Номадизм необходимо отличить от других форм мобильностей, таких как туризм, миграция, странничество, бродяжничество. Критерием демаркации могут выступать наличие Цели движения и точки отсчета, в качестве которой выступает Дом, причем Дом, как правило, включен в Цель в виде начальной точки отправления, либо конечной точки прибытия, либо как воспоминания (радостные или трагические). Туризм - целенаправленное движение, подразумевающее выход из Дома и возвращение Домой. Миграция - целенаправленное движение, обусловленное оставлением (утратой) своего Дома. В миграции присутствуют ностальгические переживания Дома, тоска по Дому. Странничество 17 - целенаправленное движение в поисках настоящего Дома (как Правды), оставление мнимого дома. Бродяжничество - движение либо от Дома, либо к Дому. Номадизм - движение, лишенное начальной и конечной точки, так как Дом, выступающий этой точкой в оседлой культуре, всегда с собой, и включен в маршрут движения, в его траекторию в качестве временного отдохновения. В номадизме движение самоцельно, оно осуществляется ради самого движения, а не ради достижения конечной точки/
П.Н. Савицкий рассматривает номадизм, кочевой мир как нечто текучее. Пребывая в постоянном движении, номады производят «завоеваниярасширения и завоевания-переселения», которое зачастую приводит к внутреннему расслоению группы кочевников и направлений их движения, которое Савицкий называет «этнографической бифуркацией». Л.Н. Гумилев, исследуя этногенез, обнаруживает в нем проявление ризомности (что свидетельствует о ее онтологичности). Он утверждает, что «образования народов - полицентрично. Вспышки этногенеза связаны не с культурой и бытом народов, не с уровнем экономики и техники, а со специальными условиями пространства и времени». Л.Н. Гумилев предлагает отказаться от рассмотрения этноса как состояния и рассматривать его процессуально. Переосмысление положения места и роли кочевников в истории, осуществил современный отечественный историк, антрополог А.В. Головнев. Он отмечает, что важную роль на этой территории всегда исполнял контроль над пространством, поэтому прафеноменом Севера может именоваться движение. По мнению А.В. Головнева, которое разделяет диссертант, человек кочующий является изначальным феноменом, тогда как оседлость есть следствие поздней адаптации. В эпоху палеолита оседлость была девиацией. Неподвижность, оседлость приводила к распространению инфекций, эпидемиям и росту смертности из-за тесноты и загрязненности среды.В современной науке кочевниковедение реализуется казахстанскими учеными Б.С. Балгимбаевым, К.Ш. Нурлановой, которые считают, что, несмотря на очевидное отличие номадологии от кочевниковедения, которое исследует традиционный тип кочевников степи, эти научные направления имеют ряд принципиальных сходств, заключающихся в предметной релевантности и в тождественном сущностном наполнении научных направлений: «постмодернистская номадология и кочевниковедение есть науки о Духе: первая, формируя номадическое мировоззрение, создает оппозицию потребительству материально-технократической цивилизации, а вторая выступает иппокреной духа для носителей номадической ментальности». Обращение к исследованию номадизма встречается в трудах традиционалистов Р. Генона и К. Шмитта. К. Шмитт выявил связь между «номосом» (способом разделения поверхности Земли и установления гармоничных отношений, между локализованными пространствами) и тактикой боевых действий. Р. Генон видит в номадизме позитивное проявление примордиальной стихии, оппонирующей Кали-Юге, оседлому, кристаллизованному миру. В западноевропейском философском подходе исследовательский акцент смещен на установление причин нехарактерного для оседлой Европы подвижного образа жизни номада. Артур Шопенгауэр причиной кочевой жизни считал «двух врагов человеческого счастья»: на ранней стадии развития культуры она вызвана голодом и поиском корма, на поздней стадии - скукой («туризм-борьба со скукой»). Предчувствие номадизма, неприкаянного кочевничества, прослеживается в трудах Ф. Ницше. Описывая положение человека в мире после смерти Бога, Ф. Ницше видит его обреченным на скитания, лишенным опоры. «Кто хоть до некоторой степени пришел к свободе разума, тот не может чувствовать себя на земле иначе, чем странником».