жительства в бору. И началось первое мероприятие - кормёжка. Подали разваренную капусту, было там и немного картошки, сваренной с ней заодно. Служба в армии священный долг и почётная обязанность. Но есть это блюдо я не стал. Сижу и мрачно смотрю как ест сидящий рядом Хромов. Ему тоже блюдо не нравится и у него озабоченное выражение лица.
Последний день сборов тоже запомнился. За несколько дней до него сдали экзамен. Нас часто стали гонять на хоз. работы, но домой не отпускали. Мишка Плоцкий - наш командир взвода - на вечер того дня зачислил меня в наряд на какое то дежурство. А утром опять роту подняли на какие то хозработы. Чтобы в них не участвовать сложил свою военную амуницию в рюкзак, запихнул его и сапоги под нары. Сам оделся в цивильное и ушёл в Бийск побродить по улицам незнакомого города. За два месяца сборов я пару раз таким способом отдыхал от военки. Походил по городу, купил жареных семечек на предстоящее дежурство и к четырём часам вернулся в лес. Вернулся - а палаток нет, все уехали в Новокузнецк. Напоследок озадачив меня сборы кончились. В пустом лагере остались только с десяток каптёрщиков сдавать на склады наше обмундирование. Командир роты и Мишка тоже остались - они ещё до института отслужили два года в армии и сборы им почему то нравились. С ними следующим вечером я и уехал домой.
За время сборов побывал на мебельной фабрике где офицеры добывали полированный шпон (вероятно для кафедры), на плантации чёрной смородины, полол всходы тополей выращиваемых для лесополос, городил загон для свиней на краю полигона, вытаскивал из подвала бочки с огурцами (тяжелые и круглые - не за что ухватиться), из другого подвала вытаскивал ящики со снарядами, красил заржавевшие уголки этих ящиков, сторожил с автоматом какие то военные сараи. Но за два месяца ни разу не довелось выстрелить танковым снарядом. Стреляли из авиационной пушки калибра 3 см. вставленной в ствол танковой пушки. И на танке проехал лишь один круг по танкодрому - примерно три километра. Тоже мне практика! Военная кафедра это большое очковтирательство, ну и, конечно, большая пакость: волею полковника Барского Юрку Лазарева лишили на год диплома, а Юрку Ларченкова вообще - распределили в сапоги - два года служил в забайкалье.
* * *
Институт закончен. Обширной панорамой с далёким горизонтом, на бетонной полосе новокузнецкого аэропорта открылся новый этап жизни. Начало октября 1973 года, мама провожает меня в Усть-Каменогорск и остается одна. И я об этом абсолютно не думаю. Среди пассажиров идущих по бетонному полю к самолёту встретил Куриленко.Она распределилась в Ташкент и летит этим рейсом. Наш АН-24 много проваливался в воздушные ямы. Гостиница в Усть-Каменогорске такая же как у дома быта в Новокузнецке. Поселился без проблем - в советское время это удача. Суета обслуги и звонки в номер вызывали недоумение. Оказалось - прежний жилец номера - типичный командированный: в черном пиджаке и галстуке, уезжая, для чистки своих ботинок кремом использовал прикроватный коврик. Кастелянша почему то ожидала от него этой пакости. Вытащила коврик из под кровати и посмотрела на мои туфли. Но они были в дорожной пыли. Для меня действительно началась новая жизнь, и мир часто развёртывался неожиданными страницами, и я смотрел на них с недоумением. Вышел из гостиницы в незнакомый город. Вечер. Безлюдная улица образованная двухэтажными домами. Тёплый ветер метёт опавшие с тополей сухие листья и обрывки газет. Зашел в пустую забегаловку. Парень-казах в мятой белой куртке буфетчика принёс порцию мантов. Раньше их есть не приходилось и я смотрел на них с некоторым недоумением. Они оказались очень хороши и запомнились.
Утро. Окраина города. За оградой из красного кирпича штук шесть двухэтажных зданий казённого вида (из того же красного кирпича). Это и есть ВНИИЦветмет. Ограда примыкает к территории свинцово-цинкового завода с классической трубой из которой валят клубы белесого дыма.
В мрачном актовом зале института заводские люди читают доклады о заводских проблемах. Сижу придавленный той свиньёй, которую мне подложила жизнь. Академическая и отраслевая наука совершенно разные. В тот день, в том зале я погрузился и уперся в проблему освобождения от распределения. Оставаться здесь - значит затевать обмен квартир и перевозить сюда мать. Сейчас удивляюсь: простое решение - бросить ВНИИЦвемет и уехать домой, и устроиться там каким нибудь слесарем КИПА - мне в голову ни разу не пришло. Ну ладно - я тупой, но ни один знакомый в те времена не дал мне этот простой совет. Профсоюзный лидер - дама деловая и одинокая, лет 30, утешала меня в управленческом буфете: мол, привыкнешь и всё будет хорошо. Какой то мужик лет 30 - то ли комсомольский вожак предельного возраста, то ли партиец курирующий комсомол вылез откуда то из своей институтской щели и предложил лишить меня диплома за неуважение к распределению. Состоялось даже собрание. Я перед ним зашел в бухгалтерию и сдал 74 рубля подъемных в кассу чтобы не упрекали ими. Бухгалтершу помогшую сделать это до сих пор вспоминаю с благодарностью.
Начальник отдела - интеллигент из Ленинграда. Умён, хитёр, с круглыми черными глазами. Секретарша у него добродушная, весёлая баба лет 40. В комнате 6-7 столов. Слева от меня стол Шевченко. Она говорит и ведёт себя как молодая специалистка (неуверенно), живёт в общаге а на лицо ей лет 30. У той же стены стол жилистого энергичного мужика. Готовит диссертацию по подготовке шихты в виде таблеток (для свинцово-цинкового производства). Напротив парень из Осетии. Далее Толик разговорчивый и обаятельный, справа от меня невысокий умный с чувством юмора. Самый умный заходил к нам отдохнуть от написания отчета. Народ, в общем, приятный, но совсем не такой как в академическом институте.