Г. Зиммель, изучая взаимодействие различных видов подвижностей и социокультурной жизни, выделяет такое достижение человека как формирование «маршрута», «зримо отпечатывающегося на поверхности земли и тем самым объективно соединяющего два отдельных места. Эту способность человека Г. Зиммель объясняет наличием «воли к соединению». Наиболее крупной формой перемещения (как «воли к соединению) Г. Зиммель считал номадизм, который совмещает в себе тягу к свободе и деспотизм (который проявляется в жестком патриархате кочевых групп). В. Зомбарт, описывая формирование духа капитализма в эпоху модерна, отмечает присутствие в нем номадических элементов. «Человек должен хотеть спешить, даже когда не хочет спешить. Родина становится для предпринимателя чужбиной». Оказавшись в пустынном мире, чужом для оседлого, но родном для номада, человек может выжить только став кочевником, признав пустынную стихию естественной для себя. Идею о естественном делении на растительное и животное, воплощенном в антагонизме кочевого и оседлого хозяйства продолжает развивать немецкий философ О. Шпенглер.Фундаментальное исследование по описанию сущности и функций номадизма как концепта осуществили Жиль Делѐз и Феликс Гваттари в номадологическом проекте, в котором номадизм выступает жесткой оппозицией Государству и именуется Машина войны. Машина войны является порождением кочевников и обладает войной не как первичной целью, а как вторичной, то есть она мотивирована разрушать Государство, Город и любые их формы, с которыми сталкивается. В постструктуралистской философии Ж. Дерриды, Ж. Лакана, М. Фуко происходит разработка концепта номадического субъекта для новой лингвокультурной реальности постмодерна. Субъект постструктуралистов лишен прочных корней и в реальности физического мира, и в социокультурной реальности. Он не может быть выявлен ни через отношения со внешним миром, ни через себя, так как постоянно ускользает и от «Я», и от «не Я». Он обладает только одной укорененностью: это укорененность в непрерывном движении/
Рассматриваемый в философии жизни как трагическая участь одинокого героя, номадизм впоследствии теряет аксиологически негативную окраску. Поструктурализм рассматривает номадизм в трех аспектах: освобождение от рационалистического субъекта, оппозиция социокультурной репрессивности («машина войны») и акт становления (процессуальность идентификационных маневров). Выделенные траектории и свойства номадизма в указанных модусах позволяют исследовать их наличие в социокультурных явлениях постмодерна сегодня.
Британский социолог Джон Урри при изучении мобильностей отстраняется от оппозиции «периферия-центр», считая более корректным использование метафор сеть и поток. Социокультурные отношения сегодня сплетаются в сети, в которых движутся товары, капитал, люди, идеи. Дж. Урри приводит следующую классификацию мобильностей людей и вещей, начиная от движения с нулевым импульсом: 1). Удержание на месте; 2). Прикрепленность к месту; 3). Временная остановка; 4). Портативность; 5). Часть мобильного тела; 6). Протез; 7). Компонент мобильной системы; 8). Основанность на коде. Разрабатываемая им парадигма новых мобильностей выступает как возможность 26 их трактовок в качестве системных образований, которые заданны разнородными вариантами движения, ритма и скорости. Анализируя работы Г. Зиммеля, Дж. Урри указывает, что номадизм является одним из важных пространственных паттернов мобильности, отличаясь от других (бродяжничества, странствий миграции) длительностью пребывания «вне своей культурной среды».