Общага - двухэтажное деревянное здание. В комнате 4 койки. Аспирант - кореец живет где то в городе и в общаге появляется редко. Полтора месяца жил немец Ринер. Но ушел в запой и его выгнали с работы. Сохранял спокойное выражение лица и ясный взгляд будучи пьяным настолько что на ногах стоять не мог. Больше всего запомнился парень комиссованый из армии. У него твердые понятия и твердый характер. Отказ служить дался ему не легко. Мрачнел и не отвечал на вопросы по этой теме. На первую получку, в соответствии со своими понятиями, взял напрокат баян. И его деревенские наигрыши разносились по всей деревянной общаге.
Обедал в управленческом буфете. С трудом вспомнил, что завтракал в общаге - на первом этаже там был буфет. А городские столовые вообще не запомнились. Не ходил в них. Запомнилась тушенка. В Новокузнецке она давно исчезла из магазинов - а в Казахстане была и я брал её иногда на ужин. После работы часто совершал прогулки вдоль внешней стороны институтской ограды. Вдоль неё деревца с мелкими ранетками. Они спелые, мягкие, кисло-сладкие, я их с удовольствием ел дополняя буфетное питание.
Поздняя осень. Рабочий день кончается в сумерках. Тепло, редкий мелкий дождик. Стою на остановке. На мокром асфальте отблески от фар машин. На душе тихо и печально - устал от проблем в которые упёрся и которые не решаются. Возвращаться в надоевшую общагу не хочется, и чтобы отложить его сажусь на какой то неизвестный автобус и еду куда то в темноту, в неизвестность. Выхожу где то за городом, подождав некоторое время, с противоположной остановки возвращаюсь в город. На душе, вроде, легче. Обычное свойство общаги: на одной из коек в твоей комнате обитает полуночник. Когда тебе хочется спать - ему хочется танцев. Был такой и у меня (из Алма-Аты ). К нему вечером приходили ещё двое, и они базарят до двенадцати - до часу ночи. И до ночи в комнате горит свет.
Хмурое холодное утро. С автовокзала направляюсь на месяц в командировку в Лениногорск. Со мной пожилой скромный казах из института. Места нам попались у передней двери и ноги за полтора часа езды сильно замерзли. Гостеприимная гостиница. В Лениногорске рудник и свинцово-цинковый завод, в нём опытный цех по переплавке старых аккумуляторов. Половину цеха занимает эстакада с большими, около трёх метров в диаметре котлами, некоторые заполнены жидким свинцом. Бортики котлов высотой всего 40 см от настила эстакады. Не дай бог спотыкнешься и свалишься в такой котёл. В день нашего приезда печь как раз остановили. Запомнился футеровщик яркой рабоче-пролетарской внешности - хоть картину пиши с него. Вечером к моему попутчику зашел подвыпивший коллега. Жаловался, что рабочие рудника не желают иметь дела с новой взрывчаткой которую он внедряет там. Попутчик приезжал лишь на два дня. После его отъезда я переселился в одиночный номер. Начали греть батареи. Ночные смены тихие - в цеху только бригада. Отработал вечернюю смену. У проходной завода конечная и не освещенная остановка автобуса, но рядом, за оградой завод со своими огнями. Подвыпивший парень из околозаводского жилья пришёл на остановку с китайским фонариком, ожидая автобус рассказал свой счастливый случай: как служа в армии, за границей встретил в порту ГДР своего брата тоже служившего, но во флоте. Сменщица по дежурству командированная из Алма-Аты боялась ходить по заводу в темноте и требовала сменять её пораньше - пока ещё не совсем темно. Своего разливщика в цехе нет. Иногда он приходит из основного, приводит с собой рабочих, которые складывают слитки свинца в штабеля. Запомнилась прогулка пешком до завода. Решил истратить там, в заводской столовой, какие то талоны за вредность. Солнечная сухая погода, тёплый ветер из пустыни Гоби переметает с места на место сухие кленовые листья. До завода оказалось далеко - шел не менее двух часов. Столовая оказалась грязная, еда приготовлена грубо и небрежно. Больше туда не заходил. Запомнилось чувство глубокой тревоги за мать после посещения почтампа - писем от неё не было уже больше месяца.
Забавные признаки большого города в маленьком. В частности стопки квадратных блинов в магазине, вероятно испеченных на каком то конвеере. В праздник на 7 ноября пришёл циклон с севера. В свете уличных фонарей густо и косо падает снег. Казалось бы слякоть, но нет - в атмосфере и во всём мире от этого ощущалась какая то бодрость и весёлость, какая то энергетика. Аккумуляторный лом хранился под открытым небом и забился снегом. В печи снег взрывается и под крышу цеха взвиваются три черных смерча. Бригадир Вагин - замечательная личность - стоит при этом спокойно, спиной к печи, в метре от неё. Другой бригадир так не может - от взрывов приседает - рефлексы. Однажды забрёл на рынок, у деда с длинной бородой купил солёных огурцов. Они мне очень запомнились - от столовской еды (что в гостиннице) и от консервов был какой то голод на эти огурцы.
Одуревший от жары в номере и от сменной работы, однажды ушел на прогулку за город. Главная улица Лениногорска оказалась не длинной. За городом повернул направо решив взойти на холм. До него километра полтора - два. Под ним паслись две лошади. Меня они сразу заметили, вглядывались, пытаясь понять что я для них значу. У лошадей было трудное лето: спины и бока в шрамах. На вершине холма рос куст калины с ягодами. Зрелище красивых глянцевых, красных ягод меня потрясло. Так уж я был замотан своими проблемами связанными с распределением и так это было неожиданно, что запомнил эту прогулку на всю жизнь.
На память о том этапе остался портрет Хемингуэя. Его я видел еще в Бийске: на сборах, однажды в воскресение ушли из леса в самоволку в город: Острогорский, я, Шепелев и Слава Карандюк. Но купил портрет в Усть-Каменогорске. Он сейчас висит у меня в кухне.
Музыкальный ролик на эту тему.
https://www.youtube.com/edit?o=U&ar=2&video_id=Vr8CanBmahw
ПАРАДОКСЫ СТУДЕНЧЕСКИХ ЛЕТ
ОЛЕНИН В.П.
Из воспоминаний о студенчестве, пожалуй, самое тёплое. Маленькая аудитория, практические занятия по математике на первом курсе. Ведёт занятия молодая дама играя роль строгой учительницы. От этого в аудитории присутствует атмосфера школьного класса. Из-за дефекта речи буква Ш и вся фамилия Вишняковой выговаривается у неё как то по особенному. Похоже, что из-за трудности с произношением фамилия Натальи всё время вертится у неё на языке.
Решать задачки у доски - удовольствие ниже среднего. Категоричный и школьный лозунг: Вишнякова к доске! звучит забавно и часто. Наталья вылезает из-за парты медленно, с кривой улыбочкой на лице, понимая, что ей приходится чаще других торчать у доски. А у меня вся эта картинка вызывала удивление. Почему воспоминание о тех занятиях осталось тёплым? Возможно математика придавала некий шарм этой молодой даме, может аудитория где проходили занятия была уютной и тёплой. Трудно сказать... Надо быть Есениным чтобы сейчас разобраться в тех впечатлениях.
* * *
В СМИ я заскочил спасаясь от преследования военкомата. Уже тогда я понимал, что армия это дурдом. Металлургический факультет выбрал чтобы не сдавать экзамен по математике устно. Из специальностей этого факультета (о которых имел представление) мне ничего не нравилось. Что такое технология электротермических производств не имел понятия. Поэтому и выбрал. Начались занятия. Неожиданно обнаружил, что и другие в группе знают о специальности не больше меня. Этот вопрос захватил почти всех в группе. Стали спрашивать друг друга, выяснять с весёлым удивлением: куда это мы попали? Обращались к дочке ректора, но Ольга ясности не внесла. Её ответы сопровождались неопределёнными жестами. Спросили жизнерадостную и общительную Раису Васильевну Славкину (она читала нам курс общей химии). Но и она не прояснила обстановки. Ничего не выяснив все успокоились и принялись за учебу. И лишь студентка Куколь исчезла. Перевелась странным образом в медицинский институт.
* * *
Помимо той термодинамики, что излагал нам В.И.Дубинский в своём курсе лекций по физической химии, нашей группе ещё преподавали отдельный, небольшой - на один семестр - курс термодинамики. Лекции читала Софья Михайловна Каган - пожилая, седая женщина маленького роста. Ходила медленно, переваливаясь с ноги на ногу. Вероятно, они у неё были больные. Судя по возрасту - детство её протекало в условиях первой мировой войны и гражданской войны и, похоже, оно было наполнено невзгодами и лишениями.
Несмотря на свой маленький рост - не более одного метра пятидесяти сантиметров выступала мощно - как оперная певица... Лекцию читала громким внятным голосом. Все слова в её речи были правильно склонены и сопряжены. Чёткие и законченные фразы лились из неё без запинок и остановок. Может она знала текст наизусть и читала лекцию как поэму? Но мне кажется - она владела ораторским искусством. Только не понятно где она его освоила? Учебников я не встречал и обычные ВУЗы этому не обучают. Может она овладела этим искусством с помощью какого то древнеримского учебника. Софья Михайловна заметно превосходила других преподавателей СМИ в технике - искусстве выступать перед аудиторией.
В СМИ мне запомнились четыре ярких курса лекций: по философии живо и интересно читал Страшников; лекции по сопротивлению материалов великолепно и изящно читал Ширяев; по физической химии запомнились лекции В.И.Дубинского своей какой то фундаментальностью; и по термодинамике ярким и редким ораторским искусством запомнилась С.М.Каган.
На эту новеллу в Одноклассниках откликнулась Ольга Логунова, 1945 года рождения: Софья Михайловна Каган - моя мама. Она пережила ленинградскую блокаду и эвакуацию по Ладоге....
* * *
По разговорчивости Бударова была, вероятно, второй в группе (после Галки Камневой). Виктор Иванович Дубинский, не любивший разговоров на своих лекциях, сварливым тоном делал ей замечание. При этом - раздражаясь- начинал называть её Будуаровой. Бударовой искажение не нравилось и она - дама с характером- тоже сварливым тоном его поправляла. Откуда Виктор Иванович брал вторую букву У для её фамилии он, вероятно, и сам не смог бы объяснить, хотя преподавателем был вдумчивым и имел учёную степень.
* * *
В те времена почему то запрещалось на экзаменах пользоваться справочниками. В основном, это и вело к употреблению студентами шпаргалок. Ведь шпаргалка, как правило, и есть микросправочник? Ну а справочники для того и существуют - чтобы ими пользоваться.
Ширяев - преподаватель сопромата - перед сессией известил группу, что он не против досрочной сдачи экзамена. Я чувствовал себя довольно уверенно в этом предмете и решил его сдать побыстрее. Зашпаргалил формулы и графики нагрузок на разные балки. Досрочников пришло человек семь. Сам Ширяев появился со стопкой 48 листовых тетрадей в руках. Раздал экзаменационные билеты, взял свою стопку тетрадей и вышел из аудитории. Я сидел на первой парте, спокойно списал с шпаргалки всё, что требовалось, подготовил ответ. Ну а как дела у соседа сзади? Обернулся и вижу кошмарное зрелище: Ширяев сидит на задней парте и проверяет тетрадки. То, что в аудитории есть вторая дверь я знал, но она обычно заперта? Как бесшумно войти в неё? Это невозможно. Кроме того Ширяев мог ведь пройти к задней парте по проходу между рядами? Досрочной сдачи не получилось. Я до сих пор подозреваю, что Ширяев бесшумно оказался там не случайно. Был он в те времена весёлым, умным и, быть может от этого, слегка ехидным человеком. Лекции читал великолепно. Излагал абсолютно ясно, лаконично, изящно. Его курс лекций был лучшим из тех, что я слушал в институте.