Отечественный философ А.К. Секацкий предлагает классификацию субъектов номадизма по «номадическим скоростям», основанную на хроносенсорном переживании единицы происходящего. Эти стадии обозначены как предчувствие номада, первая номадическая скорость, вторая и третья номадические скорости. На стадии предчувствия номада все рутинно-будничное отбрасывается, обязанности откладываются, подвергаются сомнению. При первой номадической скорости увеличивается дистанция между теми, кого субъект именовал «ближними», при второй номадической скорости субъект оставляет инерционную зависимость от обязательств и забот, третья скорость позволяет утратить навсегда тяжесть покоя, груз идентичности.
Обращение именно к хронотопу «Путь» при исследовании номадизма обусловлено трудами Е.В. Гусевой, Т.И. Чепелевской, О.А. Черепановой, в которых произведено различение смысловых наполнений концепта «Путь» и «дорога». «Дорога» имеет отношение к материальным объектам, тогда как «Путь» преимущественно связан с духовной динамикой человека. «Дорога» фиксирует самостоятельное существование объекта, тогда как «Путь» немыслим без субъекта движения. Путь выступает метафорой номадического бытия, в противоположность Дому - образу, выражающему источник оседлого структурирования реальности. Дом обеспечивал человека необходимой длительностью существования (временем), тогда как Путь предлагал протяженность, номадический образ жизни связан с переживанием собственных хронотопов. Аксиологический аспект Пути в том, что он заставляет человека ценить время, разделяющее точки в пространстве. Движение оседлого человека по Пути осуществляется между двумя неподвижными точками, одна из которых Дом, что позволяет переживать пространственно-временные изменения. У номада Дом всегда с собой и движется вместе с номадом. В Пути номада нет начальной точки исхода и конечной точки прибытия, что приводит к необходимости отказа от классической 28 трактовки пространства и времени при движении номада.
Общие задачи кочевниковедения как науки, исследующей кочевой мир в его целостности и единстве, месторазвитии и взаимодействии с другими культурами, описывал в своих работах П.Н. Савицкий, исследование культуры степных кочевников Евразии проводится в трудах С.И. Вайнштейна, А.С. Гребнева, А.М. Хазанова, культура кочевых народов Севера и устойчивость их этноценоза изучалсь К.Б. Клоковым, С.А. Хрущевым. Значительный вклад в изучение миграционных потоков кочевых народов внес Л.Н. Гумилев, рассматривающий кочевание в его связи с ландшафтно-климатическими условиями. Особое прочтение пространства, характерное для кочевых народов, описывается в работах Д.В. Дубровского. Структуру хозяйства и социальную организацию кочевников Азии исследовал Г.Е. Марков. Образ жизни кочевников, способ их социально-политической организации, условия возникновения кочевых империй изучены в трудах Н.Н. Крадина. Становление американской нации как частный вид номадизма исследовал американский историк Д. Бурстин. Глубокие культурологические исследования соотношений образов мира кочевых и оседлых народов произведены в работах отечественного историка Г.Д. Гачева. 5 Осмыслению и восстановлению духовного универсума кочевого общества посвящены работы современных казахстанских ученых С. Акатаева, К.У. Альжан, Н.Р. Аршабекова, М. Ауэзова, М. Каратаева, Ж.К. Каракузовой, А. Мухамбетовой, Е. Турсунова и Э. Шакеновой. З.Н. Сарсенбаева и Л.В. Турарбекова исследовали взаимодействие ценностей кочевого и оседлых миров, формирование особого типа кочевой культуры рассматривается К.С. Тлеугобыловой, М. Хухэ. Взаимодействие человека и мира в кочевье описано К.Ш. Нурлановой. Связь традиционных верований кочевников и постмодернистской номадологии исследовал А.А. Кадар. Историю и философию Казахской цивилизации, как кочевого мира разрабатывал Е.С. Омаров. Обращение к номадологии как к направлению, раскрывающему механизм статики и динамики истории и культуры, и в прошлом, и в будущем, трансформацию традиционных кочевников в неономадов постмодерна, а также Арктический номадизм исследует отечественный историк, антрополог А.В. Головнев