* * *
На первом курсе из принципа не пользовался шпаргалками . Но потом знаний стали выдавать так много, что в голове всё не укладывалось и принципы пришлось оставить. Вот, например, курс органической химии. Нина Германовна Матигорова лекции читала хорошо. Но закономерности превращений органических молекул очень разнообразные и зыбкие, трудно понять как пройдёт реакция и что получится - шарада а не молекула. По сути весь курс лекций был большим справочником. Не знаю - что бы я говорил на экзамене если бы не мой микросправочник - шпаргалка и Ольга Левченко: сдав экзамен и выходя из аудитории шепотом посоветовала мне садится на её место. Экзамен проходил в лаборатории, столы заставлены приборами. Удалось списать необходимый для ответа набор реакций.
На лабораторной практике по органической химии вскрыл ампулу с бромом, как полагается, вылил его в делительную воронку (примерно с полстакана). Из стеклянного краника воронки - с виду нормального, но абсолютно неисправного, бром во все стороны полился на стол. Я оцепенел от неожиданности - стою, смотрю на клубы оранжевого дыма (пара) которые не спеша поднимаются вверх. Зловещее зрелище. Бром не хлор - положение спасла Белкина действуя мокрой тряпкой. Белкина Римма Марковна - одна из трёх аспиранток Юрия Ивановича Сухарева, работавших в то время на кафедре химии.
* * *
Четвёртый этаж главного корпуса. Заканчивается пара - поэтому в коридоре пусто и тихо. У окна, напротив центральной лестницы, ожидают звонка трое.
Сергей сидит на подоконнике, рядом стоим я и Жуков. Ждём звонка. После него большая поточная аудитория освободится для нашего потока. Сергей неожиданно теряет сознание и начинает валиться с подоконника. Жуков растерянно произносит: Серёжа - что с тобой? Я ворачиваю Сергея в исходное сидячее положение говорю Жукову: держи. Сам побежал на второй этаж - там медпункт. Почему то был уверен, что врачиха бросится спасать человеческую жизнь. Но она не бросилась. Довольно равнодушно произнесла: ну так тащите его ко мне. Обратно возвращался торопливым шагом, соображая как же его тащить. Но тащить не пришлось. Сергей пришёл в себя и подался домой. Больше в институте я его не видел. Недели через две-три, в той же поточной аудитории, рядом сидящий Николев предложил проведать Сергея. И мы в тот же день вдвоём, после занятий, оказались на Запсибе. Нашли психушку - она размещалась в бараке. В полутёмный коридор вышел Сергей. Он заметно пополнел, был тронут нашим приездом. Было это весной, мы вышли на улицу. Сергей рассказывал нам как его лечили инсулиновым шоком. В вену вводили большую дозу глюкозы - от этого человек сутки спит без сознания - пока организм не переработает избыток глюкозы. Врачи посоветовали бросить институт и Сергей его бросил.
* * *
Прошло полвека и ни кто из тех бывших когда то студентов, (с кем общался) не помнит Страшникова. А он ведь читал нам великолепный курс лекций по философии. По моему это был самый интересный и живой курс лекций. Эти лекции в нашей группе нравились еще Авзаловой. У неё глаза горели от интереса к теме. Лекции по философии всегда были первой, утренней парой. Многие студенты её прогуливали - это было заметно - большая поточная аудитория заполнялась лишь наполовину. У большой аудитории большие окна и в ней прохладно. У Страшникова под пиджаком свитер. На экзамене я получил пятёрку - единственную в группе.
* * *
В.И.Дубинский всегда старался говорить ровным голосом. Но однажды его вывели из равновесия. И этот случай мне памятен.
На лабораторных работах по физической химии студенты разбивались на тройки. В тот семестр со мной были Александр Шепелев и Юрий Лазарев. И в той лабораторной работе мы строили график, данные для которого получали опытным путём на печке. Но печка в тот день что то плохо работала. Пара заканчивалась - а у нас для двух последних точек графика нет ещё данных. Приходить и переделывать в другой раз эту лабораторную работу очень не хотелось. Я собственной рукой нарисовал эти две точки и мы пошли сдавать график Виктору Ивановичу. Он быстро - через пять-шесть секунд созерцания этого графика определил, что так кривая идти не может. И возмутился нарушением законов природы до того, что начал даже кричать на нас глухим голосом, выражаясь в том смысле, что мы трое фальшивомонетчиков. Самый вежливый из нас (Шепелев) начал уж было извиняться, но я придумал оправдание: интерполяция Виктор Иванович - ничего особенного. Скандал на этом и закончился - шла перемена и нам надо было идти на лекцию. - а Виктору Ивановичу думать о следующей паре.
* * *
В конце учебного года, весной учеба окончательно надоела. В пятницу - а может в субботу - вместо института уехал за город. На четвёртом трамвае проехал до кольца, прошел полями к сосновому бору. Спускаться вниз к ручью не стал - расположился на высоком косогоре. Красивая панорама: на противоположном склоне зеленеет бор, справа в овраге из которого бежит ручей белеет не растаявший снег. Вокруг ни души, поют жаворонки, солнечно, весенние запахи земли и леса... Отдыхаю душой от института. Через полчаса - час ко мне на косогор являются двое. И кто эти двое? Куратор группы Якушевич и замдекана Воробьёв! Ничего я им на это не сказал. И они мне ничего не сказали. У Воробьёва был фотоаппарат он щёлкнул два раза пейзаж который я созерцал, потом эта пара возвратилась от куда пришла.
Прикинь: какова вероятность встречи за городом, на пересеченной местности сбежавшего с лекций студента с зам. декана и куратором группы? И принесло их ко мне на косогор не из Точилино - откуда я пришел - а с противоположной стороны. Мало ли в Новокузнецке людей? Но из четырехсот тысяч явились эти двое. И оставили в душе - как сейчас помню - чувство досады и удивления.
* * *
На последнем курсе, в старом корпусе, на окраине города идёт экзамен. По какому предмету точно не помню. Что то связанное с электротермическим производством. Может курс Якушевича, может Радугина или Васильева. Экзаменатор куда то удалился. На его место явился Андреев и взялся принимать экзамен. Мне это не понравилось. Я ему заявил, что он нам лекции не читал, и сдавать экзамен ему я не буду. А Куриленко, наоборот, решила, что это обстоятельство для неё благоприятно и с явной надеждой на физиономии села сдавать ему экзамен. Ожидая своего экзаменатора я наблюдал со стороны за ней и Андреевым. Недостаток знаний Куриленко старательно компенсировала мимикой, жестами и выразительной дикцией, играя роль деловой дамы. И,кажется, она была права. Кажется она убедила Андреева и получила хорошую оценку.
В отклике на этот мемуар Куриленко сообщила: этот экзамен помнит, подготовилась к нему хорошо и получила пятёрку.
* * *
Писать конспект лекции иногда бывало легко. Помню, например, какую то общественную дисциплину (типа научный коммунизм) преподаватель читал не спеша, внятным голосом. Когда доходил до вывода предупреждал (налегая на букву о): вы это отметте! И диктовал вывод чуть ли не по слогам. А бывало и трудно. И причины были разные. Помню забавный случай. Вишнякова на лекции по электродвигателям зашла в тупик. Не зная что записать в конспект озабоченным тоном говорит преподавателю: не поняла - мол, повторите. А тот ей отвечает: глухому обедню два раза не служат.
Первый курс лекций Юрия Ивановича Сухарева (кажется ОХТ - курс общей химической технологии) мне не нравился. Конспекта почти не вёл, и часто прогуливал. На экзамен по ОХТ не пошёл потому, что ни черта не знал. И когда группа сдала этот экзамен взял конспект у Алёхиной. Она жила, можно сказать, на углу проспектов Октябрьский и Дружбы, там где трамвай поворачивает в сторону моста в Старокузнецк, кажется, на первом этаже.
Конспект у неё был необычный. Всё записано крупным почерком, без зачёркиваний и исправлений. Выводы подчёркнуты цветным карандашом, формулы выделены из текста на отдельную строку.
Не знаю - то ли она обладала выдающейся способностью конспектировать (владела стенографией?) - то ли проявляя феноменальную прилежность, после занятий в институте, дома - переписывала начисто конспекты??
Следующий курс лекций - про моделирование технологических процессов был интересным. В нём Сухарев рассказывал нам о турбулентности и ламинарности, о критериях Прантля, Нуссельта, Рейнольца. И я относился уже уважительно и к самому Юрию Ивановичу и к его лекциям. И лекции и лабораторные работы (если мне память не изменяет) проходили на первом этаже правого крыла главного корпуса. Однажды в лабораторной работе у Юрия Ивановича нам попался сосуд с красивыми снежно-белыми гранулами. Стеклянный цилиндр наполненный маленькими полусферами - как половинки горошин - и величины такой же - только белые. У нас троих - а мы были опять в том же составе: Лазарев, Шепелев и я - возник вопрос - а какие они на вкус? Это была щелочь гидроксид калия. Шепелев после некоторых колебаний попробовал гранулу на язык. Объяснил: вкус такой же как у контактов батарейки от фонарика.
* * *
На четвёртом или пятом курсе, в старом корпусе читал нам лекции по гражданской обороне отставной военный. Худой, не большого роста, измождённый казарменно- гарнизонной жизнью, но с прямой, как положено военному, спиной. Схемы, формулы, основные выводы он извлекал из конспекта: старой 48 листовой тетрадки в синей обложке. Однажды, чувствуя прилив бодрости, демонстративно положил тетрадку на стол и написал на доске необходимую по ходу лекции формулу упустив поставить в ней знак равенства.
Без него формула приняла нелепый вид - потеряла смысл.
Смотрит преподаватель на эту формулу и чувствует: что то не то. Проверил буквы - все на месте. Пытаясь понять в чём дело отступил от доски и осмотрел формулу издали. Загадку почему у формулы такой нелепый вид решить не смог, и говорит сам себе: что то я подзашёл (было у студентов такое выражение). Пошёл к столу, заглянул в тетрадку, воскликнул: а! Вот! Вернулся к доске и вписал в формулу знак равенства.
С тёплым юмором вспоминается сценка - как преподаватель потерял смысл формулы - потерял и не сразу нашёл.
* * *
В лесу под Бийском проходили двухмесячные сборы после окончания института. Жили в палатках примерно 500 человек. Утром просыпаешься - впереди целый день дурацкой военки - тихое проклятье. Слава Карандюк в душе поэт - новый день начинает с горького возгласа: опять все сапоги перепутали. Деревянный настил большой палатки на 10-15 человек в сорока сантиметрах над землёй на нём мы спим. Когда все улягутся на земле образуется куча сапог. Из лагеря на полигон, как правило, возили нас на бронированном корыте с трескучим мотором и без рессор (амортизаторов). А в тот день пришлось идти пешком. Это километра три до полигона и ещё километра два до ангара. Пришли. Часть взвода лазит в ангаре по танку - часть сидит на лавочке около него. Острогорский от нечего делать рассматривает свои покрытые дорожной пылью сапоги и замечает, что правый сапог меньше левого. Ну правый сапог - это его сапог. А чей же на левой ноге? Больший размер носит только Саша Шарига. Ага - значит Шарига протопал пять километров до ангара в чужом, меньшего размера сапоге.
Конец дня. Роту (100 человек) куда то ведут. Кто то в строю нарушая молчание расслабленным и дурашливым тоном громко произносит: ещё один день прошёл! Рота мрачно хором ему отвечает: ну и х*й с ним!
* * *
К Галине Бударовой:
Вспомнил забавный сюжет. Экзамен на первом курсе по начертательной геометрии. Принимает Евгений Владиславович Слизень. Юре Ларченкову досталась коварная задача о пересечении в пространстве двух прямых. Коварство состояло в том, что очевидный путь решения приводил к ошибке. Юра подвоха не заметил. А Слизень - наоборот - только взглянул на решение и сразу заявил, что оно не верное. Поспешное заявление Слизня Юру не убедило. Он возразил: ну почему же! И начал излагать свой метод. Мол,так-то и так, а тут, мол так и вот так. Мол всё верно. Слизня и в спокойной обстановке слегка потряхивало - а тут он совсем весь затрясся. На всю жизнь мне запомнилась эта картинка: Юра с вежливой улыбочкой на лице излагает своё решение, а Евгений Владиславович сидит и молча трясётся, и не может подобрать слов для разговора с Юрой.
Галина добавила:
Я надолго запомнила случай всё с тем же Юрой Ларченковым. Когда Клара Роевна (наша преподаватель английского) поправляла его произношение, он всегда говорил: "Я произношу с американским акцентом".
* * *
Преподаватель который читал нам курс об электродвигателях, как потом оказалось, не был очень уж злым. Но своими грозными заявлениями о том, что принимать экзамен будет очень строго запугал группу до того, что Лариса разместила свои шпаргалки где-то под юбкой. То ли она их просто написала на ногах, то ли прикрепила слишком жестко, но каждый раз, чтобы списать формулу или схему ей приходилось туда обращаться.
Этот способ нельзя признать практичным. Применения его в дальнейшем я ни разу не наблюдал.
* * *
Некоторым преподавателям нравятся чёткие, без тени сомнений ответы на экзаменах. Таким был Зрайченко читавший нам большой курс физики.
Лекции по математике на первом курсе нам читала Кришмановская. Она же принимала и экзамен за первый семестр. Экзаменовала группу очень долго. Когда я подсел к ней отвечать шёл уже шестой час экзамена. Конечно, Кришмановская к этому времени устала. Для начала она задала мне вопрос: что такое производная? Я задумался (у меня такая манера). Она вспылила: ах! Ты ещё думаешь над таким простым вопросом! Два тебе по математике!
Почти круглая отличница Лида Герасимова тот экзамен тоже завалила. Съела слишком много успокаивающих таблеток триоксазина и на экзамене успокоилась настолько, что ничего не соображала. Пересдавали и она и я слепому преподавателю. Меня он принял прямо на кафедре. Первый вопрос был неожиданным - из школьной программы. Мы с ним обсудили этот вопрос. Потом обсуждали производные из курса Кришмановской. Он задавал много наводящих вопросов - экзамен прошёл в форме обсуждения. Ему было важно убедиться, что студент способен размышлять. Расстались мы с ним в атмосфере взаимного уважения. Он поставил мне четвёрку по математике.
Два отклика в "Одноклассниках":
Геннадий Скворченко из Котельников:
А я на редаковском кладбище искал могилу коллеги по работе и случайно наткнулся на могилку слепого преподавателя математики. Что искал - не нашёл и все свои чувства умершим оставил его неухоженной могилке с фото в тёмных очках... По учёбе я с ним не сталкивался (в 1971-1972 годах лектор Калинина, практику вела Бердова), но, конечно,встречал в коридорах института не однократно. Пусть всем умершим земля будет пухом...
Татьяна Ченская (Бударова) из Хабаровска:
Это Владимир Зеликович Печерский, он вёл у нас практические занятия, помню задачи с интегралами - несколько замен, подстановок, уже на доске места нет, начало стирается и решается дальше, а он всё это держал в уме... И человек был хороший, с юмором и, действительно, требовал чтобы думали. Я никак не могла постичь формулу Тэйлора, на экзамене она мне, конечно, и попалась. Я её списала, а когда села ему отвечать, он, видно, это понял по моему сбивчивому ответу, отодвинул мои листки и с его помощью я сама эту гадскую формулу вывела и получила четвёрку.
* * *
Евгения Владиславовича Слизня я уважаю за демократичность. Он был начисто лишён высокомерия, вёл беседы со мной на равных. По моему таким и должен быть настоящий профессор.
Помню, однажды я его сильно удивил. Оказались мы с ним за одним столиком в институтском буфете в обед. Я полагал, что существуют блюда в кулинарии которые едят ещё до первого - до супа. Поэтому начал с того, что съел творог (было такое блюдо в буфете). Слизень считал порядок по которому начинать надо с первого блюда - то есть с супа абсолютно незыблемым и нерушимым (как его любимая теорема Монжа). И с негодованием говорит мне: много лет я на свете живу, но чтобы до первого - человек сожрал сладкое десертное блюдо вижу впервые... А творог действительно был посыпан сахаром. Поэтому у меня не нашлось слов чтобы оправдать своё поведение. И остались мы - каждый при своём мнении.
* * *
После интересных лекций по философии, читал которые Страшников, другой преподаватель стал читать что то типа политэкономии. Такая мура! И так скучно он читал, что ходил я на лекции редко, конспект не вёл и практически ничего не воспринял из этого курса. В день экзамена настроение, соответственно, было скверное. Но сдавать экзамен надо, и к двеннадцати часам поехал в институт. Сошёл с трамвая у дома быта - навстречу идут Камнева то ли с Бударовой, то ли с Герасимовой жившие в Старокузнецке. Молча с испугом глядят на меня. Настроения не было с ними разговаривать. Пришёл в институт - оказывается экзамен уже давно кончился, и все уже разошлись и преподавателя уже тоже нет. Вот влип! Потом, в другой день пришлось сдавать этот экзамен с вечерниками.
Когда я пришёл вечерники с экзаменационными билетами уже сидели в аудитории человек 20-25. Меня к ним преподаватель не посадил. Дал билет и усадил за свой стол. В билете только один вопрос: о социальной революции. Не просто о революции, и не о социалистической революции, а о социальной. И слова вроде бы знакомые - по радио звучат часто - но совершенно не могу сообразить что отвечать. Было бы в билете два вопроса - может что нибудь по второму бы сказал. Но вопрос один... Преподаватель видит что отвечать не тороплюсь - посидел немного встал и вышел из аудитории по своим делам.
Сижу я за преподавательским столом, гляжу на незнакомую публику за партами. Вечерние студенты заметно старше дневных.
У них там, в рядах оживление - по случаю отсутствия преподавателя...
Говорю им: ребята - что такое социальная революция?
Бесполезно.
На этом экзамене вообще не смог ничего сказать. Преподаватель - человек умный - поставил три и закрыл эту тему.
* * *
Привезли нас в Бийск на военные сборы утром. Под вечер привезли на место жительства в бору. И началось первое мероприятие - кормёжка. Подали разваренную капусту, было там и немного картошки, сваренной с ней заодно. Служба в армии священный долг и почётная обязанность. Но есть это блюдо я не стал. Сижу и мрачно смотрю как ест сидящий рядом Хромов. Ему тоже блюдо не нравится и у него озабоченное выражение лица.
Последний день сборов тоже запомнился. За несколько дней до него сдали экзамен. Нас часто стали гонять на хоз. работы, но домой не отпускали. Мишка Плоцкий - наш командир взвода - на вечер того дня зачислил меня в наряд на какое то дежурство. А утром опять роту подняли на какие то хозработы. Чтобы в них не участвовать сложил свою военную амуницию в рюкзак, запихнул его и сапоги под нары. Сам оделся в цивильное и ушёл в Бийск побродить по улицам незнакомого города. За два месяца сборов я пару раз таким способом отдыхал от военки. Походил по городу, купил жареных семечек на предстоящее дежурство и к четырём часам вернулся в лес. Вернулся - а палаток нет, все уехали в Новокузнецк. Напоследок озадачив меня сборы кончились. В пустом лагере остались только с десяток каптёрщиков сдавать на склады наше обмундирование. Командир роты и Мишка тоже остались - они ещё до института отслужили два года в армии и сборы им почему то нравились. С ними следующим вечером я и уехал домой.
За время сборов побывал на мебельной фабрике где офицеры добывали полированный шпон (вероятно для кафедры), на плантации чёрной смородины, полол всходы тополей выращиваемых для лесополос, городил загон для свиней на краю полигона, вытаскивал из подвала бочки с огурцами (тяжелые и круглые - не за что ухватиться), из другого подвала вытаскивал ящики со снарядами, красил заржавевшие уголки этих ящиков, сторожил с автоматом какие то военные сараи. Но за два месяца ни разу не довелось выстрелить танковым снарядом. Стреляли из авиационной пушки калибра 3 см. вставленной в ствол танковой пушки. И на танке проехал лишь один круг по танкодрому - примерно три километра. Тоже мне практика! Военная кафедра это большое очковтирательство, ну и, конечно, большая пакость: волею полковника Барского Юрку Лазарева лишили на год диплома, а Юрку Ларченкова вообще - распределили в сапоги - два года служил в забайкалье.
* * *
Институт закончен. Обширной панорамой с далёким горизонтом, на бетонной полосе новокузнецкого аэропорта открылся новый этап жизни. Начало октября 1973 года, мама провожает меня в Усть-Каменогорск и остается одна. И я об этом абсолютно не думаю. Среди пассажиров идущих по бетонному полю к самолёту встретил Куриленко.Она распределилась в Ташкент и летит этим рейсом. Наш АН-24 много проваливался в воздушные ямы. Гостиница в Усть-Каменогорске такая же как у дома быта в Новокузнецке. Поселился без проблем - в советское время это удача. Суета обслуги и звонки в номер вызывали недоумение. Оказалось - прежний жилец номера - типичный командированный: в черном пиджаке и галстуке, уезжая, для чистки своих ботинок кремом использовал прикроватный коврик. Кастелянша почему то ожидала от него этой пакости. Вытащила коврик из под кровати и посмотрела на мои туфли. Но они были в дорожной пыли. Для меня действительно началась новая жизнь, и мир часто развёртывался неожиданными страницами, и я смотрел на них с недоумением. Вышел из гостиницы в незнакомый город. Вечер. Безлюдная улица образованная двухэтажными домами. Тёплый ветер метёт опавшие с тополей сухие листья и обрывки газет. Зашел в пустую забегаловку. Парень-казах в мятой белой куртке буфетчика принёс порцию мантов. Раньше их есть не приходилось и я смотрел на них с некоторым недоумением. Они оказались очень хороши и запомнились.
Утро. Окраина города. За оградой из красного кирпича штук шесть двухэтажных зданий казённого вида (из того же красного кирпича). Это и есть ВНИИЦветмет. Ограда примыкает к территории свинцово-цинкового завода с классической трубой из которой валят клубы белесого дыма.
В мрачном актовом зале института заводские люди читают доклады о заводских проблемах. Сижу придавленный той свиньёй, которую мне подложила жизнь. Академическая и отраслевая наука совершенно разные. В тот день, в том зале я погрузился и уперся в проблему освобождения от распределения. Оставаться здесь - значит затевать обмен квартир и перевозить сюда мать. Сейчас удивляюсь: простое решение - бросить ВНИИЦвемет и уехать домой, и устроиться там каким нибудь слесарем КИПА - мне в голову ни разу не пришло. Ну ладно - я тупой, но ни один знакомый в те времена не дал мне этот простой совет. Профсоюзный лидер - дама деловая и одинокая, лет 30, утешала меня в управленческом буфете: мол, привыкнешь и всё будет хорошо. Какой то мужик лет 30 - то ли комсомольский вожак предельного возраста, то ли партиец курирующий комсомол вылез откуда то из своей институтской щели и предложил лишить меня диплома за неуважение к распределению. Состоялось даже собрание. Я перед ним зашел в бухгалтерию и сдал 74 рубля подъемных в кассу чтобы не упрекали ими. Бухгалтершу помогшую сделать это до сих пор вспоминаю с благодарностью.
Начальник отдела - интеллигент из Ленинграда. Умён, хитёр, с круглыми черными глазами. Секретарша у него добродушная, весёлая баба лет 40. В комнате 6-7 столов. Слева от меня стол Шевченко. Она говорит и ведёт себя как молодая специалистка (неуверенно), живёт в общаге а на лицо ей лет 30. У той же стены стол жилистого энергичного мужика. Готовит диссертацию по подготовке шихты в виде таблеток (для свинцово-цинкового производства). Напротив парень из Осетии. Далее Толик разговорчивый и обаятельный, справа от меня невысокий умный с чувством юмора. Самый умный заходил к нам отдохнуть от написания отчета. Народ, в общем, приятный, но совсем не такой как в академическом институте.
Общага - двухэтажное деревянное здание. В комнате 4 койки. Аспирант - кореец живет где то в городе и в общаге появляется редко. Полтора месяца жил немец Ринер. Но ушел в запой и его выгнали с работы. Сохранял спокойное выражение лица и ясный взгляд будучи пьяным настолько что на ногах стоять не мог. Больше всего запомнился парень комиссованый из армии. У него твердые понятия и твердый характер. Отказ служить дался ему не легко. Мрачнел и не отвечал на вопросы по этой теме. На первую получку, в соответствии со своими понятиями, взял напрокат баян. И его деревенские наигрыши разносились по всей деревянной общаге.
Обедал в управленческом буфете. С трудом вспомнил, что завтракал в общаге - на первом этаже там был буфет. А городские столовые вообще не запомнились. Не ходил в них. Запомнилась тушенка. В Новокузнецке она давно исчезла из магазинов - а в Казахстане была и я брал её иногда на ужин. После работы часто совершал прогулки вдоль внешней стороны институтской ограды. Вдоль неё деревца с мелкими ранетками. Они спелые, мягкие, кисло-сладкие, я их с удовольствием ел дополняя буфетное питание.
Поздняя осень. Рабочий день кончается в сумерках. Тепло, редкий мелкий дождик. Стою на остановке. На мокром асфальте отблески от фар машин. На душе тихо и печально - устал от проблем в которые упёрся и которые не решаются. Возвращаться в надоевшую общагу не хочется, и чтобы отложить его сажусь на какой то неизвестный автобус и еду куда то в темноту, в неизвестность. Выхожу где то за городом, подождав некоторое время, с противоположной остановки возвращаюсь в город. На душе, вроде, легче. Обычное свойство общаги: на одной из коек в твоей комнате обитает полуночник. Когда тебе хочется спать - ему хочется танцев. Был такой и у меня (из Алма-Аты ). К нему вечером приходили ещё двое, и они базарят до двенадцати - до часу ночи. И до ночи в комнате горит свет.
Хмурое холодное утро. С автовокзала направляюсь на месяц в командировку в Лениногорск. Со мной пожилой скромный казах из института. Места нам попались у передней двери и ноги за полтора часа езды сильно замерзли. Гостеприимная гостиница. В Лениногорске рудник и свинцово-цинковый завод, в нём опытный цех по переплавке старых аккумуляторов. Половину цеха занимает эстакада с большими, около трёх метров в диаметре котлами, некоторые заполнены жидким свинцом. Бортики котлов высотой всего 40 см от настила эстакады. Не дай бог спотыкнешься и свалишься в такой котёл. В день нашего приезда печь как раз остановили. Запомнился футеровщик яркой рабоче-пролетарской внешности - хоть картину пиши с него. Вечером к моему попутчику зашел подвыпивший коллега. Жаловался, что рабочие рудника не желают иметь дела с новой взрывчаткой которую он внедряет там. Попутчик приезжал лишь на два дня. После его отъезда я переселился в одиночный номер. Начали греть батареи. Ночные смены тихие - в цеху только бригада. Отработал вечернюю смену. У проходной завода конечная и не освещенная остановка автобуса, но рядом, за оградой завод со своими огнями. Подвыпивший парень из околозаводского жилья пришёл на остановку с китайским фонариком, ожидая автобус рассказал свой счастливый случай: как служа в армии, за границей встретил в порту ГДР своего брата тоже служившего, но во флоте. Сменщица по дежурству командированная из Алма-Аты боялась ходить по заводу в темноте и требовала сменять её пораньше - пока ещё не совсем темно. Своего разливщика в цехе нет. Иногда он приходит из основного, приводит с собой рабочих, которые складывают слитки свинца в штабеля. Запомнилась прогулка пешком до завода. Решил истратить там, в заводской столовой, какие то талоны за вредность. Солнечная сухая погода, тёплый ветер из пустыни Гоби переметает с места на место сухие кленовые листья. До завода оказалось далеко - шел не менее двух часов. Столовая оказалась грязная, еда приготовлена грубо и небрежно. Больше туда не заходил. Запомнилось чувство глубокой тревоги за мать после посещения почтампа - писем от неё не было уже больше месяца.
Забавные признаки большого города в маленьком. В частности стопки квадратных блинов в магазине, вероятно испеченных на каком то конвеере. В праздник на 7 ноября пришёл циклон с севера. В свете уличных фонарей густо и косо падает снег. Казалось бы слякоть, но нет - в атмосфере и во всём мире от этого ощущалась какая то бодрость и весёлость, какая то энергетика. Аккумуляторный лом хранился под открытым небом и забился снегом. В печи снег взрывается и под крышу цеха взвиваются три черных смерча. Бригадир Вагин - замечательная личность - стоит при этом спокойно, спиной к печи, в метре от неё. Другой бригадир так не может - от взрывов приседает - рефлексы. Однажды забрёл на рынок, у деда с длинной бородой купил солёных огурцов. Они мне очень запомнились - от столовской еды (что в гостиннице) и от консервов был какой то голод на эти огурцы.
Одуревший от жары в номере и от сменной работы, однажды ушел на прогулку за город. Главная улица Лениногорска оказалась не длинной. За городом повернул направо решив взойти на холм. До него километра полтора - два. Под ним паслись две лошади. Меня они сразу заметили, вглядывались, пытаясь понять что я для них значу. У лошадей было трудное лето: спины и бока в шрамах. На вершине холма рос куст калины с ягодами. Зрелище красивых глянцевых, красных ягод меня потрясло. Так уж я был замотан своими проблемами связанными с распределением и так это было неожиданно, что запомнил эту прогулку на всю жизнь.
На память о том этапе остался портрет Хемингуэя. Его я видел еще в Бийске: на сборах, однажды в воскресение ушли из леса в самоволку в город: Острогорский, я, Шепелев и Слава Карандюк. Но купил портрет в Усть-Каменогорске. Он сейчас висит у меня в кухне.
Музыкальный ролик на эту тему.
https://www.youtube.com/edit?o=U&ar=2&video_id=Vr8CanBmahw